МЕДВЕДЬ - ПРОКУРОР
сказка
Призвал как-то Лев из берлоги Медведя, который уже залег на зимнюю спячку, и по привычке засунул себе в рот лохматую лапу, предварительно окунув ее в колоду, полную меда.
– Ты, Медведь, – говорит ему Лев, – рано залег в свою зимнюю спячку, потому что в лесу столько дел несделанных накопилось, что без твоего медвежьего косолапия и умения идти, не разбирая дороги, этих дел никак не решить.
– Да ведь я того, – отвечает ему Медведь, – уже в спячку залег, и меда столетнего из колоды дубовой успел отведать. Я теперь как бы сонный и немного под мухой, мне теперь большие дела вершить не с руки. То есть, прошу прощения, не с лапы медвежьей.
– С руки, с руки! – зарычал на него Лев. – Еще как с руки! То есть, в свою очередь прошу прощения, с медвежьей твоей лапы. Ибо нет в лесу строгости, и назначаю я тебя, косолапый, самым главным в лесу прокурором. Иди, и наводи там свой медвежий порядок, а я, в свою очередь, даю тебе на это свои львиные полномочия.
Ничего не осталось Медведю, как послушаться приказания Льва, и, хоть и сонным и под хмельком, отправиться в лес прокурорствовать. Идет себе напролом, деревья по дороге сшибает, а сам про себя думает: “Чего бы такое в лесу совершить, и какой такой подвиг в нем учинить?” Видит, сидит синица на ветке, свои синичьи песни поет, и на него, на прокурора, никакого внимания не обращает. То есть, попросту говоря, не проявляет почтения к его прокурорским погонам. А надо сказать, что после того, как вышел Медведь из царских (то есть, разумеется, львиных) покоев, он сшил себе быстренько генеральскую форму, на которой очень недурно сияли золотом прокурорские звезды.
Видно было их практически отовсюду, и неуважение к блеску золота какой-то тщедушной и практически невесомой синицы, вызвало в Медведе сильнейшее негодование. “Пальцем тебя, пигалица, можно перешибить, – подумал он про себя, – и супротив моего медвежьего веса ты вообще ничто, и как бы не существуешь! А раз так, то и песни петь тебе в лесу незачем!” Подумал так, и перешиб синицу медвежьим пальцем, который, между прочим, оказался раз в десять толще лесной певуньи, и оканчивался большим изогнутым когтем. Перешиб, и дальше себе пошел, как ни в чем не бывало.
Идет, и думает: “Какой бы еще подвиг мне совершить, и кого бы еще пальцем в землю вогнать?” Видит, перед ним Лань лесная стоит, уши от страха к голове прижала, и дрожит вся, бедная, не в силах перенести блеск прокурорских звезд. “Эге, – тут же смекает Медведь, – не зря ты, видно, дрожишь от страха! Водятся за тобой, видно, грехи, о которых еще никому в лесу неизвестно!” Подумал так, да как шарахнет своей страшной медвежьей лапой Лане по голове, как раз в том месте, где прижимала она от страха свои островерхие и чуткие уши. Шарахнул, и тут же на месте убил, да так ловко, что только кожа и несколько шерстинок от Лани остались, а всего остального будто и не было никогда. Шарахнул, и дальше пошел, кося медвежьим глазом по сторонам, выискивая в лесу крамолу и ненадлежащее исполнение львиных указов.
Тут же весь лес наполнился разными страхами и пересудами. Злодейское убийство беззащитной Синицы и не менее беззащитной Лани встревожило всех сверх всякой меры. Всем стало ясно, что с этим Медведем шутки плохи, и что выполняет он, по всей видимости, указания Льва, о прошлом которого было известно, что оно темно и кроваво, и не похоже на пиршества местных вегетарианцев, вроде Зайцев, Кроликов и Оленей. Лев вышел из дальнего конца леса, оттуда, где обитали все кровожадные хищники, где раздавались рев и рычание, где с врагами не церемонились и лишали их жизни по первому подозрению в неблагонадежности. “Хороший враг – это мертвый враг!” – гласило правило той части леса. И звери затаились, быстро смекнув, что все нынешние злодейства Медведя всего лишь цветочки, и что в своем рвении навести в лесу надлежащий порядок он будет подражать нравам, царящим в дальнем конце леса. “Каков хозяин, таков и слуга! – говорили между собой звери. – И нечего винить тугодума Медведя, не обвинив предварительно батюшку-Льва!” Впрочем, говорившие так сразу же в испуге закрывали себе лапами морду, и боязливо оглядывались по сторонам, не подслушал ли их кто-нибудь, и не донес ли куда следует по начальству?
Задрожал весь лес от страха, затаился по оврагам и буеракам, и глядит из чащобы, как Медведь в нем прокурорствует, и то тут, то там не шишки с деревьев сшибает, а вековые дубы с корнем рвет, и головы невинные под суд отдает. То Зайца под суд отдаст за то, что слишком шибко по лесу бегает, то Бобра за лишнюю прыть по возведению плотин на ручьях в острог упечет, то Лису за излишнюю хитрость, которая для прокурорского ума всегда подозрительна, каяться публично заставит. Взялся даже за могучего Лося, посадив его безо всякого обвинения в глубокую яму, и ославив на весь лес безо всякого на то основания. Бесшабашные Кукушки, служившие в лесу журналистами, тут же растрезвонили по разным углам, что сидит в яме Лось совершенно безвинно. Однако служба прокурорского оповещения, состоящая из пузатых Соек, облаченных в мундиры с погонами, тут же отреагировала, заявив, что вина есть на всех, и Медведю вовсе не нужно чьей-либо вины. “Был бы зверь, а яма для него с острыми кольями найдется всегда!” – передавали по всему лесу изречение прокурора. Передавали также еще и другие перлы: “Был бы зверь, а дробина для него уже заготовлена!”, “Закон – тайга, прокурор – медведь!”, “Не там правда, где правда, а там, где сила!”, “Если враг не сдается, его уничтожают!”, “Кто прокурор, тот и прав!”, и прочее, в том же роде.
Короче, напрокурорствовал Медведь в лесу от души, наломал много дров, много деревьев с корнем повырывал, много невинных душ погубил, на многие годы заставил забыть о торжестве лесного закона, и уже ожидал близкого повышения. Надеялся, что сделают его заместителем, или хотя бы советником Льва. Лев, надо сказать, и сам об этом подумывал, но, уловив своей чуткой ноздрей хищника всеобщее недовольство и возможный мятеж, вылез, потягиваясь, из своего львиного логова, и вот что сказал:
– Невозможно, братцы, ни на минутку уснуть, в надежде наблюдать сладкие сны, чтобы не случилось у вас в лесу какого-нибудь происшествия! Докладывают нам о бесчинствах некоего прокурора, в недавнем прошлом Медведя, а ныне мерзавца и негодяя, многих перешибивших ногтем, или даже засадившего без суда в глубокую яму. Этого мы, други-звери, позволить не можем, ибо лесной закон превыше всего, и его верховенство есть наша первейшая обязанность и забота. А потому повелеваю прокурора сместить, и вместо Медведя назначить на эту должность клыкастого Кабана!
Медведя тут же сместили, содрав с него золотые погоны, а вскоре вообще, по всеобщей озлобленности, содрав также и шкуру, сделав из нее огромное чучело, которым пугали непослушных детей. Для Кабана же, наоборот, сшили новый прокурорский мундир, повесив на него погоны еще больших размеров. Многие, правда, были не очень довольны таким назначением, говоря, что хрен редьки не слаще, и что зубы Медведя не очень-то отличаются от клыков Кабана, но здесь начиналась уже совсем другая история.