Тройная уха

Жаба-Потешница
 

Багульник, разгорячённый непривычно яростным для псковщины солнцем, наполнил бор нестерпимым запахом. Хотелось лечь на белый жёсткий мох посреди лисичек и не вставать. Тропочка исчезла из-под ног, скользнула, между помеченных лесниками на спил, красавиц-сосен и ушла в древний курган.
-Хоть бы дождь,- взмолилась Нюша, глядя на безукоризненную синеву, не замутнённую даже намёком на облачко. Илья замёр, вглядываясь в жалкое подобие тучки, закопошившейся у горизонта.
-Будет ливень, до дома дойти не успеем,- улыбнулся дед, но Нюша решила, что он шутит.
 Скоро подуло, затрещали сухие деревья, полетели содранные прежде времени листочки. Потемнело, захолодило. Это росла на глазах неказистая тучка, превращаясь в огромную чёрную громадину. Илья повернул к болоту:
-Ближе всего Берёзно, слышишь, собаки лают?
Загрохотало так, что земля покрылась испариной. Нюша проворно заспешила за дедом, волоча короб с грибами. Столетние ели, лишая всех, кроме себя солнца, уничтожили вокруг даже траву. Глубокие овраги, заваленные сушняком - видно, те самые волчьи ямы, мимо которых все боялись ходить. Но дед резво нёсся вперёд, помахивая переполненной корзиной и ударяя палкой в рыжую от иголок землю.
Первые капли настигли их у реки Яня. На другом её берегу темнели избушки. Связанные берёзы, качающиеся туда-сюда при малейшем движении, гордо именовались «мостом». Перильца, на авось, прилаженные с одной стороны, насмешливо скрипели. Внизу среди острых камней, бурлил глубокий поток. Нюша с радостью, что можно не переходить реку, кинулась к заброшенной мельнице.
-Давай, здесь переждём.
Но дед, ежась от набирающего силу дождя, двинулся к Яне.
-В Берёзно идём,- сказал, как отрезал.
Раздосадованная Нюша покорилась, хотя предвидела, что сейчас хлынет по-настоящему. Их осторожные шаги по мокрым, полусгнившим берёзам встретили салюты молний и фанфары одуревшего от избытка сил грома. Полило так, что Нюша почти не видела деда, перемещаясь наощупь и удивляясь своему неожиданному спокойствию. Она догадалась, что деда влекло сюда отнюдь не желание укрыться от непогоды. Поэтому, когда Илья, миновав ближайший дом, захлюпал к пятистенке в середине Берёзно, Нюша с интересом ждала, что будет дальше. Дед бодро распахнул калитку, но у дверей замер и прошептал, крепко обняв внучку:
-Здесь сёстры живут. Я от них убежал, когда молодой был. В город…
-Зачем убежал?- прокричала сквозь бурю Нюша.
-Любил. Обеих. Сильно так, что выбрать не мог…
Кулак деда опустился на дверь, она затрещала, едва не слетев с петель.
-Какого лешего тут бродят?- возмущённо взыграл в сенях мощный старушечий голос.
-Ах, ты не признала,- обиделся дед.
Дверь распахнулась, и бодрая бабулька в оранжевой футболке с вдохновляющим словцом «Malboro» отступила назад, прошептав:
-Илья.
Дед закивал, поднялся по ступенькам, оставляя за собой лужи. Бабулька, очнувшись, распорядилась:
-Да, вы ж весь дом затопите. Стойте.
Она вынесла им ветошь: матроску с одним рукавом, необъятные треники для деда, а Нюше выцветший до полной неопределённости халатик, будто готовила их к съёмкам в «Ну, погоди». Жилистый, с широким носом, глубоко посаженными маленькими, но выразительными глазами Илья вполне годился на роль волка. Нюша же стройная, светло-русая, с завораживающей наивностью в синих очах могла изобразить легендарного зайца. Девочка едва сдерживала смех, стараясь не глядеть на деда. Но он не замечал никого, кроме хозяйки.
-А, веришь ли, Марфушка,- воркующим басом пропел Илья,- что все эти годы я помнил тебя?
Бабулька заботливо придвинула к нему сахарницу:
-Верю. Дорогой, крепкий,- она достала заварку,- у нас чай. Пейте на здоровье. А в какой же год ты удрал от нас? Когда картошка от дождей погнила? Э, нет, раньше, когда у Стёшки моркву тля извела. У всех ничего, а у неё сожрала вчистую.
Дед хлебнул, поперхнулся, выдохнул пар от кипятка.
-Марфушка, а патефон помнишь? Пластинка такая «Я встретил вас…»? Как мы с тобой…
Бабулька игриво захихикала. Нюша смутилась и встала побродить. Около двери в соседнюю комнату девочка помедлила, вопросительно обернувшись.
-Да, иди не стесняйся,- хозяйка милостиво закивала ей,- там сестра моя Машенька, блаженненькая. Но не пугайся - она тихая, незлобивая.
Так Нюша оказалась в крошечной кладовочке, где у окошечка под иконой «Спаса Нерукотворного» за приделанным к стене столиком крохотная старушка вполголоса читала Псалтырь. Ощущение, что она помешала беседе, сковало Нюшу, она попятилась было назад. Но бабушка почувствовала гостью. Не оборачиваясь, старушка ласково произнесла:
-Доченька, проходи, милая. Вот ведь награда мне - вижу. Всё вижу! Но дано это мне, чтобы всех, кого помню упокоить. Вот у меня тетрадочка…
Нюша подошла ближе и стала читать: « 1919 год погибли соседи Задоваловы Иван, Пётр, отр. Анна… Быстряковы Калина, Елена, отр. Павел, мл. Ольга…» Нюша перевернула страницу: «1920 год от голода умерли, обобранные продотрядом Харитоновы Захар, Валентина…» Имена, мелким почерком начертанные на листе, ничего не говорили девочке, но их количество, рассекаемое страшными преждевременными уходами отроков и младенцев, ужасало. Каждый год вмещал в себя десятки людей, умученных страшной истребляющей силой. И не было роздыха православным: «1922 год забили священника Ктинской церкви отца Иоанна, матушка Степанида и детки их сгинули в лагерях". «1930 год последних хуторян задушили колхозы. Николаевы…, Крыловы…» Нюша читала от года к году. Война, конечно, тоже многих скосила, но это хоть оправдано Великой Победой. А после: « 1950 год повесился Игнат, председатель не дал ему согласия уехать". Сколько лет деревня жила без паспортов, привязанная к постылым колхозам? «1968 год замёрзли у Алёксино выпившие Шурик и Яшка», « В 1970 году младенца Нину сожрала свинья».
Бабушка погладила девочку по руке:
-Богатырей забили, родились силачи. Силачей забили, родились пыжики и тужики.
-А потом?- тихо прошептала Нюша.
-Пыжиков и тужиков забивать не надо, сами себя губят, а после них придут звери. Эти звери назовут себя русскими и будут жить на нашей земле, как на своей.
-А мы?- вздохнула Нюша.
Бабушка прижала девочку к себе:
-Не бойся, милая, когда всех мучеников наших отмолим, нам простится. Я на каждое имя весь Псалтырь вычитываю. Ох, долго. Да, вспоминаю то и дело, ещё вписываю. И ведь вижу, вижу…
Нюша всмотрелась в собеседницу, в которой всё высохло, обессилило, вынужденную без всякой надежды на перемены, сидеть в скромной комнатушке, и нести непосильную ношу скорби. Но бабушка на удивленье выглядела умиротворённой и даже счастливой. Это было не мучительное угасание, а полное непонятного смысла восхождение. Бабушка подняла морщинистое личико- в её глазах ничего не отражалось. Припухшие веки, утратившие цвет, погасшие навсегда зрачки ошеломили девочку. «Слепая»,- догадалась Нюша.
-Да, ослепла Машка,- будто в подтвержденье донёсся из соседней комнаты грудной голос хозяйки,- ты уехал, а она всё плакала, плакала. Говорила я ей: "Займись делом, всё и забудешь". А она сядет в уголок и читает Псалтырь, наизусть выучила, наверно. В инвалидный дом отдавать жалко, сестра ведь, тем более пенсия на неё идёт.
Дед окликнул Нюшу, и она едва заметно кивнула слепой.
-Уходишь?- отозвалась бабушка,- иди с миром. Вот тебе на прощанье.
Она протянула девочке сложенный листок. Нюша спрятала его в карман халатика и вернулась к деду. Дождь стих, всё успокоилось. Снова стало пригревать.
-Трава-то в лесу обсохла?- спросила хозяйка у калитки.
-Через полчасика обветрится,- задумчиво произнёс дед и потянулся к ней. Бабулька охнула, покраснела. Нюша вежливо отвернулась. Но поцелуй не вышел. Замер где-то сам по себе.
-Вот вам ваша одёжа,- хозяйка протянула деду пакет,- отжала, но высушить не успела. Не обессудь. А то, что я вам дала, перешли назад, когда наши мужики к вам рыбачить придут. Хоть и старьё, а может сгодиться.
Дед молча кивнул и, сгорбившись, пошёл, прочь.
Дома Нюша, снимая халатик, вспомнила о бумажке и прочитала её. Это была не молитва, не предсказание, не мудрая мысль, а обыкновенный рецепт:
 «Тройная уха.
В начале мальков варят, потом выбрасывают.
Затем покрупнее плотву кладут, и её выкидывают.
А в конце большую рыбу, с глубины пойманную, опускают ненадолго в кипящий бульон. Следят, чтобы она форму не потеряла и на Царский стол попала в своём обличье".