Мать превратилась в разорванный мешок слез. Отец уводил ее прочь от могилы. У надгробия - фотография с моего выпускного: в правом нижнем углу - наискось - черная ленточка.
Гнетущая тишина. Заморозки. И никакого оркестра. Никаких пафосных речей. Никакого раскаяния со стороны тех, кто меня обижал или не замечал. Ну, знаете, как это бывает в мечтах: ах, я умру, и тогда вы все - все!! - пожалеете. О, как вы будете жалеть о своих словах и поступках!..
Ничего подобного. Октябрьское утро. У мамы истерика. Наверняка, подскочило давление - ей нельзя волноваться. О чем она думает? О том, какой я был замечательный? Или о том, как она будет жить, потеряв единственного сына? Не знаю. Не дано прочесть чужие мысли. Могу только, отмораживая лапы, наблюдать за болью родных.
Я побежал прочь с кладбища.
Меня зовут Валера. Мне было восемнадцать лет, когда я покончил жизнь самоубийством. Я был обычным парнем. Понимаете? Обычным. Читал в меру. В школе учился средне. Пробовал писать стихи - не получилось. Поступил без особого желания в институт на платное. Пил пиво, курил, ругался матом, лазил по порно-сайтам, увлекался машинами и компьютерным «железом». А потом увидел девушку и влюбился до потери пульса. Ночами рыдал в подушку… Не подумайте, что я какой-нибудь такой; нет, все нормально: рост сто восемьдесят три, за плечами три года тренажерного зала, секция баскетбола… Просто сердце сошло с ума.
Я страдал. Сгорал. Погибал и вновь воскресал от одного ее вида. По крупицам собирал о ней информацию: она рисовала, писала стихи, у нее всего одна подруга и самое чудесное имя на свете. Но она всегда проходила мимо и не смотрела в мою сторону. Все попытки познакомиться оканчивались неудачей.
Я хотел посвятить ей сонет, но выходило коряво, хоть и искренне… Посоветовали почитать Петрарку и Шекспира. Почитал.
А потом совершил самоубийство. Не спрашивайте зачем. Последнее, что помню, - резкая боль и две вспышки света в темноте. Следующая картинка - утро, морозец, поздняя осень. Я на четырех мохнатых лапах стоял на земле, помахивая хвостом. Я превратился в собаку. Удивился ли? Нет. Был охвачен ужасом! Метался по холодной пустой улице и что-то выкрикивал, но из пасти вырывался лишь отчаянный лай…
Я не знал почему. Не знал как. Не знал за что. Но… Был рад. Потому что… Да потому что глупый мальчик, обстрадавшийся от безответной любви, был таким же обычным, как тысячи других глупых мальчиков! А ему хотелось быть другим. Зна-чи-мым. И мальчик думал, что самоубийство - это эпатаж. Мальчик не знал цену жизни.
А после смерти я неожиданно оказался живым, правда, несколько в ином обличии. Но все же сердце билось. И мой холодный шершавый нос вдыхал осенний воздух. Я жил. В моей ситуации это был повод для маленького счастья.
Итак, я бежал прочь с кладбища, прочь от родных и друзей, которых обрек на страдания. Мимо ехали велосипеды, машины, мелькали чьи-то равнодушные ноги, запахи и звуки заполняли всего меня, и я уже начал упиваться этим шумным хаосом, как в голове взорвалось:
- Эй! Ты!
Огляделся: на другой стороне улицы стоял крупный пес темного окраса.
- Да, ты! Иди сюда! - крикнул… Пролаял он.
Подождав, пока загорится зеленый свет, я перебежал через дорогу.
- Меня зовут Владимир, - бросил темный. - Пошли.
Он привел меня за город, на огромную свалку. Вороны кружили над мусором, и шелест множества крыльев да хриплое карканье были единственными звуками в этой мертвой, замусоренной пустыне.
- Обед, - рявкнул Владимир и указал глазами на мертвую собаку. Она лежала около ржавого скелета грузовика, в застывшей луже собственной крови, на боку. Шерсть вокруг рваной раны на шее была покрыта запекшейся коркой. Пасть оскалена в предсмертном рыке: желтые клыки, вывалившийся темный язык…
- Чего смотришь? Ешь!
Но я не пошевельнулся.
- Брезгуем? - ироничный вопрос раздался из-за моей спины. Пока я смотрел на труп и решал, какое чувство сильнее - отвращение, страх или интерес, меня окружили псы, всего около дюжины.
- Я, между прочим, отдаю свою еду, - нахмурившись, сказал Владимир.
- Но… Это же...
- Что?
- Я не могу…
- Почему?
- Это же собака! Мертвая собака! - мысль казалась абсурдной, и дурное предчувствие тугим комком застряло в груди.
- Не может он. Нет, вы на него посмотрите! - ко мне подошла дворняжка с развязно-игривым голосом. - Симпатичная мордашка, это не ресторан. Либо ты его, либо - когда сдохнешь с голодухи - мы тебя.
Мне вспомнилось лицо той, в которую я влюблен. Ее голос - тихий, спокойный, глубокий - совсем не похож на этот. Вспомнилось, как часами стоял в тех местах, где она иногда проходит, - ждал случайной встречи, чтобы хоть мгновение быть счастливым, смотреть ей вслед, и чувствовать, как сердце дышит любовью.
- Я не буду это есть, - твердо сказал я, и в глазах Владимира промелькнула циничная усмешка.
- Когда захочешь, будет поздно. Голодных хватает.
- Ничего. Прокормлюсь как-нибудь.
- Какой принципиальный, - с презрением процедил пес. - Мертвечину жрать не хочешь, а все равно такой же.
- Это какой? - если бы я был в своем прежнем теле, то сжал бы кулаки.
- А такой. Иуда.
- Не понимаю…
Собаки окружили меня и Владимира.
- Чего не понимаешь? - переспросил он. - Здесь все - предатели высшей пробы. Кто друзей и родных продал, кто честь забыл, кто клятву нарушил. Алена вот людей на зелень разводила, а когда менты прижали - без особых угрызений совести сдала своего партнера и любовника, - речь шла о дворняжке с развратным голосом. - Или Андрей. Это вот тот, с оторванным ухом. Прекрасный журналист, талантище. Повелся на славу и деньги, стал главным сплетником города, опозорил и оклеветал не один десяток человек. Или даже я, офицер российской армии. Послали на Кавказ воевать. Попал с солдатиками под обстрел - всех положили, кроме меня и одного рядового. Ранение в ногу, жил бы и здравствовал. Но я бросил его там, в кровавой пыли… Подыхать-то мне не хотелось! А если бы я его на себе потащил, далеко не ушел. И все бы ладно, да только после смерти мы за свое предательство расплачиваемся. Стали собаками. А собака - друг человека, существо покорное и до гробовой доски верное. Чуешь иронию? И теперь мы на холодной земле спим и падаль жрем. И ты - один из нас, такая же гнида.
Я попятился. Индуизм какой-то… Все до того неправдоподобно, что казалось чересчур реальным, и от этого становилось отчаянно страшно. В разбитом сознании забрезжила надежда, что небесные бюрократы чего-то напутали, и сейчас выяснится, что меня в пса нечаянно превратили, и я снова стану человеком, и вновь буду ждать под дождем свою любимую и давиться слезами над книгами Шекспира.
- Это ошибка, - голос должен был звучать беззаботно, но получился с истерическим прихихикиванием. - Я не предавал никого. Я всего лишь люблю…
- Любил, - оборвал Владимир. - Ошибка… Не предавал, говоришь?
- Нет. Я в институте учился, с родителями ссорился… Как все… Я девушку люблю. Не предавал никого…
Владимир прищурился.
- Как ты умер?
Надежда исчезла, оставив холодную пустоту в животе.
- Я…
- Ну-ка. Оч-ч-чень интересно! - подал голос Андрей.
Хотелось шмыгнуть носом, но не получилось, лишь из пасти вырвалось жалобное поскуливание. Я опустил голову, и почувствовал, как беспощадный ветер ерошит мою шерсть.
- Суицидник, - радостно подытожил Владимир. - Да ты самый первый грешник из нас. Родных предал, друзей. Мать-то наверняка рассудка лишалась с горя. Эгоист, о какой любви твердишь? Девку обхаживаешь, чтобы трахнуть разок-другой, а потом сменить на новую - вот и вся твоя романтика.
Свора хрипло засмеялась. Ярость ударила в кровь.
- Она не девка, - прошептал я.
- Уже не девка? - вульгарно уточнил Владимир. - Шлюха, что ли, расточенная?
Я оскалил клыки, и услышал собственное хриплое рычание.
- Не смей!! - рявкнул.
- Слова не мальчика, но мужа, - хохотнул Андрей. Псы по-прежнему держали в кольце нас с Владимиром.
- Слушай, белая ворона. Не нарывался бы, - проговорил он. - Все равно уже не вставишь своей шалаве.
Я кинулся на него. Он взвизгнул и упал на землю, но быстро поднялся и пошел в атаку. Владимир трепал меня изрядно, но боль не чувствовалась. «Пусть, пусть она не узнает, что люблю ее, - стучало у меня в голове. - Пусть никогда больше ее не увижу, пусть он перегрызет мне глотку, но не позволю безнаказанно!..». Я вцепился зубами в бок Владимира и ощутил привкус крови. Пес взвыл и, вывернувшись, расцарапал когтями мою морду. Я понимал, что живым из этой драки не выбраться - остальные лишь ждут момента, чтобы наброситься. Но задача по вычислению цены жизни была уже решена, и в какое-то мгновение, когда Владимир чуть промедлил, я бросился наутек.
Бежал так быстро, насколько позволяли три лапы - четвертую не чувствовал, проклятая псина чуть не отгрызла ее. Скоро я был далеко. Оставляя кровавые капли крови на асфальте, снова бежал по родному городу, бежал по знакомым улицам. А так часто ходил по ним - с плеером в ушах, бутылкой пива в руке, рюкзаком за плечами, студенческим билетом в кармане куртки.
***
Пришла зима. Лапа, поврежденная в драке, на морозе отнималась, и теперь я постоянно прихрамывал. Питался объедками. Иногда подкармливали сердобольные граждане. Городские собаки меня сторонились; кстати, они просто гавкали, а не разговаривали. Но одиночество не тяготило: я полностью посвятил себя любимой.
Ты, конечно, не знала и не могла предположить, что эта дворняга со смешными ушками - тот застенчивый парень, который на асфальте около твоего подъезда написал краской стихи о любви. Раньше я жил в вечном ожидании - что будет подарен долгожданный взгляд, что позволишь подойти ближе… Это убивало меня, растрачивало на страдания, бросало в депрессии, в слезы, дарило надежду и отбирало ее. А теперь ты стала полностью моей. Для любви достаточно сидеть около твоего любимого кафе, помахивая хвостом, и видеть, как ты, заняв место у огромного - от пола до потолка - окна, обнимаешь руками горячую чашку кофе.
Такую мысленную эпистолу я составил в один февральский вечер, когда бежал к месту своего обитания, чтобы там спрятаться от метели. Мимо мелькали ноги, шуршали пакеты, наполненные съестным… Я думал о том, как прекрасно, наверное, сидеть на пушистом зеленом холме, нежиться в лучах заходящего солнца, впитывать в себя ласковую акварель заката, смотреть на далекие дороги и чувствовать, как сердце бьется в ритме любви. К тебе и к этому миру.
- Держи его! - страх взорвался в голове. Это был Владимир. Я бросился бежать, но дорогу преградили еще трое псов. Острые зубы впивались в меня, рвали на части… Обессиленный, я упал в сугроб, чувствуя, как из меня вытекает горячая кровь. Псы убежали, а я понял, что больше не увижу ее улыбку, и взвыл от горя, но вьюга передразнила меня и швырнула в морду снегом. Все тело болело, пошевелиться было невозможно. Я искренне поблагодарил небеса за то, что знал любовь, попросил счастья для моего солнца, и закрыл глаза, прекрасно понимая, что на следующее утро их не открою.
***
Но я не умер. Проснулся вновь восемнадцатилетним мальчишкой. Солнце встречается с молодым человеком со старшего курса. Он хороший. А я просто живу - учусь, читаю, хожу в кино и на вечеринки, увлекаюсь машинами и компьютерным «железом»… Изредка сажусь за соседний столик в твоем любимом кафе и смотрю, как ты, чему-то улыбаясь, обнимаешь руками горячую чашку кофе.
Иногда вижу Владимира и остальных. Свора пополняется.