В его глазах виднелась предрешённая судьба - судьба без начала и с неведомым концом. Это было отражение парадоксального чувства. Это был испуг или даже страх. Была решимость, пожирающая огнём бесстрастия и готовность к чему-то. Была наивность новорожденного ребёнка и умиротворённая мудрость старца.
Проходя сквозь хитросплетения старых, двухэтажных улиц, он вдыхал такой родной и давно забытый для себя воздух. Сотрясая их зыбкое, не потревоженное временем полотно, поднимал пыль. Взболомученная она сонно опадала обратно на своё поприще и застывала невидимой пеленой. Матовый, полуденный свет ложился ровными плоскостями на уходящую куда-то дугу московской улочки. Во многих домах давно не жили. Сквозь пыльные стёкла, он надеялся разглядеть уютно обставленные, старомодные комнаты с ходиками, напыщенными секретерами и вальяжно дремлющими креслами-качалками. Вместо этого его взору представали немые бледные доски.