Иван алексеевич

Евгений Каплун
Купив избу в деревне, мы решили поставить баню. В 20-25 километрах от нашей деревни, в селе Воскресенское находился леспромхоз, где продавались готовые срубы для бань. Рядом на лесопилке можно было заказать обрезные доски, потребные для потолка, пола, стропил, фронтонов бани.
Жена договорилась с мужичком из соседней деревни Ладыгино, Иваном Алексеевичем. Он обещал поставить баню "под ключ". Работу он взялся сделать в одиночку, изредка прибегая к моей или ещё к чьей-нибудь помощи. Все-таки ставить сруб и возводить стропила вдвоём удобнее. Он обещал сложить печку, собрать рамы, сделать предбанник, остеклить окна, настелить полы, покрыть рубероидом крышу и т. д. Но сначала нужно было привести из Воскресенского сруб и доски.
В том же Воскресенском находилось ПМК (передвижная механизированная колонна). При советской власти эти буквы были хорошо известны населению. В колону входили тяжёлые грузовые машины для перевозки леса и других грузов, трактора для трелёвки леса, бульдозеры.
Жена подошла к водителю большого, трехосного грузовика. Она в нашей семье была главным переговорщиком. Шофёр и два грузчика согласились перевезти сруб, тем более, что наша деревенька находилась совсем рядом. Только неожиданно возникло, казалось бы, непреодолимое препятствие. Мужики отказались работать за деньги, только за водку. Ситуация нам виделась абсолютно безнадёжной. Это были времена разгара борьбы с пьянством. Достать где-нибудь водку мне не представлялось возможным. Когда мы отмечали с женой двадцатилетие свадьбы, то мы получили специальные талоны в доме новобрачных на покупку двух ящиков водки. И то, только в обмен на пустые водочные бутылки. Все знакомые целый месяц собирали нам пустую бутылочную тару. Потом в специальном магазине мы, громыхая полными авоськами пустых бутылок, отстояли полдня в очереди.
Нам казалось, что ситуация сложилась тупиковая, достать водку - не реальная задача. Однако шофёры думали совсем иначе. Они иногда развозили по магазинам продукты, в том числе и водку, за которой очереди были фантастические. Не очереди, а бурлящие толпы, где побеждали сильные и пронырливые одиночки или сплочённые компании.
Шофёры взяли у нас деньги и обещали купить пару ящиков водки. Через неделю они привезли водку и точно, до копейки, возвратили сдачу. Только теперь можно было перевозить сруб и доски. Шофёры перевезли пронумерованные брёвна сруба и сложили их у забора, с тыла нашего участка, там, где мы собирались ставить баню. Забрали из ящика оговоренное количество бутылок и уехали. Затем они привезли доски и взяли ещё порцию бутылок. Потом они приезжали ещё несколько раз, оказывая различную помощь Ивану Алексеевичу по строительству бани, до тех пор, пока не кончилась водка из купленных ими ящиков.
Водителем машины был весёлый здоровяк с голубыми глазами и густой светлой шапкой волос, лет двадцати пяти. Звали его Виктором. Два его друга считались грузчиками, однако, часто водили машину, очевидно, в зависимости от того, кто из них в данный момент был трезвее. Не знаю, имелись ли у грузчиков права вождения? Автоинспекция была вокруг вся знакомая, и друзей не трогали.
Несколько раз ребята возили меня в Воскресенское в хозяйственный магазин за гвоздями, петлями и ещё какой-то мелочью, по заказу Ивана Алексеевича. В этом магазине можно было купить почти всё: от мотороллера или мотоблока, до куска мыла, ведра, свечки и лампочки. Как-то я даже заходил во двор к шофёру. Видел его жену, молодую, лет 20-22, красивую, крепкую девку. Она размашисто, весело мыла крыльцо, одновремённо громко за что-то распекала мужа.
Если водитель был широкоплечим красавцем-богатырём, то его грузчик-напарник представлял собой полную противоположность. Низкорослый, худющий, чернявый, он обладал каким-то грустным, обиженным лицом, напоминавшим равнобедренный треугольник, повёрнутый острой вершиной вниз. Я с любопытством наблюдал, как он с очень деловым видом ходил по посёлку от избы к избе, между постройками, сараями, что-то делал, с кем-то договаривался. Когда через час я вышел из магазина и подошёл к машине, стоявшей у избы Виктора, он уже находился рядом. Его усилия, как видно, увенчались успехом: в руке он держал бутылку водки.
Пока ребята работали на бане вместе с Иваном Алексеевичем, ритм работы задавали они, а не бригадир, большой любитель перекуров, Иван ругался, учил их приёмам работы, но у них были свои приёмы. Они делали работу, не как он их учил, а по-своёму. Иван постоянно обещал ребят выгнать. Однако при установке верхних венцов он без их помощи обойтись не мог.
В обед "бригада" располагалась на траве около строящегося сруба. Закуску, которую они приносили с собой, размещалась в центре на листе газеты. Это была варёная картошка, огурцы, яйца вкрутую, хлеб. Где хранятся заветные ящики с водкой, они хорошо знали. Вся компания не спеша выпивала, закусывала, вяло обсуждая домашние и шофёрские дела. По мере уменьшения в бутылках количества водки, разговор переходил на женщин. Ребята с подробностями и деталями рассказывали о своих похождениях. Объектами "любви" были многочисленные продавщицы и кладовщицы из магазинов многочисленных окрестных деревень. Пылкая "любовь", по рассказам шоферов, происходила прямо на складах и подсобках во время рабочего дня.
Я как-то сказал Витьке: "Ты хоть бы помолчал. Жена узнает, прогонит. Или станет мстить тем же способом". "Чего молчать-то, здесь у нас и так всё про всех знают, ничего долго не утаишь. А отомстить - пусть попробует, голову оторву. И она это понимает!" - весело отозвался Витька. "А как же, равноправие?" - сказал я. "Равноправие? Так равноправие у нас - обязательно. Знаешь, как она меня сверлит, когда я дров вовремя не нарублю или зимой дорожки и крыльцо плохо почищу? А когда я домой пьяный приду, скандалит, просто жуть. А я молчу и терплю. А всё потому, что понимаю - равноправие! А что касаемо баб, так они сами на меня прыгают. У меня характер слабый: не могу обидеть таких раскрасавиц. Их всех нужно уважить: гладить, когда они просят и там, где просят. Вот так-то!"
Скоро водка закончилась, и ребята исчезли. Иван вздохнул с облегчением.
Из фундамента развалившейся школы, расположенной на краю деревни, я добыл кирпичи и привёз их на тачке. Из этих кирпичей Иван Алексеевич сложил небольшие столбики под каждый угол сруба.
Печь Иван Алексеевич решил сложить из кирпича. Вся деревня пользовалось в банях железными печками. Но Иван считал, что настоящая печка должна быть непременно из кирпича.
У меня в голове не отложилось, за какую сумму Иван Алексеевич взялся выполнить всю работу, но помню, что он запросил очень дёшево. Кормежка и выпивка, конечно, за наш счёт.
С утра он приезжал из соседней деревни Ладыгино на велосипеде, заходил в сени и с большим стеснением просил рюмочку с кусочком хлеба. Потом приступал к работе. Время от времени он приходил в избу и неуверенно мялся у двери. Ему жена опять наливала. Он, пошевелив вверх-вниз кадыком, запрокидывал рюмку и шёл работать дальше.
Обедал он вместе с нами на кухне. Я, как правило, выпивал вместе с ним, за компанию. Твёрдую пищу он есть не мог: за исключением пары зубов, челюсти его были пустые.
 После обеда Иван был уже достаточно "хорош", однако роботу, не требующую "орлиного глаза", он выполнял исправно. Иван был очень разговорчив, но понять, что он говорил, я мог с большим трудом. Что-то не в порядке у него было с дикцией. Водку в те времена достать было очень трудно, а поить Ивана было просто необходимо. Я заказал в нашем институте в мастерских самогонный аппарат, и жена вместе с московской дачницей-подружкой гнала так необходимый при строительстве продукт. Точнее, гнала подружка, жена боялась, что аппарат взорвётся, и стояла за дверью, изредка заглядывая в комнату для контроля процесса. Она вообще много чего боялась: грома, молнии, темноты, электричества. У меня сложилось впечатление, что она не боялась только меня...
Очень скоро я понял, что для Ивана главное были не деньги, полученные за работу, и не бесплатная выпивка. Главное - это человеческое общение. В моё отсутствие работа у него продвигалась очень слабо, хотя и в моё присутствие он работал очень медленно. Когда он работал, я стоял рядом, что-то поддерживал, подсоблял, подавал инструмент. Он рассказывал случаи из своей жизни. Объяснял, как хорошо он всё делает, в отличие от других мастеров-халтурщиков. Всё, что он делает, простоит века!
Сам он был родом из Новгородской области, бог знает, как попал в Ивановскую. Обсуждая местных жителей, он укоризненно покачивал головой: "Чудные все здесь какие-то".
Лет ему было где-то за шестьдесят, сил уже было маловато. Поработав минут 20-30, Иван обычно говорил: "Ну, хватит, Тимофеич, давай перекурим". Перекуры были частыми и долгими. Торопиться он не любил, да и некуда было торопиться. Он не спеша сворачивал самокрутку. Если кончился табак, шёл к жене за сигаретой. Иван Алексеевич располагался на бревне и продолжал свой нескончаемый рассказ. Скоро я приноровился к его выговору и стал кое-что понимать.
В ногах у нас вертелся главный член нашей семьи - малый пудель, черный с проседью, по кличке Патрик, очень живой и нахальный пёс. "Ты думаешь, что собака самая умная после человека животина? Ни в коем разе!" И он рассказал мне забавную историю. Поскольку его красочный диалект я повторить не смогу, я перескажу его повествование своими словами:
"Самый умный зверь на земле это ворона! У меня на родине один мужик рассказал один случай. Может, конечно, сочинил, однако, маловероятно, мужик простой, не замысловатый. Так вот, повадилась к нему во двор ворона ходить, чем-нибудь "вкусненьким" лакомиться. Только он уходил со двора (да не далеко: к соседу или в огород, и потому дверь во двор не закрывал), ворона тут как тут, запрыгивает во двор, ищет, что бы украсть. "Ну и хитра птица", - подумал мужик. Следующий раз он позвал во двор соседа. Покинул двор, а сосед задержался на несколько минут. Только после того, как сосед ушёл, ворона осторожно заглянула во двор.
Следующий раз мужик собрал троих человек. Мужики по очереди покинули двор, и только после ухода последнего, во дворе появилась ворона. И так до пяти человек. Когда во дворе собралось шесть человек, которые по очереди покинули двор, ворона запуталась. Но до пяти она считала точно. Вот тебе и ворона!"
Иван Алексеевич умел делать всё: плести корзины, класть печки и трубы, сажать деревья, плести лапти, производить столярные и плотницкие работы, гнуть сани и бог знает, что ещё. Электрического инструмента он не признавал. Рубанок, топор, долото, пила - вот его любимые орудия производства. Свои инструменты он точил сам вручную. Это был особый ритуал, священнодействие.
Работал он с удовольствием, демонстрируя мне своё умение. Однако при столярных и плотницких работах особой чистоты и аккуратности работы он не придерживался. То ли его так учили, и он считал свой уровень высшим классом. То ли у него к старости рука ослабла. Рамы он сделал кривыми-косыми. Нельзя сказать, чтобы он был отпетым алкоголиком, но выпить во время работы ему просто необходимо, может быть, это как-то сказывалось и на качестве его труда.
В отдельные моменты работы он доказывал, что глаз у него оставался метким, а рука твёрдой. Когда он прорубал окна и двери, то лезвие топора всегда попадало в одно и то же место. Просто фантастика! Вырубив кусок бревна в одном из венцов, дальше он использовал пилу. Когда в окна и дверной проём бани он вставил коробки собственного изготовления, то сверху остался зазор определённого размера: "сруб высохнет и сядет на коробки", - говорил он. Всё он делал по интуиции на основе опыта.
У нас Иван Алексеевич фактически стал "придворным" мастером. Он переделал нам в избе трубу, подправил фундамент. Высокий, сутуловатый, в старой куртке и неизменной кепке, он часто приходил к нам во двор и что-нибудь делал, часто по собственной инициативе. Мы его кормили и давали рюмочку. На другое лето мы договорились о строительстве гаража.
Печку в бане Иван сложил из кирпича. Топилась она хорошо, тяга была отменная. Но какие-то основные пропорции во всей системе были нарушены. То ли теплоизоляция плохая, то ли размер бани был велик по отношению к размеру печки. То ли бак с водой был очень большой - литров на 170-190. Носить вёдрами воду из пруда было тяжело, и нагревался бак очень долго. Для мытья и стирки столько горячей воды нам оказалось вовсе не надо: столько воды хватило бы на мытье роты солдат! После топки бани бак двое суток остывал, впустую отдавая тепло. Получилась прекрасная конструкция по переводу дров в дым. Чтобы нагреть баню, необходимо топить печь 3-4 часа, потом она быстро остывала. Печка была сделана так, что топка находилась под баком, потом дым проходил через камеру с булыжниками, которые по замыслу должны были нагреваться и удерживать тепло. Над камерой в стенке печки на высоте человеческого роста находилось отверстие, закрываемое железной дверкой на петлях. Предполагалось, что если лить воду через отверстие из ковша на булыжники, то образуется перегретый пар, который через отверстие будет поступать в парилку. Однако, поскольку булыжники нагревались дымом, проходящим через камеру в трубу, они были всегда покрыты толстым слоем сажи, которая вместе с паром черными хлопьями поступала в баню.
Так что, баня получилась очень любопытная: топить её нужно было долго, остывала она быстро, после мытья публика выходила из парилки выпачканная сажей.
Нормальную парилку я заставить Ивана соорудить не смог. Он был очень упрям. Парилок в деревне не признавали, бани строились не для того, чтобы париться, а для того, чтобы мыться. В конце концов, он сделал "формальную" парилку размером в полбани. Потом я сам её уменьшил. Париться в новой парилке стало немного теплее.
На следующее лето, как я уже писал, мы задумали построить гараж. Иван всё лето опять оказался при деле. Когда мы намечали место для гаража, возникла неожиданная трудность. Наша соседка Тоня просила поставить гараж в глубине участка. Совсем не так, как хотел Иван Алексеевич. Тоня утверждала, что если поставить гараж так, как планировал Иван, вровень с забором, то из её окна не будет видно место сбора коров, куда их выгоняли в ожидании пастуха. По количеству собравшихся коров, она определяла, когда нужно выгонять свою скотину. Я с Тоней согласился, а Иван - нет.
Он долго ругался с Тоней, выговаривая ей, что она совсем обленилась, могла бы выйти на крыльцо и посмотреть своих коров. После разговора с Тоней Иван возвратился в таком волнении, что я снова перестал понимать его малосвязную речь. Я его успокаивал, утверждая, что потеря земли совсем небольшая, что мы и так не знаем, что делать со своими шестнадцатью сотками. И вообще, раньше в деревнях было принято, что если новая постройка на чужом участке загораживает вид на церковь из окон избы, то постройку возводить нельзя. "Так то ж было до революции, когда в бога верили! Да и постройка заслоняла не коров, а церковь", - отвечал Иван. Пожалуй, он был прав, но я не хотел по мелочам скандалить с соседкой. Вскоре Иван "отошёл" от обиды и вновь стал нормально разговаривать с Тоней.
Гараж был успешно построен, он стоит и до сих пор. Правда, ворота осели, нижняя обвязка, положенная прямо на землю, почти сгнила. Скоро, видать, придётся гараж перестраивать.
Кстати, ещё раз о гараже. У моего сослуживца, который также приобрёл участок в нашей деревне, при постройке гаража возникли неожиданные трудности. Реакция соседки Юли на строительство гаража была неадекватной. Отношения у него с соседкой сложились отличные. Так всегда бывает, когда отношения складываются на взаимовыгодной основе. Мой знакомый обычно на зиму оставлял у Юли свои инструменты, часть вещей, посуду, покупал у неё картошку. В его отсутствие она присматривала за участком, косила траву. И ей - хорошо, есть дополнительный корм для коз, и у Бори (так звали моего сослуживца) - аккуратно выкошен участок. Боря привозил Юле из Москвы нужные вещи, давал взаймы деньги, долги обратно не требовал. В общем, отношения - самые дружественные.
Но вот Боря поставил на своём участке гараж, достаточно далеко то забора, отделявшего его участок от участка Юли. Вначале строительства Юля отнеслась к этому мероприятию безразлично. Но вот гараж собран. Юля вышла на крыльцо и долго осматривала новую постройку. Взгляд у неё был недовольный, обеспокоенный. Что-то ей не нравилось. Во всяком случае, уменьшение покоса на десять метров из сорока соток всего участка Бори не могло огорчить ни Юлю, ни её коз.
 То ли эта, возведённая Борей, деревянная коробка нарушила привычную её глазу гармонию пейзажа, которую она наблюдала с крыльца всю свою сознательную жизнь, то ли повлияли ещё какие-то неосознанные причины, но Юля явно чувствовала внутренний дискомфорт. Когда машина, выезжая из гаража, задела ветку дерева, растущего на "нейтральной территории", Юля запричитала и чуть не заплакала. К Боре подошёл сосед. "Если дерево мешает, я его спилю", - сказал он. "А ты, баба, замолчи, дерево ничейное!" - повернулся он к Юле.
Мне кажется, люди деревни привыкли к устойчивому, медленному течению жизни. К любому изменению они относятся эмоционально и, даже, капризно, как дети. Я тогда подумал, что буквально через месяц Юля привыкнет к новой постройке и перестанет её замечать.
Через какое-то время Юля подошла к Боре и сказала: "Я уже старая, мне теперь все равно, стоит себе гараж и пусть стоит". Разрешила!..
Но вернёмся снова к нашему герою!
Иван Алексеевич был честным, обязательным, очень хорошим человеком. Но однажды его чёрт попутал, он обещал мне нарубить в лесу жердей и заменить часть полусгнившего забора. Взял аванс 300 рублей. Но что-то у него не сложилось. Деньги тоже, видать, кончились. С горя он исчез. Я думаю, что ему просто было стыдно показываться нам на глаза, а накопить денег и отдать аванс - не хватало силы воли. Больше мы его не видели.
Таких народных умельцев по деревням раньше было очень много. Теперь они постепенно исчезают.
Они могли из гнилых досок, кусков толя, ржавых гвоздей, прочего хлама и подручного леса, растущего в окрестных лесах, смастерить и отремонтировать что угодно. Правда, эта работа была совсем не "евроремонт".
Теперь в деревне стало всё по-другому. Появились бригады мастеров, работающих только с хорошим, покупным материалом, который теперь везде появился. Раньше материал купить было трудно, легче было достать или "выписать". Мастера пользуются хорошим "бошевским" электрическим инструментом, работают чисто и быстро. За работу они берут большие деньги, а вовсе не водку. То, что Иван Алексеевич сооружал за лето, они выполняют за пару недель. Во время работы эти мастера не пьют. А зачем. За такие деньги, которые они получают за свой труд, можно себе купить сколько угодно спиртного и напиться в своё удовольствие после работы!
Совсем недавно жена узнала от жителей Ладыгино, что Иван Алексеевич умер.


 6 марта 2005 года.