Уважаемые «прозаряне» (в этом слове есть что-то от утренней зари, оно лучше чем «прозарушники», согласитесь), предлагаю вам разговор на тему литературного редактирования текстов. Уже давно я пришел к выводу, что именно этого всем нам катастрофически не хватает. На сайте почти пятьдесят тысяч авторов и огромное количество прозаических работ. Но нет самого полезного элемента, без которого невозможен процесс становления писателя. Нет литературного редактора, нет скрупулёзных разборов, нет «огранки» произведений. Шелуха лишних и неточных слов мешает разглядеть даже по-настоящему талантливое творение. Автор (я сам тому доказательство) по определению не способен увидеть в своей работе очевидные промахи.
С любезного согласия популярной на Прозе и, безусловно, талантливой Дины Абиловой, я хочу показать пример нашей совместной работы над одним из её текстов.
Вот как фрагмент миниатюры выглядел в первоначальном варианте (мои замечания даны в скобках):
ДАВЛУРИ
Дина Абилова
"Он хотел, чтобы она всегда любила его также, как любила его до сих пор"
Аляви. «Письма»
Мои глаза, как патрульные корабли,
(Глаза – парные органы. Я не понимаю, о каких «патрульных кораблях» идёт речь. Они движутся парами? Если это не так, то, значит, Ваши глаза тоже «разбегаются» в разные стороны: один глаз смотрит в одну сторону, второй – в другую. Это трудно представить без жалости к обладателю глаз. Образ «патрульных кораблей» вызывает большое сомнение)
блуждают по просторам аэропорта – Suvarnabhumi
(Какова цель давать название аэропорта? Да ещё на английском языке? Название имеет принципиальное значение?).
Ещё пару (пара) часов и Бангкок отпустит меня так же равнодушно как отпускает других пассажиров…
- Здравствуй! – слышу я за спиной твой голос (1). Я узнаю твой голос (2) по буквам среди миллионов. Боюсь обернуться. Стою к тебе спиной.
(Повторы «твой голос». Они имеют смысл? . Вы уже дважды объяснили, что стоите не лицом к герою: «слышу за спиной» и «боюсь обернуться». Зачем нужно в третий раз уточнять?).
Во мне рождаются как мальки
(Вспомним ихтиологию… Есть, конечно, живородящие рыбки… Но в основном мальки появляются из икринок. Сочетание «рождаются» и «мальки» не очень точное, согласитесь. Сам образ суетливых мальков удачен, но есть еще и порядок слов, который Вы нарушаете: «Во мне, как мальки (возможно, суетятся?) сотни вопросов…»)
сотни вопросов: Как ты оказался здесь? С кем ты (лишнее местоимение)? Что мне делать? (…)
(Вы говорите о «сотне вопросов», а задаете всего три. Последний вопрос в таком случае следует оборвать многоточием).
Дни, что я жила без тебя пробежали как секунды. Я заглушаю свою (лишнее) громкость (быть может, мыслей? Ведь об этом идет речь?) ниже, ниже…
(Героиня – не радиопередатчик, подумайте над этим предложением)
Боюсь, что ты услышишь, как (я) заплачу я (переместить «Я»), если ты ко мне
(лишнее уточнение, понятно, что прикоснется не к шкафу, а к героине)
прикоснёшься хоть краешком рукава. Твои прикосновения всегда были стуком в двери (дверь?) моей нежности. (Красивый образ).
Эти (Этот) стуки (стук) казались (казался) миражами (миражом), и мучили (мучил) сердце в одинокие ночи. (Хотя, если вдуматься, то миражи – зрительный эффект, а не звуковой. Мираж в данном случае не совсем точное слово. Ищите другое, имеющее отношение к звукам).
Я тебя ненавижу за то, что (может вместо этих слов поставить тире?) ты слышишь каждую немую ноту моёго молчания (дайте мне самому догадаться, что речь идет не о «крике вслух»).
Ты прикоснулся как раньше, десять веков назад, лишь отпечатками пальцев
(отпечатки пальцев отделены от самих пальцев. Я сразу представляю специальную дактилоскопическую плёнку, которой герой прикасается к волосам героини. Неточный образ.)
к чёрным ниточкам
(создается впечатление, что у героини жидкие волосы, которые можно пересчитать по пальцам. Разве это так?)
моих распущенных волос. Я не отрезала эти нити с тех пор, как мы с тобой потеряли друг друга. Оборачиваюсь к тебе (лишнее местоимение, понятно, что не к чужому дядьке) и застываю…
- Что ты делаешь здесь? Ты одна? – (ты) задаёшь ты мне мои же вопросы.(…)
-Я? Я… Уже улетаю... Через час мой самолёт в Алматы. А ты? Удачное сочетание звуков – «ал-ма-ты-а-ты».
- Я только что прилетел. У меня (лишнее) деловая встреча, а завтра самолёт в Москву. Не ожидал тебя встретить…
- Потому, что уже забыл?
- Потому, что потерял тебя в городах, о которых мне ничего не известно. Потерял тебя между утренними пениями муэдзина и ночами, которые приходят в (на) твой Восток раньше чем в Европу, словно там их ждали больше…Ну, зачем твоему Востоку ночи? Ночь, как развратная женщина, может (привести) ведь к грехам по дороге печали привести… (Порядок слов).
Боже! Ты всё так же красива…Я сам (лишнее уточнение) готов надеть на тебя хиджаб, чтобы не испачкали твои лепестки и колосья, мужские взгляды.
(Зададим вопрос: что в этом предложении главное? Хиджаб? Мужские взгляды? Лепестки и колосья? В этом предложении главное – любовь. А потому в конце должны быть слова нежности… Я не прав?)
Я недавно попробовал арбузный мёд – нардек. Теперь понимаю, почему твои пакости (неточное и гадкое слово) были сладкими. Ты, наверное, ела всё детство нардек на завтрак, с серебряных ложек сидя на коленях своего тирана отца? Прости, я всё ещё зол на него за то, что он не позволил мне тебя украсть…
- Как ты живёшь? – спрашиваю я тебя (лишнее местоимение), опуская глаза.
- Я женился на Одиночестве, и у нас родились красивые дочки двойняшки – Боль и Тоска.
(Мать) Кормит мать (переставить) их не молоком, а слезами со вкусом рассола…
(порядок слов, и мы знаем вкус слёз. Нужно ли уточнять?)
Я смотрю на твои руки. Они когда-то были большими крыльями. Твоё чёрное пальто распахнуто, как ворота замка графов Стенфорд. На тебе галстук, который я подарила тебе (лишнее) когда-то. Галстук с восточными узорами бордового цвета, похож на оторванный (парус), и (убрать) брошенный на снег твоей рубашки парус (убрать).
Я люблю тебя… - произносишь ты, и ловишь на крючок моё сердце-рыбу…
(может, просто сердце? Рыба холодная и скользкая)
Моё сердце умеет рвать чужие сети, и вырываться к водорослям печали в поисках убежища. Целуй меня! Мне не страшно жить, после твоих поцелуев!
Поцелуи - инсулин для заболевшей любовью души…
( это предложение вызывает дальнейшие нехорошие медицинские ассоциации – «объятия – костыли», и так далее)…
Вот примерно так выглядит первичная обработка текста. Дальше автор САМОСТОЯТЕЛЬНО работает над его исправлением. Вот что получилось у Дины:
(тот же фрагмент)
«Мои глаза блуждают по просторам аэропорта. Ещё час и Бангкок отпустит меня так же равнодушно как отпускает других пассажиров…
- Здравствуй! – слышу я за спиной. Я узнаю твой голос по буквам среди миллионов. Боюсь обернуться. Во мне как мальки суетятся вопросы: Как ты оказался здесь? С кем? Что мне делать… Дни, что я жила без тебя пробежали как секунды. Я заглушаю громкость мыслей.
Боюсь, что ты услышишь, как я заплачу, если ты прикоснёшься хоть краешком рукава. Твои прикосновения всегда были стуком в дверь моей нежности. Этот стук мучил сердце в одинокие ночи. Ты слышишь каждую немую ноту. Ты прикоснулся как раньше, десять веков назад,к чёрноте моих распущенных волос. Я не отрезала их с тех пор, как мы с тобой потеряли друг друга. Оборачиваюсь и застываю…
- Что ты делаешь здесь? Ты одна? – ты задаёшь мне мои же вопросы…
-Я? Я… Уже улетаю... Через час мой самолёт в Алматы. А ты?
- Я только что прилетел. Завтра деловая встреча. Не ожидал тебя встретить…
- Потому, что уже забыл?
- Потому, что потерял тебя в городах, о которых мне ничего не известно. Потерял тебя между утренними пениями муэдзина и ночами, которые приходят на твой Восток раньше чем в Европу, словно там их ждали больше…Ну, зачем твоему Востоку ночи? Ночь, как развратная женщина, может привести к грехам по дороге печали…
Боже! Ты всё так же красива…Я готов надеть на тебя хиджаб, чтобы мужские взгляды не испачкали твои лепестки и колосья. Я недавно попробовал арбузный мёд – нардек. Теперь понимаю, почему твои капризы были сладкими. Ты, наверное, ела всё детство нардек на завтрак, с серебряных ложек сидя на коленях своего тирана отца? Прости, я всё ещё зол на него за то, что он не позволил мне тебя украсть…
- Как ты живёшь? – спрашиваю я, опуская глаза.
- Я женился на Одиночестве, и у нас родились красивые дочки двойняшки – Боль и Тоска.
Мать кормит их не молоком, а слезами…
Я смотрю на твои руки. Они когда-то были большими крыльями. Твоё чёрное пальто распахнуто, как ворота замка графов Стенфорд. На тебе галстук, который я подарила когда-то. Галстук с восточными узорами бордового цвета, похож на оторванный парус брошенный на снег твоей рубашки.
Я люблю тебя… - произносишь ты, и ловишь на крючок моё сердце…
Моё сердце умеет рвать чужие сети, и вырываться к водорослям печали в поисках убежища. Целуй меня! Мне не страшно жить, после твоих поцелуев!»
Это был первый опыт нашей работы с Диной Абиловой. Но не последний. Она большая умница – не каждый автор способен смеяться над своими «ляпами». Когда текст очищен от мусора «лишних слов», можно приступать ко второму этапу – поиску ещё более точных слов и образов.
Предлагаю еще раз вернуться к этой почти очищенной миниатюре. Посмотрим на неё в другом ракурсе. Здесь мои размышления, которые совсем не обязательны для исполнения. Будем считать это вторым этапом работы над миниатюрой. На мой взгляд, это самый интересный этап. Третий – окончательная чистка текста и корректура.
ДАВЛУРИ
Дина Абилова
"Он хотел, чтобы она всегда любила его также, как любила его до сих пор"
Аляви. «Письма»
"Мои глаза блуждают по просторам аэропорта. Ещё час и Бангкок отпустит меня так же равнодушно как отпускает других пассажиров…"
Вы зачем-то указали точный географический адрес. Зачем? Это ведь не просто так. Быть может, следует дать какую-то очень точную художественную деталь, отличающую аэропорт Бангкока от всех других? Может это особенный запах, аромат? Или ещё что-то? Какие-то необычные пассажиры? Буквально несколько строк. На мой взгляд они имеют огромное значение. Я там не был. Но с помощью автора хочу почувствовать даже с закрытыми глазами – это Бангкок!!!
- Здравствуй! – слышу я за спиной. Я узнаю твой голос по буквам (буквы – не звуки, они безмолвны. Здесь идет речь о каких-то «полузвуках», частицах голоса любимого человека, которые героиня различает в общей какофонии звуков человеческой речи. Подумайте, как сказать точнее). среди миллионов.
Боюсь обернуться. (Я не знаю, как Вы сумеете передать страх иным способом, не говоря прямо: «боюсь обернуться». Но прелесть в том и заключается, чтобы передать чувство, не называя его в лоб. Можно оставить и так. Но попробуйте передать неожиданность, которую и страхом-то назвать нельзя, по-другому.
Девушка слышит голос любимого человека в таком месте, где его не может быть. Тут очень сложная гамма чувств: безумная радость, восторг, сердце обрывается, адреналин мощно вбрасывается в кровь, ноги слабеют, любовь, мысль «как я выгляжу?», страх – и все это в долю секунды).
Во мне как мальки суетятся вопросы: Как ты оказался здесь? С кем? Что мне делать… Дни, что я жила без тебя пробежали как секунды (здесь вполне можно использовать какой-то колоритный восточный образ. Только без банальностей типа «как серны», «как горные бараны» и так далее. Но если вдуматься в это предложение, то оно КАТАСТРОФИЧЕСКИ не точно. Дни без любимого не могут казаться секундами. Они тянутся, как густая чёрная смола. И Вы это знаете не хуже меня.)
Я заглушаю громкость мыслей.
Боюсь, что ты услышишь, как я заплачу, если ты прикоснёшься хоть краешком рукава. Твои прикосновения всегда были стуком («стук» - резкое слово. Его нужно как-то смягчить. «Лёгким стуком» или чем-то в этом роде. Я почему-то представляю себе кошку, которая тихонько скребется в дверь) в дверь моей нежности. Этот стук мучил сердце в одинокие ночи. (Дина, это опять «объясняющее» предложение. Я не говорю, что оно плохое. Оно слишком лобовое. Подумайте над ним. Как-то нужно показать одной деталью и страдания любящей девушки, и одинокие ночи, и многое другое)
Ты слышишь каждую немую ноту. Ты прикоснулся как раньше, десять веков назад, к чёрноте (ну, не самое лучшее определение. Следует поискать более точный и выразительный эпитет. Какими были волосы? Матово-черными? Глянцево-черными? Смолисто-черными? У черного цвета масса оттенков. У волос – масса свойств, не связанных с цветом. Ищите, Дина) моих распущенных волос. Я не отрезала их с тех пор, как мы с тобой потеряли друг друга.
Оборачиваюсь и застываю…
- Что ты делаешь здесь? Ты одна? – ты задаёшь мне мои же вопросы…
-Я? Я… Уже улетаю... Через час мой самолёт в Алматы. А ты?
- Я только что прилетел. Завтра деловая встреча. Не ожидал тебя встретить…
- Потому, что уже забыл? (Вот если убрать лобовое «уже забыл» и поставить многоточие, то появится загадка. «Уже забыл» - признание поражения. Эти слова не должны сорваться с губ любящей женщины. Она может и должна так думать – забыл!!!. Но может ли она это сказать, если глубоко любит и еще не потеряла надежду? Или я не прав?)
- Потому, что потерял тебя в городах, о которых мне ничего не известно. Потерял тебя между утренними пениями муэдзина и ночами, которые приходят на твой Восток раньше чем в Европу, словно там их ждали больше…Ну, зачем твоему Востоку ночи? Ночь, как развратная женщина, может привести к грехам по дороге печали…
(настолько красивые слова, что можно подумать: этот мужчина сам с Востока. Но ведь он из Европы. Хотя из дальнейшего текста становится понятным, что Он долго жил на Востоке. Немного смущает мгновенный переход от стиля деловой речи в стилистику «Тысячи и одной ночи». Возможно ли такое? Возможно. Если Он – искусный соблазнитель и не любит эту девушку. Но ведь это не так? Или так? Может быть у рассказа должен быть двойной финал? Она летит в самолете, безгрешные души танцуют грузинский танец, а Он везет в гостиницу очередную девушку? Но это уже другой рассказ, извините)
Боже! Ты всё так же красива…Я готов надеть на тебя хиджаб, чтобы мужские взгляды не испачкали твои лепестки и колосья. Я недавно попробовал арбузный мёд – нардек. Теперь понимаю, почему твои капризы были сладкими. Ты, наверное, ела всё детство нардек на завтрак, с серебряных ложек сидя на коленях своего тирана-отца? Прости, я всё ещё зол на него за то, что он не позволил мне (лишнее) тебя украсть… (Не верю я этому парню. Уж больно сладко говорит. Девушка явно придумала и полюбила принца, а он – обычный козёл)
- Как ты живёшь? – спрашиваю я, опуская глаза.
- Я женился на Одиночестве, и у нас родились красивые дочки двойняшки – Боль и Тоска.
Мать кормит их не молоком, а слезами… (Я его почти ненавижу)
Я смотрю на твои руки. Они когда-то были (может, поменять местами? Улучшится ритм.) большими крыльями. Твоё чёрное пальто распахнуто, как ворота замка графов Стенфорд. На тебе галстук, который я подарила когда-то. Галстук с восточными узорами бордового цвета, похож на оторванный парус брошенный на снег твоей рубашки.
Я люблю тебя… - произносишь ты, и ловишь на крючок моё сердце…
Моё сердце умеет рвать чужие сети, и вырываться к водорослям печали в поисках убежища. (Вот красивая фраза, но не верю я тому, что может её сердце вырываться. Что любить умеет – верю) Целуй меня! Мне не страшно жить, после твоих поцелуев!
На нас смотрят тысячи пар (лишнее уточнение) глаз.
Пассажиры укрывают нас в лабиринте своих маршрутов, в стенах аэропорта, волоча свои чемоданы (предложение корявое: что означает лабиринт маршрутов? Зачем уточнение про аэропорт? Нужно как-то показать неравнодушие людей к чужой любви, к видимости счастья. Ведь это задумывалось?)
- Мне пора! – произношу я резко, отрекаясь (эти два слова рядом почему-то царапают слух) от твоей нежности. Смотрю на уставшее, родное лицо. Бусы на моих чётках такие же голубые, как твои глаза…
Я перебираю их пальцами на ночь (понятно, что четки перебирают не зубами, да простит меня Аллах), когда читаю Аль-Фатиху*, и мне кажется, что бусинки плачут…
Завтра я стану женой арабского принца…Мой (лишнее) отец дал согласие. Отец согласен на моё несчастье. (А если выбросить «Отец согласен», то получится: «Отец дал согласие на мое несчастье». Это жёстче.) Я не скажу сейчас… Ты узнаешь об этом, когда уже будет поздно…
Я должна сейчас произнести не слова-убийцы, а слова-спасители… (а если поменять местами: «слова-спасители, а не слова-убийцы»?)
- Я люблю тебя, мой не мусульманин! Если я умру, рядом с моими останками найдут лишь камышовые палочки для подводки глаз. Душа убежит из плена в запретные дали, где босиком по небу бродит твоя…
- Думай обо мне мусульманочка…Не верь словам пророков! Они любили женщин не меньше чем я, грешный не мусульманин…Когда ты думаешь обо мне, я чувствую и наполняюсь светом. Твоя любовь - мои струны, без которых я всего лишь …
- Моя религия - Любовь! Я сама женщина- пророк! – отвечаю я и чувствую, как растекаются на губах слёзы. Ты смотришь в глаза мои, цвета индийского чая… Холод разлуки…Они остывают с каждой секундой…(, от холода разлуки.) (может быть так лучше? Остывание глаз не так прямо увязано с холодом разлуки)
Я поднимаюсь в небо, и (засыпаю) через несколько мгновений (засыпаю). (Слово «засыпаю» навевает сон и, возможно, его следует переместить в конец предложения. Но это – не принципиально) Голос стюардессы всё дальше и дальше…Моя душа-девочка, и твоя душа-мальчик встречаются, и кружат по кругу в тумане. Его пускает непослушный ангел из старого персидского кальяна. (Вот, слушайте собственные строчки: «Из старого персидского кальяна его пускает непослушный ангел» - звучит, как поэтическая строка, только от перемены места половины предложения.) Наши души в вечности, танцуют давлури…
Аль-Фатиха* - первая сура Корана.
Давлури**- грузинский народный танец. В основе танца лежит движение пар по кругу.
© Copyright: Дина Абилова, 2007
Свидетельство о публикации №2711150300
Дина, не все мои предложения и претензии справедливы и правильны. Моя задача сделать так, чтобы Вы посмотрели на свой текст другими глазами.
С уважением,
Василий.