Непредвиденные внезапности, которые случаются у каждого человека в жизни, иногда способны выбить из колеи даже самого стойкого из людской когорты. В течение многовековой истории случай решал в судьбах людей, народов, стран очень многое и порой даже самые застрахованные и подготовленные из них, оказывались вне удел и теряли всё и вся, безжалостно оставляя на плахе времени то, чем когда-то владели. Иные же, наоборот, стремительно взлетали наверх из самых низов или, как ещё говорят, попадали «из грязи в князи». В современном мире всё чаще стали приходить к мнению о том, что случай и есть та божественная закономерность, которая и правит всем во Вселенной, а атеизм в той или иной форме ворвался чуть ли не в каждое бьющееся сердце, принеся с собой Теорию Эволюции Дарвина и строки в стихах Пушкина:
О, сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух,
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай, Бог-изобретатель.
И если в древности почти все внезапности в бытие человеческом переводили на нечто управляющее всем и всюду, то с развитием цивилизаций и технологий в них, наука, казалось бы, крепко подмяла под себя религию, с её верою в сверхъестественное божественное начало и вечной духовной жизнью… Но не тут-то было! Всё также, как и прежде, люди сталкиваясь с большой бедой или горем, искали и находили помощь в общении с Богом, а встречаясь с чем-то необъяснимым, неведанным или просто выходящим за грани научного понимания, уж и подавно предписывали всё это Святому Провидению.
«Случай, условия и сила Святого Духа рождает из ничего миры в бесконечности…» - вспомнил я слова из позавчерашнего монолога Григория-Монстра, который отпечатался в моей памяти так, что мне ничего не стоило пересказать его наизусть.
«Со случаем научный мир уже как-то более-менее разобрался, а вот как быть с условиями? - рассуждал я про себя, переодеваясь в повседневную домашнюю одежду. - Кто-то же создал эти самые условия? Не в них ли вся соль всего божественного? Случай – испытание от Бога или его дар, а условия – правила игры от него?»
- Саныч, - обратился я к «кузнечику», терпеливо наблюдающего с книжной полки моё обыденное перевоплощение, выраженное в переодевании, - скажи мне друг, а Христос на самом деле был Богом?
- Не знаю я этого, Витя, - ответил мне квартирный дух, посвистывающим голосом, - но как мне кажется, Иисус был просто хорошим человеком, который при жизни творил добро праведное в большом количестве и этим самым заслужил среди людей огромный почёт и уважение, а уж затем через них и пришла вера в то, что он Господь.
В возрасте пяти лет меня крестили по инициативе бабушки, но никаких разговоров о вере, душе и Иисусе дома и в семье никто и никогда почти не вёл. Когда же я в детстве расспрашивал о Боге и обо всём том, что с ним было связано, то в результате получал лишь односложные ответы от близких родственников, не дававших мне практически никакого представления о нём. Крашенные яйца и куличи на пасху, я вообще, принимал как за очень хорошую и древнюю национально-русскую традицию и никак не связывал её с религиозным праздником. «Христос воскрес!» - говорила мне на Пасху бабушка, а я ей просто отвечал: «Спасибо!» и с жадностью набрасывался на разноцветные яйца, совершенно не обращая внимание на то, что бабуля меня поправляла: «Не правильно говоришь, внуча. Нужно отвечать: воистину воскрес!» Школа тоже не касалась вопроса религии, а скорее, наоборот, убеждала, меня учащегося, в материализме всего сущего. Однако всё же вступив во взрослую жизнь, мне было тяжело согласиться с тем, что всё то, что меня окружает всего лишь навсего научная закономерность и ничего более этого, поэтому я чётко для себя решил, что всё-таки над нами, людьми, да и вообще над всей Вселенной, стоит какое-то сверхсущество, которое и управляет миром и зовётся Богом.
- То есть ты хочешь сказать, - не отставал я от «бабайки», - что он и не воскресал вовсе, после того, как его на кресте распяли?
- Дорогой, мой человек! Ну откуда же я это могу знать?! Я же тебе говорил, что я несовершенный и оттого и ведать ничего не ведаю…
- Ну ты же не просто так с бухты-барахты заявил мне, что Иисус не был Богом, - решил я всё-таки добиться у своего сверхнеобычного собеседника хоть какого-то обоснования на его предположение о небожественном происхождении Христа.
- Кхе, Витя, а отчего же, он не говорил в своих проповедях о нас духах или вот о Руках Божьих хотя бы? Ведь Бог-то уж должен был поведать людям о таких созданиях! Да и не в аду и не в раю я сейчас нахожусь, а как видишь, шатаюсь у вас по хате, как неприкаянный…
«А оно-то и верно! - мысли в осознании чего-то нестыкующегося с представлениями в христианском мироустройстве и тем, что я реально наблюдал в настоящее время, импульсами пробежали словно ток по моей коже. - Разобраться в этом вопросе не мешало бы мне… Под дьявольскую дудку пляшу видимо! Всё, завтра же иду в церковь к батюшке и исповедуюсь там от грехов подальше!»
- Ладно, Саныч, - смотрел я на него теперь весьма недоверчиво, как на одного из бесенят в свите сатаны. - Мне кушать пора с Михалычем.
- Приятного аппетита тебе, Витя.
«Ой, не искушай меня нечистый своим культурным словом! Мне обязательно крестиком нужно будет обзавестись и святой водой завтра… Вот и дожился я до чёртиков… Н-да…» - просквозило во мне думками, глядя на «серенького», а в ответ же ему сказал:
- Спасибо, - и отправился в ванную мыть руки.
Зеркало над умывальной раковиной показало мне, как я на самом деле выглядел с фингалом, а он уже неплохо вырисовывался своими потемнениями на коже под глазом.
«Красавчик! Шрамы украшают настоящего мужчину…»
Быстренько умывшись и насухо вытершись махровым полотенцем, я начал процедуру грима, аккуратно нанося тональный крем на выделяющееся на моём лице место. Вскоре мне удалось мало-мальски замаскировать свой «бланш», который был бы теперь заметен для окружающих при тщательном и детальном его рассмотрении. Тем не менее я опасался того, что синяк всё же могут обнаружить и дядя Коля, и мама, а уж в последнем случае, крайне для меня нежелательном, придётся придумывать объяснение для самого родного и близкого человека, которого мне и так изрядно пришлось в последнее время побеспокоить.
- Вот спасибо, дядь Коль, - сказал я ему, вошедший на кухню и увидевший, что на столе уже стояла для меня тарелка с морковным супом, а также макароны с сарделькой.
- Пожалуйста, Вить… Смотри, как уплетает, - показал он мне на Баську, который во всю свою мордочку погрузился в миску, стоящую на полу, и часто причмокивал приготовленной для него кашей, да ещё в таком скором темпе, что со стороны могло показаться, будто пёсика не кормили уже несколько дней.
- Прям как поросёнок, только не хрюкающий, - рассмеялся я и сев за стол, взялся за хлеб и ложку и тоже с достаточно неплохим аппетитом принялся черпать суп из тарелки, прислушиваясь к смешно чавкающему за моей спиной Бассу.
- А я сегодня в проектном бюро на собеседовании был, - поделился со мной своей новостью Николай Михайлович, - там вакансия есть на должность главного инженера.
- И как?
- Заинтересовал людей, обещали подумать… А что, опыт у меня большой, да и тем более, проект который они сейчас собираются вести мне знаком не понаслышке… Я в подобном участвовал лет пятнадцать назад и знаю всю его подноготную… Возьмут, скорее всего, замначальника бюро аж рот открывал от моих рассказов моментами… Заинтересовал я их, недаром же час с ними отсидел… Лишь бы из прошедшего чего не выплыло, с моих прошлых мест работы…
- Хорошее дело дядь Коль... Я думаю всё хорошо сложится и вы устроитесь…
С приходом анархичных девяностых годов, многие люди в нашей стране, в особенности интеллигентная их часть, осталась вне удел. Учителя, медики, сотрудники различных НИИ и ВУЗов оказались заложниками той ситуации, в которую вовлекло Россию время перемен. После трёх росчерков пера, в Беловежской Пуще, на Русь-матушку ворвалась бандитская мерзость с полнейшим равнодушием в сердцах и огромной жаждой лёгкой и скорой наживы. В очередном диком дележе крушили всё и вся с потом и кровью когда-то созданном на протяжении долгих лет при строительстве «светлого будущего» под названием коммунизм. Набивая свои бездонные карманы с помощью грабительской «прихватизации» от вдруг ни с того, ни с сего свалившейся на них с неба «демократии» и «свободы», эти «счастливцы» глубоко плевали на то, что Россия, после их нашествия, оказалась совершенно голой и обесчещенной. Задарма разбазаривалось бывшее социалистическое имущество, на металлолом и кирпичи пускались целые заводы и фабрики, в большом количестве закрывались лаборатории и исследовательские институты… А что же люди? Миллионы судеб их под жерновом анархичного беспредела ломалось… Страшно ломалось!
Я никогда не забуду того, когда возвращаясь домой из школы, частенько наблюдал одного старенького профессора, жившего некогда до своей смерти в нашем доме, и собиравшего пустые стеклянные бутылки на улице для своего же существования. Хоть и говорили о нём окружающие, что он головой тронулся, но весь его вид, опрятно одетого интеллигента в очках и с тросточкой в руках, пусть и заглядывающего в мусорные баки, заявлял об обратном: «нет, это не я умом тронулся, это вы люди вокруг меня лишились человеческого рассудка!»
В конструкторском бюро, где работал в ту пору Николай Михайлович, всё пришло в полное запустение и некогда его престижная и хорошо оплачиваемая работа на должности инженера, оказалась вдруг ненужной обществу. Нет, конечно, формально государство было заинтересовано в хороших специалистах и в проектах ими ведущимися, но только лишь на словах и на бумаге… Мизерная денежная оплата труда, да помимо этого, постоянная задержка заработных выплат, вынуждали людей искать выход из сложившейся ситуации. Тогда кое-кто из сослуживцев Николая Михайловича уехал за границу и как хорошие специалисты они там неплохо устраивали свою жизнь с обретением материального достатка. Кто-то ушёл в челноки и занялся собственным бизнесом, располагая для этого сноровкой предпринимателя. Ну, а другие, как дядя Коля, и таких было гораздо больше, надеялись на то, что всё-таки просветление наконец-то наступит и соглашались ждать лучших времён. Ждать лучших времён пришлось достаточно долго. В результате этой выжидательной тактики из-за безденежья и отсутствия видимых перспектив у людей начинали распадаться семьи. Михалыч крепко запив горькую, также расстался со своей женой, с которой прожил до этого пятнадцать лет, но общих детей у них в семье не было, да и не могло быть, по причине его бесплодности. Жизнь дяди Коли с того момента пошла вниз по накатанной. Находя утешение своим бедам в стакане с водкой, он с незначительными перерывами между запоями, довёл себя чуть ли не до состояния хронического алкоголика, видящего «белочку». Уволенный из проектного бюро, Николай Михайлович начал менять свои места работы и деятельности, как перчатки, тем самым скатившись до уровня второразрядного слесаря, с постоянной щетиной на лице и вечными мешками под глазами. Именно таким дядю Колю и обнаружила моя мама и, быть может, спасла его от полной деградации, вцепившись в него, как перетаскивающая зубами своего котёнка кошка. «Вить, - часто она говорила мне о нём, - ведь человек-то он в принципе хороший, нужно только помочь ему выкарабкаться…» И она ему помогала обрести наконец себя и справиться со своей бедой. Ирочка, как часто называл её Николай Михайлович, проделывала это бескорыстно и с большой любовью, на которую может быть способна лишь мать к своему ребёнку. Большое терпение моей мамы и неравнодушие к этому человеку, в конце концов начали приносить плоды в виде самосознания дядей Колей своей неправильной жизненной позиции и неслабым желанием её исправить.
- Да! Я же ещё гантели себе прикупил, Вить! Так что с завтрашнего дня начинаю себя нагружать, а то совсем расслабился и одряхлел, блин, - широко улыбнулся мне Николай Михайлович и лицо его такое же жёлтое, как и морковный суп, который я сейчас с большим аппетитом прихлёбывал, на миг озарилось зелёным цветом.
- Здорово… А я тоже, наверное, спортом каким-нибудь займусь скоро… Пока идут каникулы - время есть, - сообщил я дяде Коле, а в голове тут же проскочило: «Думаю боксом надо будет заняться… С фингалом вроде бы пронесло, не замечает…»
«Бабайка», он же Саныч, а может быть просто дьявольский бесёнок, вдруг неожиданно появившись на кухне, встал рядышком со мной побоку и чуть ли не заглядывая в мою тарелку, произнёс мне своим скрипучим голоском:
- Вить, там твой телефон надрывается…
Быстро вскочив с места я кинулся в свою комнату с пылкой надеждой на то, что звонившим окажется Цыган. Взяв в руки мобильный я, имея частое сердцебиение в груди, тут же всмотрелся в экран.
«Антон! Это всего лишь, Антон!» - с негодованием пронеслось в голове, когда я увидел кому принадлежал вновь отклонённый мной входящий вызов.
6 июля, среда, 21:34
Не сказать, что мне не везло с женским полом. Будучи смазливым и обаятельным парнем девушки почти всегда обращали на меня своё внимание. Только это их внимание безжалостно рассеивалось мной сквозь призму моего оценочного механизма, катализатором которого служил идеальный образ женщины, засевший у меня где-то глубоко в подкорочном подсознании. Лишь после этой оценочной миссии я выносил свой вердикт, касающийся того, подходит мне какая-либо особа или нет. Чтобы хоть как-то соответствовать моему идеалу, девушка не только должна была обладать яркой и броской внешностью, мелодичным голосом, изящными жестами с телодвижениями, но и включать в себя ум, воспитанность, скромность и многие другие качества, которые я признавал ни много ни мало, как за черты родного и очень близкого мне человека.
Мой критический взгляд частенько блуждал по обладательницам юных лиц противоположного пола, в поисках той самой ненаглядной и самой дорогой, которую бы я мог боготворить и возносить до самых заоблачных вершин нашего бренного мира. Но моя планка для разыскиваемой избранницы была настолько высока, что мне до сих пор не удавалось найти ту единственную, в которую можно было бы безоговорочно влюбиться и окунуться с головою в омут страстей и фантастических чувств. В той или иной степени всегда обнаруживались какие-то недостатки, минусы и некоторые отклонения от моего идеального женского образа, что я уже начинал свыкаться с мыслью о том, что таковой и в природе просто не существует, а есть только какая-то очень похожая и близкая на мою девушку-мечту.
В конечном итоге к двадцати одному году у меня не было ни одной любимой девушки, с которой я бы мог проводить всё своё свободное личное время, а были лишь нечастые случайные связи, от коих и питались мои сексуальные навыки.
Вот уже двадцать минут, как я говорил по телефону с моей очаровательной соседкой Ольгой и тем самым выяснял для себя, что скрывается внутри под обворожительным обликом столь привлекавшей меня красотки.
- … Даже и не знаю… Меня это мало, честно говоря, интересует… - отвечала она мне.
- Как же так? Тебя не интересует то, как ты будешь жить, скажем так, лет через пять? – спросил я у девушки с мягким и нежным голоском.
- Вот именно! Я живу сегодняшним днём, а то что будет у меня через пять лет, зависит как раз от настоящего времени…
- Но ведь если совсем не думать о будущем, можно неправильно к нему впоследствии прийти…
- Витя, не помню точно, кто сказал, но звучит это примерно так: «Хочешь насмешить Бога - расскажи ему о своих планах!» Разве ты не согласишься с этим? – звонко рассмеялась в трубке Ольга.
- Оленька, я конечно, согласен с этим отчасти, но… Понимаешь ли, полагаться на счастливый случай – это как раз таки роскошь для Богов, а не для простых смертных. Они, Боги, в связи со своей всемогущностью, могут легко исправить любое возникшее недоразумение, а вот простой человечишка исправит его вряд ли так просто или не исправит его вообще…
- Ой, скучно стало! Расскажи лучше что-нибудь весёленького, Вить, - с флиртом в голосе попросила меня моя очаровательная соседка.
- Анекдот про хомячков и бегемотика не знаешь?
- Не-а.
- Сидят два хомячка на берегу живописной речки, шапочки вяжут. Подходит бегемотик сзади и спрашивает: «Мужики, а что это вы здесь шапочки вяжете?» Хомячок: «А мы здесь, бегемотик, наслаждаемся красотой реки и тем самым получаем вдохновение для своего творчества - шапочки вот вяжем». Бегемотик: «А-а… Ну, понятно! А «западло» вы предусмотрели?» Хомячки, в один голос: «Как это?» Бегемот разбегается, бултых с размаха в воду так, что брызгами накрыло весь берег. Хомячки сидят с ног до головы мокрые и очень злые. Один из них с обидой: «Прощай вдохновение!» Второй, с досадой: «Кто ж знал!» Бегемот из воды, безудержно хохоча: «Мужики, ну не «западло» ли это?»
Из телефонной трубки разнеслось звонким и заливистым девичьим смехом.
«С таким смешком точно не соскучишься! Умеет смеяться, девонька…» - подумал я, расплывшись в отрадной улыбочке и безумно гордый тем, что сумел повеселить вожделённою мной красотку.
- А, знаешь, - продолжил я с бодрой интонацией в голосе, - на выходные можно будет съездить на природу. Шашлычок зажарить. В озере искупаться. Как ты к этому отнесёшься, Оль?
- Мне надо подумать и если дел никаких не будет, то почему бы и нет…
По первым аккордам нашего с ней общения, я уже мог делать вывод о том, что Ольга являлась далеко не посредственной личностью. Интересная и неограниченная во всевозможных темах разговора, она умела сделать беседу очень насыщенной и живой. С чувством юмора у неё тоже было всё в порядке и мне это было очень симпатично. Меня настораживало совсем другое, а именно то, чего я сейчас, никак не мог бы ей дать, по причине своего настоящего положения, - материальных благ. В её словах несколько раз всплывали желания и моменты, касающиеся денег, автомобилей, квартиры и прочих других атрибутов вещественного достатка, которые меня, как студента-очника, да ещё и к тому же, полностью сидящего на шее у своей матушки, только лишь угнетали. Девушка, явно знающая себе реальную цену, хотела бы получить от жизни многое и уж от своего поклонника, как я почувствовал всем своим нутром, будет требовать выложиться на все сто процентов.
«В наш-то меркантильный век, нужен ли ей будет мой романтизм и беззаветные чувства, если я «гол, как сокол»? - прогонял я думками в своей голове, завершив телефонный разговор с Ольгой. - Денежки будут нужны обязательно для развития наших с ней взаимоотношений! А где мне сейчас их накопать? Работать даже если пойду, - не много от этого в кармане прибавится… Ой, тоска! А может как-нибудь обойдётся? Главное в нашем деле быть интересным! Выше нос, злодей! Ведь пока всё идёт у тебя с ней как надо!»
Несмотря на выпитую таблетку, головная боль к закату солнца, не только не унималась, но даже ещё более усилилась. Ноющая и зудящая, импульсами отдающаяся в височных областях, она никак не давала мне покоя. Присев в кресло и обхватив голову руками, которые облокотил на колени, я с утомлённым взором уставился на ковёр, лежащий на полу и принялся внимательно изучать рисунки, изображённые на нём. Замысловатые узоры и причудливые цветы сменяли друг друга в моём неспешно скользящем по напольному покрытию взгляде. Переводя его из стороны в сторону, я находил на отдельных участках ковра, целые области из рисунков которых, играя со своим воображением, складывал и получал различные виды сказочных и диковинных существ, образов птиц и животных, профили человеческих лиц и прочих разных фигур. Увлёкшись трансформированием изображений из одного в другое, я совсем не заметил, как упёрся глазами в серые худые ножки моего домашнего «кузнечика».
- Вить, что-то случилось? – присвистывая, спросило меня существо.
Я медленно поднял голову и окинул взглядом «бабайку», глаза которого находились на одном уровне с моими, чуть слышно промолвил ему:
- Саныч, оставь меня сегодня уже... Не до тебя, Саныч…
- Может чем помочь смогу, Вить?
- Вряд ли, Саныч… Вряд ли…
Тонко очерченные контуры серой фигуры неспешно удалялись от меня, направляясь к окну, под которым уже растянулся лежащий и сладко спящий на коврике Баська. Понурый и отчуждённый дух заглянул в угол, где разместившись на отопительной батарее, устремил свой взор на подоконник, а своей беспалой рукой начал поглаживать себя по непропорционально развитой голове.
- Саныч, завёл бы себе какую-нибудь подружку что ли или просто друга из своего мира на худой конец… А то так одному и впрямь не весело существовать… - произнёс я, разглядев смертельную тоску в «кузнечике».
Только лишь заслышав мои слова, «серенький» встрепенулся и в невероятно прытком прыжке перескочил одним махом на стол, где и разместился, усевшись на корточки.
- Так нельзя нам, домашним духам, рядом вместе быть, Витя, - тотчас почти промяукал мне самый необыкновенный квартирный обитатель, - мы же друг от друга отталкиваемся при сближении, всё что однополярные полюсы у магнитов, в этом-то для нас и есть ещё одно наказание Господне. Поэтому и живём мы в изоляции от себя подобных и ждём не дождёмся с огромной верой и надеждой иного перевоплощения, где и будет нам предоставлена радость общения и бытия, понимаешь?
«Хитро лопочешь, бесёнок. Не знаю верить тебе или нет… Однако, ловко придумываешь!» - всё ещё с немалым недоверием я взирал на «бабайку», но тем не менее складно и понятно рассуждающего.
- Понимаю, Саныч… Понимаю… А скажи мне, пожалуйста, вы духи можете знать о том, что произойдёт завтра, например? В общем будущие события умеете вы предсказывать?
- Кхе… Нет, Витя. Не дано нам этого знать, несовершенным. О будущем печалишься?
- И печалюсь, и выгоду хотел сорвать оттого, что тебя вижу и слышу…
- Какую выгоду?
- Ну, например, сыграл бы в спортивном тотализаторе на ставках…
- Кхе, как это?
Ослабленным от головной боли голосом, долго мне пришлось объяснять домовому о том, что существует такая игра на деньги, выигрывают в которую те из игроков, кто смог с абсолютной точностью предугадать исход того или иного спортивного события и, естественно, сделавший предусмотрительно финансовую ставку на определённый результат.
- Кхе, рад помочь бы, да не умею, - проговорил после моего объяснения «кузнечик», устремив свой взгляд на зарядное устройство для мобильного телефона, находящегося рядом с ним на столе.
В моей голове стрельнуло острой и пронзительной болью в области висков, отчего я судорожно скривившись в лице, дотронулся до них пальцами и осторожными вращательными движениями принялся их массировать. Однако, новый болевой импульс, ещё более резкий и мощный, заставил меня слечь на ковёр и скрутиться там в положение зародыша, находящегося в утробе матери, а из глаз полились обильные и липкие слёзы.
«Господи! Что же это, Господи?! За что?!»
- Вить, что с тобой? А, Вить? – вопрошал стоявший надо мной, будто в тумане от заслезившихся глаз, домашний дух.
Нет, такой головной боли я ещё не знал! Будто взорвавшийся мозг внутри моей черепной коробки, пытался выпрыснуть наружу кровь, находившуюся в нём и, тем самым, расколоть костную ткань черепа на множество мелких осколков. Сильнейшим биением в височной доли, боль отдавалась во всём моём теле конвульсирующим потоком волны, которая затрагивая и внедряясь в каждую клеточку организма, делала её неимоверно нестерпимой. С надрывным стоном я выдавил из себя:
- Боль! Голова болит! Уйди прочь, Саныч! Умоляю тебя!
В полной беспомощности скрутившись на полу и обхватив свою голову руками, я заунывными и протяжными вздохами-выдохами, идущими из гортани, приглушённо постанывал в полную тишину своей комнатушки. Тонюсенькие ножки «бабайки» неторопливо засеменили удаляясь в сторону от моего взора. В обречённом стенании я провожал их взглядом, осознавая своё неприглядное положение. Тем временем, позади меня раздался частый и тихий сап, а чуть позже, я ощутил на коже своего лица влажный и тёплый язык Баськи, бесцеремонного и чрезвычайно энергичного, от чего моя боль как будто бы даже сникла, отвлёкшись на псиную наглость. Вскоре мягкий и шершавый инструмент этой крохотной собачки добрался наконец и до моих губ. С живостью и невероятной активностью он принялся их облизывать и устремляться языком вглубь моей ротовой полости. В брезгливости и, в то же время, никак неожидавший от пса такой прыти и беспардонности, я приподнялся и бережно отстранил его от себя:
- Тьфу, Баська!
Крохотный шалун и проказник только лишь завилял хвостиком и встряхнул головой свои немаленькие уши.
7 июля, четверг, 08:32
Неведение того, чего мы не знаем, часто побуждает людей подбирать ключи для прикрытых от них дверей понимания в совершенно различных, порой даже невиданных формах-толкованиях. Ведь нужно же как-то объяснить то, что выходит за рамки привычных и, вроде бы, давно уже очерченных житейским бытиём явлений, иначе без какого-либо их определения, сложно будет в дальнейшем прийти к чему-то такому, в чём зиждется правда, пусть даже и вымышленная, но всё-таки истинная уже хотя бы в том, что несёт с собой веру и надежду.
Утреннее солнце пробудило меня своим слепящим и ярким светом, идущим из окна. Я медленно повернул в его направлении голову. Одинокий голубь воркуя и передвигаясь по оконному карнизу, играл своим опереньем в лучах светила всеми цветами радуги. Юркие и бегающие глаза его устремлённые в квартиру, наверняка выискивали что-то съестное, а, быть может, всё было намного проще и прозаичнее, - он видел самого себя в отражении стекла и находил в нём любопытный объект, определяемый им, как за прекрасную голубку. Видимо оттого он так и ворковал, соблазнённый прелестью своего обманного воображения…
Ночь пролетела для меня как-то мгновенно. После крепкого, почти мертвецкого сна, я уставший от вчерашних проблем связанных с головной болью, находился сейчас в здравом и бодром расположении духа. Как будто бы и не было вовсе этих злобных и пронизывающих болевых импульсов, грозивших мне вечером лишением моего рассудка.
Отчаянно потянувши руками и ногами своё тело, я затем резким движением отбросил от себя одеяло и вскочил на пол, взглядом разыскивая тапочки. Вскоре они обнаружились мной под столом. Быстренько, не одевая на себя ничего сверху, я в одних трусах выбежал на кухню, чтобы утолить жажду кружкой, другой, упоительной и живительной воды. Налив себе из электрочайника требуемой организму жидкости и потянув стакан с ней ко рту, я услышал позади себя голос Александра Александровича или просто «бабайки»:
- Доброе утро, Витя!
Оглянувшись и не выпуская стакана из-за рта, я кивнул ему в знак приветствия головой, после чего направился к кухонному окошку, разглядеть погоду на улице.
- Вить, ночью, когда спал, светился ты цветами разными… То синим, то красным, то жёлтым вдруг… В общем всякими… Никогда такого не видел и не замечал ранее… Красиво было… - неожиданно выдал мне «кузнечик».
«Каждый день что-то новенькое… Какие ещё сюрпризы меня ждут? Их уже аккурат, как для пациента психбольницы мне предостаточно!» - промелькнуло в моей голове, опять погрузившуюся в озадаченную гонку в поисках вероятной причины моего ночного сияния, согласно словам домового.
- А как долго это по времени со мной происходило? – решил уточнить я у духа.
- Долго! Очень долго! А потом как-то потускнело всё и исчезло само по себе…
«В церковь! Срочно в церковь за святой водой! Причаститься, исповедаться нужно будет также у батюшки…»
Поставив стакан на кухонный стол и включив радиоприёмник, я стремглав кинулся в ванную, принимать душ и ещё раз проанализировать свой «фонарь» под глазом.
Спустя некоторое время, я уже сидел за столом и попивал чай с бутербродами. Рядом же, у стены напротив стола погрузившись в свою миску с кашей и добавленным в неё желеобразным собачьим кормом, быстро и с большим аппетитом причмокивал Баська, совсем недавно проснувшийся. Домовой Сан Саныч чинно восседал на тумбочке и во всю пялился на меня всё это время, пока я принимал пищу. В конце концов, устав от его пристального и назойливого взгляда, мой голос в строгой интонации выдал ему:
- Саныч, не люблю, когда за мной наблюдают, если я в это время кушаю… Я, конечно, понимаю, что тебе скучно, но всё-таки прошу тебя не стоять над моей душой в процессе приёма мною пищи… Неприятно, Саныч… Без обид, только…
Домашний дух, быстро соскочив с тумбочки и не проронив ни одного слова мне в ответ, ушёл сквозь стену в ванную.
«Обиделся, наверное… Но и меня понять можно… А то чувствую себя будто, зверем в клетке зоопарка какого-то, за которым круглые сутки наблюдают посетители!»
Спешно поглотив все сделанные мной бутерброды, я отправился на балкон, где под всюду снующими Руками Бога, в который раз заворожённый этим великолепным зрелищем, выкурил сигарету. С большой надеждой, мысленно, я уже находился в церкви, где под образами святых и Господа, под величественными и расписанными сюжетами из божественного Евангелия сводами, в насыщенной запахом ладана и плавящегося свечного воска атмосфере, как бы со стороны видел себя в кроткой беседе с одухотворённым батюшкой. Его образ я также было уже принялся живописать в своём воображении, однако почти тут же и прекратил это бессмысленное в настоящий момент занятие, так как лица людей в моём нынешнем воззрении имели цветовые, нехарактерные для нормального понимания оттенки, всегда различные и непредсказуемые. Так что с более вероятной определённостью я мог представить себе в священнике только дородную бороду, нагрудный крест и черную ризу.
«А ведь и в самом деле! Какого цвета лица у служителей церковного сана или просто у людей сильно верующих в Бога? Любопытненько! И «кузнечики»? Могут ли они там вообще обитать, в доме Бога?» - размышлял я про себя, разглядывая небесные сферы различных цветов и оттенков.
Совсем скоро, я в очках, белой рубашке, чёрных, начищенных до блеска, туфлях и тёмно-синих джинсах уже находился на улице во дворе у своего дома, откуда степенным шагом направился к автобусной остановке.
Крестовоздвиженская церковь, самая большая и величественная в нашем городе, располагалась в старой его части, недалеко от берега реки, именуемой Солва. В своей жизни я был в ней всего лишь несколько раз и все эти случаи моего пребывания в Храме Господнем сопровождались бабушкой или мамой. Теперь же, в полном одиночестве, мне, почти ничего не знающему из канонов, предстояло погрузиться в мир, доселе избегаемый мною. Было очень волнительно! Как меня примет этот мир? Что я смогу для себя из него вынести? Поможет ли он мне справиться с постигшей меня бедой? Вопросы…Ответов я пока не знал, но всё же включал в них немалую толику надежды. Такой упоительной и освежающей! Мои ноги сами несли меня к ней.
«Бог не оставит меня! Бог поможет!»
Добраться до храма было не так сложно, - от ближайшей к нашему дому остановки в его направлении довольно часто курсировал ряд автобусов и маршрутных такси, в одном из которых я вскоре и оказался. Спустя двадцать пять минут, проезжая по мосту через Солву, сквозь лобовое стекло «Газели» мои глаза разглядели позолоченную маковку изящной церковной колокольни, устремлённой вверх в солнечное и безоблачное небо. Чуть позже, моему взору предстал уже весь церковный комплекс, величавый и необыкновенно красивый, окрашенный фасад которого, будто сливался в тон небосвода светло-голубым цветом. Над входом в церковь в мозаичном исполнении находился венценосный облик Спасителя, направленная наружу ладонь правой руки которого крестила всякого входящего в Храм Божий тремя перстами, левая же рука прижимала к себе книгу святого писания – Библию.
Выпрыгнув из маршрутки в пыльную остановку, находящуюся неподалеку от церкви, я осмотрелся по сторонам, сняв очки с загримированного тональным кремом лица. Небесные сферы, всё в таком же хаотичном порядке, пребывали в немалом изобилии на открытом воздушном пространстве. Шаров, или как говорил ещё Саныч Рук Божьих, было не больше обычного, чем в прошлые разы моих наблюдений за ними. Возле ворот при входе на территорию церкви беззаботно разговаривали друг с другом две бабульки, головы которых были покрыты платочками, а лицо одной из них прямо точь-в-точь совпадало в тон цвета голубых стен храма. Около них, чуть в сторонке, на кирпичном фундаменте ограды сидела зелёнолицая старушка-нищенка, своим подбородком упершаяся на палочку-клюку и одетая во всё серое и безликое. В её ногах размещалась пластиковая баночка для подаяний, в которую я, наклонившись, бросил три монетки по рублю.
- Бог тебе в помощь, сыночек, - часто закрестилась бабушка, - сегодня день Крестителя Господня Святого Иоанна празднуют, ну а вскорости, двенадцатого июля Петров День, солнышко играть утром будет. Если в церкву сейчас зайдёшь, поставь свечечку Крестителю Иоанну, апостолам Петру и Павлу, ну и Спасителя не забудь, родненький… Он за нас всех пострадал на кресте, родименький…
Поблагодарив за сказанное старушку, я двинулся к воротам и уже подходя к ним, приостановившись, взглянул на фасадный облик Христа и три раза на него перекрестился.
«Господи, прости меня грешного!» - проговорил я про себя мысленно и ступил на прилегающую территорию церкви.
7 июля, четверг, 11:53
Церковное убранство, выдержанное в строгом каноническом православном стиле, окружило меня вошедшего своей торжественностью и умиротворённостью. В нерешительности остановившись где-то ближе к середине просторного храмового зала, я принялся взглядом детально изучать устройство Дома Господа и его посетителей-прихожан. Моему взору предстали расписанные библейскими сюжетами и образами Христа и Святых Апостолов стены, а прямо напротив меня находился в великолепии выполненный золоченый иконостас. Перед ним же возлежала целовальная древняя икона с обликами Божьей Матери и Спасителем-младенцем, помещённая в стеклянный саркофаг совместно со множеством дарованных прихожанами золотых украшений. Собрав три пальца правой руки воедино я перекрестился, а затем слегка преклонил голову в направлении чудотворного писания. По периметру стен слева и справа от иконостаса размещались молельные и освещённые свечным пламенем образа святых, великомучеников, апостолов, Богоматери и самого Иисуса Христа.
Кроме меня и если не считать женщину-служительницу подметающую с совком и веником в руках площадку под образом святого Николая Угодника или же Чудотворца, церковных посетителей было всего трое. Один из них – с седеющими тёмными волосами, зелёнолицый мужчина в очках, держал при себе зажженную свечу и сосредоточено всматривался в образ Спасителя, распятого на кресте с терновым венком на голове. У другого образа с изображённым на нём венценосным старцем, имени которого я пока ещё не знал, пребывала молодая невысокая женщина в чёрном платочке и с синим лицом. Её губы шевелились в тихом, еле слышном, шёпоте произносимой молитвы. Чуть склонив голову и сложив свои руки на животе, она со стороны казалась мне неотделимой живой частью церковного убранства, так как внешность молящейся отдавала благочинием и неподдельным чувством веры в Бога. Достаточно продолжительное время я не сводил с неё глаз, а затем увидел, как она закончив с молитвой и взглянув на изображение святого старца, несколько раз перекрестилась. При этом, в тот момент, лицо её озарялось из синего в фиолетовый цвет, с каждым совершённым ею крещением.
Увидев это, моё сердце пришло в волнительный трепет, а в мозгу проскочило: «Фиолетовый! Впервые вижу фиолетовый оттенок на лице у человека! Ни в вере ли в Бога и есть та самая разгадка цыгановских Ворот?»
Я вновь перекрестился.
Третьим человеком была полная и высокая женщина, которая стояла всё это время ко мне спиной. Она имела при себе чёрную сумочку, висящую на её плече и была одета в просторное бело-синее в полосочку платье. Взгляд её, по всей видимости, с большим интересом изучал иконостас, который содержал в себе традиционный набор с иконами: Тайная Вечеря, Евангелисты, Божья Матерь, Спас на Престоле, Архангелы Гавриил и Михаил и ещё две других, лики и изображения которых мне не удалось определить.
Удивительно, но внутри церкви я пока не наблюдал «кузнечиков». «Дом Господа не для них?» - это моё мнение подтверждалось наглядным отсутствием духов. Серых и тощих телёс ещё не было нигде мной замечено.
Сжимая в левой руке несколько свечей, приобретённых мной в расположенной у входа в храм церковной лавке, я направился к самой дальней левой от иконостаса молельной иконе, находящейся неподалеку от алтаря, с образами Богоматери и Спасителя-ребёнка. Перед иконой на стойке-столике, настоящего название которой я не знал, как и многого другого из церковных атрибутов, в специальных гнездышках-подсвечниках уже стояло несколько свечей, часть из которых плавились от горящего на них пламени.
«Зажженная свеча не настоящий ли символ жизни? – размышлял я, поглядывая на истекающие воспламенённые свечи. - Горит, дарит свет в окружение, уменьшается в размере со временем и, наконец, тускнея затем гаснет… А что есть душа свечи? Не есть ли пламя её душа? Оно вселенское, уйдёт из погасшей и поселится вновь в других ей подобных или найдёт себе другое пристанище. В костре ли, в пожарище, во взрыве, в раскалённой лаве извергающегося вулкана, в таком светиле, как Солнце – оно, вечное и всепроникающее, обеспечит вновь новую жизнь в мироздании Бога…»
Дрожащей рукою воспламенив одну из сжимаемых мной свечей огнём от другой, уже горевшей, я после этого поместил её в одно из свободных гнёзд молельного столика, а после взглянул на икону, висевшую за ним. Две пары глаз взирали на меня яснооко и праведно, погружаясь в моё сознание олицетворением святости. Чистые образы ликов Божьей Матери и младенца Иисуса несли в себе огромную положительную энергию покоя и безгреховного целомудрия. От них веяло вечностью, веяло верою, веяло умиротворённостью и любовью…
Перекрестившись на икону, я мысленно обратился к Богу своим словом, так как молитв никаких не знал:
«Господь, всемогущий и милостивый! Прости меня, грешного! Знаю, что жил я без веры в тебя в своём сердце, оттого и столкнулся со страшной бедой. Дьявол вселился теперь в моё тело, Господи! А его прислужни, бесовские отродья, преследуют меня везде и всюду, где бы я ни был… Потому и за помощью к тебе пришёл, Иисуси! Каюсь в том, что творил. В безверии своём я встретил нечистого и с большой надеждой пришёл сюда, в Дом Твой, чтобы просить защиты и помилования… Не гневайся на меня, прошу тебя! Истинной верой и правдой буду служить тебе со дня сегодняшнего, чтить заповеди твои стану и проповедовать всюду добро и любовь на земле… Только не оставляй меня, Господи! Миленький, даруй чудо в моём исцелении… Иначе пропаду я, слышишь? Уж и так голова моя туманная, что боюсь за то, чтобы не впасть в сумасшествие полное… Прости, родненький!»
Слеза накатилась на глаза, а правая рука моя часто крестилась и с каждым её движением в голове моей вновь и вновь проносились слова:
«Верую… Прости… Помоги, мне… Не оставь, Господи… Помилуй… Изгони демона… Боженька, верую… Милостивый, не покинь… Искуплю свою вину…»
Словно находясь в глубокой прострации и в абсолютном трансе, я совершал действия, осеняя себя крестными знамениями. Размышления и думы мои, при этом, уходили в полное раскаяние и стремления найти помощь у Господа. Мне было очень важно получить у него какую-нибудь поддержку, выраженную хотя бы в частичке его внимания, за которую я уцепился бы, как тонущий муравей в хрупкую соломинку. В глазах же моих стелился туман из-за обильной влаги, а ноги мои вдруг, согнувшись, как ватные, в коленях, упёрлись ими же в ковровое покрытие на полу в церкви. Язык пришёл в движение и совместно с воздетыми к своду храма моими руками, вслух изрёк:
- Верую, Господи!
Из глаз потекли слёзы и я опять перекрестился.
- Вот так вера в человеке! Интересный тебе, Макарыч, сегодня случай встретился… А то, что-то и заскучал я совсем в последнее время… Ты смотри, какой молодой, а крестится, как бойко! Нц-нц-нц-нц, совсем тяжело тебе милок? Вон и на коленочки привстал аж от тяжести! Бедняга…
От раздавшегося невесть откуда тихого и скрипучего голоска, я вдруг опешил и, в полном смятении, начал озираться по сторонам. Посетители церкви, вместе с ними и матушка-служительница с веником в руках, в полном молчании и, видимо, с большим интересом смотрели на меня, стоящего на коленях и сжимающего в левой руке целый ворох со свечками. Голос исходил явно не от них. Я поднял свой взгляд к куполу, затем прошёлся взором по иконам, настенным росписям, бра, паникадилам и люстрам, а позади тем временем прозвучало:
- Ишь ты! Благодать Божию поймал, паренёк!
Мгновенно поднявшись с колен на ноги, я в большом волнении обернулся. Увиденное мной существо, было никем иным как обыкновенной «бабайкой», такой же тощей и маленькой, серой и элипсоголовой, беспалой и с плохоразвитым ротовым отверстием, такой же, как и мой домашний Саныч. Дух глядел на меня, стоя на своих худых ножках, чуть покачиваясь из стороны в сторону.
- Ну, что потерялся? Может сказать чего хочешь? Смотри, Макарыч, уставился на меня, будто и впрямь видит! Интересный, человек… - залепетал «кузнечик» присвистывая.
«Ну и ну! Была у меня надежда на Дом Божий, да только и она сгинула. Что же вы и здесь тоже время своё проводите? Не понимаю чего-то… Где правда?» - стоял я в недоумение, удивлённый присутствием духа в церкви.
Быстро соображая, я решил пойти на контакт с серым обитателем Храма Господня и чуть приблизившись к нему, затем, для вида, чтобы не привлекать ещё больше внимания у посетителей, уронил одну из свечей на пол и наклонившись за ней, еле слышно, шёпотом произнёс:
- Я хорошо вижу тебя, Макарыч… Разговор есть…
Видимо дух оказался растерянным не менее моего. Я уже и свечку с пола подобрал, и вернулся на ноги в исходное положение, и успел повернуть в направлении людей голову, которые всё также невозмутимо посматривали за мной, вероятно видя в моём поведении какую-то нестандартность или, быть может, просто странность, а «бабайка» - молчок.
- Слышишь, что говорю, Макарыч? Поговорить нужно, - опять тихим шёпотом произнес я, встав на этот раз спиной к церковным посетителям и лицом к «кузнечику». - Пойдём к какой-нибудь иконочке, мне там удобнее будет с тобой пообщаться…
- Это ты ко мне обращаешься, парень? – наконец выдавил из себя со свистом дух.
- Да, к тебе. Следуй за мной, - сказал я ему и направился к молельному образу с обликом Сергия Радонежского, где моя беседа с церковной «бабайкой» была бы не так заметна для людских глаз, и без того уже, чересчур заинтересованных моим поведением.
Вынув из сжимаемой мной стопки одну из свечей и после подпалив её на конце с выступающей нитью, я затем поставил её на столик и молчаливо взирая на святого, перекрестился. Дух уже был рядом и стоял напротив меня, видимо чрезвычайно удивлённый и явно не ожидавший такого для него поворота событий. Не переводя взгляда с лика Сергия, я сделал вид, что произношу ему молитву, а сам чуть слышно начал выговаривать слова, адресованные серому существу:
- Макарыч, пару дней назад я каким-то образом научился вас, духов, видеть и слышать. Меня это, честно говоря, абсолютно не радует, а только лишь угнетает, понимаешь? Когда я шёл в церковь, просить у Господа нашего Иисуса Христа помощи и поддержки, то почему-то думал, что вас здесь не встречу. Но, однако же, тут обнаружил тебя. Скажи мне, ты давно в этом месте уже обитаешь?
- Вот так дела! Я здесь как шестьдесят лет нахожусь, а о таком чуде даже и думать не мог! О, как бывает!
- Видишь, оказывается, бывает. Почему себя Макарычем зовёшь?
- Это я со скуки так с собой разговариваю… Ну и чудеса!
- А кроме тебя в церкви духи есть ещё?
- Есть, но только не про мою честь… Убегаю я от них, да и они от меня бегают! Законов Божьих не переделаешь, брат.
- А где же они? Почему не вижу?
- А их здесь и не бывает. Один в колокольне сидит, второй в келье у батюшки, третий в лавочке… В общем, я здесь в зале один-одинёшенек!
- И как тебе в церкви, нравиться?
- Я не обычный дух и поставлен на службу сюда неспроста. Я, если хочешь, храню в церкви порядок, оберегаю её от нечестивых пришельцев, которых ты может и видеть не видывал… А их много и все они норовят зарядиться здесь благостью Божьей, чтобы с новою силой вершить свои дела пакостные! Расскажи лучше, что с тобой случилось и по какому горю ты так усердно молишься?
Искоса посмотрев на «необычного» духа, я вкратце, без каких-то утаек, по порядку изложил ему всё то, что со мной произошло.
- Фиолетовые Ворота… Вот что я тебе скажу, парень! Насчёт ворот знать ничего не знаю, а вот по поводу фиолетового много сейчас поведаю. Фиолетовый свет идущий из души – это и есть то божественное, к чему должен каждый из вас людей стремиться в земной жизни. Вот смотрю я на тебя сейчас и понимаю, что тебе «зелёному», ещё ой как много нужно благ сделать, чтобы достигнуть фиолетового к истечению дней твоих бренных. А в чём они заключаются эти блага спросишь? Я же кратко тебе на это отвечу: в неравнодушии твоём мирском и в вере в Бога. Знай, что равнодушие и есть мать всех грехов и каждая заповедь тебе об этом скажет, любая жизнь об том пропоёт. Разве бьющееся сердце в твоей груди можно назвать равнодушным? Или дарующее свет и тепло Солнце тоже равнодушно? Знай, что Бог никогда не создал бы этот мир будучи равнодушным! Так вот, если ты идёшь против Бога в поступках своих и действиях - не быть тебе тогда в его милости. Чем больше ты ему вредностей совершаешь - тем больше от него отдаляешься. Видел «краснолицых»?
Я припомнил одного человека вчера проходящего как-то мимо меня возле моего дома.
- Кажется, видел, - шёпотом выдал я, всё ещё не сводя взор с Сергия Радонежского.
- Так вот, эти «краснолицые» злыдни - самые далёкие от Бога люди. Таким, как они, прямиком заказана дорога в ад по окончании жизни. Ад который даже и представить себе не могут они! Самые страшные телесные страдания, муки и пытки, не идут ни в какое сравнение с тем адом. Адом духовным!
- А исправиться им можно?
- Исправиться «краснолицым»? Нет! Почти невозможно, разве что только приложить огромные усилия и выбраться в «оранжевые». У «оранжевых» свои страдания, но те страдания - мелочь и не чета аду красных.
- А «фиолетовые» в рай попадут что ли?
- Вот именно! Только ты скажи мне, братец, встречал ли ты кого-нибудь из них однажды?
- Думаю, да. Взять хотя бы ту молящуюся женщину, что сейчас в церкви находится. Лицо её, когда она крестилась, блеснуло несколько раз в фиолете. Сам видел…
- Это, ты про Наталью, как я понял. Что ж, она, девушка, во многом праведная и не потому, что здесь нередко бывает. Нет! Эта барышня как раз не содержит в своём сердце огромное равнодушие ни к себе, ни к окружающим, ни к Богу… Однако и она, представь себе, не скоро под фиолетовый свет прибудет…
- Да возможно ли нам людям к нему прийти вообще? Святыми, в абсолютной безгрешности, суждено ли нам плотским оказаться?
- Вот уж потешил ты меня! В полном незнании своём Бога все вы пребываете, оттого и сомнения на этот счёт имеете! Так ли трудно быть неравнодушным человеком? Вовсе нет! Почему-то каждого из вас в детстве приучают ходить по надобности в отхожее место, а не делать это к себе в штаны, и отчего-то забывают научить быть в этом мире неравнодушным…
- Иногда, чтобы выжить одному из нас, требуется пройти по голове другого. Это же жизнь, Макарыч! Ко всем на свете нельзя быть неравнодушным…
- Глупость – это животная! На то вас, Господь, и наделил большим духовным началом, чтобы вы и не ходили по головам себе подобных! Нашёл, что сказать! Не оттого ли идут от вас присказки: «Не украдёшь – не проживёшь!»; или вот ещё: «Не обманешь – век дураком будешь»… Эх, грусть! Верно то, что в жизни может случиться всякое и бывают такие ситуации, которые порой ставят тебе вопросы о личном выживании и тут же просят дать на него ответа: либо я – либо он. Пример – война. Ты и твой враг в одном окопе. У обоих заряженные пистолеты, наставленные друг на друга. Что делать станешь?
- Стрелять в него буду, иначе он меня убьёт.
- Оно и верно! А вот могло ли такое вообще случиться, будь вы оба неравнодушными к Богу, к жизни? Будь общество и страны, состоящие из таких же, как вы людей, неравнодушными к Господу?
- Не знаю…
- Не было бы никаких войн! Говорю тебе я, не было бы!
- Отчего же тогда ведутся религиозные войны?
- Оттого, что почитаете вы больше пророков и плутов мало знающих, а не единого для всех вас Бога.
- Ладно… Я ведь не спорить сюда с тобой пришёл… Лучше дай мне совет, что мне делать?
- Дать совет? То, что с тобой произошло - для меня загадка. Могу только предположить, что тот, кто за этим стоит, весьма и весьма могущественный. Я, честно говоря, и думать о таком случае не мог до сего момента… А то, что он просит тебя отыскать ему некие Фиолетовые Ворота… Под ними понимаю вход для праведника… А до праведника тебе, парень, ох не близко!
- Спасибо, утешил! – угрюмо произнёс я и перекрестился на образ Сергия. - Мне бы ещё с батюшкой пообщаться. Как его найти?
- Исповедаться желаешь?
- И это тоже…
- Ха-ха-ха-ха-ха, - почти запищал в свисте «кузнечик», - это ты нашего батюшку запросто исповедать сможешь, а не он тебя. Намедни он пожертвования на реконструкцию колоколенки к себе увлёк, без стыда и совести. Сходи, сходи… Авось полегчает! Ха-ха-ха-ха-ха…
- Почему я тебе должен верить? – в недоумении посмотрел я на духа.
- Так и не верь! Кто же тебя заставляет?! Не верь и глазам, и ушам своим тоже… Только, вижу я, фиолетовый свет идущий из икон, образов, стен церковных, а вот от батюшкиного лица жёлтым отдаёт! Того-то и гляди в «оранжевые» пребудет…
В полную задумчивость погрузился я. Сплошными несостыковками с моим мировоззрением проносились в голове слова «бабайки». Я совершенно не понимал, как такая книга, как Библия, веками державшая людей в «истинной» трактовке божественного, не могла мне сейчас, находящемуся в злосчастном поиске Фиолетовых Ворот, не то что объяснить малое из того с чем столкнулся, но даже, наоборот, запутывала тот след которого стал держаться. Мог ли меня дурачить здесь, в церкви, в настоящем Доме Бога, этот худосочный «кузнечик» верещащий сейчас о том, кто есть тутошний батюшка. Я не знал кому верить. Я не верил самому себе! Быть может всё мне это только снилось?
«Но отчего же?! Отчего же всё так реально?!!»
За речью духа и погрузившись в свои безмолвные размышления, я совсем не заметил, как рядом оказалась женщина-служительница с голубым лицом и с веником и совком в руках.
- Преподобный святой Сергий Радонежский, сыночек. Помог объединить князей русских вокруг Дмитрия Донского перед битвою Куликовской. Благословил он Дмитрия перед битвой, нарёк ему победу и дал двух иноков Пересвета и Ослябю. С Божьей Верой победа была дарована войску русскому над ордынцами… Святой человек был, сыночек, Сергий… Послан был нам Богом во избавлении ига великого…
Женщина мерно закрестившись на образ преподобного, менялась при этом в цвете лицом с голубого на синий.
- Смотри же, раскрой глаза свои! – верещал «кузнечик». - И этому тоже не веришь?
7 июля, четверг, 15:32
Он ждал меня у подъезда своего дома, чинно прохаживаясь вдоль лавочки в светло-синей рубашке и джинсах, а голубое лицо его ещё издали ярко блестело на солнце, отражая лучи ослепительного света. Неспешно приближаясь к нему уставшей походкой, я держал в руках пакет с пластиковой полуторолитровой бутылкой святой воды, церковным календарём и молитвословом, приобретённых мной в церкви. Во дворе же, около меня идущего, бегали друг за другом дети, парковалась машина, старичок прогуливался с пуделем и какой-то паренёк выбивал от пыли коврик, подвешенный им на перекладину турника. В общем-то обычный городской летний дворик, за исключением последних для меня нововведений – парящих и летающих сфер над ним и цветных лиц людей, на нём пребывающих. Едва завидев моё к нему приближение, он двинулся мне навстречу достаточно скорым шагом.
- Здорово, дружище! – протянул Женька руку, достигнув меня вплотную.
- Здорова! – охотно ответил я ему рукопожатием. - Давай присядем где-нибудь, а то я устал неплохо.
- Конечно, пойдём на лавочку. Пивка не хочешь, Витёк?
Подвергшись вчера болевой атаке на голову, причина которой мною ещё не была выяснена, я решил отказаться от предложенного:
- Спасибо, Женёк, я теперь только святую водичку пью, - показал я ему бутылку вытащенную из пакета и отхлебнул из неё немного тёплой, согревшейся на солнце, жидкости.
- Правда что ли? Ну, а в целом, как самочувствие? – спросил он у меня присаживаясь на скамейку.
- Вчера вечером голова жутко болела, чуть коньки не отбросил… Ну и в целом всё очень скверно и уныло… Я же, Женёк, в церковь сегодня ходил… Вот только-только из неё…
- Ну и как?
- Я уже совсем запутался, Женёк, и если обо всём рассказывать тебе стану – подумаешь с ума сошёл… Настроения совсем нет, извини…
- Ладно, братан, не переживай. Молодец, что пришёл. Вчера имел разговор с родителями, вкратце рассказал им о том, что человеку одному очень плохо сейчас…
- Жень, я же просил, не трепаться! – с укоризной посмотрел я на Бутикова.
- Не-е, подожди! Выслушай, Витёк! Тем более, что ничего они о тебе и о твоём случае от меня и не узнали совершенно. Рассказываю, Витёк, предысторию всего вкратце. Пару лет назад у моего отца заболел очень тяжело раком его брат, мой дядя. Ему была сделана сложнейшая операция по удалению опухоли в Москве, рентгеном облучали, лекарствами пичкали, всякой всячиной химической – и всё без толку! Вскоре все врачи от его лечения и вовсе отказались, сообщив родственникам, в том числе и папе, что жить моему дядьке осталось максимум всего два месяца с таким состоянием и диагнозом. Короче говоря, похоронили совсем, понимаешь. Смирившись с тем, что смерть неминуема, родные уже готовились в ближайшее время к похоронам. И всё бы так и случилось на самом деле, если бы, через пятых-десятых людей, один добрый человек не посоветовал нам обратиться к одной бабушке-целительнице, которая способна была видеть будущее, а также лечила тяжелобольных людей всяческими чародейскими способами… Ну так вот, кто-то из родичей назвал эту затею полным бредом, кто-то сказал, что ничего хорошего из этого «шарлатанства» не выйдет, а только деньги понапрасну потеряем, ну а мой отец и жена дяди решили всё-таки направиться к ней за помощью. Ну, вот, пришли они, значит, к той бабуле, совместно с больным дядькой. Она закрылась с ним в одной из комнат и взаперти колдовала с ним чего-то очень долго. После вышла и сказала отцу, что нужно срочно ехать в московский онкологический центр и найти такого-то профессора, который и сможет помочь. Да, ещё плюс к этому добавила, что дядя мой проживёт до седых волос и даже правнуков своих увидит.
- И что, в самом деле, жив сейчас и здоров твой дядюшка?
- Жив и здоров! После того, как его профессору показали, он пошёл на поправку и без какого-то там особого вмешательства врачей выздоровел. Чудеса, понимаешь? У него сейчас доча растёт, скоро год будет, а назвали её по имени бабушки-ведуньи, Алефтиной.
Огромные волны переживаний нахлынули на меня вдруг, мне почему-то казалось, что именно эта целительница сможет избавить моё существо от того с чем я вынужден был столкнуться или же по крайней мере дать очень дельный совет, который способен будет облегчить сложный путь. Сейчас очень хотелось верить в чудо! Сейчас просто было необходимо верить в чудо! Иного пока и ждать не приходилось за плотной завесой тумана из непонимания и противоречий. Женька! О, этот удивительный человек, Женька! Он как нельзя вовремя подоспел со своим дельным предложением, вселяющим в меня большую и ободряющую надежду. Она, как обжигающая вены кровь, струилась в моём теле и требовала действий. Скорейших действий! Резким порывом я взял за руку Бутикова ниже локтя.
- Жека! Мне срочно нужно к ней попасть, Жека! Отведи меня, пожалуйста, к бабушке… Сейчас же, Жень! – в нетерпении вскочил я с лавочки на ноги.
- Дружище, я ведь с ней ещё не договаривался. Хотел с тобой по этому поводу пока переговорить, посоветоваться и только потом уже договариваться… - в раздумье проговорил Бутиков.
- Женечка, поговори с ней сейчас обо мне. Я тебя умоляю, мне просто жизненно необходимо к той бабушке попасть, именно сегодня!
Через пару минут мы были уже в квартире у Бутикова. С пылом и жаром вскочив в неё, Женька взялся за телефон и набрал номер целительницы. Пока он ждал ответа на свой вызов, я обнаружил в коридоре серенького «кузнечика», но вида, что его заметил ему не подал, - не хотелось терять времени, да и личной энергии на общение с ним.
- Алло, здравствуйте! Алефтина Георгиевна? – громко проговорил в трубку Евгений. - Извините, а Алефтину Георгиевну можно услышать? Это её беспокоят от Михаила Бутикова… Спасибо! Алефтина Георгиевна, здравствуйте! Нет, это не Миша, Алефтина Георгиевна… Это сын его, Евгений… Извините, что отвлекаю, может быть, но очень сильно требуется ваша помощь… Хорошо… Хорошо… Спасибо, вам большое!
Разговор был завершён и в полной задумчивости Женька произнёс мне:
- Витёк, а она тебя и без этого уже ждёт. Приводи, говорит, своего друга ко мне…
Только лишь настенные часы в коридоре издавали тикающие звуки. Погрузившись в безмолвие, мы молча стояли и вслушивались в них. В моей голове тем временем будто молнией вспыхнуло озарение того, что эта бабушка, мне непременно должна помочь. Неимоверная вера в это закипала в крови частыми ударами пульса.
«Чего ждём? Спешить надо!»
- Женёк, побежали скорее!
7 июля, четверг, 17:14
Покрытый шиферной крышей дом из красного кирпича находился в частном секторе по улице Суворова. Огороженный невысоким железным забором, двор его был густо засажен фруктовыми деревьями, среди которых просматривались плодоносящие вишни, яблони и груши-дички, а из тенистой глубины этой живой растительности доносилось важное куриное кудахтанье, придающее этому городскому объекту особенный сельский колорит. От калитки к дому вела дорожка аккуратно выложенная из серой тротуарной плитки, существенно облагораживающая прилегающую территорию своим вполне приличным исполнением. Я, Женька и зеленолицая женщина средних лет, которая открыла нам вход во двор, двигались неспешно по направлению приступок, выполненных в виде крыльца, с искусно отлакированными деревянными перилами. Чуть в стороне от них находилась собачья конура, с флегматично высунувшейся из окошка чёрно-бурой мордой пса, провожающего нас идущих своим безразличным взглядом. Он, достаточно крупный и серьёзный, так и не шелохнулся и не соизволил даже прорычать нам вслед, приученный видимо не реагировать на гостей, сопровождаемых его хозяевами. Зато едва ступив на крыльцо, словно приветствием прозвучал для нас громкое ку-ка-ре-ку петуха, идущее из-за угла дома.
Молча переступив порог входной двери, я оказался в просторных и хорошо освещённых дневным светом, идущим из чуть занавешенных окошек, сенях, где снабдив меня и Бутикова тапочками, женщина пригласила нас войти внутрь. В первой комнате, весьма просторной, в атмосфере которой витал запах ладана и жженых спичек, на деревянном выкрашенном красном полу стоял большой, старинный стол, застелённый белоснежной скатертью. Вокруг него размещались такие же древние массивные резные стулья, вероятно изготовленные на одном и том же мебельном производстве где-то в начале двадцатого века. Я огляделся и в противоположном от себя углу заметил висящую икону со Спасителем, а под ней тускло горела лампадка. Завидев лик Господа, моя рука тут же на него и перекрестилась. Уже после совершенного мной действия моему взору предстал «бабайка», показавшийся в своём любопытстве из-за стены.
«Куда не ступи – везде «кузнечики»! Какие же вы досужие, братцы!» - проговорил я про себя, наблюдая за начавшим щеголять около меня с Женькой духом.
Он мерно пружинисто вышагивая, с явным интересом исследовал нас, тщательно вглядываясь то в лицо Бутикова, то в моё, ничего не подозревая, что и я его также неплохо обозреваю. Несколько раз затем «серенький» прошёлся кругами вокруг нас, ожидающих приглашения от ведуньи, а потом, отчего я не выдержал и широко улыбнулся в пустоту комнаты, попытался даже передразнить Женьку, скрестив так же, как и он, руки у себя на груди и завернув одну ногу за другую.
Вскоре к нам из другой комнаты вышла женщина, впустившая нас до этого в дом, и спросила:
- Ребят, а кому из вас необходимо к Алефтине Георгиевне?
- Вот ему, - кивнул на меня Евгений.
- Алефтина Георгиевна просит его остаться одного в доме, а вас молодой человек, - обратилась к Бутикову зеленолицая, - покинуть дом.
Попрощавшись с Женей и пообещав ему перезвонить сразу после встречи с бабушкой-целительницей, я после этого прошёл вслед за женщиной в комнату, миновав которую мы проследовали в другое, достаточно мрачное, от плотно занавешенных окон, помещение. Комнатная обстановка была скорее больше похожа на университетскую химическую лабораторию, чем на жильё человека. Вдоль стен располагались стеллажи и полки с различными колбочками, мензурками, пузырёчками, пакетиками и коробочками с травами, а на обычной школьной парте находились аптекарские весы, наверняка служащих для точной дозации и соблюдения пропорций, приготовляемых снадобий. У стены, напротив меня вошедшего, мои глаза разглядели достаточно полную женщину, которая восседала на кушетке, скрестив свои руки на животе. Цвет лица её из-за довольно тусклого освещения я определить пока не мог, но с большей вероятностью хотел думать, что он был синим. Её тяжёлое с прихрипыванием дыхание, говорило о том, что она страдает астмой или запущенной формой бронхита. Тем более, что в душной комнате стоял острый запах лекарств, по-видимому принимаемых ею.
- Спасибо, Настенька, – не сказала, а прокашляла Алефтина Георгиевна, а затем со страшной одышкой обратилась ко мне: - Присаживайся, Витя… вон, хоть на стульчик…
Немало удивившись о знании ею моего имени, я оглянулся назад и присел на стул около одного из стеллажей. Настя, так звали женщину, вышла за двери и тем самым оставила меня наедине с целительницей.
- Алефтина Георгиевна, а как вы узнали, что меня Виктором зовут? – спросил я, устроившись на стуле.
Ведунья, отхаркивающе кашлянув, сплюнула слюну в стеклянную баночку, находящуюся рядом с ней.
- Поведал мне об этом тот, от кого дар имею... – кратко, но очень весомо, сообщила мне бабуля и тут же, взяв ручной колокол, отрывисто позвонила в него, потрясая своими полными, студнеподобными местами руки выше локтя.
Спустя несколько секунд дверь открылась и в проёме показалась зеленолицая Анастасия.
- Что случилось, мам? – спросила у Алефтины Георгиевны женщина.
- Сведи-ка ты этого паренька в баню, а то что-то кровь в нём совсем не играет… Да, с паром будь осторожна! Не шибко ему там жару напускай… Ступай Витя за моей невесткой, - обратилась ко мне целительница после того, как дала распоряжение Анастасии, - а затем придёшь и делом займёмся.
Немного изумившись этому желанию ведуньи, я всё-таки беспрекословно поднялся с насиженного места и последовал за её невесткой в баню, в которой не был уже сто лет.
«Бабуля знает, что говорит...» - чувствовал я в ней невероятную силу, способную избавить меня от сводящих с ума переживаний, пришедших ко мне вслед за жёсткой неразберихой вокруг происходящего, и тем самым соглашался исполнять все её требования и желания в моём отношении. Тем более, что особенного выхода из той ситуации, в которой оказался, я не видел.
Баня размещалась во дворе, в отдельном сложенном из сруба строении. Небольшая и весьма неказистая снаружи, внутри она показалась мне достаточно продуманной и уютной. Предбанник включал в себя короткую лавочку, вешалку, полочку с моющими принадлежностями и вениками из различных видов флоры среднерусской полосы, отчего здесь веяло здоровьем и натуральностью природных запахов. Берёзовый, дубовый, крапивный, можжевеловый, липовый, полынный, ольховый и бог знает ещё какие ароматы ударили мне в нос до головокружения возбуждая в мозгу рецепторы обаяния. В ощущении блаженства и неги я, оставленный невесткой ведуньи, начал раздеваться, стараясь как можно аккуратнее разместить свою парадную одежду на вешалке, и вскоре оставшись в одних трусах, выглянул через дверь во двор.
- Анастасия Дмитриевна, я готов, - сообщил я женщине, терпеливо ждавшей меня у яблоньки с мелкими и краснобокими плодами.
Кивнув мне головой, она пошла в мою сторону, а я же, тем временем, ступил во влажную и насыщенную достаточно жарким и живым паром помещение, где разглядев лавку, тут же на ней и устроился присевши. Через минуты две моего ожидания заглянула ко мне Анастасия, с ведром воды и ковшиком.
- А ты чего это в трусах? – последовал от неё тут же вопрос.
- Стесняюсь… - смутившись проговорил я.
- А ну-ка скидывай, я отвернулась… И на лавку ложись…
Проделав с собой то, о чём меня попросили, я совершенно обнажённый прилёг на живот и вытянул руки по швам, а после чего расслышал звук шипящего и истошного превращения выплеснутой воды на раскалённую каменку в пар, - это тётка Анастасия полила на неё из ковшика, насыщая атмосферу влажным жаром. В горячем и душном воздухе липкий и солёный пот выступал большими каплями из моего организма наружу, невероятно увлажняя кожу. Ещё один ковшик прошипел. В насыщенном водным паром банном пространстве сделалось очень душно, отчего становилось трудно дышать. Мокрый веник опустился на меня хлёстким ударом в области лопаток.
- Ничего себе! – вздрогнув от неожиданности прокряхтел я, а кровь мгновенно прильнула к спине.
В терпимой, даже отчасти, приятной боли, соприкасалось моё тело, от ног до шейных позвонков, с листьями растительного происхождения. Благодатная истома разливалась во мне резкими всплесками чувственных волн и забиралась глубоко в сознание, освобождая его от негатива и тревожности. Тётка неплохо жарила меня отстёгивающими ударами веника, довольно продолжительное время, а потом попросила перевернуться на спину, что я и сделал, прикрыв ладонями рук своё срамное место.
Невестка Алефтины Георгиевны уже изрядно взмокла от усердной работы веником, а ещё больше, наверное, от чрезвычайно повышенной влажности и ощутимого жара. Плюс к этому, в отличие от меня, она была одета в белый медицинский халат, переодевшись в него ещё в предбаннике. Периодически, между взмахами веником, женщина подбегала к каменке и выплёскивала на него ковш воды. Горячий пар, словно густой туман, стелился по всей бане, делая едва различимыми для глаз контуры предметов и силуэт Анастасии.
«По-чёрному» что ли собирается меня выпарить? Блин, мне уже и так тяжко как-то… Жарища неимоверная!» - подумал я, получив очередной хлесток по груди то ли берёзовым, то ли дубовым веником.
Бодрость и энтузиазм проснулся во мне через эту многоминутную банную экзекуцию. Кровь так и кипела в теле, будоража всё моё существо на воодушевлённый и деятельный лад. Временами я даже прикрывал свои веки от блаженства, полностью отдаваясь приятным, если не сказать сказочным, ощущениям. Целиком и без остатка отвлечённый ими от забивавших мою голову, ещё некоторое время назад, угнетающих мыслей, мой разум, а может быть и вовсе душа, находились теперь в совершенном умиротворении, которому я преданно вверялся в надежде на благоприятное развитие дальнейших событий.
- Вить, иди теперь в предбанник, там где вешалка весит – дверца, а за ней душевая… Ополоснись там и одевайся, - эти слова Анастасии Дмитриевны словно пробудили меня из летаргического и счастливого сна, возвращая в обыденную среду житейского человеческого пребывания.
Поблагодарив её за великолепно устроенную мне баню я устремился в предбанник, где тут же и напоролся на «кузнечика», который задрав голову кверху, взирал на меня с пола, а потом, отчего я в неожиданности даже вздрогнул, в резком движении удалился сквозь дверь в основное помещение бани.
- Этот больно шустроватый какой-то! - произнёс я еле слышно себе вслух и под весящей на вешалке моей одеждой нащупал ручку дверки в душевую.
7 июля, четверг, 18:17
Наевшись от пуза жареных грибов с отварной картошкой, я смирно сидел за столом, попивая прохладный домашний квас, который отдавал душистой мятой. Анастасия Дмитриевна, женщина хозяйственная и очень заботливая, сидела рядышком и немало рассказывала мне о многом и разном, но в основном касалась тем житейских и насущных. Так я узнал от неё, что картошка в этом году будет плохая из-за частых майских дождей, что её сынка-первенца нужно в этом году в училище пристроить, а второго младшего в другую школу перевести. Очень много говорила она и о своём муже, дальнобойщике, которому весьма немало приходилось в последнее время работать, колеся просторы необъятной нашей родины. Попутно жаловалась на экономическую ситуацию в стране и безумно дорогое жильё, виня во всём Ельцина с Горбачёвым, а заодно раздражённо заметив и о том, что на Украину сейчас стало не просто съездить, так как у неё в Сумской области осталось очень много родных, да и у отца с матерью там в деревне сейчас гостили её сыновья, их внуки…
-… и Алефтина Георгиевна совсем старенькой стала. Болеет сейчас очень тяжело и часто. Сына своего второго она давно уже не видела, оттого и переживает, и беспокоится. Он у неё далеко живёт с семьёй, аж в Красноярском крае, поэтому и приезжает редко… А сама она какой ездок сейчас? Болеет…
- Анастасия Дмитриевна, вкусный у вас квас.
- А это Алефтина Георгиевна сама готовит по-старинному рецепту своему. Сколько раз пробовала, не то всё равно получается у меня…
Любопытный и какой-то чересчур нагловатый здешний «бабайка», за всё время моего приёма пищи постоянно кривлялся в мой адрес, передразнивая меня так, как это только было возможно. Стараясь не замечать его нахальные выходки, я погружал свой взор то на тарелку с едой, то устремлял его на Анастасию Дмитриевну, то просто в потолок и на лампу. Однако, озорник норовил залезть мне чуть ли не в глаза, ища в них видимо своё вдохновение.
«Наверное у «кузнечиков» тоже различные характеры и темпераменты. Этот же точно в прошлой жизни клоуном был!» - подумалось мне о домовом, который пытался меня сейчас спародировать за питьём кваса из кружки.
Впрочем мне было совершенно не до него, так как отчётливо послышался звук звонящего ручного колокола, означающего то, что Алефтина Георгиевна готова меня принять.
- Вить, допивай и пойдём, - сообщила мне невестка ведуньи.
- А я готов Анастасия Дмитриевна, - вскочил я с табуретки в полной решимости.
Пожилая целительница уже ждала меня всё также посиживая у себя в комнате-лаборатории на кушетке.
- Ну вот! Совсем другое дело, - глаза горят, здоровьем пышешь, кровь играет, румяненьким стал! А то пришёл скованный совсем, угрюмый и бледный… - едва завидев меня вошедшего, прохрипела бабушка, справляясь со своей тяжёлой одышкой.
Только сейчас я смог рассмотреть и определить цвет её лица, отчего пришёл в невероятное волнение и трепет. Оно насыщенное лиловым оттенком, отражала мне падающий на него солнечный свет из окна.
«Ба! Так вот она передо мною сидит! Божья угодница!»
Мне сразу вспомнился разговор с церковным «бабайкой» Макарычем, а точнее его живописания по поводу фиолетового цвета на лицах человеческих:
«Фиолетовый свет в ваших душах – это и есть то божественное, к чему должен каждый из вас людей стремиться в земной жизни», - говорил мне он и добавлял о том, что достигнуть его можно лишь в неравнодушии и верой в Бога.
- Сидай на стульчик, внучок, - вновь просипела она мне, пребывающему от изумления в безмолвии.
– Знаю о чём думаешь, знаю зачем и пришёл… Мы ведь с тобой повязанные одной цепью в истории этой. Уж сколько лет я тебя ждала, чтобы исполнить волю Божью. Ещё в детстве… - прервавшись, отхаркивающе кашлянула Алефтина Георгиевна и сплюнула слюну в банку, - ещё в детстве открылся мне дар от Господа: лечить людей, советовать разные правильности им, уметь предвидеть будущее, познавать прошлое и прояснять настоящее. Но чаще других снился мне с тех пор один и тот же сон со словом-наставлением Божьим: «И придёт он в канун Дня Петрова, рубахой светлой, лицо белым мелом, в глазах тоска да сырость, в сердце усталость, на языке ж немилость. Ты его не гони к блуду, прими, накорми, за ним следуй всюду. Истопи баню не жарку, дай чудесну ему заварку, укажи путь исканья, облегчи внучку испытанья. Только вместе вы всё пройдёте, да других за собой позовёте. Так в спасенье трудном, но кротком, люди к царству придут с околотка…» Вот так, внучёк… Всё знаю и всё ведаю!
Я сидел и не жив, и не мёртв, поражённый тем, в какую историю было уготовано мне попасть самой судьбой по воле высшего существа ещё до моего рождения. Моё сознание задавалось вопросом, суть которого заключалось в том, что я не понимал зачем были нужны такие сложности в этом предначертании, когда всевышний мог бы сделать всё гораздо проще с его-то могуществом. Да и зачем столько звеньев в цепи, о ней сказала только что сама бабка Алефтина? Антон – Цыган – Я – Женька – его умирающий в прошлом дядя – Алефтина Георгиевна… кто следующий?
- Я чего-то не понимаю, Алефтина Георгиевна. Зачем игра эта понадобилась-то? – не удержавшись с чувством спросил я у ведуньи.
- Эх, золотко! Не игра это вовсе, а испытание Божье! Всяк из нас на земле живущих имеет свой крест, у кого он больше, а у кого и меньше. Справишься с испытанием – утешишь Бога и попадёшь в верные его слуги, а не справишься – пребудешь в его немилость…
- Да я ведь, бабушка, и испытание толком-то моё понять не могу!
- Это потому, что растолковать тебе его мне сейчас придётся, милок. Нагляделся небось всякого ужо диковинного?
- Точно! Но не это меня пугает, а больше то, что сказано мне Цыганом, если и о нём вы знаете тоже, конечно. Ведь мне поставлен им какой-то срок времени на нахождение Фиолетовых Ворот…
- Знаю… знаю… знаю…
- Кто он этот Цыган, Алефтина Георгиевна?
Бабушка опёршись на кушетку с трудом поднялась с неё и встав на ноги, согнувшись в пояснице направилась к одному из стеллажей. Осторожно и неспешно передвигаясь она наконец достигла его и протянув свою мясистую руку к одному из пузырьков, проговорила страшно задыхаясь:
- Это слуга Божий. Большего пока не сказано. А я вот тебе сейчас дам настоички, чтобы ты немножко угомонился и выслушал меня правильно, что говорить стану.
«Ничего себе слуга с издевательским, даже садистским, уклоном! Демон он тогда, а никакой не слуга Божий!» - от услышанных слов, нахмурил свой лоб я.
Алефтина Георгиевна тем временем капнув пипеткой в стакан с водой несколько капель какой-то бурой жидкости, а затем старательно размешав это чайной ложкой, после поставила на край стола передо мной наполненный стеклянный сосуд и произнесла:
- Пей… Только глотай не сразу, во рту задерживай пополаскавши…
Я тут же исполнил просьбу целительницы, ощутив неприятно запресневелый запах и горький привкус во рту какого-то растительного происхождения, отчего тут же и покривился в гримасе отвращения.
- Ничего, ничего… Зато лучше чувствовать себя будешь, поспокойней…
Испив по указанному Алефтиной Георгиевной методу полный стакан жидкости, я почти сразу же принялся ощущать расслабление моего организма. По всему телу пронеслась блаженная и умиротворённая нега, погружая меня с головой в благодатное и несуетливое спокойствие. Взгляд сделался сосредоточенным и не бегающим, а мысли теперь рассматривали ситуацию случившуюся со мной в совсем ином ракурсе: без волнения, без беспокойства, без трепета, сконцентрировав всю направленность на получение дальнейшей информации от ясновидящей целительницы. При всём том, я будто почувствовал пьянящий дурман, внедривший в меня беззаботность с беспечностью.
- Вижу я тяжёлые дни твои. Дни в поиске трудном тех семерых, кого разглядел и во мне сейчас тоже, - начала говорить мне ведунья, а я между тем заметил, что и слух мой тоже сверхобострился, отчётливо определяя каждый звук в хриплых словах Алефтины Георгиевны. - Только собравши и приведши их всех вместе ко мне, открыть я смогу Фиолетовы Врата и вывести тебя чрез них из погибели. На это срок дан тебе небольшой и болезненный. Испытывать ты будешь кажным вечером муки телесные и чем ближе станет к тебе конец того сроку, тем страшнее и яростнее они проходить для тебя будут. Не вижу исхода истории этой, об этом знать не могу, да и не велено мне говорить…
- Увидел я в вас лицо фиолетовое. Найти ещё мне семерых фиолетовых требуется?
- Верно мысль понял. Но задача нелёгкая и сложная, редких «найдёнышей» ещё и привести ко мне в один день и час надобно, а именно в День Петров иль двенадцатого июлю, да к часам двенадцати пополудни. Уговорами прибегнуть тебе придётся, всякими языковыми премудростями, чтобы было в «найдёнышах» желание иль соблазн сюда последовать. Нелёгкая задача!
Даже сквозь навеянный на меня зельем туман умиротворённости, в душе повеяло холодком.
«Найти семерых фиолетовых? Найти абсолютных праведников в равнодушном мире, да ещё за такой короткий срок? За пять суток! Ух!!! Макарыч в церкви говорил мне о том, что таких почти не бывает… Так и этого ещё мало! Нужно уболтать всех до единого на прибытие к какой-то никому из них незнакомой бабке на открытие ею же каких-то чудаковатых Фиолетовых Ворот! Да меня же за сумасшедшего примут, а то ещё и в тюрьму посадят за домогательства и преследования…»
- Тоскливо как-то мне стало, Алефтина Георгиевна, - проговорил я грустно-обречённо.
- Чего тосковать-то?! Когда уже всё случилось! Карабкаться надо из ямки, потугами да упорностью, пока она до краёв водой не наполнилась. Кашу заварить согласился? Кто тебя держать хотел, наоборот гнали тогда.
- В нашем ли городке найти мне столько праведников Божьих? Может в Москву поехать, Алефтина Георгиевна? Бродить где-нибудь у Кремля или прогуливаться вдоль Арбата, а ещё лучше в метро спуститься, где вообще народу тьма тьмущая?
- Вот что! Город наш хоть и не Москва с её народонаселением, однако вовсе и не такой маленький, поэтому ехать туда тебе не надобно. Во-первых, дорогой время драгоценное потеряешь, которого не так у тебя, внучок, много, а во-вторых, «найдёнышей» оттоль сложней ко мне привезти будет, да и не много их там средь людей друг друга не замечающих…
- Бабушка, а иначе нельзя решить вопрос этот? Разве не можно собрать их в одном месте там, а вы бы потом и приехали ворота открывать… Я бы все издержки ваши оплатил.
- Ой, не мудри! Не мудри, говорю! Поди сюда, - поманила меня к себе, Алефтина Георгиевна.
Я встав со стула, направился к ведунье, а она, тем временем, опёршись на косяк ближайшего к ней стеллажа, медленно начала приседать к полу. Обойдя стол я посмотрел сверху вниз на присевшую Алефтину Георгиевну, которая указав на блестевший медный обруч, произнесла:
- Потяни его на себя… Совсем я старой каргой стала!
Схватившись рукою за обруч, прикреплённый к выкрашенному красной краской деревянному полу, я, приложив усилия, обнаружил, что часть этого пола поддалась на подъём, явившись дверцей в подпольное помещение, которое зияло мраком и неизвестностью.
- Что это? – спросил я у Алефтины Георгиевны.
- Полезай тудысь, узнаешь, - просипела в ответ мне старушка, указав двумя пальцами в темноту.
Пошарив рукой по краю и вглубь открывшегося лаза, я обнаружил деревянный остов лестницы, куда и направил свою ногу и упершись в одну из её ступенек, начал планомерно спускаться вниз. Вскоре я достиг пола, оказавшись в сумрачном помещении и подняв голову к ведунье, расслышал от неё слова:
- Витя, пошукай-ка теперь с правой стороны от лестницы выключатель…
Тумблер для включения электричества действительно находился на уровне моей головы справа от лестницы. Неспешно я перевёл его из нижнего положения в верхнее, отчего в ушах прозвучал щелчок, а глазам пришлось зажмуриться от ярко вспыхнувшего вокруг меня света. Оглянувшись назад я немало удивился, отчего даже приоткрыл рот. Хорошо освещённое помещение несколькими встроенными точечными ламповыми плафонами было отдрапированно с пола до потолка однотонным сиреневым войлоком и потому больше походило на один из отсеков космического корабля из научно-фантастических фильмов. Полностью лишённая обстановки комната, за исключением массивного круглого белого стола в её центре, говорила о том, что она явно имела какое-то особое предназначение выходящее за рамки обыденного. На это указывал и сам одноногий стол – цельный, будто монолитно выдолбленный из огромного куска мрамора, он имел на окружности своей плоскости семь равноотстающих друг от друга овальных отверстий, бог знает для чего предназначенных.
- Что это за стол, Алефтина Георгиевна? – озадаченно спросил я у ясновидящей.
- Сказываю, что стол этот от Бога. Возлежать на нём ты будешь, когда приведёшь сюда семерых Божьих угодников, чтобы мне опосля Врата Фиолетовы открыть возможность была.
- Что на самом деле всё так сложно и серьёзно?