Хадж православного. Часть 1

 

Помни, что всякая помеха, есть Божие
 наставление и потому положи в сердце
 свое слово, которое Я объявил тебе в
 сей день - от Меня это было.
Храни их, знай и помни всегда, где бы
 ты ни был, что всякое жало притупится,
 когда ты научишься во всем видеть
 Меня. Все послано Мною для
 совершенствования души твоей – и все
 от Меня это было.
 Аминь.

Глава 1.

 ВАСЬКА.

В семье Василия Васильевич было заведено, что имя родившегося мальчика обязательно согласовывали с ним и ни одна, пришедшая в дом невестка или зять, и не думали возражать, если имя малышу определял он. Тем более что роды обычно принимал он сам. Если же это происходило в другом городе, то вся семья ждала его приезда. Василий Васильевич не был капризным. Осмотрев новоявленного, он, или соглашался с родителями, или просил назвать по своему. С ним без споров соглашались. Его участия в родах желали сами родители, потому как Василий Васильевич был известным лекарем. Получить его отзыв о ребенке желала каждая мать.
Когда у самой младшей в семье сына старого лекаря, тоже Василия, у Люськи, деревенской девки, выскочившей замуж за военного летчика в неполных семнадцать, родился сын, она погнала мужа за Василием Васильевичем. Дед ввалился в комнату маленькой квартирки и, не раздеваясь, лишь распахнув огромный тулуп, направился к кровати. Там, укутанный в новые фланелевые портянки, подарок старшины эскадрильи, ожидал своего имени новый член семейства. Прадед наклонился над малышом, а тот, в свою очередь, внимательно уставился на огромного бородача. Выпростав руку, прадед погладил торчащий из пеленок кулачек и малыш, внезапно, крепко ухватил заскорузлый палец самого старшего своего родственника. Не разгибаясь, Василий Васильевич повернул лицо к внучке и широко улыбнулся.
- Ну, спасибо Люська! Угодила. Васютку родила!
Людмила уткнулась в плечо стоявшего рядом мужа, радостно заглянула ему в глаза. Муж обнял ее и, тоже улыбнулся – он уже знал, что получить для сына имя «Василий» было очень почетно в этой семье. К тому же они с Люсей сами очень хотели именно так назвать малыша.

 Целый день, чего раньше никогда не случалось, прадед занимался Васькой и очень довольный уехал в деревню. А вскоре прислал бочонок меду, строго наказав, чтобы «Люська каждый день мед ела, да Ваську кормила». Время было послевоенное и, несмотря на офицерский паек Васькиного отца, жилось голодно. Подарок прадеда как нельзя пришелся Ваське по вкусу, и он так рассасывал соски материнской груди, что Васькиной матери приходилось смазывать их барсучьим жиром, чтобы зажили трещины. Приняв грудь в очередной раз, Васька картинно морщился, сплевывал жир, чем доводил до хохота отца и, присосавшись, так втягивал щеки, так внушительно чмокал, что кормление приносило массу удовольствия не только “сосунку”, но и безумно полюбившим его родителям.

Целых три года Васька с отцом и матерью колесили по военным гарнизонам Приморья и неизменно получали весточки от Васькиного прадеда в виде меда, сала, бочонка капусты, яиц и другой снеди, а то и сам приезжал повидаться с Васькой.
Но не все в этой жизни складывается так, как хочется и «горе да беда» – всегда обратная сторона медали, которая называется «счастье».


                *

Прадед Василий доставлял Ваське массу хлопот. Высокий, под два метра ростом сухопарый старик, со строгим взглядом под нависшими лохматыми бровями, непонятно каким чутьем всегда безошибочно угадывал, где находится шустрый правнук, и не давал Ваське заниматься его, Васькиными, очень важными делами.
Вот и опять, прадед вышел на крыльцо их большого, срубленного из векового кедра, дома и высматривает, куда запропастился вихрастый правнук.
- Аська! Выходи по-хорошему! – зычно гаркнул прадед на весь двор.

Правнука Ваську, по одному ему известным причинам, он, почему-то называл женским именем «Аська». Этому ни кто не удивлялся, а Васька воспринимал это как должное. В последний раз прадед всыпал Ваське за пчел, которых, трудолюбивый правнук «выкурил» из улика и целое пчелиное семейство ушло. Прадед с сыном, Васькиным дедом почти день гонялись за роем по всей деревне, с трудом сняли его с дерева и вернули в улей. Но за пчел, по Васькиному мнению, он уже свое получил, почему его ищет прадед, не знал, на всякий случай забрался на конек крыши амбара и притаился. Василий Васильевич, зная Васькины повадки, решил сменить тактику.
- Вот сховався, так сховався! Ну, где ты его найдешь?! Посижу, отдохну.
Прадед присел на крыльцо, изображая полное равнодушие, выжидая время, зная, что в конце-концов Васька «потеряет бдительность». Наконец, решив, что пора, Василий Васильевич неожиданно, грозно «зарычал».
- Ага! Вот ты где! Попался!
Васька со страху засучил ногами, пальцы сорвались с гребня, и он с ревом заскользил по замшелой крыше вниз. Василий Васильевич резво подскочил к амбару, готовый принять сползающего правнука. Тот уцепился за крайнюю доску крыши, повис, оглашая двор громким ревом. Прадед, улыбаясь, наблюдал некоторое время за висящим мальчишкой, протянул руки и подхватил крепыша под мышки.
- Дедуня, больше не буду!
- Конечно, не будешь! Уж который раз «не будешь»!
Поставив Ваську на ноги, отряхнул, поправил рубашку, оглядел с головы до ног и, удовлетворившись осмотром, строго сказал.
- Пошли, пора на учебу.

По специальности, Василий Васильевич был ветеринаром, долгое время работал в колхозе, затем вышел на пенсию и стал лечить людей. Поначалу односельчан, которые и раньше в основном лечились у него. Потом потянулись с других деревень и городов, а вскоре начали ехать со всей страны. Местные бабы, случись кому рожать, в районную больницу не ехали, стараясь попасть к ветеринару «Василичу».
 
       Вроде стесняться должны были бы молодухи, по своей деревенской простоте, рожать у мужика. Повитух, вон, тоже полным-полно. Но Василия Васильевича не стеснялись, а уж у кого тяжелые роды случались, бежали только за ним. Он никогда не отказывал. Бывало, появится на пороге этакий громила, и все притихают. Василий Васильевич сядет рядом с роженицей, положит свои огромные ручищи на живот и, только, что оравшая на всю деревню баба, замолкает, а вскоре раздавался другой крик, тоненький и слабый. Приняв малыша, обмыв и обсушив его, Василий Васильевич прикладывал его к груди матери, приговаривая.
- Ешь сосунок, ешь, набирайся здоровья.
Все в округе знали, что если роды примет ветеринар Василич – и мать и дитя будут здоровы. По странному ли совпадению, по другой ли причине, но в их деревне дети почти не болели, а уж умирали вообще редко. Какой такой силой обладал пенсионер-ветеринар, ни кто не знал, но истории и слухи о нем ходили самые разные.
 
Злые языки утверждали, что обладает он «черной силой» и, что его проклятие может выкосить целый род. В доказательство приводили разное. Чаще упоминали семью Сухановых, с которыми ветеринар был во вражде. Давно, когда «Василич» был молодым, в пьяной драке один из Сухановых убил его сына. Тогда-то и наложил на эту семью свое проклятье «Василич», после чего у Сухановых, через одного, рождались калеки, а кто и появлялся нормальным, умирал по разным причинам в молодом возрасте, успев, а кто и нет произвести на свет потомство. Почитай в роду Сухановых уж никого и не осталось.
Другие указывали на то, что старый ветеринар собирает ядовитые корни и травы. Одних мухоморов да поганок бледных по несколько мешков сушит на зиму. А кого он потом этими травами поит да кормит? И забором-то, вон каким высоченным от всей деревни отгородился.

Но добрая слава была куда громче. Правда, говорили, что уж больно крут характером ветеринар, но Бог ему судья. Ведь скольких людей прямо с того света поднял. Заметили в деревне, что зачастили к нему военные, в основном моряки-подводники. Иных, совсем обездвиженных, прямо на носилках привозили, а уходили на своих ногах.
         И пошли упорные слухи, что знает он, как лечить рак. Один из моряков после его лечения, приехал с каким-то профессором. Тот долго беседовал с ветеринаром и страшно недовольный уехал – так и не сказал старый ветеринар профессору медицины, как и чем, он избавил офицера от страшного диагноза, поставленного моряку этим врачом – лейкемия. Офицер долго извинялся перед «Висиличем» - не хотел он никого привозить, но упрямый профессор настоял через командование и, того заставили. Профессор верил себе, своему диагнозу и, не мог поверить в то, что произошло.

Ваське страсть как не хотелось идти с прадедом в его лечебницу, так, как в его планы входил поход на соседский огород за смородиной.
- Не хочу учиться! Отпусти, по-хорошему, дедуня!
- А ты, что, дедуся бить станешь?
- Бить не буду и учиться, не хочу! – шмыгнув носом, с упрямой категоричностью заявил Васька.
- Это ты сейчас не хочешь, потому, что не понимаешь, потому, как мал еще. Когда вырастешь, будешь благодарить старого деда Василия за науку. А коли, не хочешь учиться, так не грех и розги тебе всыпать за леность твою. Будешь еще перечить?
Васька мгновенно понял, что дальнейшее упрямство до добра не доведет, хорошо помнил, как тот высек его «за непослушание». Не смотря на это, дедуся он любил и потому, ухватившись за палец прадеда, вприпрыжку последовал за ним. Почему Василий Васильевич именно Ваську выбрал в свои ученики, никто не знал, а спрашивать в деревне кто будет – решил дед, значит так надо. Только вот успеет ли выучить всему – больно стар Василич-то. Он и сам часто говаривал Ваське.
- Знаешь, сколько мне годков? Девяносто пять. А много это или мало? Не знаешь. Ты еще много чего не знаешь. А это, скажу тебе Аська, ой как много. Спешить мне надо. Науку-то свою я должен кому-то передать? Вот, стало быть, тебе и продолжать мое дело.
- И я буду жить девяносто пять лет?
Прадед крякнул, спрятал улыбку в усы, погладил Ваську по жестким волосам.
- Проживешь, если будешь пить молоко.
Молоко Васька очень любил. По утрам вся семья потешалась, когда Васька выскакивал из дому с кружкой и, пританцовывая возле коровы, канючил и торопил бабушку. Та смеялась, не закончив дойки, зачерпывала теплого, с пеной парного молока. Васька, выдув пару кружек, успокаивался и шел на кухню, дожидаться конца дойки.

С Васькой прадед всегда разговаривал серьезно, не тискал его в объятиях, не «сюсюкал». Когда Ваське, по причине упрямого и задиристого характера, доставалось на улице, он не шел ни к отцу, ни к матери, только к прадеду. Тот обтирал ссадины перекисью, серьезно выслушивал, советовал снова выйти на улицу и дать обидчику сдачи. Да при этом еще поучал, как лучше приложиться кулаком, чтобы наверняка.
         Ваське это страшно нравилось, следуя советам «дедуся», тут же возвращался и удовлетворял свое оскорбленное самолюбие. Когда же он, с победой, возвращался, прадед непременно хвалил, да еще и угощал чем-нибудь вкусненьким.

         А еще прадед постоянно втолковывал Ваське, что к любому делу следует относиться серьезно – «будь то драка или ученье, или работа какая. Любое дело, Аська, доводи до конца. Делай так, чтобы не стыдно было. Будь всегда лучшим. Ведь ты у меня самый смышленый, самый сильный, самый лучший внук. Так Аська!?». «Так дедуня».
- Сегодня, сначала будешь учить травы.
- Ты про травы мне уже рассказывал, расскажи, лучше про самолеты.
- Про самолеты ты в кино посмотришь, а вот про травы, ты такого больше ни где не узнаешь. Ну-ка, покажи руки!
Прадед остановился, присел на завалинку, взял своими ручищами Васькины ладошки, внимательно их оглядел, отпустил.
- Хорошие руки, не испортил. Мои руки.
- Мои! – ощерился Васька.
- Твои-твои! – успокоил прадед, - но и мои немножко. Если ты мой правнук, должен ты на меня быть похожим. Вот ты и похож. Стало быть, в тебе есть немножко меня, немножко батьки, немножко мамки. Ну да ладно, пошли в аптеку.
На стенах комнаты, которую прадед называл «аптекой», были устроены самодельные, аккуратные полки, сплошь заставленные банками и бутылками разных размеров. В одних было что-то жидкое, в других виднелись порошки различного цвета, в третьих, засушенные травы и корешки. Прадед усадил Ваську за стол, завязал глаза повязкой.
- Готов?
- Ага.
Василий Васильевич взял одну из банок, открыл и поднес к Васькиному носу. Тот втянул воздух.
- Шалвей, деда.
- Не шалвей, а шалфей.
- Ну, шалфей.
- А это?
- Зверобой.
- Точно, Аська. Нюхай дальше.
- Аконит, деда, борец, по-нашему.
- И теперь правильно. А что это за трава такая?
- Цветочек такой, синенький, а стебель как у полыни. Только очень ядовитый, корова сразу здох… Не, скончается!
- Это верно, - улыбался прадед, - корова непременно скончается!
Еще около часа Васька нюхал травы, отвечал на дотошные вопросы старого лекаря – где растет, когда собирать, как сушить и готовить.
- Теперь, потренируй пальчики.
Прадед вышел, вернулся с глиняным горшком, поставил горшок перед учеником. Васька погладил шершавые боковины сосуда. Прадед взял молоток и ударил по крынке. Васька вздохнул – сколько уже прадед переколотил таких горшков! Василий Васильевич вновь надел Ваське повязку на глаза, дал в руки пчелиный воск, смешанный с медом.
- Лепи.
Васька на ощупь складывал очередной горшок, подбирая кусок к куску, склеивая их воском. Вскоре горшок был «вылеплен».
- Молодец Аська! Чуткие у тебя пальчики, я же говорю, мои руки. Теперь пошли, посмотрим больных.

Васька уже привык к этой необычной картине: во внутреннем дворе, куда можно было попасть только через дом, кое-как устроившись на ведрах, как на ночных горшках, сидело человек десять мужиков и баб. Одних рвало, и они держали в руках тазики, других «несло», и они периодически вытирали выступавшие слезы. Кому становилось легче, не стесняясь остальных, поднимались с ведра, застегивали или натягивали штаны, пересаживались на лавки. Иные, выбрав местечко, ложились на завалинке.
- Они, Аська, сейчас бесполые. Им сейчас не до того. Им сейчас худо за то, что в прошлом себя не блюли, смолоду жрали да пили не в меру.
Прадед подошел к полной женщине, которая, наклонившись, сплевывала в ведро.
- Дай-ка, милая, ведерко. Вот, гляди Аська, чем ее вырвало. Видишь, какое все синее, видишь, какие черные крапинки плавают…
Васька склонился над ведром. То, что ему приходилось рассматривать рвотные массы, он уже воспринимал нормально. Куда хуже рассматривать ведро с поносом.
- Это значит, что у нее больна поджелудочная железа, - заявил Васька, - панкреас, по латыни.
- Точно, Аська, диагноз твой верный на восемьдесят процентов. А что еще?
- Еще желчь.
- Желчный пузырь, - поправил довольный прадед. – Теперь пойдем, посмотрим вон того мужика.
Мужчина, лет тридцати, поднял голову от ведра, сплевывая, вытер выступившие слезы. Прадед взял его ведро, рассмотрел содержимое, нахмурился, показал Ваське.
- Видишь, какой кисель. Мокроты у него много, легкие у него больны. Курил много, вот и мучается теперь. Ты, Аська курить будешь, так же мучатся будешь.
- И откудова только у меня это берется, виновато моргая, подал голос мужик, - с утра не пил, не ел, а вона, пол ведра вышло.
- Оттудова, - сурово взглянул на него лекарь.

Василий Васильевич не любил, когда пациенты начинали приставать с расспросами. Все, что им положено знать, он им скажет, чем болен, не утаит, но отвечать на их вопросы, просто не было времени. У следующего пациента в ведре были сгустки крови. Прадед долго объяснял Ваське, отчего такое случается, как при этом нужно лечить, тыкал и крутил палкой в ведре. Вернув его пациенту, достал из висевшей на боку холщевой сумки «чекушку» с жидкостью темно-зеленого цвета, налил маленькую рюмку, протянул зелье стонавшему мужику.
- Да уж хватит на сегодня, наверное. Меня всего наизнанку вывернуло.
- Кто тут кого лечит, сопля зеленая! – вспылил лекарь. – Когда водку жрал, да салом закусывал, от рюмки не отворачивался. Поедешь в больницу к профессорам, они тебе живо брюхо разрежут и половину желудка откромсают.
Мужик схватил рюмку, залпом выпил, выпучил глаза и стал глубоко и часто дышать.
- Вот, Аська, будешь пить водку, будешь так же потом мучаться.
- А ты, дедусь, сам-то водку пьешь!
- Я не пью, а выпиваю по праздникам и для здоровья. Для здоровья, Аська, можно каждый день по пятьдесят грамм выпивать, но не больше. А эти жрут водку как из пистолета, по случаю и без случая. Пошли далее.

Васька задумался – как это можно «жрать водку из пистолета», решил потом спросить у соседа, который работал на военном аэродроме - должен знать.
- Вот, гляди, - указал прадед на женщину, - у этой бабы рак груди. Видишь, чем ее рвет, - прадед помешал палкой в ведре.
Васька никак не мог соединить раков, которых он ловил с деревенскими пацанами, варил и ел, с болезнью, о которой говорил прадед.
- Дедуля, а покажи, какой, он, рак.
Василий Васильевич одобрительно посмотрел на правнука, кивнув головой, повернулся к женщине.
- Показывай титьку. На которой у тебя, кажись на правой?
Та растерянно глядела на лекаря.
- Как при пацане-то показывать?
Прадед сдвинул брови, насупился.
- Говорю тебе, тетеря ты этакая, мне в обед будет сто лет. Того и гляди, помру. Кто тебя, дуру, лечить будет? Профессора? Они вмиг твою красу отрежут и ведро выкинут. Вот Аська, мой правнук, он и будет вас всех лечить. Доставай титьку, тебе говорю! – гаркнул прадед.
Женщина торопливо расстегнула кофту, обнажила грудь. Прадед, кряхтя, присел, осторожно, со всех сторон ощупал грудь, указал пальцем на верхнюю ее часть.
- Вот, пощупай здесь, Аська.
Васька осторожно потрогал пальцем место, которое указал старый лекарь.
- Не-е, не так, - протянул прадед. – Вот так, положи руку сверху и потихоньку, ладошкой помни и тут, и рядом. Чуешь, как тут вот твердо?
- Так, дедуля, шарик там твердый.
- Вот он и есть, рак. Чуешь, как он там прирос. Если не прирос, подвижный, это, значит, может еще не рак. А может и рак, только молодой, маленький и лечить, тогда, по-другому нужно.
- А он заразный, рак этот?
- Да не то, чтобы заразный.… Это я тебе потом расскажу. И рецепт корешков расскажу, который тут нужен. Это потом, когда подрастешь. А сейчас ты должен своей рукой, ладошкой понять и запомнить, что это такое. Возьми, ощупай всю титьку, со всех сторон. А теперь положи свою ладошку поверх этого шарика и подержи так руку маленько. Да при этом, смотри этой тетке прямо в глаза.

Васька уставился своими темно-коричневыми глазами в расширенные зрачки пациентки. Она, не отрываясь, смотрела на него, потом повернула голову к лекарю.
- Печет прямо в том месте, прямо сейчас запекло!
- Вот и хорошо! – улыбнулся Василий Васильевич. – Я же говорю, мои руки. Можешь убрать, Аська, руку. Потом ты еще, будь здоров, сколько цицок им перемнешь, - ухмыльнулся он. Повернулся к женщине. – Ну, а сама-то как, боишься, поди?
- Боюсь, Василь Василич. Детки у меня малые.
- Да, рановато тебе помирать. Ну, да ты не пужайся, поправишься, ежели меня, да вот внука моего, Аську, слушаться будешь.
Она кивнула. Прадед вновь достал из холщевой сумки «чекушку» с зельем, налил в стеклянную рюмочку. Женщина выпила и моментально склонилась над ведром.
- Э-э… нет, красавица! Не сразу, потерпи, подержи в себе лекарство-то. Вот так, дыши глубоко, еще дыши, подержи лекарство в себе, пусть попадет в кишечник, всосется да в кровь поступит.
- Женщина с трудом сдерживала приступы рвоты, из глаз обильно катились слезы.
- Дыши, дыши глубже-то! Ну, вот тебе уже и легче. Посиди так минут двадцать. Ну, не двадцать, десять, сколько сможешь, терпи. Старайся, милая, старайся, а мы пошли далее.
- Дедусь, а нельзя это сверху мазать? Или примочку, какую сделать. Вон, как их рвет.
- Можно, Аська, но и пить обязательно нужно, потому, как рак, он грозный враг. Его нужно изнутри, через кровь, ядом поить, чтобы его клетки сами отравлялись. Ладно, потом все расскажу.
Следующим был мужик со спущенными штанами, вместивший свой зад в железное оцинкованное ведро. Его «несло» уже минут сорок, только слезы успевал вытирать.
- Ну-ка, встань милок, покажи, чего ты там наложил, порадуй старика.
Прадед взял ведро, рассмотрел его содержимое, повернулся и предложил Ваське тоже «порадоваться».
- На-ка, погляди, Аська.
- Да ну его, дедуня, вонища-то!
- Ты опять за свое, сукин ты сын! – мгновенно рассвирепел прадед. – Воняет ему! У меня лабараториев нету. Если нужно – так на язык попробуешь, а не то, живо задницу настегаю!

Перспектива «попробовать на язык», равно как и другая, совершенно не устраивала Ваську. Прадед уже заставил его пить собственную мочу. Так это свою, и то, сколько мучался, пока привык. А тут это, да из чужого ведра! Или (ни дай Бог!) даст рюмку лекарства, «для профилактики». При одном воспоминании о вкусе лекарства Ваську прямо передернуло. Он мигом склонился над ведром.
- Видишь, какие прожилки из него выходят…, - начал поучать его прадед. Васька молча выслушал очередной диагноз и, потянувшись к уху прадеда, прошептал.
- Дедуля, а мужику-то помирать скоро.
Прадед внимательно посмотрел на Ваську, молча налил лекарство в рюмку, сунул ее мужику в руку, и, обхватив шею Васьки, повел ученика дальше. Когда они отошли, серьезно взглянул на Ваську. Не дожидаясь вопроса, Васька полушепотом сообщил.
- От него, дедуля, смертью пахнет, кровь у него совсем плохая.
- Прогноз у тебя правильный, Аська, а вот объясни, почему ты так решил. Какие такие признаки ты увидел?
Васька насупился, помолчал и, не найдя, что ответить, уверенно заявил.
- Не знаю почему, а все одно помрет он. Зачем ты его лечишь?
- Может, помрет, а может и нет. Поздновато он ко мне приехал, но все в руках Божьих. Даст Господь, может и выживет.
- А кто такой Господь? Он где?
Прадед остановился, серьезно посмотрел в распахнутые глаза правнука. Присел на корточки, сравнявшись с Васькой ростом.
- Господь, это тот, кто жизнь на этой земле создал, людей сотворил. А живет он в душе каждого человека. Если душа плохая, черная, Господь покидает его и тогда с этим человеком всякие несчастия происходят. Хороший человек живет с Господом в душе и помирает спокойно, а плохой долго мучается, умирает в муках, а душа его безбожная попадает к чертям, и кипятят его там в котле, и жарят на сковородке.
- Значит, кто болеет и мучается живут без Бога в душе?
Прадед аж крякнул, поднялся в рост.
- Нет, не все, но все от Него. Если согрешил человек, ну дело какое-нибудь плохое сделал, украл, например, обманул, то за эти грехи Господь наказывает болезнями.
- Красть нельзя?
- Нельзя, грех это.
- А я арбузы воровал с колхозной машины. Теперь болеть буду? И к чертям попаду, прямо на сковородку?
- Будешь, если не покаешься.
- А как каяться надо?
- Надой пойти и рассказать тому, у кого украл, что виноват, попросить у него и Бога прощения. Тогда не накажет.
- Становись на колени, повторяй за мной: прости меня Господи, дитя неразумное, за прегрешения. Прости и помилуй.
Когда Васька поднялся с колен, прадед спросил?
- А что, страшно за грехи стало?
- Не, не страшно. Но как-то плохо было и, таился от всех, стыдно. И арбуз был не вкусным.
- То-то. Все от Него, от Господа.
- Ты подумай, почему это тебе вдруг стало стыдно, подумай и потом скажешь мне. А теперь пошли в дом, там нас уже «позвоночные» дожидаются.
- Дедусь! А ты сам, это лекарство-то это пил? – неожиданно спросил Васька.
Прадед остановился, удивленно посмотрел на Ваську, кряхтя, вновь присел на корточки и, глядя в серьезные глаза правнука, так же серьезно ответил.
- Пил. А то, как же!
- Ну, и как тебе?
Прадед поскреб в затылке, взглянул на Ваську.
- Та, кращще влез бы на крышу, та убился бы!
- Вот видишь! - поднял вверх указательный палец, посерьезневший Васька. – Вот их и пожалеть надо, - указал он на сидевших пациентов и пошел в дом.
Лицо прадеда расплылось в немыслимой улыбке. Поднявшись с колен, покачивая головой и продолжая улыбаться, он поспешил за внуком.
- Ай, молодец! Будет из тебя толк, Аська! – бормотал он в бороду.

Они вошли в кабинет Василия Васильевича – комнату, рядом с аптекой, где старый ветеринар принимал больных. Каждый день новые пациенты приезжали из окрестных сел, из района, отовсюду. С большим интересом принимал Василич больных, приезжавших издалека – казахов, узбеков и других. Ваське он объяснял, что это другая нация, другая кровь и многое, тоже другое, а потому и лечить их интересно. Многие не говорят по-русски, а значит рассчитывать нужно только на свои знания, глаза да руки.

Поселялись приезжие, у кого-нибудь из сельчан, а это, как ни как, приработок, «за что и спасибо Василию Васильевичу». Те, что должны были пить, не ожидали в очереди. Он запускал всех во внутренний двор и поил всех разом, не взирая на пол пациента, что вносило свой колорит, веселило самих больных.

        Открыть свою лечебницу он не мог – не врач, все же, ветеринар. За это он уже «побывал в Воркуте» и хотя, времена изменились к лучшему, Василий Васильевич осторожничал, ничего лишнего не допускал. Заведующий местным акушерским пунктом здоровенный и наглый хохол Мыкола, который переспал с доброй половиной деревенских девок, не уставал приглашать его к себе – дескать, все же медицинское учреждение, инструмент есть, какой-никакой, приходите, когда пожелаете. Заодно и меня кое-чему научите.
- Учиться медицине нужно тому, кому это Богом дано. А тебе, Мыкола, нужно на бойне работать. Там ты любую скотину от любой болезни за минуту вылечишь.
Мыкола хохотал и не обижался. После окончания медучилища где-то на Украине его, как особо бестолкового, сослали на край земли, Дальний Восток, где его знаний, действительно хватало. Если что случалось, чего он не знал, сразу отвозил больного в район, а лечить «чиряки» его знаний вполне хватало. С остальным справлялся Василич, который принимал страждущих у себя дома и от этого, Мыколе, была только польза. Спиртом, который отпускали на медпункт, он не баловался, отдавал районному начальству, когда те приезжали с проверкой. Вместе с председателем колхоза он устраивал проверяющим такие пьянки, что те уезжали не вспомнив, зачем приехали.

Прадед переоделся в халат, надел на Ваську чистую, белую рубаху, усадил рядом на табурет и крикнул в дверь.
- Кто там первый, заходи!
Вошла женщина с девочкой лет двенадцати, поставив дочку перед собой, присела на краешек стула. Прадед молча разглядывал девчушку. Та поеживалась, бросала взгляды на мать.
- Вот, у дочки спина болит. Врачи сказали подождать лет до шестнадцати, потом операцию делать, – глаза матери заблестели слезами.
- Им бы все операции делать, - заворчал старый лекарь, - все бы им резать, как будто бревно перед ними. Вон, какая красавица растет, а ее уже «резать». Раздень девчушку-то до трусиков.

Мать повернулась к дочери. Девочка насупилась, покосилась на Ваську, стала что-то шептать матери на ухо. Та смущенно повернулась к лекарю.
- Стесняется она мальчика вашего.
- Как тебя зовут, внучка, - взял ее за руку Василий Васильевич.
- Лена, - смущенно прошептала девочка.
- Не стесняйся Леночка, это не простой мальчик, это будущий твой врач. Видишь, какой я старый. Мне уже давно помирать надо, да Бог не призывает, пока замену себе не подготовлю. А помру, кто тебя на ноги ставить будет? Врачи твои тебя оперировать хотят, резать, значит. Испортят они тебе спинку-то. А мы тебя резать не станем, все руками исправим. Приедешь в другой раз, уже невеста будешь. Да и Аська подрастет, от меня многому научится, потом тебя лечить будет, здоровье твое поправлять. Он уже много чего знает, уже видел, как человек изнутри устроен. Вот ты-то знаешь, что у тебя в животике?

Ваську передернуло – вспомнил, как прадед возил его в город, где, в морге, показывал из чего этот «человек устроен». Он заерзал на стуле.
- … так, что тайн для него нет. Да и тебе стыдится нечего. Что природно – то не позорно. Такими нас Господь сотворил.
Он сам снял с девочки платье, повернул к себе спиной. Лена прикрыла руками начинающие развиваться груди, старалась не смотреть на Ваську.
- Аська, поди сюда, стань рядом. Видишь, вон беда какая! – показал Василий Васильевич на искривленный позвоночник. – Давай, теперь, проверим его. Наклонись-ка внучка вправо. Теперь, влево…

Прадед тыкал пальцем в позвоночник, объясняя Ваське, почему произошла «такая беда». Потом уложил девочку на кушетку животом вниз. Лена подергивала узкими плечиками, зажмурила глаза.
- Теперь, смотри, Аська, что делать нужно.
Прадед наложил свои огромные ручищи на худенькое тельце, заставил девочку сделать вдох-выдох, упруго надавил на позвоночник. Раздался резкий хруст.
- О-о-х! – выдохнула мать и грохнулась без чувств на пол. Лена попыталась вскочить к матери, но Василий Васильевич прижал ее руками к кушетке.
- Лежи, внучка, ничего с твоей мамкой не будет. Подержи пациентку, Аська, - передал прадед ученику.

Лекарь склонился над женщиной, потер ей виски ваткой со спиртом. Мать открыла глаза и стала подниматься. Он помог, усадил на стул.
- Ну-ка, сядь, корова ты этакая! Чего брыкнулась, дочку насмерть перепугала!?
Мать тревожно посмотрела на дочь, а та, не поднимаясь с кушетки, взволнованно глядела на нее. Увидев, что с дочкой все в порядке, мать перевела взгляд на лекаря.
- Думала, сломали Вы ей позвоночник…
- Ты что, дура, на живодерню дочку привела?! – рассвирепел Василий Васильевич. – Ну-ка, вон отсюдова! В коридор, там ожидай.
Вытолкав женщину за дверь, прадед вернулся к девочке.
- Ну, не было больно?
- Больно не было, только страшно.
- А мать твоя, видишь, что вытворяет. Ложись ровно, детка. Аська, положи-ка свою руку ей на хребет, вот сюда. Чуешь, какая там косточка – одна сторона толще другой.
Васька положил свою ладошку на спину девочке. Та вздрогнула, напряглась.
- Ну-ну, успокоил ее прадед, все хорошо.
Васька, по наущению прадеда медленно провел своей ладошкой вдоль всего позвоночника, стараясь
прощупать каждую косточку.
- Теперь, смотри как надо делать…
  Прадед прижал левой рукой позвоночник девочки, другой взял ее за ногу выше колена, отвел ногу в сторону и слегка придавил позвоночник левой рукой.
- Теперь ты, Аська, ложи-ка сюда свою ладошку, бери ее за ногу, теперь делай вот так…

Прадед наложил свою огромную лапищу поверх руки Васьки и в нужные моменты надавливал, показывая Ваське с какой силой нужно давить и в каком месте. Ученик с интересом осваивал новую для него науку. Наконец процедуры закончились.
- Теперь подай-ка мне Аська простыню.
Прадед бережно поставил девочку на ноги, приказал поднять вверх руки. От стеснения за свою наготу Лена закрыла глаза, а лекарь туго, в несколько слоев обмотал ее тельце простыней.
- Ну, вот и все. Мамаша! – гаркнул он в дверь, не вставая с кушетки. Мать тут же появилась в дверях. – Забирай дочку, отведи домой и сразу положи в постель. Да без пуховиков, на матрас жесткий, с маленькой подушкой. Простынь не снимай два дня. Никакой тяжести ей в руки не давай, ходить только в простыне, даже по нужде. Бегать не позволяй. А еще, вот, возьми, - прадед протянул пакет с травой. – Будешь поить по три раза в день, заваривай как чай. Через три дня приведешь дочку, скажу, как дальше быть и что делать.

Васька протянул девочке платье. Та, смущаясь, опустив глаза, взяла – «спасибо».
- Следующий, - гаркнул прадед.
Мать с дочкой вышли. В открывшуюся дверь, опираясь на палку, вошел мужик средних лет.
- Ну, и что тебя скрючило?
- Заклинило, Василич, спину совсем - ни сесть, ни вздохнуть.
- У врачей был?
- Радикулит, говорят. Уж полгода, как они меня лечут.
- Сымай рубаху.

Осматривая мужика, опять все показывал Ваське, крутил того и так и этак, затем подвел его к столу, уложил на живот, оставив ноги стоять на полу. Ткнул большими пальцами в ягодицы. Мужик взвыл и попытался подняться, но прадед не позволил. Он долго ощупывал позвонки, заставлял Ваську вновь и вновь повторять за ним его движения. Затем, наложил свою широченную ладонь на поясницу, нащупал нужные позвонки и сильно ударил кулаком по своим же пальцам, лежавшим в нужных местах. Пациент вновь попытался вырваться из-под рук Василия Васильевича, но Васька не помнил, чтобы это кому-то удавалось. Прадед еще раз тщательно ощупал позвоночник и обратился к стонавшему мужику.
- Вот теперь вставай.
Тот медленно разогнулся, опираясь руками на стол, встал прямо, осторожно ступая, прошелся по комнате и повернулся к лекарю с растерянной улыбкой.
- Не болит. Совсем не болит! – и, видимо обалдев от новых ощущений, громко заявил. – Ну, ей Богу, не болит!
Прадед и ему дал пакетик с травкой, строго наказав «ничего тяжелого не поднимать, мешков не таскать, землю не копать».
- Потерпи с месяц, пусть пока сыновья за тебя поработают, а ты полечись.
- Потом приходить?
- Нет, тебе не надо приходить. Разве, что сорвешь снова спину. Береги хребет свой и ступай с Богом.
Мужик вынул из сумки бутылку водки, большой кусок сала, завернутый в газету, положил все на стол.
- Василий Васильевич, прими за труды.
- Спасибо, - прогудел прадед. – Аська, водку поставь в шкаф, а сало бабке отнеси.

        Сияя улыбкой «во всю морду», все еще не веря в исцеление, мужик вышел на двор. Остановившись на крыльце, на глазах ожидающих очереди, крякнул, размахнулся и далеко забросил палку, опираясь на которую, пришел к лекарю.

Васька открыл шкаф, поискал свободное местечко.
- Дедуля, тут у тебя весь шкаф водкой заставлен.
- Вот и хорошо, осенью будем на водке корешки настаивать.
В комнату вошел высокий, подтянутый мужчина с хорошо одетой женщиной. У той в руках была сумка и свертки.
- А вот и Женя пожаловал. Садись, полковник, рассказывай, как дела.
- Да как дела…, как дела… - растерянно начал военный. – Хорошо дела.
Внезапно полковник встал на колени и, проглатывая комки в горле начал сбивчиво благодарить.
- Спасибо, Василий Васильевич, спасибо, если бы не Вы…не знаю… если бы не… Не знаю…
- Да ты поднимись на ноги, окаянный! Говори по делу. Ты чего так расчувствовался-то! Воевал ведь, смерть видел. Говори, что тебе врачи сказала. Да встань ты говорю!
- Сказали, что здоров, - наконец поднялся с колен полковник. – Сказали, что ничего у меня не нашли, с учета сняли. – Он протянул бумажку.
- А как же диагноз?
- Сказали, что ошиблись диагнозом, что такое в медицине бывает…
- Да, такое в медицине бывает, - протянул прадед. – Это мне нельзя ошибаться, а им можно. Они свои ошибки в землю прячут, а мне прятать и прятаться негде.
- Какая там ошибка! Меня же полуживого жена привезла. Лысого совсем, бровей не было, все повылазило!
- Да, и бровей у тебя не было, - уже улыбался Василий Васильевич, - и голова была как моя коленка. Наталка, а как он сейчас?
- Все хорошо, Василий Васильевич. И ест хорошо, и головокружений не бывает, поправился, кровь хорошая.
- Ну, а как мужик, с обязанностями справляется?
- И как у мужика – все в норме, грех жаловаться, - ничуть не смущаясь, закончила жена.
- Вот теперь верю, что здоров. Через год, если жив буду, ко мне на профилактику, в последний раз. В то же время и прошу не опаздывать.
- Как штык, Василий Васильевич!
Полковник подошел к жене, взял один из свертков, развернул и протянул теплый морской бушлат и ватные брюки.
- Это в знак благодарности, носите Василий Васильевич. Тут еще роба рабочая, чтобы вам по лесу удобнее ходить было. Знаю, что денег не берете, тут еще гостинцы разные, примите от сердца!
- Ну, да что ты меня подарками заваливаешь. Спасибо конечно. А это что?
- Это халаты медицинские, пять штук. Жена заметила, что у вас всего один халат.
- Вот за это тебе большущее спасибо. Дай-ка я тебя Наталка, поцелую.
Наталка сама повисла на шее лекаря и крепко расцеловала его.
- Ты гляди, как благодарит! Забыла, небось, как я тебя матерком потчевал.
- Вашу матерщину, век бы слушать, да быть здоровым. Уж подарки наши – не обессудьте, примите от чистого сердца. Спасибо вам за мужа, от меня, от детей. Буду в церковь ходить да свечку за вас ставить. Ну, мы пошли, а то в очереди бранится будут. Мы попросились без очереди.
- Ступайте Богом. Через год жду.

Они вышли. Василий Васильевич улыбаясь, собрал свертки, положил в шкаф.
- Деда, а почему он был лысый?
- Он, Аська, приказ начальства выполнял. Рассказывал, что какая-то ракета у них поломалась. Он, чтобы исправить, залез в бак этой ракеты, чтобы закрутить что-то там, надышался испарений. Заболели легкие, облысел и рак крови заработал. Вот с этим и привезла его к нам жена. Я и сам боялся, что не вылечу его, больно поздно приехали. А вот выходили его. Жена выходила. Наталка его сильно любит, а это, Аська, великое дело. Любить надо всем сердцем, любить и верить. Это она заставляла его наше лекарство пить. И пил, не морщился. А ты-то знаешь, как наше лекарство пить!
- Вот уж гадость, дедуля. Все кишки от него болят.
- Так, ведь, Аська, чистейший ядик пьем. Самый, что ни на есть отборный ядик. Ну, на сегодня хватит. Бери сало, другие гостинцы и дуй к бабке. Я тут еще поработаю.

Васька сгреб пакет с салом и свертки, вприпрыжку помчался через двор, где на него уважительно глядели ожидающие очереди пациенты. Заскочив на летнюю кухню, выложил свертки. Увидев внука, бабушка Ксения – полная маленькая, румяная женщина с добрыми, прозрачными голубыми глазами, радостно обняла Ваську, усадила за стол.

        Уплетая жареную рыбу, Васька рассказывал, чему сегодня обучал его прадед, а баба Ксения смотрела на него и улыбалась, периодически ерошила Васькины вихры. В их семье Ваську любили все. Его мать – самая младшая дочь Ксении, была самой красивой девкой на селе. Стоявшие неподалеку военные, ее быстро заприметили и самый лучший летчик полка Василий Дзюба – веселый, бесшабашный и неутомимый на выдумки, покорил Людмилу. Он замечательно пел, играл на гитаре и баяне.
        Когда он приезжал на побывку, - весь дом ходил ходуном. Собиралось пол деревни, пели -плясали до утра. Все деревенские молодухи жутко завидовали Люське, да видно и сглазила. Когда Ваське было три года, его отец разбился при посадке.

Считай, вся деревня, как на митинг, собралась проводить Васькиного отца. Когда заколотили гроб и стали закапывать могилу, Васька поднял страшный крик, ругая «плохих дядей», которые закапывали его папку. Мать не выдержала, грохнулась без чувств. Бабы ревели навзрыд, деревенские мужики и те, не стесняясь, утирали грязными кулаками выступавшие слезы.

Теперь мать жила одна в городе, а Васька у бабушки в деревне. Так настоял прадед. Мать приезжала каждую субботу и все время проводила с сыном. Уезжая, пряталась, убегала огородами, а когда он обнаруживал ее исчезновение, поднимал скандал на весь дом и только прадед знал, как его успокоить. Василий Васильевич тоже любил Васькиного отца – как никак летчик, да еще Василием звали! Ох, и жаль Василия! И Ваську сильно жалко!
Баба Ксения вздохнула, чмокнула Ваську в макушку и подложила рыбки. Васька умял добавку, запил кружкой молока и попросился на речку.
- Иди, Василек, иди, снова поцеловала она внука.

Речка была мелкая, вода, собиравшаяся из ключей, чистая, жутко холодная, но ребятишки проводили в ней весь день и ни кто не болел. Васька, не оглядываясь, мчался по улице, на ходу срывая свисающие над заборами спелые вишни. Баба Ксения долго смотрела, как по запыленной деревенской улице бежал ее самой младшей, а значит самой любимой дочери, самый младший, а значит самый любимый ее внук. Великое это чувство – любовь!
- Храни тебя Господи! Перекрестила Ксения бежавшего мальчишку.
В тоже мгновение, как по мановению чьей-то руки, притаившееся за облаками солнце, вдруг выглянуло и, брызнув ярким светом, приласкало теплыми лучами мчавшегося Ваську.
- Свя-свят! – перекрестилась Баба Ксения, - Прямо знамение, какое!
- Знамение! – усмехнулся в усы, стоявший рядом, за забором, девяносто пятилетний Васькин прадед.
       – Был бы бесенок, гром бы грянул. А так, раб Божий!