…Историю эту, ведущуюся от первого лица, поведал мне не так давно один загадочный человек, который утверждал, что она весьма правдива, потому как произошла непосредственно с ним в реальности. С большой долей иронии я воспринял этот рассказ тогда, поскольку считал, что суть его во многом надуманная, если даже не фантастическая. Однако, по прошествии некоторого времени, став лучше всматриваться в людские лица, я шаг за шагом приходил к мнению о том, что история эта вполне может ручаться за свою достоверность, так как честности по отношению к жизни и роду человеческому в ней много больше, чем в обыденных и чёрствых суждениях нынешнего мира…
3июля,воскресенье,06:43
- Эй! - раздался в глубине двора чей-то басистый окрик, да так громко, что я невольно вздрогнул и оглянулся. На меня смотрел здоровенный детина, лет сорока, под два метра ростом, с физиономией бульдога и стрижкой «ноль». Его могучее тело покрывала джинсовая рубашка нараспашку, под которой находилась светло-бежевого цвета майка, явно не первой свежести. Руки громилы были увенчаны кулаками-кувалдами, при взгляде на которые делалось невыносимо жутко, да так, что понять становилось не трудно, - добра ждать от встречи с этим «большим» мне не придётся, уж очень грозно он взирал на меня, насупившись исподлобья.
- Поди-ка, сюда! – указательный палец его правой руки повелительно приглашал меня приблизиться к нему вплотную.
Я не спешил.
- Что значит «подойди», мужчина? – решил я «отбрыкиваться».
- Послушай, шкет! Ты русский хорошо понимаешь? – повысил свой и без того повышенный тон незнакомец.
- Неплохо. Но я не совсем понимаю, что случилось и зачем…
Не успев договорить «бугаю» того, что планировал высказать, я услышал от него душераздирающий рёв:
- Иди сюда! Чёрт!!!
С этими словами громила кинулся на меня стремительным и резким рывком, а я в свою очередь продемонстрировав отменную реакцию, метнувшись что было сил в сторону, ринулся бежать прочь от здоровяка безоглядки и вскоре, выскочив со двора на улицу, довольно быстро, оторвался от преследователя. После непродолжительного скорого бега я оглянулся: «большой» уже не гнался за мной, а стоял ко мне спиной, явно потеряв всякий интерес к моей персоне. Сбавив обороты, я повернул за угол одного из домов и только лишь за ним остановился. Сердце так и норовило выпрыгнуть из груди, а дыхание стало настолько частым и прерывистым, что мне невольно вспомнился марафонский забег, проделанный мной лет пять назад, когда ещё учился в гимназии.
«Кто этот здоровяк? Чего ему от меня было нужно? – размышлял я, уходя, прочь от того двора, где мне пришлось встретиться с очень неприятным типом. – Может псих какой-то? Ненормальный, короче… Вот так денёк начинается в шесть утра… Весело!».
Зовут меня Виктор Истомин. Я - студент, двадцати одного года отроду. Живу с матерью без отца, он умер от воспаления лёгких, когда мне было всего четыре года. Папу я совсем почти не помню и когда смотрю на его фотографии в нашем семейном альбоме, думаю: «А что могло бы теперь быть, если б мой папка был сейчас жив? Уж, наверняка, всё могло сложиться по-другому…» Но касаясь воспоминаний о прошлом я всё же понимал, что они всего лишь шлейф от настоящего времени, которое и есть реальная сторона моей теперешней жизни и оспаривание её истины - явилось бы для меня делом совершенно бесполезным и безрассудным.
Теперь же со мной и мамой проживает ещё и Николай Михайлович, но этот человек, мамин сожитель и по совместительству мой отчим, почти чужой для меня дядька, да и к тому же ещё и неплохо пьющий. Уже и не припомнить сколько раз мама выгоняла со скандалами этого пьяницу из дому, но по прошествии некоторого времени он благополучно возвращался к нам и мама охотно принимала его назад; уж слишком она боится одиночества, привязана к нему очень, что ли, а, скорее всего, просто любит. Любить же этого мужчину, несмотря на его пристрастия к алкоголю, существу женского пола было делом вполне вероятным. Дядя Коля – человек непростой судьбы. Он – бывший инженер, образован, начитан. Этот превосходный собеседник, пьян он или трезв, притягивает к себе людей словно магнит железо, а кроме этого обладает большим очарованием (есть в нём своеобразный шарм) и располагает своей улыбкой и добрым, с хрипотцой, голосом.
Моя мама, Ирина Александровна, работает главным бухгалтером на заводе. Её зарплата, которую она получает и составляет наш скромный семейный бюджет. Хотя есть ещё и мои редкие заработки, но они носят сумбурный, отчасти случайный характер. Дядя Коля же, в основном, что заработает – то и пропивает, так что пользы от него в этом смысле никакой.
Когда папа умер, мама осталась со мной одна. Спасибо бабушке и моей тёте, маминой сестре, что помогли ей и мне подняться на ноги. Бабушка же занималась моим непосредственным воспитанием, благодаря которому я получил неплохие знания и морально-этические принципы, позволившие мне прослыть в обществе, как воспитанному и эрудированному человеку. К сожалению, ни бабушки, ни тёти, уже нет в живых. Два года назад мамина сестра трагически погибла в автомобильной аварии, а спустя месяц после того, умерла и бабушка, - сердце не выдержало этой потери. Нетрудно понять, почему мама, потеряв многих близких людей, так привязана ко мне и дяде Коле, с которым она живёт вот уже как восемь лет.
«Я голоден, как бездомный пёс… Скорей бы домой… Поесть и спать!»
Вчера мои друзья, Андрюха и Антон, позвали меня на прогулку по ночному городу, - побродить, пивка попить, как говориться. Продлилось это похождение с забегом в дискоклуб до самого утра и теперь уставший, но удовлетворённый от проведённого активным образом времени, я брёл к своему дому, к своему подъезду, к своей квартире, чтобы добравшись, упасть, наконец, в свою мягкую уютную кровать и на ней просто хорошенько выспаться.
Сегодняшний воскресный июльский день обещал быть жарким. На небе не было ни одного облачка и солнце уже озаряло всё вокруг благостным утренним светом. Изредка, мне по пути, встречались редкие прохожие и проезжающие автомобили. Город просыпался. Город оживал. Город готовился к бытию, постепенно, так же как и я, приближался шагами к дому.
У моего подъезда во всю размахивала метлой тётя Шура, наш дворник, поднимая густую пыль с тротуара. Она так увлеклась работой, что со стороны могло показаться, будто идёт соревнование по облагораживанию территории двора и тётя Шура, совершая очень активные манипуляции с метлой, показывает при этом абсолютный чемпионский результат.
- Доброе утро! – приблизившись, поздоровался я с ней и тут же бросил взгляд на занавешенное окно второго этажа в соседнем подъезде, где жила моя безответная платоническая любовь по имени Ольга.
- А, Витя, здравствуй! Что-то ты рано сегодня проснулся. Чего это тебе не спиться-то в воскресенье?
- Да я и не спал вовсе, а всю ночь гулял с друзьями по городу… Спать я сейчас пойду, устал очень…
- Ой, смотри, Витя! У моих знакомых сына недавно так избили, что еле жив остался… Тоже как ты, гулял, а теперь, он – инвалид на всю жизнь! Осторожней будь!
На меня смотрели добрые, искренне добрые, глаза женщины небольшого роста, голова которой, была покрыта платком синего цвета. Весь её образ олицетворял в этот момент некую святость и правильность.
- Да разве ж здесь угадаешь, тёть Шур? – возражал я. – Можно из подъезда, вот нашего, выйти, и на тебя метеорит сверху упадёт… Жизнь – штука такая, что никогда не угадаешь и ни отчего не застрахуешься.
- Всё равно, Витя, бережённого - Бог бережёт… А жизнь и вправду бывает жестокой…
- Пойду-ка я спать, с Богом! – проговорил я и улыбнувшись ей, отправился к подъездной двери.
Дома все ещё спали. Тихонечко, чтобы никого ненароком не разбудить, я сбросил с себя пыльные кроссовки, а затем на цыпочках проследовал к заветной белой дверце холодильника. За ней оказалось совсем даже не густо. Исследовав веющее прохладой пространство на предмет наличия в нём какой-нибудь жиробелковоуглеводной субстанции, я наконец вытащил из него колбасу и зелёный пучок перьев лука и отправился с коридора на кухню, где соорудив два больших бутерброда, принялся их с жадностью поглощать, запивая прохладным молоком. Раздался скрип двери в маминой спальне и через некоторое время показался дядя Коля, в потёртом трико с «пузырящимися» отвисшими на нём коленями.
- А я лежу, слышу, дверь входная хлопнула… Ну как вечер? – спросил он у меня, почёсывая свой затылок.
- Нормально… - сухо ответил ему я.
- У тебя сигарет нет?
Я подвинул пачку.
- Что-то ты не разговорчивый сегодня…
Николай Михайлович прикурил сигарету и подошёл к окну.
Не сказать, что я люто ненавидел этого человека, скорее испытывал к нему значительную неприязнь, которая за годы моего совместного житья с ним сформировала во мне особый стиль поведения в его отношении. Так я старался быть немногословным в общении с дядей Колей, не позволял себе делать шутки или выражать весёлых чувств в его присутствии, почти всегда смотрел на него серьёзным и брезгливым взглядом и плюс всячески сторонился того, чтобы остаться с ним наедине в какой-нибудь части нашей двухкомнатной квартиры. Однако за всем этим я краешком глаз всё равно наблюдал за ним и визуально тщательно оценивал его поведение. Ведь, как человек, Николай Михайлович был очень далёк от того образа, в который вынуждено загнала его судьба в перипетии смутных девяностых годов. Я знал, что нынешний пьяница, он в прошлом был многоуважаемым и заслуженным человеком, да к тому же пользовался большим авторитетом. Вдобавок ко всему, я видел огромные мамины старания, которая она прилагала множеством своих усилий в решении алкогольной проблемы дяди Коли и мой рассудок ни мог не переживать за него и оттого во мне всё же теплилась зыбкая надежда, что он вовсе небезнадёжен.
- Устал я… Находился… Набегался… Сейчас спать пойду, отдыхать буду, - сквозь зубы выговорил я ему.
- Ну отдыхай, конечно. Мы с мамой тебе мешать не будем.
- Если кто будет звонить, спрашивайте кому перезвонить, а лучше записывайте, – попросил я его и поднявшись со стула, тут же направился в ванную.
Как же хорош душ! Люблю эту водную процедуру до безумия. Смывает всё! И грязь, и пот, и усталость, и думы неприятные в сторону уводит, и от проблем житейских отвлекает… А главное результат – бодрость, хорошее настроение и положительный заряд на некоторое время.
«И всё же, кто этот тип, с которым мне сегодня пришлось столкнуться? - так и не выходило у меня из головы сегодняшнее утреннее происшествие. – Ладно, чёрт с ним, идём отсыпаться и точка».
Выйдя из ванной, я отправился к себе в комнату, где через некоторое время крепко заснул.
*** *** *** *** *** *** *** ***
…Спускаясь с каменного утёса, оглядывался я украдкой по сторонам и видел картину безлюдного и совершенно угрюмого чужого мне мира. Вокруг меня было мрачно так, будто я находился в подземелье, на склонах серых гор, которого, лежал вечный снег, нетронутый тёплым дыханием светила миллионы, а может быть даже и миллиарды лет. Абсолютно застывшее пространство не включало в себе никаких признаков жизни, как растительного, так и животного происхождения. Это был мир целиком и полностью состоящий из камня, льда и снега!
«Где же это я, боже мой? Как меня сюда занесло?» - задавал я себе вопрос, пребывая в недоумении от окружающей меня обстановки.
Надо мной сурово висело однородно серое беззвёздное небо и становилось весьма непонятно, что делало его таковым в моих глазах, поскольку никакой облачности на нём замечено не было, а какого-либо источника света не дававшим погрузиться унылому миру в кромешную тьму не обнаруживалось. Оставалось только гадать в этом отношении и полностью отдаваться жутковатому виду, внушающему мне страх и оцепенение.
«Зачем я здесь???» - непонимающе вопрошал я у себя, наконец, спустившись на плато, усеянное камнями мелких и средних размеров.
- АААААААААААААААААААААА!!! – в отчаянии истошно закричал мой голос. - Где я?!
- АААААААААААААААААААААА!!! Где я??? Где я?? Где я? – громогласно отозвалось мне горное эхо, отчего мурашками покрылась вся моя кожа.
Удивительно, но казалось, что в этом полумрачном царстве я должен был ощущать лютый холод, тем более что на моём теле были всего лишь трусы да тапки, однако ничего подобного мой организм не испытывал, а, наоборот, находился в окружении благоприятного температурного режима.
Снова оглядевшись по сторонам и не найдя какого-либо приемлемого для моего исхода отсюда ориентира, я вновь оголтело крикнул в безызвестность:
- ААААААААААААААА!!! Есть кто здесь?
- ААААААААААААААА!!! Есть кто здесь??? Кто здесь?? Здесь? – надсадно отвечало мне эхо этого неуютного мира и дрожь от испуга прошлась по телу ещё раз, повергнув меня в состояние близкое к отрешённости.
Опять подать голос в зловещее окружение не решаюсь и без того жутко, чтобы ещё раз услышать свой крик отчаяния в отражённом отзвуке каменного пространства. Казалось, что какой-то великан забавлялся со мной в этой игре слов-отзывов и где-то там втихаря, укрывшись за каким-нибудь из горных хребтов зло посмеивался над моей нелепостью и беспомощностью.
«Куда же идти? Кругом одно и тоже… Вот так история!» - причитал я про себя, но всё же понимал, что в моём пустом стоянии на ногах никакой правды моего теперешнего местонахождения отыскать будет нельзя.
Вскоре, после моего мысленного рассуждения, глаза чётко разглядели отблеск света на одном из горных склонов, до которого идти было целую вечность, но, тем не менее, ноги сами повлекли меня в его направлении, а в душе забрезжило доброй надеждой. По адскому каменному покрытию мои ступни, облаченные в тапочки, брели очень осторожно, так как камни заострённые, словно являлись заточенными для битвы жалами копий, норовили больно, до крови впиться в ноги и тем самым усложнить моё дальнейшее продвижение.
«Трям-там-там-там-тира-там-там!» - раздались в моих ушах очень знакомые звуки и я, приостановившись, принялся осматриваться вокруг не находя при этом ничего похожего на какой-либо звуковой источник рядом с собою.
«Тира-там-там-тира-там-там!» - моя рука инстинктивно откинулась влево и нажала на кнопку будильника.
3 июля, воскресенье, 14:10
Левая рука нехотя потянулась в сторону издаваемых звуков будильника… Вот он! Два часа десять минут дня. Сладко потянувшись в истоме, я оглядел свою комнату. Стол, на котором вечный беспорядок. Полки с разнообразными книгами на стенах. Плакат с американским военным вертолётом, а рядом постер с роскошной блондинкой, которая вожделенно изображена на нём с пышной обнажённой грудью в розовой мини-юбочке и сладко улыбающаяся мне своими необыкновенно белыми зубками.
«Как там моя соседка?» - глядя на настенную красотку, подумал я об Ольге.
Почти уже год прошёл, как она появилась в моём доме, а я до сих пор, выхаживая вокруг да около неё, так и не решаюсь даже «привет» ей сказать и всё из-за того, что взгляд этой очаровательной девушки в мою сторону приводит меня в жуткое оцепенение и парализует всё моё естество так, что остаётся только смотреть ей в след, оробев донельзя…
«Ах, Ольга, Ольга! Если бы ты знала, как я без ума от тебя и твоих пронзительных серых глаз!»
Нужда недолго даёт мне нежиться в кровати, я вскакиваю, и направляюсь в туалет. Дядя Коля, тут как тут, идёт навстречу по коридору:
- О, Витя проснулся!
Ничего ему не говоря я закрываюсь в туалете.
«Никуда сегодня не пойду, а посижу лучше дома… Вот так сон мне приснился! Чтобы он мог значить? Присниться ж такое!»
- Дядь Коль, а где мама? – спрашиваю я, справив надобность.
- А мама ушла по магазинам, должна вот-вот вернуться… Тебе парень звонил какой-то, я сказал ему что ты отдыхаешь… Он позже обещал перезвонить. Ты ему больно срочно был нужен…
- Телефон не оставил?
- Нет, как я не просил… Голос, вроде, друга твоего, Антона кажется…
- Если очень нужен был, то сам перезвонит.
- Я тоже так думаю, - проговорил дядя Коля и направился на кухню, где оттуда произнёс: - Вить, приходи кушать, я всё сейчас разогрею. Да вот и мама скоро должна вернуться - вместе тогда пообедаем…
- Ладно, – ответил я ему и отправился к себе в комнату.
«На душе почему-то тоскливо… А почему, не знаю… Ей богу не знаю! Как же одному хочется побыть! Чтобы никто не дёргал! Чтобы никто в душу не лез! Счастье для меня сейчас – это находиться на необитаемом острове, где я один… Нет, где только я и Ольга».
От этой мысли я, невольно, улыбнулся.
Около года тому назад, возвращаясь домой, уже и не помню откуда, я впервые встретился с ней лицом к лицу взглядом и глаза её, такие бездонные и лучезарные, сильнейшим ожогом обожгли моё сердце. По-видимому в тот момент где-то в засаде караулил меня Амур, он-то и сразил моё существо стрелой любви и заставил разум заболеть безумством нахлынувшего чувства. С той самой поры не проходило и часа, если бы я не подумал об Ольге. Это стало похоже на сумасшествие! Все мои помыслы и думы о ней были направлены на получение максимально возможной информации, которая, как я считал, должна была помочь и способствовать в ускорении моих шагов навстречу к знакомству. Однако за долговременными внешними моими наблюдениями за ней (благо, что она соседка и бегать далеко не приходилось), за узнаванием украдкой скупых сведений от друзей и подруг меня окружающих (и так или иначе знавших её), я всё больше и больше создавал для себя женский идеал в желанной особе и волей-неволей, но возвёл Ольгу своим абсолютнейшим кумиром. В девушке я уже не видел обычного человека, а видел самый настоящий обожествлённый объект. Именно из-за этого я никак до сих пор не мог решиться сделать первый шаг навстречу, именно из-за этого мой язык деревенел, когда я пытался сказать ей простое «привет» по телефону, именно поэтому мой взор убегал от прямой встречи с её глазами на улице… Дожился! А ведь я не слыл робким в межчеловеческих отношениях, я не тушевался в общении с другими представительницами женского пола, да и количеством друзей и подруг был не обделён… А здесь, с Ольгой… дожился в безумстве чувства!
Тем временем входная дверь в квартиру хлопнула.
«Наверное мама пришла», - подумал я и выглянул в коридор.
Так оно и было. Около входной двери стояла моя мама. Одетая в любимое клетчатое летнее платье, она была настолько великолепна в своём внешнем виде, что я, от взгляда на неё, такую светлую и обаятельную, пришёл в горделивое восхищение. Да, моя мама определённо была красивой женщиной и в своём образе со статной осанистой фигурой куда больше походила на актрису, чем на обыкновенную бухгалтершу. Оттого я никак не мог взять в толк, а порой даже и откровенно раздражался тому, что такая эффектная дама до сих пор не нашла себе спутника жизни среди достойных кавалеров, а почему-то вынуждена мучиться с каким-то забулдыжкой, названым Николаем Михайловичем... Однако ж кто поймёт эти женские сердца!
- Привет, мам! – улыбнувшись во все зубы, весело произнёс я.
- Привет, гуляка! Чего нагулял вчера?
- Да так, ничего особенного… просто поколбасился чуток…
- И что? Не одной девки так и не закодрил? – тут как тут вмешался в разговор подоспевший дядя Коля.
- Я не за девками вчера бегал, а выходил развеяться! Просто погулять с друзьями, – ответил я ему серьёзным и слегка раздражённым тоном.
Дядя Коля улыбнулся.
- Ну и это неплохо… Ирочка, я почти всё уже приготовил, скоро кушать будем…
- Коль, возьми продукты, – мама протянула пакеты отчиму. – Там огурцы, помидоры. Будь добр, сделай из них салатик.
- Будет сделано, - сказал Николай Михайлович и спешно, покинув нас, отправился на кухню.
- Михалыч-то наш в последнее время удивлять стал, - еле слышным шёпотом проговорила мама.
- Да? Чем же интересно? Я не замечаю лично за ним ничего.
- Да ты что! Разве не видишь, что какую-никакую, но сознательность проявлять начал.
- Ой, мам! Не смеши! – я тоже перешёл на шёпот, чтобы ненароком не оказаться им услышанным. - Готовкой тебя удивил? Так это уже сколько раз бывало! А потом как сорвётся – так всё, «пиши пропало». Перед запоем все они сознательность проявляют и ласковыми, и шелковистыми становятся…
- Кто они-то? – перебила меня вопросом мама.
- Алкаши, а кто же ещё…
- Перестань! – сердито нахмурила она свой лоб и взгляд её сделался таким строгим, что я даже немного оторопел. – И не смей впредь при мне называть его таким словом! Понятно тебе?
- Понятно. Не буду. Просто не хочу того, чтобы мы из-за него ссорились. По магазинам ходила, да мам? – поинтересовался я, чтобы как-то изменить русло неприятно сложившейся для меня беседы.
- Ага, прошлась, продуктов купила, а то в холодильнике у нас ничегошеньки не было… Подарок взяла сотруднице с работы, у неё завтра день рождение… А на улице такая благодать! Сейчас пообедаю, отдохну чуть-чуть и пойду прогуляюсь, обязательно!
- А мне, наоборот, никуда выходить не охота… Я дома лучше посижу, почитаю чего-нибудь, - сказал я, а про себя подумал: «Если настроение не изменится».
- Ты есть, наверное, хочешь? Пойдем, пообедаем.
- Ага, пойдём мамуль.
На столе уже находилась приготовленная пища: густой борщ со сметаной, в центре стояла большая тарелка в которой дымились только что сваренные пельмени и, по маминой просьбе, салат из огурцов и помидоров, обильно политый растительным маслом. Сделано, так сделано! Да так аппетитно сервировано, что аж слюнки потекли.
- Ну, Михалыч, ты меня в последнее время прямо удивляешь! Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить! – проговорила мама, обозрев широко раскрытыми от удивления глазами кухонный стол.
- Ирочка, Витя, садитесь, кушайте.
- Дядя Коля, спасибо. Всё очень аппетитно выглядит. Сразу видно человек старался, стол сервировал, - я также изумился тому, что увидел.
Николай Михайлович признательно улыбнулся и ответил:
- Да, ладно, вам! Захвалили прямо! Что я такого сверхъестественного сделал? Сидайте и кушайте, пожалуйста.
Мы уселись за стол и принялись за трапезу. Мама выглядела явно довольной. В искрящихся глазах и в чётко просматривающейся на её лице улыбке, выражалась немалая отрада за дядю Колю. Она, словно распустившийся цветочный бутончик, сияла сейчас за столом необыкновенным лучистым светом и оттого мне казалось, что в настоящий момент, переживала в себе совершеннейшую эйфорию. Многократно, я отчётливо видел это, её взгляд скользил в направлении Николая Михайловича и в том взоре находилась огромнейшая по силе любовь, которой мама была повязана с этим неоднозначным человеком.
- А я решил жизнь свою кардинально изменить, – вдруг, ни с того, ни с сего, нарушил молчание дядя Коля и эта произнесённая им фраза, заставила меня с мамой прервать потребление пищи и от удивления переглянуться.
- Надоело мне моё житьё-бытьё, вижу, пропадаю я, - продолжал Николай Михайлович. - Решил, с сегодняшнего дня, у меня будет всё по-другому, по-новому. Пить брошу, спортом займусь, работу другую найду, чтобы обстановку окружающую навсегда изменить... Ничего, что мне пятьдесят три года исполнилось. Человек, если он очень чего-то захочет, всё сможет сделать… Мне так стыдно за себя! Что, я – дылда пятидесятитрехлетняя, как младенец всё равно что беспомощный, никак не могу совладать со своей бедой! Я не могу так больше… Я другой жизни хочу…
Я посмотрел на маму. Она плакала!
- Мам, ты чего? А мам? – увидев слёзы, спросил я у неё.
- Кушайте, кушайте… Ничего, - ответила она, и взяв полотенце, вытерла слёзы.
- Ирочка, я прощения у тебя прошу! За то, что терпеть меня тебе приходилось, - глаза у дяди Коли также заметно увлажнились, да и говорил он взволновано, с расстановкой. – За то, что я – кровопивец, подлый, вашу жизнь поганил…
- Перестань, Коля! Давай пообедаем и после поговорим. Хорошо? – резко прервала его монолог мама.
- Как скажешь, – ответил он и тут же замолчав, устремил свой взор в тарелку с борщом.
За столом воцарилось безмолвие. Лишь только звуки ударов ложек и вилок о тарелки, да пережёвывания пищи нарушали его. Все думали о словах, произнесённых Николаем Михайловичем. Лично для меня это было полной неожиданностью. Ничего подобного я от него никогда не слышал, а прожили-то вместе восемь лет уже. Всякое видел за это время, и пьянство, и ругань, и бесстыдство… Бывало даже, что мама не выдерживая выгоняла дядю Колю, а он возвращался, просил прощения и тоже говорил, что он завязывает с алкоголизмом, навсегда. Да это было! Но тогда его слова были вполне предсказуемыми, а сейчас, этого от него не ожидал никто. Да и не пил он, в последнее время, вот что удивительно! Ах, как же хотелось верить и надеяться на то, что слова его окажутся в будущем действительностью, а не спонтанным пустым обещанием, которое затем он нарушит.
Раздался телефонный звонок.
- Сидите, я отвечу, – сказал Николай Михайлович и поспешил к телефону.
- Алло, – послышалось с коридора. - Добрый день. Да, дома. Хорошо. Витя, тебя!
- Блин, как ни кстати! Кто там, дядь Коль? – спросил я с досадой в голосе.
- Антон.
Прервав потребление пищи, я молча побрёл к телефону. Антон был моим самым закадычным другом, с которым мы сдружились ещё со школьных лет до состояния «не разлей вода». Пропадая на улице с ним денно и нощно, я очень сильно привязался к его простецкому и слегка безалаберному нраву, от которого веяло непринуждённой беспечностью, если даже не разгильдяйством. Между тем в сущности своей это был честнейший, добрый и преданный человек, которого в этих его качествах я особенно ценил, поскольку мне редко доводилось встречать такое их изобилие в характерах других людей.
- Алло, - проговорил я в трубку, добравшись до телефона.
- Здорово, бездельник! Собирайся и ко мне дуй, дело есть! – послышалось с другого конца провода.
- Что за дело? У меня тоже дел по горло, – соврал я.
- Дружище, расслабиться не желаешь?
- Ближе к теме, Антон. Некогда мне!
- У меня сейчас, братва соберётся. Дома никого нет, свободна хата! А Гриша, ну помнишь я тебе про него рассказывал? Цыган!
- Ну и?
- Принесёт офигенной «травы». Затянешься раз – и настроение на день! Собирайся бегом!
«Оттянуться» мне как раз и хотелось, но только не сегодня, когда вообще было лень куда-либо идти и «грузиться» по полной программе.
- Антон, спасибо за приглашение, но я действительно очень занят, – ответил я.
- Да, хорош тебе, Витёк! Андрюха придёт, Женька собирался… «Убьёмся» так, как никогда до этого ещё не «убивались», - Гриша обещал! Ну, ты чего, братка? Какие у тебя дела? – не унимался Антон.
- Антоха, я правда не могу… Давай на завтра перенесём эту затею, о’кей?
- Ну ты меня расстроил, братан! Перенести не получиться, пацаны сейчас уже припрутся… Ну если ты очень занят, постараюсь и на завтра что-нибудь пробить. Ладно, давай, до завтра!
- Пока, – сказал я и в ответ услышал гудки.
А на кухне уже пили чай и вели беседу.
-…ну и что, говорю, вы бы барышня мне не грубили, а сказали б точно, где это находится, - рассказывал что-то маме дядя Коля.
Я уселся за стол и принялся доедать пельмени.
- Это как в анекдоте, знаешь, - продолжал он. - Все-таки люди - грубые существа, - грустил Колобок, - спросишь их: "Как мне попасть домой?", а они отвечают: "Да катись ты...".
- О, чём это вы? – поинтересовался я.
- Да, так, о человеческой морали и о культуре поведения, - ответил Николай Михайлович.
- О, на какие высокие темы вас потянуло! – улыбнулся я.
- Не говори, Вить, на Михалыча кто-то положительно повлиял…
- Ира, да кто ж ещё, если не ты?
- Да, что ты говоришь! Вот уж и не думала, что я такая положительная, – подтрунивала над дядей Колей мама.
Смотреть и наблюдать за ними в этот момент было любо-дорого. Всё это, действительно, напоминало счастливую семейную идиллию, а дядя Коля, и в самом деле, представал для меня, в совершенно другом обличии, было в нём что-то искреннее, прослеживалось желание измениться и показать мне и маме, что он не такой как был вчера – он лучше, а со временем представит ещё то, на что способен в полной силе. Ах, как же хотелось на это надеяться! Какое сочувствие было во мне в его стремлениях к перемене образа жизни! Кажется я, потихоньку, начинал верить в то, что этот человек и впрямь становится другим.
- Пойдём, прогуляемся, Коль! Погода какая хорошая на улице, ты не представляешь даже, – предложила мама Николаю Михайловичу.
- С удовольствием, Ирочка! С тобой хоть на край света!
«И всё же что-то с ним определённо случилось! Волшебство, да и только!»
- Пойду тогда одеваться, помаленьку… - сказала мама и вышла в коридор.
- А я покурю после обеда, - привычка, – достав сигарету из пачки, дядя Коля последовал на балкон.
«Уйдут сейчас гулять… Надо б и мне занятие найти, какое-нибудь, - размышлял я, попивая чай с абрикосовым вареньем. - Ну, почитаю, чего-нибудь, для начала… Полежу, музыку послушаю… Может, что по телевизору есть, интересное… Посмотрим… Ну, не хочу я никуда идти! Депрессия… Короче мне нужен полный расслабон… и баста!»
Депрессия, этот безудержный бич современного общества, не оставляла в последнее время и меня в сторонке. С остервенелым угнетающим действом внедрялась она в моё существо и принималась за свою каверзу, подчиняя себе мою волю и сознание. Невесть откуда приходящее ко мне подавленное настроение широко охватывающим фронтом загоняло куда-то в угол оптимизм и энергию, и тогда с безжалостным свойством связанного объекта в меня вторгалась апатия, самая настоящая убийца души. Я весь погружался в полное разочарование и в однородную серость, подобной цвету пыли, окутывалась для меня жизнь и всё что с ней было так или иначе связано.
- Вить, что-то ты сегодня и в самом деле, невеселый… Что-нибудь случилось? – спросил у меня дядя Коля, возвратившись с балкона.
- Нет, дядь Коль, всё замечательно и ничто меня не беспокоит.
- А я, если бы был сейчас на твоём месте, то точно в загул с какой-нибудь девчонкой ушёл, - лукаво прищурившись, произнёс Николай Михайлович.
- А зачем? – тупо уставившись на него, спросил я.
- Как это зачем? А для любви, для того чтобы не быть одиноким? Разве тебе этого мало? – удивившись, проговорил он.
- Зачем? – упрямо я повторил ему свой вопрос.
- Вот чудо, а не человек! Как это зачем? А ты по какому-такому поводу на свет появился? Не из любви ли мамкиной и папкиной вышел, а?
- Так вот я и спрашиваю у вас: зачем я на свет вышел? Для чего?
- Как это для чего? Чтобы жить!
- Зачем?
- Гм… Жизни радоваться, найти свою любовь, создать семью, детишек нарожать, воспитать их…
- Зачем? – перебил я Николая Михайловича и посмотрев на него снизу вверх, затем зачерпнул очередную ложечку абрикосового варенья и аккуратно потащил её к себе в рот.
- Эх, молодость, молодость… Пройдёт Витя она и не заметишь! Я вот всё сожалею о том, что прошла она у меня, беззаботная! Прошла... И не воротится больше никогда… Что ж такова жизнь… И никуда от этого не деться… Но, знаешь, я о чём больше всего сожалею, Витя?
«Господи, шёл бы ты лучше одеваться, помаленьку! Ну не расположен я сегодня к такой философской беседе, понимаешь?» - негодовал я на него про себя, а сам смиренно ответил:
- Нет, не знаю.
- А сожалею о том, что молодость свою я прозевал. И хотелось мне тогда, в молодости, только одного: поскорее её проскочить… Всё думал и мечтал о взрослой жизни, о хорошей работе, о счастливой семье и с этим старался обрести больше серьёзности во всём, живя в том беззаботном времени. Ну и что же? Да не любит молодость серьёзности! Она ведь безголовой должна быть, шальной, бесшабашной, даже сумасшедшей в чём-то! И вот достигнув тридцатипятилетнего возраста, - да какой там, раньше, - мне вдруг сделалось так тоскливо! Ведь это, как цветы, понимаешь… Какая у них пора самая красочная, яркая? Цветение! Вот и молодость – это цветение в жизни человека. А опадут лепесточки с цветочка – не вернуть красоты… Так что отрывайся, Витя, «по-полной», как сейчас говорят, и не в чём себя не ограничивай и ни о чём не сожалей… Пройдёт молодость – не заметишь!
- Не соглашусь с вами Николай Михайлович, по поводу того, что в молодости не надо задумываться о серьёзных вещах. В корне не согласен! Ведь если о них не думать и не размышлять о будущем, то каким же станет тогда человек в зрелости? Так он постоянно дурачиться и будет по жизни. Так получается? – злорадно заметив оплошность в рассуждении дяди Коли, тут же возразил ему я.
- Прав ты, Витя, отчасти прав… Так как всё в этом мире относительно, доказал Эйнштейн… Ну и зацикливаться в молодости на мыслях о будущей взрослой жизни просто недопустимо. Молодость должна кричать, трубить, петь, а иначе, никто тебя и не услышит в зрелости! И это я, Витя, понял на своей собственной шкуре. И сейчас, хочется мне «крикнуть», а голоса-то и нет! И оттого моей душе муторно и невесело… А то что касается Эйнштейна и его теории, то ответом моим на твой вопрос будет известная поговорка: «Веселись, играй – да меру знай»… Я в молодости и не навеселился и не доиграл… Не доиграл, как вино! Как точно сказано! Оттого-то и ищу в нём отдушину, искал, надеюсь... Пойду одеваться, маму догонять… - улыбнувшись проговорил дядя Коля и тут же удалился вон из кухни.
А я остался один при своих мыслях.
«Что же это сегодня? Одни загадки, да и только! Ну к чему он завёл этот разговор о молодости? Что за намёки в мой адрес? Неужели я такой скучный и унылый, и если угодно – безучастный, в моём сегодняшнем дне, что это так заметно для окружающих? О чём думать, не знаю прямо… Какие-то подтексты кругом! Уж если б и «грузиться», так тогда бы лучше с друзьями, чем сидя так, в одиночестве. Может зря я к Антохе не пошёл? Нет, думаю, не зря! И никуда мне не хочется! И всё равно никуда не пойду!»
Я принялся убирать посуду со стола, чтобы затем её вымыть, а с коридора послышался мамин голос:
- Витёк? А Витёк? Ну, мы пошли…
- Счастливо! – ответил я.
Дверь хлопнула, после чего и наступило моё квартирное одиночество.
Я включил радио, настроил волну, что повеселей, и под ритмичную музыку вымыл посуду и убрался на кухне.
«Ну вот, полный порядок… - удовлетворённо сказал я себе после проделанной работы. – Пойду, гляну, что по телевизору идёт».
Я направился в свою комнату, где переключая каналы, сидя в мягком и уютном кресле, нашёл развлекательное, юмористическое шоу в виде коротких житейских историй, сыгранных профессиональными артистами, которые меня неплохо позабавили.
«Знают свою работу, настоящие профессионалы! Чего-чего, а смеяться у нас в стране над собой умеют!»
После того как передача закончилась, я нашёл, на другом канале художественный фильм, старый, «Берегись, автомобиля» со Смоктуновским в главной роли. Хоть и смотрел его ранее, но всё же с большим удовольствием переживал знакомые мне сцены кино с талантливой игрой великих актёров. В тот момент, когда Жжёнов, милиционер на мотоцикле, преследовал в погоне Деточкина, послышался телефонный звонок.
«Ну, кто там ещё?» - нехотя побрёл я к аппарату.
- Слушаю, – проговорил я в трубку телефона.
- Здравствуйте! Это квартира Истоминых? – спросил у меня незнакомый голос молодого человека.
- Здравствуйте. Да, верно.
- Хотелось бы услышать студента третьего курса факультета Интенсивного Курения Марихуаны В Домашних Условиях Виктора Геннадьевича Истомина.
Я улыбнулся. Того, кто звонил не узнал, но он явно сейчас находился в компании Антона.
- Да это я, - решил подыграть. – Слушаю вас внимательно!
- А это Вас беспокоит декан факультета Интенсивного Курения Марихуаны В Домашних Условиях, Евгений Анатольевич Бутиков. Хочу Вас огорчить, Виктор Геннадьевич. Вы перед угрозой отчисления из университета и причина тому - Ваша отвратительная посещаемость лекций и семинаров. За весь период обучения Вы проявили крайнее нежелание в получении знаний и таким образом университет, в моём лице, выносит Вам предупреждение и информирует Вас о том, что если, в ближайшее время, ситуация не будет исправлена, мы вынуждены будем отчислить Вас из нашего научного круга. А там, Вы знаете, российская армия не дремлет. Будет, «Служу Отечеству!», как говориться.
Женьку Бутикова я, конечно, знал - озорной, весёлый балагур, с которым ни за что не соскучишься. Это был смышленый малый, популярный в университетской среде, правда, не в той, что была упомянута им сейчас. Он был популярен также и в уличной жизни и среди девушек у него находилось немало поклонниц, а всё благодаря его замечательному характеру, который был просто пропитан большим оптимизмом, беззаботностью и чувством юмора. Женьку, чтобы с ним не происходило, я никогда не видел ни в грусти, ни в печали, ни в злом расположении духа. Напротив, на лице его всегда красовалась улыбка, а глаза так и играли огоньком жизни. И в тоже время, несмотря, на его показную дурашливость, это был серьёзный человек с основательным взглядом на жизнь и своё будущее.
- Ну, привет, декан! – усмехнулся я. - Постараюсь, в ближайшее время посетить несколько лекций. Будь уверен, зачёты и экзамены сдам в срок, как положено. Ты только не волнуйся, ладно?
- Ладно, будем надеяться. Всё равно, сегодня ничего не получится. Антохин кент приказал долго жить… Теперь на завтра собираемся. Днём заваливай к Антохе, да с пивком холодненьким, надо же как-то каникулы проводить. Правильно говорю, Витёк?