Артём Киракосов :
ТЕКСТЫ К ВЫСТАВКАМ
Артём Киракосов
ЖИЗНЬ КАК КРАТКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Не заглядывайся надолго в окно: слишком быстро меняются кадры. Какая разница, где ты учился, что закончил, когда начал выставляться, где хранятся твои работы и прочая прочая прочая… : где и когда ты родился, умер, в конце концов. О себе я оставляю лишь т о ч н ы е данные: автор, название работы, год создания, материал, размеры ( в миллиметрах ), владельца. Это уже моя профессия: создавать, хранить, обслуживать, реставрировать, преподавать. Отбирая «хлеб» у кураторов всех мастей, экспертов, журналистов, хранителей и… объяснять, объясняться самому, не дождавшись ни… , ни…
Выставка? Очередной кадр. Кто-то уходит. Кто-то заходит. На этой остановке. Привет! Пока! Я – откровенно анти«брендовый» человек. Ненавижу… Обожаю друзей, – и их друзей. Для них и делаю выставки. Господь назвал нас «друзьями»; это святое слово. Эти работы – продолжение ТРЁХ ПУТЕШЕСТВИЙ в графике, живописи, фотографии – за прошедшие двадцать пять лет: Армения, Сады Французских Художников, Венгрия… 1980 – 2005.
С Венгрией сложились какие-то особенные отношения. Лена писала дипломную работу по сонатам Гайдна, в Консерватории. Это её любимый композитор. ( И до сих пор.) Мечтала увидеть/попасть в Фертёд, дворец-имение князя Миклоша ( Николая ) Эстерхази «Сверкающего», «Великолепного» ( разные переводы ), где Гайдн провёл/прослужил/ проработал ( и в соседнем Айзенштадте – Австрия [?] – тоже имение князя Миклоша ) более тридцати лет. Мечтала попасть в Мартонвашар, святое место для всех музыкантов, где Бетховен жил, гостил у понимавших, любивших, поддерживавших его Брунсвиков и, где и были написаны «Аппассионата» и «Лунная соната», по версии музейщиков, посвящённая одной из дочерей Антала ( -отца) Брунсвика. Терезии? Жозефине? ещё только не решили, кому, какой. Я – мечтал снять кульминацию – красные лилии озера Хефиз, растущие-тянущиеся с глубины 2-х – 3-х метров. Мечтал увидеть эпосы Чонтвари, картины огромных размеров, которые поразили меня, воспроизведённые ещё в фильме, виденном мною ещё в шестнадцатилетнем возрасте. Мечтал увидеть глубокий реализм Мункачи. С детства ( мама покупала ) у меня были венгерские марки с репродукциями его картин. Я вглядывался в них, в их глубокое, непростое, загадочное, для меня тогда, пространство; тем более, такой крохотный размер; лупы не было. Мечтал увидеть музей мирового класса/уровня Виктора Вазарелли. Я особенно люблю раннего и позднего ( как это со мной часто бывает ) Вазарелли. В раскалённый июльский полдень замечательные средневековые стены, со вкусом реконструированные, перестроенные под это элегантное заведение ( там чудесные! морёные открытые балки 2-го этажа, я любовался ими! восхитительная конструкция! браво, архитектор! дизайнер ), укрыли нас ( в Венгрии не часты кондиционеры, в музеях, по крайней мере ) и обрадовали этим оптическим действием и оптическим искусством. ( Вазарелли – основатель европейского оп-арта. )
Эта выставка важна для меня не только потому, что с Венгрией сложились такие особенные, красивые отношения, и всегда почётно и приятно стоять на Земле Венгрии (а, Культурный Центр, Посольство, Консульства – земля Народа Венгрии, Венгерской Республики ), но, ещё и потому, что я завершаю показ ( наконец-то! ) [ прижизненный ] двух циклов «путешествие Пером» ( 1979 – 1985 ) и «Шедевры на Уроках» ( 1985 – 1987 ). Не было возможности показать их сразу, целиком, показываю по частям, в двадцать пять лет. Не быстро. Но я успел. Дожил!
На одном из вернисажей, после моего выступления подходит ко мне человек, протягивает визитку: « Не узнали? И я бы вас не узнал. Помните, я купил у вас работу. Двадцать лет назад. В Битце. Помните? Вот. Позвоните. Помните? Ну, только не через двадцать пять лет… » Действительно, конечно, помню, что-то узнал, знакомое, кажется… двадцать пять лет… действительно… я позвонил… опускаю глаза: « … Директор… Доктор… профессор… ООО… холдинг… Владимир Гурьевич ». Действительно, не очень-то и долго, совсем… двадцать… только-только… двадцать пять… « протяни руку только », – как говорила Завадская, – « и уже – двадцать пять лет »… действительно, точно. Евгения Владимировна! и я позвонил… прошло чуть меньше…
Я не повторяю выставки. В Москве. Показываю всё время разный материал. Стараюсь. Эта выставка – продолжение той, которая «звучала» ( вместе с Концертом ) в апреле – мае в Музее декоративно-прикладного искусства в 2005-ом году, ТРИ ПУТЕШЕСТВИЯ. Я впервые показал графику, живопись, фотографии, тексты разных лет вместе в одном зале. Разного времени, разных стилей, разного настроения, разных пространственных ощущений, разных творческих ориентаций. Удалось. Мне удалось, кажется. Я очень волновался. Для меня это впервые, эксперимент. Хотя другие проделывают это постоянно. На всяких ретроспекциях и на «посмертных». Ну это надо было дожить; и дожил; дожил. Удалось, мне показалось, удалось. Хотя, Лазарь ( Гадаев ) всегда упрекал меня в нецельности, «раздёрганности», увлечённости « то одним, то другим », неверности « одному чему-то, своему ». « То ты – один, то ты – другой », – с возмущением тихо, по-кавказски, жестикулируя открытой ладонью мастера-скульптора говорил он о моих графических поисках-экзерсисах разных молодых годов. « Не понятно, где ты? то ты – здесь – настоящий, то – … », – и он замолкал! Сдержанный справедливый благородный осетинский темперамент натыкался на несговорчивый, строптивый, провокационный – мой. ( Лазарь, прости! За воспоминания, вспоминания. ) Картину довершил Костя, его сын: «Об одном и том же », – характеризуя мою живопись на последних выставках, как повторяющуюся по технике, сюжетам, настроению, идеям. « Об одном и том же ». Да, вот такова эволюция: от старшего Гадаева – к младшему. Теперь мне самому кажется, что укладывается – хорошо, цельно – в мою личность: и молчание и разговор, и ненависть и любовь, и дружба и вражда, и стили разные, и увлечения, и реализм и абстракционизм, и живопись и графика и фотографии и скульптура, и реставрация ( масло, дерево, темпера… ) и преподавание, и выставочные залы и музеи, и многое многое другое ( не хочется говорить ), и с л о в а , которые пишу и произношу, тоже разные, тоже по-разному, на единственном «иностранном» языке, русском ( так пишу в анкетах ), на котором « читаю и перевожу ( с русского на русский ) со словарём ». «Родного» я не знаю, как многие армяне родившиеся в Москве. О, Жизнь! Люблю Тебя. И это взаимно. Взаимность – ключ! Ключ Истории. Без неё – никуда, ничего. Любой истории, и Всеобщей и Личной, и с большой и с маленькой буквы. Вот так вот! : ЛЮБИ ТЕХ КТО ЛЮБИТ ТЕБЯ. Это обязательно. Да; обязательно!! Пробуй! пробуй, получится… Если, не получится, – пробуй пробуй – должно… должно, должно… Ненавидь ненавидящих тебя. Это не обязательно. Но может получиться. Старайся, чтоб так не было, чтобы не получилось т а к , пробуй. Пробуй. Пробуй, но, может и получиться. Вполне, может. Это история. И малая и большая. Так получается. И Всеобщая И Личная. Но, чтобы не получилась «история», старайся меньше общаться с теми, кто « не твои ». Ищи «своих». А с другими… Бог с ними… помогай им, улыбайся, здоровайся, молись, молись, если сможешь… если… Правда, правда, я хороший, прирождённый педагог? ЖИЗНЬ КАК КРАТКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. Путешествие продолжается. В графике, живописи, фотографиях, словах, устных и письменных, сказанном и невысказанном, запечатлённом ( письменно и материально ) и оставшемся вне кадра, за холстом, даже не на полях, вне текста и контекста, так сказать. По лицам друзей, мелькнувших образов, пленительным увлечениям, абрисам исчезнувших видений, чужим творческим изыскам и человеческим откровениям, по «географии» ( у меня – всегда была «тройка» ) нашей Планеты, Земли. Твёрдая и постоянная. Тройка. По географии… как, впрочем, и по многому остальному… Хотя, – с детства любил карты, собирал значки разных стран, марки диковинных малых, иногда несуществующих, государств, островов-городов, листал книжки с панорамами фантастических пейзажей, увлечённо вертел глобус в чужих квартирах – своего не было, не купили, как и собаку – вглядываясь заворажённо в раскрашенные, возвышающиеся особенно рельефно, белеющие снегами-белилами ( под лаком желтоватым: папье-маше… ) вершины Тибета, Гималаев, Кавказа… Страны, города, деревушки, горы и реки…
Я высадился после перевала на Сисиан и шёл по горам Армении через Ангехакот, Кошундаш, Лор – на Татев, Горис, Кафан. Это мой второй переход из Армении в Грузию. Люблю день рождения встречать в пути. Мама родила меня в самую середину лета ( брата – зимы ). Тогда, в 1980-ом, двадцать пять лет назад, мне исполнялось двадцать два. После армии – людей я тогда боялся ещё меньше, чем диких зверей – один, шёл, останавливаясь там, где заставали меня: желание, ночь, звёзды, дикие груши, кизил, шиповник, водопады, менгиры на перевалах, хачкары в стенах древних монастырей, красивые добрые люди страны, окаменевшей от горя, бесконечной воли к красоте и свободе, от желания жить, творить, твёрдости, терпения и страданий, перенесённых на предидущих и прошедших только что веках.
Завершал я уже, не выходя сутками из комнаты, в Москве, укрывая плотно штрихами, пером и тушью, листы белого ватмана, и в подвалах Суриковки, куда осенью перебрался трудиться ( по трудовой ) из Парка, Останкинского ( «Дзерджинского», ВДНХ ). Весной работа была уже завершена. Это – первая часть цикла « путешествие Пером ».
На третьем – четвёртом курсе в других подвалах, ДЕЗ-а – ЖЕК-а на Профсоюзной – Академической, где у меня была мастерская, и где я переклеивал портреты членов ПОЛИТБЮРО в алфавитном порядке ( одни умирали, других принимали ) и «выпускал» яркие стенгазеты в алых, пожарно-праздничных тонах, в 1986-ом, я путешествовал во «внеурочное» время ( я учился, работал за мастерскую, ещё на многих разных других работах – за что-то [?] [ за что?! – не помню, не вспомню и ], халтурил ещё за – деньги [!] [ наверное… помню, да… ]), поздним вечером, ночью, ранним утром по загрунтованным мною самим в бледные близкие нежные тона картонам и оргалитам, – впервые! – в смешанной технике! смешивая всё – акварель, карандаши, пигменты ( порошки ), бронзу, золото, серебро, масло, темперы ( всякие! всякие! ), тушь ( всякую, разную ), эмульсионку, лаки – всё!, используя все инструменты: кисти, перья, флейцы, мастехины, тростник, палочки заточенные, пальцы ( обеих рук )… по праздничным своим внутренним «внеурочным» видениям, засыпая прямо на столе ( вспоминая старый известный армейский опыт оформиловки ), счастливо, рядом, в обнимку с оконченным только что «произведением». Шедевром, как мне казалось тогда, художнику- – оформителю ( «охмурителю» добавляли девушки, улыбаясь вслед мне ), вздремнувшему слабо к утру, отставившего ПОЛИТБЮРО ( с подрисованными, вновь вручёнными его членам наградами ) и шедевр свой подсыхающий уже. Это – вторая часть цикла « ШЕДЕВРЫ НА УРОКАХ ».
Есть страны, которые, совсем – твои.Таковы Греция, Италия ( где все жулики и таланты ) – для меня. Есть – не мои, где мне совершенно нечего делать – Франция, к примеру (где «сожрали» импрессионистов, где преждевременно жутко закончили Ван Гог и Модильяни, его возлюбленная Жанна Эбютерн, прозябали в безвестности Гончарова и Ларионов, Бенуа, гений Сомов ( обожаемый мной! ), а Коровина не покупали лишь потому, что он похож на импрессионистов! « – Единственная страна, где не понимают искусства » – Аристид Майоль, один из великих ХХ-го века, француз, естественно, жил и работал во Франции, скульптор.
Есть – враждебные. Испания. Всегда поднимаю брошенную мне перчатку вызова! как воин Кавказа! Испания. Там обидели мою жену. И не раз. Мне всё равно, в этом случае, кто передо мной: Испания, Америка, Кто ещё… Как истинный, верный воин Кавказа, я всегда поднимаю брошенную мне перчатку вызова! Если бы не н а ш и : из посольства, из турагенства, тамошние, мы бы до сих пор жили в картонных ящиках вместе с выходцами из Марокко на прекрасных берегах чудесного Mar Mediterraneo, встречая закаты и рассветы ( барселоновские ), отражающиеся на шпилях одинокой, вовсе не к месту торчащей среди бытового уровня застройки Базилики Sagrada Familia. А по нашим паспортам жировала-гуляла бы объединённая испано-арабо-чеченская группировка-мафия. « Прощай, Испания! » – написал я на душе своей, как пишут на дверях своих домов интеллигентные баски, не желающие участвовать в насилии и сопротивлении. И послал к её лучшим берегам два танкера, гружёных нефтью, низкого качества, сырой.
Я много сделал для того, чтобы в Испании не было мафии, был порядок. Остальное вы всё знаете из телевизора, передавали по всем каналам: сменили правительство, одумались кажется, отмывают пляжи. Будем дружить! Я ведь тоже чуть-чуть ибериец, и у меня до сих пор родственники ( мучаются ) в Грузии. Пришлём туристов. Общаться-то всё-таки надо. Раз на одной Планете живём. Земля. Всё-таки. За что я благодарен Испании – она подарила мне ощущение – высокого блондина. Таковым я почувствовал себя ещё/уже на трапе самолёта, оглядев окружающих мужчин. Я – 165 или 166, не помню, последний раз измерялся в армии, или – до. И не блондин вовсе. Как вы догадываетесь. Но на фоне «карапетов» ( «коротышка» – вольный перевод с армянского ), особенно, из Касереса в лужсковских кепи ( такие, чёрные, – у нас, у карачаевцев, – в Карачаево-Черкесии ) я почувствовал себя Дмитрием Харатьяном ( наш известный красавчик-«гардемарин», блондинистый playboy 80-х с золотой чёлкой и – почему-то? – армянской фамилией. P.S. – среднего роста ).
В каждой деревне – крашеный бронзовый «ленин», свой «ленин», конкистадор, выходец из этой деревни, которым она гордится, в самбреро, с шашкой. На боку. Кривоног, как я. Коротконог, как я. Тоже родственники, наверное. А в магазинах, в витринах, повсюду, – телеки с круглосуточным вещанием-развлекухой: бык, быки гоняют население этого «пункта» по его улицам, набережным, площадям. Я – всегда за быка, за быков. Как вы догадались. Я – бык. Чёрный, загнанный, израненный. Мы – быки. Наша победа впереди. Моя победа ещё впереди. Наш праздник – впереди, мой праздник – впереди, обязательно будет. Будет! Будет! Все выступления ПРОТИВ я видел в других странах, у нас, в том числе. Телевидение Испании ( ни кабельное, ни центральное ) не преподнесло нам (мне ) таких сюрпризов: повсюду торжествовал «человек», славный потомок конкистадоров, высмеивающий, поражающий, убивающий нас, животное. Почему-то всё это – с человеческими жертвами – посвящено Деве Марии. Не знаю… Не понимаю…
А фанерные, плоские, чёрные наши изваяния-изображения выставлены по всей обезлюдевшей стране ( народ – молодёжь – ломонулся в города на пляжи на заработки ). Это особенно заметно, когда едешь через всю полупустыню, через всю Испанию, через всю страну. На посмеяние что ли выставили нас – памятниками ( вместо Церквей Господа) на холмах, вершинах, возвышенностях? Или на поклонение…
Мой выставочный роман с Испанским культурным центром, невдалеке отсюда, сдох благополучно. Так я и не дождался оттуда ответного пере-звонка. От госпожи Пигарёвой. Ну ничего, не зря, наверное, не случайно, наверное: мне не была интересна там ни одна выставка. Если серьёзно. Если честно. По-настоящему.
Шутка. Я люблю Испанию. А иначе зачем мы бы мотались месяц с остатками денег и документов по всей стране, перепрятывая их ( на своих телах ) в места ( деньги, документы, что осталось, то ), куда и сами-то не часто заглядываем. Искусно лавируя между пляжными, уличными, гостиничными ворами, отражая атаки групп велосипедистов, мотоциклистов, экипированных по последнему слову военных доcпехов, на спортивных мотоциклах, срывающих с тебя всё что ценное, камеры VIDEO, PHOTO, сумки, отрывающих «с корнем» твои «барсетки» и кошельки. Камеры были – самое ценное. И Лена всегда вставала, прикрывая их, и мою спину. Пока я снимал, не видя задних, и шёл, вглядываясь в то, что буду ещё только или не буду ( ещё не решил, решал только… ) снимать. Так мы и двигались: спина к спине, плечо к плечу; между нами – камеры…
Им так и не удалось нас «потопить». И сделать из нас «полноправных» граждан Испании, в коробках ожидающих дневного тепла и социального солнца прохладными ночами на пляжах. И какой-нибудь бумаженции от властей на что-то с разрешением, с «правом» на что-то, не знаю… не знаю… Хорошо, что я так и не купил… , на что заглядывался в витринах и, что продаётся у них на каждом углу. Испания. Всё-таки… чтобы встречать эту «публику»… Мы обошлись… без холодного и… оружия. ( «Горячего»? – пишется? ) Это победа.
Отдельная песня – тамошняя полиция и, вообще, вся эта система – песня! песня и
сказка! Наши, по сравнению с ними – «ботаники»-гуманитарии. Это – песня! За что я ещё благодарен Испании – я «пробкой» вылетел домой. На родину. Люблю. Хочу жить в Москве. Люблю родину, близких. Чтобы поднять трубку и услышать любимые голоса, увидеть лица, посетить дорогие места, дорогие могилы. Хочу жить и умереть среди своих, близких, на родине, на родной земле, в Москве. Моим Небом – хочу видеть – лица людей мне знакомых ( давно! и не очень ) и картины – мои сны-иконы – боготворимых мною – художников «Алой» и « Голубой розы »: Мусатова, Уткина, Сарьяна, Кузнецова, Чюрлёниса, Матвеева ( скульптура ), Арапова, Сапунова, Петрова-Водкина, Крымова…
Лена – смелая женщина. Атаковала наше посольство, без очереди, ворвавшись, растолкав всех тех, кто ( в бесконечных списках ) стоит « на получение гражданства », по совместным бракам, спец. визам и т.д. Нам дали документы, что – мы, это – мы. В нарушение всех правил. Там тоже есть люди. Они работают в нашем посольстве, консульствах. ( Спасибо! Спасибо! ) Они всё видят, знают, понимают, помогают переправляться, одалживают деньги. Спасибо!.. Спасибо!..
Можно ли ехать 6 часов 60 километров. С четырьмя пересадками. Можно. Если вы едете из пригорода в аэропорт Барселоны. А там уже – счастливые, ждут свободных мест на рейс, – испанцы. Опоздавших. Ну нет, мы прибыли, мы не уступим, мы разобрались, в этом транспортном котле-узле, и прочем. Последнее: до паспортного контроля, плечо к плечу, спина к спине, между нами – сумки, восстановленные документы, фото- и видео камеры. Здесь расслабляться нельзя. До последнего сантиметра границы. По твоим дубликатам запустят своего. А ты – опоздавший, будешь что-то им объяснять, с каталонским темпераментом… Они – с финским спокойствием покажут тебе взлетевший уже лайнер… К твоей родине, друг, мой друг… Ну нет, мы не опоздавшие… ну нет… ну уж нет, никак.
Дома, счастливых, вернувшихся, в 5:30 утра нас ждали: взломанная и опечатанная ( « ИВА ХХI » ) дверь, разграбленная квартира, перевёрнутые вещи, нападения на машину, следственная группа и крыса – сумасшедшая, огромных размеров, поселившаяся в нашей квартире без нас. Мы её с трудом выжали, выгнали. Она потом одна ездила сутки в нашем лифте. Представляете, открывается дверь ( вы вызываете лифт! как обычно ), а там она – спокойная, огромная, серая, почти не колышется, только усики слегка шевелятся… страх! страх! сумасшедшая наверное, или вы… наверное, наверное… или мы… наверное, наверное…
Почему-то, мы всё это списали на Испанию; следили что ли за нами? не дремлет мафия.
Мы посмотрели ( почти ) всё что хотели: Миро, Тапиеса, Дали, Эль Греко, Веласкеса, моего любимого Сурбарана, Кордобу, Севилью, Толедо, Пикассо, Гауди, Гойю, Альгамбру, Гранаду… многое, многое… И сделали не одну уже выставку, с вечерами, угощеньями, с рассказами, посвящёнными этому явлению, чуду. Для своих. Для друзей. Испания – удивительная страна. Ну это уже другая тема. В фотографиях я другой. Добрее, красивее, возвышенней, восторженней. Я пел как мог эту страну. Нельзя было не слышать внутренне, путешествуя, Альбениса, Гранадоса, Таррегу, Сеговию, Лорку, Мачадо, Сантану, бессмертные фламенко, Пако де Люсию. У нас какая-то особая связь с этими ритмами. Испания никогда не «перегорит» в нашем сердце. И им не отделаться от наших, от нас, от нашей любви, интереса… Ну это уже другая песня, тема, не здесь… На моих выставках танцевали фламенко « Полтора солнца » – Ольга Арефьева с друзьями, пел Серёжа Калугин, читал Игорь Фёдоров, другие… Может госпожа Пигарёва ещё позвонит? Алло… Слушаю… Это я, да я… Татьяна Ивановна… это я. Слушаю… Слушаю, да я, Татьяна Ивановна, я! Я…
Ну, с Испанией всё, кажется, разобрались. Слава…
А есть страны, – где ты дома, дома, среди своих, в безопасности, в уюте, укрыт, тебя понимают. Где такт и нежность и забота почти семейные и изыск и благородство и уступчивость и всё-всё тебе знакомо: и застенчивость и комплексы и привязанности и привычки. Тысячелетиями ты жил здесь, родственники твои отсюда. Вкусы… Что-то было. Когда-то… Кажется и с тобой тоже… в этой стране. Таковы у нас с Леной были ощущения: Эстерхази, Гайдн, Брукнсвики, Бетховен, Брамс, Лист, Мункачи, Чонтвари, Вазарелли… Такова Венгрия, для нас, конечно. И мы снимали. Как ни снимай, она – прекрасна! эта страна. Ошибиться было невозможно: Мартонвашар, Эгер, Фертёд, Хефиз, Тихани, Сентендре, Шопрон, Веспрем, Тата, Будапешт… Это – ПАРК СЕРДЕЧНОСТИ, восьмая выставка цикла СЧАСТЬЕ ЖИТЬ, день рождения лета 2003-го.
И – последняя остановка – в пути, «эскизы», то, что я сейчас пишу, выставка одиннадцатая уже того же цикла СЧАСТЬЕ ЖИТЬ, 2005-ый год. СВЕТ от СВЕТА, посвящённая двум большим настоящим художникам нашего времени: моему другу, партнёру и соратнику по выставкам Серёже Алфёрову ( + 2004 ) и – моему педагогу, у кого я учился промышленной ( исключительно на « 5+ » ) графике – Юре Щетинину ( + 2004 ), Георгию Александровичу, безвременно, трагически ушедшим в прошлом году, в том числе и потому, что, всякая смерть – трагическая и безвременная.
Серёжа. Единственный. Мой любимый художник. С кем я хотел выставляться. И выставлялся. « Забили насмерть. Малолетки ». Такой даже термин теперь есть, объяснили Оле, жене, в милиции. Кастетом сзади. Он упал. Даже не успел подставить руки. Два перелома черепа. Хорошо, что не выжил, добавила она ( в трубку ). Всю ночь она искала его, а на утро нашла. Почти недалеко у дома, на мокрой траве. Врачи ( приезжали ) сделали ему укол, чтобы он не двигался ( «обездвижели» ). Застудил лёгкое, к утру. Не мог повернуться, перевернуться. Не стало. Несколько раз приезжала милиция. И полис и документы ( паспорт ) в этот раз у него лежали в верхнем кармане; у груди у сердца. Всю ночь лил холодный дождь. И он задохнулся от бездвижности. Почти у своего дома. Ей женщины подсказали. Что там лежит. Труп. Наверное. Они видели, раз она искала. У автобусной остановки. Его выбросили в открывшуюся дверь. Скорую вызывали три раза. Они затащили его на траву. Остальные бригады даже не подошли. Как и милиция. Она нашла его. Безутешная. И сейчас. Серёжа. Оля. У них дочка – Настя.
Георгий Александрович умер через две недели. Удачная операция. Семья: все врачи. Заведующие отделениями… Хирурги. В принципе, он был совсем не молодой. За восемьдесят с чем-то… но лет на пять мы рассчитывали. Говорили об этом. Только-только всё начиналось. Собирался – хотел, хотел выставляться. Загорелся. Появился успех, понимание. Только-только, и уже – за восемьдесят, с чем-то…
Я учился у него промграфике. В Суриковском. « Учить-то некого », – сетовал он. На пять с плюсом. Так что, мне не стыдно. Как художника я открыл его много позже, на первой – Спасибо Артёму Власову! Спасибо, Артём, спасибо – ( и последней ) его выставке. И не только я. Он «замаскировался», хотел, чтобы все решили, что он умер, чтобы «потеряли», забыли. И у него получилось. Замаскировался, потерялся, забыли, у… Он не художник 40-х, 50-х, 60-х, 70-х, он – художник 90-х. Когда и был открыт неширокой публике, нам. Страшнее, чем Шаламов, Солженицын ( Георгий Александрович ещё и писатель ), саккумулировал Рембрандта, Домье, Гойю, Федотова и Перова, Базелица, Де Кунинга, Филонова, Жегина, Чекрыгина, Хартунга, Сутина и Кокошку, китайцев, древних и настоящих – рисовал не « в стол », а « на выброс », на вынос. Никому. Не нужное. То, что…
Он горел… хотел… через две недели мы договорились: поедем смотреть, готовить к выставке, к показу, к покупке его работы. « Почему я? » – опять артачился я. ( Он предложил мне возить его за деньги «таксистом». ) « Почему опять я? почему опять возить? грузить? » отнекивался, возмущался ( внутри ), но согласился бы, конечно, повёз.
Дождался совсем другого звонка, от Нины. « Он умер ». Сам я не звонил. Первый. Ждал, как всегда. Когда «загрузят». Дождался. Это не первый раз. Когда я опаздываю. Чёрт…
Художник – явление этого мира. Святой. Я склоняюсь перед даром. Я служу ему. Люди талантливые – имеют право на многое. Но не на всё конечно. Сердце – любимой, жизнь – родине, честь – никому. Никому! Я тоже художник… никому… Никому!! Тогда, на своей выставке, он, не здороваясь, подскочил ко мне: « Как? » « Мировой уровень », – ответил я, и горжусь этим ответом. Я успел хоть это для него…
В «Асти», когда мы выставлялись, я предложил пригласить Георгия Александровича.
« Так это не делается », – Нина ( по телефону ). Была уже развеска. Он пришёл. Как настоящий старший товарищ, педагог. Хвалил нас, ругал возрожденцев, Рафаэля. ( Хм! … ! Да! Бывает… Оригинал… Он всегда такой… – ?! – ) Впрочем, … а Лазарь ( Гадаев ) не пришёл. « Буду я выставляться в какой-то комнате ». Так и не появился. Не пришёл. Бронза. Жена отвозила его работы в мастерскую. Тяжёлые сумки. Алла. Мы все её очень любим. Он вдохновил меня на работу в Суриковском: Лазарь Гадаев. « Там нет ни одного хорошего педагога », – сказал. Хочу быть первым. Теперь у меня есть амбиции. Да, и ещё сестра: « Вот все уехали – тебя взяли. Никого нет – поэтому тебя пригласили ». Счастливого пути!
Счастливого пути!
Всем, кто протягивал нам руки, внимания и понимания, помощи, нашим старшим, нашим друзьям, незнакомым, – спасибо, спасибо. Это самое ценное в жизни: внимание, понимание, помощь. Это самое главное. Главнее, важнее, чем страсть. Это – незабываемо. Это – больше, чем любовь. Которая, часто, оставляет пепел, лишь пепел после себя. На кону – бессмертие. Художник – обязан драться всю жизнь. За себя, и своё искусство. Это
– почти всегда – неравный бой. И – всегда – победа Света. Свет от Света. Выставка – уже! – одиннадцатая того же цикла.
Серёжа…
и Юра…
безвременно… безвременно…
уже – 2005-ый…
надо торопиться, успеть…
Наши дети выросли. Неожиданно; как всегда. И теперь – у них – уже взрослая жизнь. Им надо оставить что-то помимо: « квартира, дача, машина », – хотя и это, по нынешним меркам – многовато, не у всех; средний класс. Неожиданно. Как зима. В нашей стране. Как всегда. Наши родители, наши прекрасные родители оставили нам в наследство умение трудиться, честно, талантливо, не жалея себя, любить и создавать семьи, бороться, бороться за благополучие, здоровье, друзей, идеалы. Они оставили нам богатство: страну, и своё честное имя – поколение за поколением, её созидавшее и его берегшее – имя и честь, честь и доброе имя.
Жених хорош к пятидесяти, так, по крайней мере считают англичане. Мужчина зреет медленно, как хороший плод. А реставратор, художник, писатель – особенно… в голове – всякое… ненужное, небыстро отходит в небытиё… и я – приближаюсь небыстро к этой черте – скоро… на выданье… и я, и мне… Серьёзное: дочки моих друзей стали красавицами, заглядываюсь… диктую им что-то, объясняю, записывают, кивают, благодарят… да-да, «понимаю». Улыбаюсь, что? что она понимает? что… ? что?..
Красавица…
Красавицы…
Моя летящая кисть – скользит касаниями влажными – по холсту, по холсту, как по телу… да что они могут… она может… Господи, дай… дай… дай! дай! Мы не должны, мы не имеем права проиграть ни одно из тех полей/боёв где стоим, где стоят « наши войска ». Наши дети, наши семьи, наша работа, наше искусство, наша душа, страна, бессмертие, в конце концов. Ответственность – ключевое слово. Жизни. Для меня, сейчас, по крайней мере. С кем мы разделили ответственность, те – дороги, близки, навсегда. Какой-то кусок жизни – были вместе. На одной стороне. Партнёрами, друзьями, делали одно дело, « смотрели в одну сторону » ( наш настоятель, отец Александр Борисов, – о смысле брака – церковного – любви ).
Да. За своё Искусство надо и драться и кусаться. И ругаться. « Прилично веди себя. Так… » На кону стоит жизнь; и больше. Наше лучшее. Что мы создали. Что нам удалось. Сохранить. И от предков, от родителей, и от старших наших, товарищей. И то, что мы смогли сделать сами. За это надо рваться, и драться и кусаться и больше… да. Да. В каждом художнике – страсть! страсть! – и боец! Это манифест! – драться… Кто сказал, что можно топтать наши работы, нас, наши души, наши дела, наше время? кто… искусство наше – не для ваших грязных ног. Кто сказал, что планета – ваша… это вопрос… я знаю ответ… Будет жарко… да… Эта планета никогда не была вашей и не будет. Художник всегда побеждает. Всегда! всегда, всегда. И фашисты уже маршируют по Красной площади в день « единения и согласия » или как там вновь называется очередной раскрашенный «липой» праздник. Бритые, у фашизма – один конец; и пепел – будет развеян. Эта страна никогда не была вашей. И Свет во тьме светит. И светил. Всегда. И тьма не объяла Его. Красивая, благородно-утончённая, изысканная наша страна – Россия. Кто вам сказал… что – всё? всё… будет жарко. Съехали многие… за лучшей жизнью. « Скатертью… » А те, кто остались, – я приветствую Вас, – Вы – лучшие. Будет жарко… эта страна – Фета и Апухтина, Соловьёва и Бердяева, Рублёва и Дионисия – нежная, возлюбленная, истерзанная, Россия, наша родина, никогда, никогда, слышишь, слышишь, …
На кону – наша жизнь. И больше. Чем бессмертие. Господь, есть то, что художник не отдаст никогда. Никогда, слышишь, слышишь, не отдаст, ни один, если он настоящий. Нет, не отдаст, не уступит своего ИСКУССТВА, Господь, художник никому, никому, никому! слышишь… Покорители Духа, Пионеры Человечества… нет, нет, никто, никто, никто… и только цены, цены будут расти, расти… в десятках, сотнях, тысячах, миллионах, десятках миллионов… Они, они – прорвали эту блокаду, заставили уважать… в безымянных могилах и нищете… шедшие по жизни – гордо, «победителями», … знали себе цену! цены нет… цена растёт… вот и … Нет, особая кровь, особая национальность – поэты, художники, певцы, сочинители… нет, не одолеть… не одолеть. И Свет во тьме Светит. И тьма не объяла Его. И Свет во тьме – Светит. И тьма – нет! нет! нет! нет! – не объяла Его! Нет! Нет! не объяла… Свет… Свет… Свет… Свет… Свет…Свет… в этой тьме, тьме, тьме. Нет! Нет! Нет! Да. Да. Да. За своё искусство, да… да… да. Свет… Свет Свет Свет
Мы прожмём их, брат, товарищ, сердечный, мы дожмём их, вы… Эта страна, наша, для эстетов, рафинированных, страна Северянина и Бальмонта, Стравинского и Скрябина… здесь не место… Хлебникова и Каменского, Кандинского и Явленского страна… шмон и омон – навыход, навыезд… пожалуйста… туда, вот: Франция, Испания, США. Туда… Здесь любят понимают ценят и покупают! ИСКУССТВО. Люди ценят боготворят и поклоняются Художнику. Художник – Творец. Кто как не Художник, должен взять ответственность за страну, страну, в которой живём. Бортнянского и Березовского, Нефа и Зарянко, Венецианова и Сороки; страна меценатов: Шереметьевых, Третьяковых, Морозовых, Щукиных… что бы делало французское искусство, не будь их, русских меценатов.
Подаривших нам Лоррена и Пуссена, Ватто и Коро, Мане и Моне, Ренуара и Дега… А? Боннара и Дени, Редона и Вюйара… картины, без которых не полнокровна наша нынешяя Москва. Картины, на которых мы «выросли»… Матисса, Пикассо, Гриса, Дерена, Вламинка, Утрилло, Сёра и Синьяка… А? Хочешь учиться, работать, быть художником – приезжай в Россию. Здесь хорошо. Вольно. И дышится, пока. Вольно и хорошо; хорошо и вольно, пока. Хорошо. Пока ещё. Терпится. Хотя, монстры теснят нашу столицу: Илья-богатырь «наехал» на западный, «Пушкинский», « Шило в … » – в Кремль, «Зура» освоил неизведанную «высь» московскую и опустился – «под», фонтанирует на Манежной; Никас – по женщинам, в клипах, весь в гинекологии, полез в телик, не сходит с эфиров и зефиров, Андрияка открывает ( для себя, нам и миру [ как Америку ] ) акварель… – подрастающие.
Что остаётся, в « сухом остатке », – так сказать, – ИМЯ, ФАМИЛИЯ – так сказать. Моё честное имя. Моё красивое имя. Я носил его с честью. Его мне дали родители. Оно об искусстве. Всё почти, всё, оно и значит – искусство. Фамилия… Я встречаю её в средневековых списках художников: греков, армян, парфов, персов, мидийцев, каппадокийцев, лаодикийцев, киликиян. Мы все родственники – художники. С древнейших времён. И до наших дней. Одна нация, национальность; со своей государственной идеей – главной, национальной – КРАСОТЫ. Я старался не позорить наш род, фамилию, старался… Что остаётся? в сухом остатке, так сказать… Камень, Крест на могиле… и … доброе имя, доброе имя, так сказать. Отзывы людей, считавшихся близкими, две-три невыброшенные работы, несколько печатных откликов, в захудалой прессе. И записи… записи… Но со временем всё встанет. Художник оживает после жизни. После смерти. Начинает по-настоящему жить. Начинают по-настоящему жить его картины, оживают слова, сказанные им, оживают слова, сказанные ему. Протянувшим руку художнику – при жизни! – Спасибо! Слава! Это не забудется, это не забывается… Понимание и помощь, может быть, то, что самое благородное в жизни. ( Любовь сжигает. Любовь сжигает. От неё остаётся другой « сухой остаток ». ) На коленях – перед теми, кто помогал… сказал добрые слова, улыбался ( в этой жизни ), шёл навстречу, шёл рядом, с кем говорили, с кем были в м е с т е , по-настоящему. Нас Господь назвал «друзьями». Это высокое слово. Эта та любовь, которая не пылает, это – настоящее. Это – любовь, настоящая. Мы были вместе, мы были р я д о м . Наши души – касались друг друга… Это венчание… На Царствие Небесное… На Царствие Небесное… На…
« … мы тут с хранителями колбасимся, и никому никакого дела нет до этого, и все чего-то хотят, и всем чего-то надо, и всё о высоком, и все о высоком », – говорила мне, раздражённо встречая, самый главный хранитель самой главной Галереи нашей страны, как приветствие ( вместо приветствия ); наверное, не знаю, не понимаю. Жаль, что мы раздражаем вас, но о высоком будет речь, о высоком. О высоких словах, не о моде, нет. В этой жизни мы были близки, мы любили. И наше искусство даст хорошие всходы, хорошие плоды, и нашим детям будет не стыдно за нас. Они с гордостью будут носить наши фамилии и часто благодарно и любовно повторять имена, которые им дали при рождении мы. Отыщутся и работы, будут и другие отзывы, в другой уже, центральной прессе… лучшие музеи мира будут бороться за право обладать… переплавят «Зуру», «Пушкинский» ( западного… ) возьмёт своё у богатыря ( салатового ярко ) Ильи в фронтальном противостоянии фасадов, постареет красотка Никас, любитель, звездателе и шоумен, выбросят его с голубого-голубого ( обголубевшего совсем ) экрана, откуликует и отгавкает своё Кулик ( прости Олежа! Олежа прости! ты самый-самый из всех «пост… » ), школа акварели растворится, как и в воде, сама акварель растворяется… Мы останемся. Это не вера, это твёрдое знание. В словах и делах. Те, кто шли по жизни с высоко поднятой головой, победители и те, немногие, протянувшие им руку, понимавшие, помогавшие… склоняюсь, люблю Вас, люблю! спасибо! И Вечная Слава Вам! Поэты и Художники! Музыканты и Писатели… – все, кто Творил, как Творец. Кто чувствовал себя Творцом в этой жизни. Как и Он. Наш Творец, Сотворивший Мир. Этот. Наш. Слава! Здорово! Здорово получилось, здорово, красиво очень. В восторге. И перед Вами, и перед Ним – на коленях! на коленях! – всю жизнь! всю жизнь! – я склоняюсь, преклоняюсь…
Да, и ещё одно. Люблю «выступать». И письменно и устно. И с бокалом стоя и перед кашей сидя. И тамадить и перед женой, обороняясь; и за рулём ( недавно давал Ирочке интервью, про Абрамцево кажется. Ирочка!? – ку-ку!!! ) и – лёжа, на пляжу, на… И в газетах и… и, когда меня слушают многие, и когда меня слышит Один Господь мой. И перед Ним, перед Господом моим, когда вдвоём… И на радио и в теликах на разных каналах и… люблю… пошуметь, побузить… и помолчать, молчать, уйти… в себя. В другого…
Тут ещё одна способность у меня открылась. Шестичасовой марафон non-stop. Читаю лекции студентам. Студент тянется к знаниям, нынче, другой пошёл студент, не как я, не как мы. Ему и невдомёк, что переменки – для нас, для преподавателей, чтобы язык отдохнул. Не-е-ет: одни заходят, другие выходят, заходят повторно, вольнослушателями, не уходят, заходят другие, новые и новые старые… Тянутся, тянутся к знаниям, так сказать. Шутка. Мне нравится, конечно, я доволен. И наловчился уж выступать ( без бумажки ) стоя шесть часов. Без антрактов, буфетов, – на подмостках… Это моё, моё… да ещё и записывают, в цифре и ручкой… !! Есть такое движение в современной литературе, я слышал об этом у Ерофеева ( кажется? ) – «максималисты»; это те, кто пишет в с ё . Ничем себя не ограничивая, не сдерживая, не сокращая… ( там, потом, само, сократится, « облагородится и перелопатится », – говорит моя тёща, Вер Алексевна; отредактируют – будь уверен! и «подкоротят» [ как в парикмахерской ] – будь спокоен! ) Я наверное тоже точно maxi-малист. В моём многословии, читатель, – уже при жизни – прошу винить студентов МГАХИ им. В.И. Сурикова. Точно!
И вот ещё что, люблю путать частное и общее. У меня есть ещё один талант: из частного делать общее, из общего – частное. Прошу прощение у тех, кто попал в этот «Пресс-релиз» для прессы. Обычное, как и… письмо прессе, в никуда… И у тех, кто не попал, прошу прощения. У вас есть шанс – попасть, ещё, впереди. Письмо Прессе ( как и обычное ). Выбор произволен, как воды… что-то сказанное, обронённое случайно, может стать и поэзией и прозой и войти в такое вот – сочинение. Прошу прощения, так что, поосторожней со мной, поосторожней пожалуйста, поосторожнее. Вот. Ну всё! Из лирики и отступлений, кажется, – всё! всё! Поехали… дальше… дальше… поосторожнее поосторожнее пожалуйста поосторожнее, поосторожней. На поворотах, пожалуйста, на поворотах. Со мной, пожалуйста, поосторожнее, поосторожней… на поворотах, на поворотах особенно, пожалуйста, осторожнее со мной, осторожнее. // // Я ... могу … ведь … такой . Осторожнее … кавказец , как ни крути , всё же .
Ну , с Богом ! С Богом . И …
И вот – новая выставка … Для Вас …
Я люблю Всех .
Скажут : « Просто он был небезропотный … » « Он был хорошим парнем , и добрым , и открытым , и весёлым ; да , подшутить любил , и подколоть – так это да-а-а ! и мягким и отзывчивым , но заносило , как у всех … » ( а кого – я извиняюсь – не заносит ? ) « Простим , простим ему – и этот опус ~ экзерсис . – Он славный был . Помолимся … » « Суть его не в этом была – он любил нас – и говорил и писал об этом , и чувствовали , чувствовали мы . Суть его не в этом была : он – художник , АРТём ( ARTём ) , первые буквы имени его – они об искусстве … Помолимся , помолимся , братья , сёстры » .
Ну , с Богом ! С Богом . И …
Поезд выходит из туннеля … Смотри , … Рассвет … Тем , Кто Его Приближал – Слава ! Слава ! И Вечная Вечная Память . Смотри , Небо уж близко , близко совсем … Уверенно – Машинист и Водитель ! – правят Всем , всем в этом мире . Скоро Рассвет … Уверенно – Машинист и Водитель – ведут нас … скоро рассвет , будет рассвет . Время уж близко . Небо уж близко . Это рассвет . Да ! Свет от Света Р а с с в е т
да-да свет от света скоро рассвет . взлетаем скоро все вместе Небо уж близко РАССВЕТ это Небо уже ! близко ! так близко Слышишь ? Ты слышал ? Мы – все вместе , на Этом Пути : те кто сошёл и те кто движется … ещё … все вместе … в надёжных руках . Путешествие п р о д о л ж а е т с я Смотри с в е т л о … всё вокруг … и мы сами … уже летим … взлетели что-ли … продолжается … жизнь … КАК КРАТКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ … кадры киноплёнки твоей … ты сделал как мог , что мог … ты приближал рассвет , тоже … и с ними … летишь … летишь …
осень * 2005
Артём Киракосов –
написано к выставке
ЖИЗНЬ КАК КРАТКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
графика, живопись, фотографии, тексты: 1985 ~ 2005
Культурный, научный и информационный центр
Венгерской Республики
31 марта ~ 23 апреля * 2006-го года