- Здравствуй, девочка моя. Ты давно уже взрослая, а значит должна меня понять. Посмотри мне в глаза. Ты видишь, видишь эту боль, этот яд из одиночества и безысходности?..
Она медленно подняла взгляд и посмотрела на его расширенные зрачки в коричневом ободке. Ее пробила дрожь, похожая на ту, что приходит ранним октябрьским утром, пропитанным холодными мелкими дождями, сырым липким воздухом и заживо гниющей листвой.
- А теперь посмотри в зеркало, в свои глаза. Что ты видишь в них?
Тепло. Тепло сентябрьское, окрашенное яркими красками осени. Где в согревающих лучах солнца под музыку пока еще теплого ветра танцуют листья деревьев, опавшие и нет; где мелкие дожди, приносящие с собой ничего, кроме покоя, медленно, без спешки, вливались в молчаливый пруд, в которым, наслаждаясь погодой, размерено, с удовольствием крякали утки и селезни, откормленные и довольные своей жизнью.
Она вновь вспомнила их первые прогулки. И теперь, как наяву видя его излучающую счастье улыбку, она не могла понять, что с ним происходит.
- Почему, почему ты не хочешь бороться? У тебя хватит сил, так почему же эти истерики, срывы, к чему эти желания первого и последнего полета, который будет длиться лишь несколько мгновений, к чему обрубать крылья, которые еще не успели расправиться?..
Он взял ее ладонь, затем обнял. Обнял так, как обнимают в последний раз. И беззвучно заплакал.
Некоторые считают, что, если дать выход слезам, то боль вкупе с большинством переживаний, тревог и угнетающих воспоминаний, вместе с ними со временем уйдет.
Но у него было другое, основанное на личном опыте и подтвержденное недавними событиями мнение: он считал, что слезы – только отсрочка. Что слезы приносят только временный покой, плата за который - трясущиеся руки да забитый нос. А потом человек однажды проснется в беззвездную ночь, проснется со щемящей в сердце тоской, в панике, и безуспешно будет пытаться забыться до самого утра.
В ситуациях, вызывающих слезы, нужно, как считал он, искать причину, и, найдя, отречься от нее, как от глупых навязчивых мыслей или лживых, путающихся под ногами случайных знакомых.
Потому и сейчас слезы несли лишь пустоту.
- Плач, - прошептала она и крепко сжала его ладонь. – Плач, ведь это значит, что ты еще не потерял способность чувствовать…
Он тоже помнил их первые встречи октябрьскими днями, насыщенными знаками и чувством внутреннего тепла, наполнявшего пространство между ними, вокруг них, тепла, которое текло и переходило по их сплетенным пальцам из ладони в ладонь.
От этих воспоминаний становилось еще больнее.
- Понимаешь… - голос стал тихим, приобрел оттенки отрешенности и грусти. - Тем, кто был рядом со мной, после некоторых счастливых мгновений я приносил только боль. Я понимал, что, если буду оставаться с ними и дальше, боль только возрастет. В этом моя вина. И от этой вины, как и от своих страхов, я не могу отречься. Не могу их убить или забыть. Только отпустить, но для этого надо осчастливить хоть одного человека, и только после того, как я пойму, что сделанное мною было не зря, думаю, я смогу освободиться и стать счастливым…
Он тяжело вздохнул, взял ее за плечи и посмотрел во влажные, блестящие от слез глаза.
- Так что тебе мешает отпустить? Что?.. – она улыбнулась и с надеждой посмотрела на него.
- Я сам.
Он отпустил ее руку, достал сигарету, повертел с минуту в руках и закурил.
- Ты же бросил.
- Теперь это не важно.
- Ты не можешь себя простить? – догадалась она.
- Да, - его рука дрогнула, пепел нервно упал на землю. – Я знаю, что даже найдя любовь и счастье, они будут помнить ту боль. И именно за это я себя не прощу. Никогда.
Даже если они простили меня.
И, пока моя вина со мной, я не смогу сделать счастливым никого. Я не смогу полностью отдать себя тому, кого люблю. Тебе. Я не хочу, чтобы ты страдала. Так что пока еще есть время… Мне будет лучше уйти.
Он посмотрел в ее глаза. Такие родные, теплые, такие любимые.
- Прощай…
Он видел ее глаза, по-прежнему ярко-зеленые с оранжевыми лучиками, в своих черно-белых снах.
Он грустно улыбался, вспоминая эти глаза, когда рука касалась жутких шрамов на спине в области лопаток. «Я так и не смог расправить крылья… Прости…» - думал он, когда, стискивая до хруста от боли зубы, наносил себе раны.
Но больше никогда не видел он ее.
Он давно уже живет в одном далеком городке, где не стал заводить новых знакомств, чтобы не повторилась его печальная история.
Но каждую осень, выходя в теплые дни на берег озера, он долго смотрит на гладь воды и узоры, в которые сплетаются ветви величественного клена на противоположном берегу.
И каждый раз по его щеке стекает одинокая слеза. И каждый раз он тихо вздыхает и улыбается. Потому как до сих пор живет тем теплом, что поселилось в нем после того касания их рук дождливым октябрьским днем…