Ну, ты вааще молоток, Васятка!

 
 – Ну, что ж, если вопросов нет, все свободны.
 Педсовет по допуску к выпускным экзаменам девятиклассников продолжался почти два часа, и уставшие учителя заторопились к выходу.
 – А Вас, Галина Алексеевна, попрошу остаться, – явно подражая интонациям известного персонажа из известного фильма, сказал директор школы Евгений Анисимович. Все недоумённо на меня оглянулись,
 – Присядь, девочка. (Мне тогда было двадцать пять лет, а Евгению Анисимовичу уже перевалило за шестьдесят, и всех учительниц, даже своих ровесниц, он ласково называл девочками. Всем нравилось, особенно ровесницам) – Галиночка,тебе поручается задание чрезвычайной важности. От тебя, можно сказать, зависит физическое и психическое здоровье твоих коллег, да и учащихся нашей школы, – директор говорил торжественно и проникновенно одновременно.
 – Ты, конечно, знаешь Василия Мельникова из 9«в».Понимаю, не учишь, но ведь слышала?
 Я действительно слышала о Василии, о его патологической безграмотности. Мальчика водили на консультацию к дефектологу, к психологу,но все признали, что Вася вполне может обучаться в обычной образовательной,то есть, в нашей школе. К нему домой приходили преподаватели русского языка и не только школьные, но и из университета приезжала дама – профессор филологии. Занимались репетиторы с Василием от силы неделю, а потом, несмотря на очень высокую почасовую оплату, извинялись и исчезали.
 – Так вот, – продолжал директор, – от тебя зависит, получит Василий аттестат об основном образовании и уйдет из школы, или останется на второй год и ещё целый год будет трепать всем нервы. Он должен написать экзаменационную работу хотя бы на «три», поэтому ты сядешь рядом с ним. Я понимаю, там сделать что-то будет чрезвычайно трудно, но ты – девочка грамотная. Вот, возьми ириску, мы все на тебя надеемся.
 Июнь, теплынь, на учительских столах благоухает сирень, стоят в вазах разноцветные тюльпаны. В открытые настежь окна летит тополиный пух. Девятые классы пишут изложение, Ага, вон мой подопечный сидит за последней партой, раньше это место называли «камчаткой». Вася – розовощёкий, широкоплечий красавец, на две головы выше одноклассников. Ну, еще бы, сидел два года в пятом, два года в седьмом. Больше оставлять нельзя – жалуются не только девочки - старшеклассницы, но и молоденькие учительницы, которым выпало вот такое счастье – обучать Васю. Я сажусь рядом, достаю книгу, делаю вид, что занимаюсь своими делами. Учителя русского языка из-за букетов поглядывают на меня сочувственно. Вася пишет не задумываясь ни на минуту, строчит-строчит, наконец облегчённо вздыхает и отодвигает черновик, потягивается: всё, написал!
 – Отдохни, а я посмотрю, – говорю я шёпотом и беру черновик. Так, изложение, тема, всё это записано на доске, хотя уже вижу у Василия несколько ошибок, а дальше... я с ужасом смотрю на текст и ничего не понимаю: на каком же языке он пишет, буквы как-будто русские, а слова...
 – Что означает это «истчьё»?
 – Ещё,– перевёл Вася, с хрустом разворачивая огромную плитку шоколада,- это слово «ещё»
 –А это: «Ваапще фсеоне»?
 – «Вообще все они», ну что тут непонятного? – парень набивает рот шоколадом, блаженствует, а я пытаюсь разобрать, что он написал дальше, и понимаю, что с заданием директора по спасению человечества в отдельно взятой советской школе мне не справиться. Я просто не знаю, что здесь исправлять и - как! И видно, такое отчаяние было написано на моем лице, что заглянувший в это время в класс Евгений Анисимович, замахал руками, вызывая меня в коридор.
 – Не вздумай реветь, – заорал он шёпотом, – на, возьми ириску (откуда он их достает?). Не знаешь, как исправлять? По буквам, каждое слово. Не понимаешь– пусть переводит. Возьмите ещё один черновик. Потом пусть перепишет.
 Пригрозив Василию, что за это изложение он наверняка останется ещё на год в девятом классе или выйдет из школы со справочкой, мы, к большому неудовольствию Василия, занялись правкой: он переводил слово на русский язык, я записывала его на своем листочке, он переписывал это слово в новый черновик. И так – целых четыре страницы. Потом Вася переписал всё в чистовик и сдал работу. И получил… «два»! Потому что, переписывая, он налепил новых ошибок.
 И прибежала Васина мама, и стала орать, и потребовала показать ту ..., которая "нагадила" её сыну, потому что всё у мальчика было просто замечательно, но к нему специально подсадили эту ..., специально подсадили, чтобы оставить ребёнка на второй год! И она сейчас же, прямо сейчас же идет в районо!
 Евгений Анисимович совсем не хотел оставлять ребёнка на второй год, он совсем не хотел, чтобы мамаша шла жаловаться в районо, он мечтал ещё поработать в школе, поэтому он сказал этой толстой, немолодой тётке: «Девочка, успокойтесь, – сказал он мягко, – я сейчас Вам всё объясню». И показал Васькиной маме первоначальный вариант изложения. Мамаша немного успокоилась, ей понравилось такое обращение «девочка», а когда она прочитала то, что написал её сын, произнесла ласково и восхищённо: «Ну, вааще, молоток Васятка, как отписал!»
 Василия все же заставили по буквам переписать всё набело, и он получил в аттестат свою «тройку» по русскому языку. Целое лето все были просто счастливы.
 А на августовском педсовете Евгений Анисимович, выдержав паузу, трагическим голосом сообщил нам, что родители Мельникова Василия принесли документы, и Вася будет заканчивать десятый и одиннадцатый класс в нашей школе. Я сидела на «камчатке», на том самом месте, где в начале лета писала с Васей изложение, все повернулись ко мне. «Бить будут, и правильно», – расстроенно подумала я, но коллеги, посмотрев на меня, дружно расхохотались.
 
 Р.S. Василий окончил школу,  даже осилил какой-то техникум и стал владельцем большого магазина в городе.
 Недавно он оказал родной школе спонсорскую помощь: выделил деньги на пополнение библиотечного фонда.