История такая. В 1995 году, в феврале месяце, штурмовой группе моей была поставлена задача по удержанию перекрестка дорог в городе Грозный на стыке Первомайского и Октябрьского районов. Дорога уходила прямо на пятнадцатый микрорайон, площадь «Минутка». Ожидали прорыва боевиков. По нашему направлению должна была прорываться банда незаконных вооруженных формирований.
Я расставил боевые машины веером, на расстоянии двадцати метров друг от друга. Центральная машина (моя) и по бокам еще две машины сектора (места, где должны были прорываться боевики) тоже были обозначены машинам.
70% бойцов оборудовали позиции. Вы представляете, эти ребятки. Я им и сейчас низко-низко кланяюсь, этим своим солдатам, которые не только мне жизнь сохранили. Это буквально их молитвами мы побеждали. На них вся тяжесть войны была, на солдатиках, на их вере. Я поражался их вере. Некоторые, из деревень, не знали кто такой Иисус Христос, а по интуиции крестились. И пули от них отлетали. В крови у них она, вера. Вот чудеса они творили! Они и меня приводили к вере. И вот 70% этих теней с синяками под глазами (они спали по часу и по полчаса в сутки, а я и того меньше, все два с половиной месяца компании, пока штурм Грозного был), ходили, волочили оружие за собой.
95 год - самый страшный год Чеченской компании. Бойцы полтора суток ничего не ели, только пили. Тылы запаздывали. Мы топили снег в котелках, и пили снег этот, весь в копоти. Моя бригада работала в усиленном режиме. Был передых. Я стою в метрах двадцати от центральной машины, 30% бойцов у огня греются. Они оборудовали огневые позиции. Стоя - не лежа, как полагается. Потому что боец, если ложился, - моментально засыпал.
Я стою у и вижу: Вадим Нечаев, мой наводчик, оператор, вылезает из люка, из башни, по пояс и достает пол булки белого черствого хлеба. Как камень. Вадим по броне им еще постучал - гул отдался. И с такой радостью кричит: «Ребят, хавчик!», - на военном жаргоне значит «еда». - «Сейчас растопим в воде, погрызем!». Ребята говорят: «Сейчас попируем!». Представляете, на войне ценности меняются: пол буханки хлеба - уже пир!
И тут подходит мальчик лет двенадцати. Чеченский мальчик. Протягивает руку и показывает жестом, что ему нужен этот хлеб. Вадим смотрит на хлеб, на мальчика и отдает ему хлеб. А в ответ получает гранату Ф-1. Оказалось, что в правой руке мальчик держал гранату. И он кидает её прямехонько в люк.
А в люке - пять выстрелов от РПГ-7В (разрывная противотанковая граната). Взрывная масса одного выстрела три метра. Пять умножьте на три – итого: пятнадцать метров. Выхлоп огромный! Башню отрывает от корпуса, машина - факел.
Бойцы стоят, не понимают что происходит. У меня ком в горле, глаза налились слезами. Девятый мой погибший солдатик. Вадим Нечаев, Царство ему небесное. От него не осталось ничего. Вот, буквально – ничего. Берц и кусок камуфляжа.
Рядом стоял снайпер мой, Саша Баранов. Он словил пацана в прицел. Я ждал выстрела, но его не последовало. Мальчишка в жилой массив спрятался. Я спрашиваю Санька: «Ты чё?». А он: «Командир, у меня остался братик в Калуге его возраста. Мне показалось, что я сейчас в него стреляю. Я не смог, командир.
Самое страшное, родные мои, на войне - это то осмысление, которое приходит после гибели своих подчиненных. Если нет веры горячей в Спасителя, если ты не можешь выплакать, вырыдать всю боль Богу милосердному, то одному оставаться воину простому после войны очень опасно. Он начинает заливать водкой своё горе. Он спивается.
И вот я сидел в ночь после этого случая и рыдал как дитя. Просил: «Господи, за что ты такие испытания мне посылаешь?» Не роптал, а просто - спрашивал. Мне Господь дал видеть то, чем сейчас я с вами делюсь. Один воин, лучший сын нашего Отечества. И другие, такие же, погибшие там, - они новомученники. Они святые. Я в это свято верю. Один отдает последний кусок хлеба своего и умирает, а другой, имея полное право применить свое оружие по врагу, не делает этого. Из-за милосердия, из-за жалости к врагу. Поэтому на войне раскрываются те качества, которые являются настоящим героизмом. Это святые качества: милосердие и любовь даже к врагу
А Вадим за два часа до гибели пел под гитару песню Коли Мельникова «Огонек».
P.S. О поэте Николае Мельникове, авторе поэмы "Русский крест", я расскажу позже (Александр Кожемякин).