В горе и в радости

 
 В каждом дому – по кому. И каждый считает свое горе самым большим. Пока не столкнется однажды с еще большим. Вот тут как раз начинают срабатывать иные материи.
 Зависть радостно потирает руки от того, что у ненавистной соседки наконец-то все наперекосяк. А она сама, идя с опущенной головой, неожиданно встречает в переходе девушку. Вернее половину девушки, сидящую неизвестно на чем. Рассматривать то, на чем она сидит страшно, взгляд старается проскользнуть мимо, опасаясь, как бы случайно не запомнить этот ужас. Но она, эта половина вытягивает шею, смотрит в просвет хаоса ног прохожих на свою собеседницу у прилавка с книгами, и смеется! Увиденное - прибивает к стене. Женщина? Мужчина? Какая разница? Человек поднимает голову, стыдясь своего мелкого горя. Стоя у стены, делает вид, что разглядывает что-то в витрине. На сам деле, смотрит на Ту, чье горе несоизмеримо больше. На Ту, что умеет смеяться.

 Всегда в жизни найдется Тот, кому хуже, чем тебе. Тот, кто умудряется жить, радоваться той жизни, которая ему досталась. Потому, что потом не будет вообще никакой, только эта, доставшаяся. Не на берегу океана, и не в поле желтых одуванчиков, а, глядя на облупленную плитку перехода, осознаешь впервые, что нужно учиться жить так же, и так же радоваться жизни. Приходит и другая мысль – о помощи тем, кому хуже, чем тебе. Много разных мыслей приходят. Какие-то остаются навсегда, прочие улетают в пространство, смешиваясь с чужими мимолетными мыслями. Вот так моя Галочка впервые задумалась об истинной глубине своей беды.

 Как правильно сказать о Гале? Красивая... Красивых – много. Бегут себе, не замечая, казалось бы, произведенного эффекта. На самом деле – все-то они замечают краем глаза, удивление, восхищение, похоть, и полученной энергией еще сильней заряжают пространство. Редкий художник так тщательно выписывает детали, как женщина, делающая макияж. Ежедневный шедевр, беспощадно смываемый вечером.

 Вернемся все же к Гале. Она была до того хороша, что даже женщинам хотелось дотронуться до нее. Чтобы убедиться, что все это натуральное, земное - кожа цвета персика, шоколадные глаза, крупная родинка чуть выше уголка рта, - все настоящее, теплое, мягкое, самое что ни на есть женское и принадлежит человеку. Есть такие женщины, на которых все время хочется смотреть, что бы они не делали.

 Галя считала себя счастливой. Она привыкла жить в атмосфере заботы и внимания, сначала у родителей, потом с мужем. Муж был старше ее на пятнадцать лет. Как-то так получилось, что до самого своего замужества Галя ни разу не влюбилась ни в одного их парней, ухаживавших за ней. Любви в ее жизни было предостаточно, но все это были чувства, обращенные к ней. Как спящая красавица, она не подозревала, что есть другая жизнь. Кто может осудить спящую красавицу? Спала себе спокойно, видела прекрасные сны. Потом прискакал, ну, допустим, Принц. А не прискакал, так и спала бы. Все – дело случая. Так и Галя вышла себе очень спокойно замуж, чистосердечно считала, что любит мужа, никогда ему не изменяла. Супруг работал в одном из министерств на довольно ответственной должности, но все свои проблемы и раздражение старался оставлять на службе и никогда не приносил в дом. Он любил свою Галю спокойной, крепкой любовью, не требовал больше того, что получал от жены, потому, что сама она уже была его счастьем. Жизнь протекала по идеально написанной программе, практически автономной от внешнего мира. За все время супружества у них и ссор серьезных не было. Да и странно было бы ссориться с женой, которую обожаешь. Другой жизни Галя не знала, и не задумывалась о ней. Все было тихо, мирно, спокойно. Расписание прерывалось только болезнями детей и командировками мужа.

 Муж умер совершенно неожиданно. Скорее всего, он догадывался о том, что с сердцем непорядок, но к врачам не обращался, любимую жену тревожить не хотел. Однажды, вернувшись из командировки, он прилег отдохнуть, и больше не проснулся.
 
На этом закончилась спокойная жизнь. Галя терпеливо ждала, когда, наконец, время вылечит рану. Она так и не научилась без слез входить в пустую спальню, не могла разобрать вещи мужа, потому, что каждая напоминала ей прошлую жизнь, к которой не было возврата. Даже дети не могли вывести ее из оцепенения. Вскоре выяснилось, что ее заработка не хватает, пригодился аттестат медсестры, и Галя стала работать уже по полной программе.

 Она попала в больницу через год после смерти мужа, так не успев понять, как же ей все-таки жить дальше. Болезнь накрыла ее совершенно неожиданно. Словно случайный сквозняк из открытой форточки, губящий полотно художника.

 Время, как известно, то летит, то тянется бесконечной лентой. Все рано или поздно заканчивается. Вот уже и кудряшки сантиметрового размера прорезались на голове, и самое страшное осталось на дне красных бутылочек с особым запахом. Галя даже посматривала на себя в зеркало без прежнего ужаса и поправляла голубой шарф, повязанный в виде чалмы. Она похудела, от прежней пышности осталась только грудь, часть которой была отсечена хирургом. Но, странное дело, с возвратом сил возвращалась и ее привлекательность, став более проникновенной.

 В отделении ее называли Галочкой, и очень любили за абсолютно неконфликтный характер и умение незаметно помочь тем, кому хуже. Таких всегда было предостаточно, заведующий специально клал к ней в палату «тяжелую» соседку, зная ее способность выводить людей из депрессии.

 -Вам бы психотерапевтом работать, Галочка, - говорил он за чашкой кофе, любуясь ее родинкой, улыбавшейся вместе с ней.

 Любоваться Галочкой было так же нормально, как пить кофе.

 Только старенький профессор позволял себе погладить ее щеку, удивляясь необыкновенному ощущению, передававшемуся от руки.

 Странное дело: именно здесь, в обители обреченных, Галя впервые почувствовала себя нужной другим людям. Она была одним из энергетических центров отделения, куда стекались невидимым потоком желания посоветоваться, поплакать и получить утешение, или просто вспомнить ту, прежнюю, казавшуюся тяжелой, но такую приятную жизнь. Галя не задумывалась, почему так получалось, что находились слова, нужные именно в эту минуту, она умела просто прижать к груди голову подруги и покачать ее со словами: «Все пройдет. Нужно только потерпеть. Нужно потерпеть, милая.»

 Жизнь в отделении текла так же однообразно, как и в любой больнице. Вялые разговоры, просмотр сериалов, вязание шапочек на лысые головы. Галочка предпочитала мужское общество и частенько стояла в курилке, хотя сама не курила и даже дыма прежде не выносила. Но там разговоры были более увлекательными и веселыми.

 За год, который она провела в этих стенах, она узнала столько интересных и хороших людей, сколько не встречала во всей своей прежней жизни. Здесь царила атмосфера всеобщей поддержки и, в то же время, невмешательства в личную жизнь без надобности.
 
 Лечение подходило к концу, она стала принадлежать к элите, которой позволялось на выходные уезжать домой. Возвращаясь туда, в своем стареньком автомобиле, Галочка удивлялась различию этих двух миров и в глубине души чувствовала, что ей, как это ни странно, лучше там, в онкологии, среди «своих», чем дома. Так она и жила на грани между домом и больницей, по пятницам с нетерпением мчалась домой к детям, а в воскресенье поскорей старалась вернуться обратно.

 Сергей Иванович проходил обычное обследование на предмет язвы желудка. В молодости он занимался водным поло, уйдя из спорта, ежедневно минут десять уделял гимнастике, чем приводил в ярость свою довольно бесформенную половину. Так, что ему к своим сорока пяти годам удалось сохранить спортивную фигуру. Он был предметом внимания своих студенток и аспиранток, надеявшихся через постель добиться успеха. Сергей Иванович не был Дон Жуаном, но иногда не мог устоять перед очаровательным созданием, хотя, в стенах Академии, где преподавал, романов не заводил. Это правило, установленное им самим для себя, неукоснительно соблюдалось.

 Он тоже быстро перестал тяготиться своим пребыванием в больнице по причине постоянных семейных ссор, недовольства жены и полного безразличия со стороны дочери. Жена была недовольна еще с первых лет их совместной жизни. Она умела делать деньги из всего, в ее голове рождались самые причудливые планы их получения, но, поразительнее всего было их чудесное воплощение в жизнь. Книг она не читала, ничем, кроме своих денежных схем не интересовалась и презирала супруга за бесцельное проведение времени на кафедре Академии и неумение вытягивать деньги из студентов и аспирантов. Доктор наук все ночи проводил над переводами, чтобы хоть как-то «соответствовать». Это привело к постоянному недосыпу, болям в животе и еще большему отдалению от жены. В конце концов, он устал от бесконечной гонки, мешавшей его работе, и стал жить обособленно, стараясь избегать скандалов. Главной головной болью была дочь, которой с детства внушалась неполноценность отца. Она твердо усвоила науку матери и обращалась к нему только за деньгами.

 Втайне от него супруга уже занималась вопросом отселения «идиота» к родственникам в глубинку. Подруги восхищались ее неутомимостью и умением жить, среди окружения Ирины Вячеславовны началась цепная реакция разводов. В больнице жена Сергея Ивановича появлялась редко, но с большими кульками, чтобы надолго хватило. Она называла это своим «крестом», хотя нести его долго не планировала.

 Ничего не подозревавший о грядущих переменах, Сергей Иванович, находясь в отделении, с удовольствием продолжал работу над статьями, которых уже давно ждали, копошился в Интернете, набирая новый материал для работы. Даже желудок почти перестал его беспокоить.

 Сергей Иванович тоже частенько наведывался в курилку, в одноместной палате было скучновато. А главное - в курилке можно было увидеть Галочку. Невидимые биополя притягивали его к ней настолько сильно, что на небольшом пятачке он находил самое ближайшее к ней место и, при возможности, старался встать еще ближе. Вскоре он по дороге стал стучать к ней и звать «на перекур». Тихий смех Галочки смущал все мужское население отделения, но, заметив, что между парой завязываются «отношения», соперники отступили.
 
 Галя еще и сама не могла объяснить толком, что происходит. Больничный роман, да еще после перенесенной операции, она не принимала и считала, что ее личной жизни наступил конец. Ни один нормальный мужчина не согласится на жизнь с женщиной, пребывающей между двумя измерениями и живущей в постоянном страхе возврата болезни. Тем не менее, отказаться от удовольствия общения с Сергеем, она уже не могла. Стоя рядом у стены, они чувствовали друг друга каждой клеткой, нечаянное прикосновение вызывало в мозгу сноп искр, от которого сердце совершало скачок, и теплый импульс уходил дальше, в нижний этаж организма.

 Спускаясь как-то вечером по лестнице, Галя буквально налетела в темноте на поджидавшего ее там Сергея. Он и сам толком не знал, зачем поджидал ее. Вернее, знал, но занимался самообманом, куря и глядя в окно на двигающуюся, стрелу крана на стройке, он давал своему взбунтовавшемуся мозгу указание только объясниться с ней. Мозг делал вид, что подчиняется до той минуты, как послышались Галины шаги. Все приготовленные слова улетучились, когда она оказалась настолько близко, что невозможно было рукам не делать того, о чем они мечтали уже давно. Он целовал еще не пришедшую в себя Галочку в шею, лоб, щеки, всюду, куда попадали его губы. Ее руки, сначала упершиеся в мягкий свитер, постепенно переместились на спину Сергея, гладя и прижимая его к себе. Прикосновение губ не было мимолетным, каким бывает первый поцелуй. Галя задохнулась от волны, идущей по всему телу, от ощущения мягких, но властных губ, не отпускавших ее от себя. Она провела по ним кончиком я зыка и продолжила начатый Сергеем ритуал поцелуя, доселе неведомый ей. Удивляясь силе и остроте ощущений, она отрывалась от его губ, тут же начинавших шептать в ухо, волосы, внутрь ее: «Галочка… Ты, любимая… Галочка, Галочка…» Галя поворачивала его лицо к себе и снова приникала к губам, чтобы вернуться в хаос наслаждения, ее руки уже проникли под свитер, и ощущение тела сплело их еще ближе.

 Здесь… может пройти кто-нибудь,- шептала она, а руки уже обнимали его под свитером и, прижимаясь, она чувствовала напряжение его плоти, отчего загоралась еще больше, не в силах остановить ни себя, ни его.

 Двое, давно забывшие, что такое наслаждение от любимого тела, остались одни на острове любви, не имея ни сил, ни желания прекратить все новые, более откровенные ласки и удовольствие от них. Халат давно уже был распахнут, и грудь неповторимым изгибом белела в темноте в те мгновения, когда Сергей отрывался от нее, чтобы вновь захватить губами. Она старалась вернуть его назад, чтобы губы не казались безобразного шрама. Хотя грудь уже налилась с такой силой, что невозможно было оставить этот прилив без новых ласк. Легкий запах ее тела стал более призывным, Сергей приподнял ее и посадил на подоконник.

 Стук хлопнувшей на верхнем этаже двери заставил их разлететься в разные стороны на небольшой лестничной площадке. Галочка быстро запахнула халат и убежала в коридор отделения. В палате она впервые обрадовалась, что уже три дня вторая койка пустовала. Взглянув в зеркало, она увидела не себя, а совсем новую женщину, с темным пушком на голове, горящими глазами и алыми от поцелуев губами.
«С ума сойти», - пронеслось в ее голове. Галя умылась холодной водой, чтобы остудить жар, потом достала из холодильника бутылку холодной минералки и стала жадно пить.
«Придет, придет обязательно. Никак нельзя. Почему? Почему нельзя?»- думала она, глядя на замок в двери - Пусть все будет, как должно быть. Я думала, что для меня все кончено… Нет, это уже не остановишь, зачем останавливать? Хочу, чтоб он меня целовал, я хочу этого больше всего. Столько времени жила тихо, мирно, спокойно, вдруг этот ураган в сером свитере…»

 Галя разделась и легла в постель, так и не закрыв дверь.

 Сергей курил на лестничной площадке и ждал, когда сердце вернется к обычному ритму. Мимо него прошел дежурный врач и сделал дежурный выговор за курение.

 Обычный ритм возвращаться не хотел, а Сергей все стоял у окна и думал, что он не может не пойти к ней. Мысли о жене и случайных связях вылетели в форточку вместе с дымом от сигареты. Швырнув следом за ними и саму сигарету, Сергей стал подниматься по лестнице в отделение.

 «Загляну, если не одна, сразу уйду. Как я не заметил, одна она сегодня или нет? Пусть все идет под откос, лишь бы она была одна».

Приоткрыв дверь в палату Галочки, он заглянул в темноту. Вторая койка была пуста. Сергей сделал еще шаг и так и остался стоять в освещенном проеме двери. Галя сама поднялась к нему навстречу, не стыдясь ни своего обнаженного тела, ни шрама, успев только сказать:
-Закрой дверь.

 Все закрутилось и понеслось с новой силой. Сергей легко поднял ее руку и стал целовать подмышки, вдыхая их запах. В ответ раздался глубокий полувздох-полустон Галочки, заполнивший те кусочки мозга, которыми он еще управлял. Он старался продлить наслаждение от ее тела, уже ставшего частью его тела, двигавшегося вместе с ним, боявшегося неизвестности и стремившегося к ней. «Что это?» – успел он подумать, когда Галя неожиданно рванулась к нему навстречу. И – рухнул в пропасть, уже забыв, что за тонкой больничной стеной соседи, что могут услышать в коридоре…
 
Потом были только руки, продолжавшие по инерции бродить по разгоряченным телам, гладя и успокаивая их. Голова Сергея уткнулась в ее плечо и он стал бормотать:
-И чьи теперь глаза твои раскосые? И плечи твои белые, роскошные…

-Что ты? - тихо смеялась Галочка счастливым смехом женщины, только что познавшей любовь, - Почему «раскосые»?

-Я не знаю, - выдохнул Сергей, это стихи. Это он про тебя написал.

-Он написал про свою женщину.

-Нет. Он написал про мою женщину. Кстати, - Сергей приподнялся на локте – я раньше стихов не читал!

-А я думала, - шептала Галочка, прикасаясь губами к его руке,- что мужчины стихов женщинам не читают…
 
-А кто же их женщинам читает, - в тон ей переспросил Сергей, - Народные артисты?

-И народные артистки… Что-то я сегодня…, -Галя замолчала.

-Что ты сегодня? Скажи. Нет, сначала я скажу, что очень люблю тебя, Галочка, и это серьезно. Завтра я еще много других слов скажу тебе, а сейчас мы полежим еще вместе. Тебе не больно так лежать?

Галя молчала. Она думала о том, что не решилась пока сказать вслух, она боялась, что утро может все изменить, и промолчала о том, что сегодня она очень счастлива.


Счастье селится в самых необычных местах, не делая различий между особняком и больничной палатой. Глядя на ночные окна, трудно угадать, живет ли оно там, или давно уже улетело прочь.

 Галочка и Сергей уснули в тесной койке, прижавшись друг к другу. Когда она поворачивалась, Сергей, вырываясь из сна, обнимал ее еще крепче. Потом во сне, руки его слегка слабели, но возвращались назад по изгибу ее тела.

Их разбудил один из обычных шумов больницы.

-Сережа! Скоро градусники принесут! - Галя трясла Сергея, уже сидевшего в постели и мотавшего головой.

-Пусть несут! – он сделал вид, что возвращается под одеяло.

-Ты с ума сошел, нас вышибут обоих, - сонно улыбалась Галочка.

 -Если будешь так улыбаться, - сказал Сергей, надевая свитер, - То я точно останусь, и нас вышибут. За аморалку, - прошептал он уже в дверях.

Боги милостивы к безумным, пьяным и влюбленным. Сергею удалось незаметно проскочить в свою палату. Не раздеваясь, он лег на заправленную койку и уснул.

Галочка тоже спала. Она почти не слышала, как вошла сестра, и в полусне машинально протянула руку за градусником. Потом снова заснула, держа градусник в вытянутой руке.

За завтраком Сергей сел с ней рядом и поинтересовался:
-Ты выспалась?

Это был открытый ход. Галочка, глядя ему в глаза, ответила:
-Вполне. А ты?

 С этой минуты им нужно было прятаться только перед персоналом. Отделение с пониманием отнеслось к их роману.

 -Как же так получилось, что я нашел ее именно здесь? А вот не лег бы на обследование, не укатал бы меня Юрка и лечился бы от язвы дома, - думал Сергей.
 
 Мысли о доме и раньше не вызывали у него тепла, теперь же, когда все изменилось, Сергей перекраивал свою будущую жизнь заново. Он знал, что жена будет рада его уходу, но квартиру менять не даст. Представив себе ее бесцветное лицо, вечный телефон, прижатый к уху и даже все, что она может сказать на этот счет, Сергей закрыл глаза. Но супруга уже начала бесноваться в мозгу: «Урод! Сам ничего не заработал, у дочери хочешь отнять последнее?»

 Дочери уже давно была приобретена отдельная квартира путем обменов, доплат, каких-то неведомых ему связок, которые всегда приводили супругу к цели. Но его заслуги в этом не было. Что ж, она права. Столько лет живя без права голоса, он невольно перестал участвовать в процессе, который шел параллельно с его жизнью.
 
 Уйду в чем есть. У меня есть цель - Галя. Еще не все потеряно. Осталось в силе предложение преподавать за границей. Пусть, не там, где хотел бы… Главное – возможность ее лечения и жизнь на свежем воздухе в небольшом студенческом городке. Столько статей недоработанных. Стыдно уже отвечать из-за проклятых переводов. Буду пахать, чтобы она жила. Пока можно на даче у Юрки пожить. Там тоже воздух.

 Переезда к Гале он стеснялся из-за детей. Потом, постепенно, если они поймут все правильно… Можно будет попробовать.
 
 Он был наполнен такой энергией, что хотелось сделать что-нибудь прямо сейчас. Сейчас можно было только одно – рассказать Гале о своих планах.

 Галочка сидела, поворачивая голову, чтобы Сергей все время был в поле зрения. А он мерял палату шагами в разных направлениях.

 -А что же ты меня не спросил, Сережа? - смеясь, вставила она.

 Сергей остановился на том месте, где она прервала его поток. Галя сидела, запахнув полы своего мягкого халата и положив ногу на ногу. Он видел теперь только эту ногу. До смерти захотелось провести рукой по ворсу ткани и почувствовать под ним ее теплое бедро. У Сергея даже во рту пересохло, пока он смотрел на это округлое бедро.

 Он присел на пол и уткнулся в Галочкины колени незаметно вдыхая аромат ее тела, к которому не могли прицепиться больничные запахи.

 -У меня есть оправдание – я тебя люблю. Вот. Ты ко мне тоже неравнодушна, или нет?
Сергей потянулся наверх к ее губам.
 
 -Все-все-все! Я тоже неравнодушна. Но целоваться среди бела дня не стану.

 -Даже со мной?

 -Даже с тобой, - ответила Галочка, смеясь.
 -Когда ты так смеешься, мне хочется унести тебя подальше от всех, чтобы твой смех принадлежал только мне. Возбуждаешь все отделение, - прошептал он ей на ухо.

-А вы делились впечатлениями?

-Я вообще ни с кем делиться не намерен. Заточу тебя в башню. Нет, наоборот, будем гулять вместе каждый день. Пусть все видят, какая у меня красивая жена!
-Жена?

-А ты как думала? Я тут распинаюсь уже столько времени… А предложения тебе еще не сделал. Мерин! Галя, я хотел сегодня же позвонить домой и все сказать. Но она… Она может прийти и оскорбить тебя. Я вернусь домой только за своими работами, впрочем, основное у меня с собой. Заберу документы, у меня же почти ничего нет… Но все будет, ты веришь мне? Главное – есть цель.

-Сереж, ты серьезно? Я не могу, ты же знаешь, все под вопросом. Ну, что я тебе объясняю, ты сам все знаешь… Никто не может сказать, сколько мне…

-Правильно! Потому, что это зависит от того, как ты будешь жить! Сколько? Не зацикливайся. Сколько есть – все будет наше. Поняла?

-Поняла.

-Тогда повторяй за мной: «Я буду с тобой до конца жизни и в горе и в радости!» Повторяй – это самые главные слова!

-Я не могу так. Хорошо. Сережа! Я буду с тобой до конца жизни и в горе и в радости, - Галочка заплакала.

-Что это? Ты же самая сильная. Я – тоже. Это я раньше был слабым. В другой жизни. Теперь у меня есть ты. Больше не хнычем. Тебя когда выписывают?

-Может даже на следующей неделе. Смотри - муха! Первая проснулась.

-Это не муха, а наше с тобой первое домашнее животное. Прекрасно. Мой ответ тоже должен быть готов, да, в сущности, и дожидаться нечего. Язву я могу лечить и дома… Давай первое время поживем на даче у друга?

-А дети? Они меня ждут. Лучше сразу ко мне. Ой, мы что-то размечтались. Не хочу ничего загадывать.

-А мы и не загадываем. Мы планируем нашу будущую жизнь. Ты даже не представляешь, как все будет хорошо.
 
 Сергей хотел еще добавить, что он прежде и от секса такого удовольствия не получал, но, вовремя вспомнив, что женщинам этого говорить не положено, промолчал. Еще настанет тот день, когда можно будет открыть друг другу все, даже ничего не говоря, просто сидя рядом.

-Сережа, ты не обижайся, но мне нужно идти. Здесь девочки иногородние после операции, надо приготовить что-нибудь.

-Ты здесь готовишь? Тебе нельзя у плиты стоять!

-Да что я могу? Пюре сделать, омлет – вот и вся моя готовка. Мы все их незаметно кормим, чтоб не обиделись. После операции силы нужны… Ты мне фрукты принес, я оставлю, а свои отдам, хорошо?

-Да у меня там все пропадает, сейчас принесу.

 Через пару минут он уже выкладывал на столик свертки и кульки.

-Галя, ты… Ты хозяйка отделения, обо всех помнишь. А когда выпишешься, кто будет кормить?

-Будут, у меня есть помощницы, они других научат. А я тоже буду приезжать. Это мой второй дом, Сереж. Я здесь нужна. Раньше время тянулось. Я лежала и видела в окно только вон то дерево и гнездо вороны. Наблюдала за ними, вот и вся моя жизнь была. А сейчас кто-то также лежит и видит маленький кусочек большого мира. И ему нужна помощь. Мне тоже помогали.

-Странно… В моей жизни все было абсолютно по-другому. Не знаю, как это сказать, но слово «помощь» там никогда не произносили.

 Сергей вышел на площадку и достал сигарету. Он вспоминал место, которое считал своим домом. Там никогда не шла речь о помощи, точнее, разговоры были. Но это всегда была помощь нужным людям, от которых что-то зависело в жизни жены. Какие-то ниточки, которые она держала в руках. Он устраивал в Академию чьих-то детей, каждый раз проклиная себя за унижение при передаче просьбы. А потом возникала поездка супруги в Париж, квартира дочери… Значит, он тоже тащил в этот бездонный улей. И при этом, замечая, что он ни о чем не догадывается, жена с изуверством пилила его день и ночь.

 Почему я женился на Ирине? Что-то же было? Белокурая, голубоглазая, чуть полноватая, она казалась мне такой доброй, мягкой… Странно, но желание просыпалось во мне только когда мы оставались одни. Я очень хорошо помню неожиданный приход ее матери, когда мы впервые были вместе. До этого я чуть не влюбился в ее подругу. Но она исчезла. Не случайно ее удалили тогда. Может, и этот приход был устроен нарочно? Чтобы я не мог не жениться на ней? Она тогда молчала, улыбалась. Я думал, что она счастлива. Тогда она действительно была счастлива. На приказ матери: «Ира! Зайди-ка ко мне!» - она потащила меня с собой и там сама объяснила, что у нас серьезные отношения, что мы собираемся пожениться, даже толкала меня в бок. Все сделала она сама, даже предложение себе. Я ведь был подающим надежды женихом - доцент, кафедра… Потом наука стала окончательно нищей. Значит, она ненавидит меня за свои неоправдавшиеся надежды. За то, что неудачно вышла замуж. Это единственная ее неудачная сделка. Прокол. А я сам? Ягненок, которого вели на заклание? Вздор, мне нужно было остаться в Москве. И я прекрасно знал, что эта женитьба удачное совпадение – разумная жена, она же не была мне безразлична, я помню первые годы. Правда, и тогда Ира уже была слишком рациональна. Интересно, получала она все-таки удовольствие от секса, или притворялась… Скорее всего – притворялась, что в общем-то не делает мне чести. Иначе она так легко не покинула бы спальню навсегда. Есть ли у нее любовник? Если и есть, это должно быть, очень нужный человек… Странно, что я спокойно думаю об этом, ничего не осталось. Ничего. Даже дочь окрестила в свою веру. А Веруня была всегда похожа на меня, теперь даже внешне она похожа на мать. Нет, туда возвращаться нельзя. Позвоню и все скажу. Она только рада будет. А что было бы если б я не встретил Галю? Скорее всего, пришлось бы переболтаться до зимы и уехать к брату. Принять предложение работы за границей? Да она меня одного не выпустила бы. Я всегда ее боялся, даже не ее, а этих бесконечных скандалов, поэтому и жил в своем пенале.

 Неделя, пролетела совершенно незаметно. Галочка уже знала, что назавтра ее выпишут. Сергей тоже не рассчитывал задерживаться надолго.
 
 Галочка сидела в помещении дежурной сестры и заполняла какой-то график, который сестры ежедневно сдавали. Персонал отделения обедал. Пост оставлять не полагалось, но сестрам тоже нужно было пообедать, поэтому Галочка дежурила у телефона и писала. Она тщательно выводила буквы, получая удовольствие даже от этой незатейливой работы. Кроме того, она рассчитывала позвонить домой. Денег на мобильном оставалось немного, а услышать маму и ребят очень хотелось. Но на телефоне висела самая противная из всех лечащих врачей Ольга Петровна.

 Когда-то она была здесь королевой, потом пришли молодые, оттеснили, осталась злость, которая незаметно выливалась на больных. Ей казалось, что заведующий нарочно подсовывает ей самых бедных пациентов, с которых взять нечего. Видя, как молодые докторши обнимаются со своими подопечными, она считала, что за всем этим стоят только деньги. Оставалось только держать марку самого требовательного и непреклонного доктора. Слабое утешение. При общении с больными у Ольги Петровны лицо было таким, как будто она ела лимон. Смесь власти и неприязни. Ее шаги были слышны издалека, держа спину ровно, словно у балетного станка, она вколачивала шаги в пол как на учениях гвардейского полка.

 -Нет, я же сказала, дальнейшее пребывание совершенно бесполезно. Ну, если хотите – берите его себе, - убеждала она по телефону кого-то невидимого, не соглашавшегося с ней.

 -Да! Уж поверьте моей практике – абсолютно неперспективный больной. Я на завтра готовлю документы на выписку, – лицо перекосилось уже как от двух лимонов.

 «Жаба!» - подумала про себя Галочка, продолжая писать. Металлический голос Ольги Петровны наводил на нее страх, и она сильнее нажимала ручкой, продавливая бумагу так, что буквы проступали с другой стороны. «Какое счастье, что я к ней не попала… Интересно, кого она так? Скорее всего, этого пожилого дядечку… Он пришел в Отделение с маленьким чемоданчиком, придерживая пальцем крышку, как будто чемоданчик мог раскрыться. Такой молодец, держится хорошо, а эта жаба его лечить не хочет…» Галя представила себе, как маленький человек пойдет прочь, все также придерживая пальцем крышку чемодана, и ей стало больно за этого почти незнакомого человека.

 Вернулись сестры, позвонить так и не удалось, Галочка договорилась подойти вечером, когда уйдут доктора, и отправилась делать свой обход.

 Свою последнюю ночь в больнице она провела у Сергея.

 Наутро оба опять вернулись в ритм жизни Отделения. Галочка собирала документы, прощалась с подругами. Сергею на этот день был назначен небольшой консилиум по поводу дальнейшего лечения.

 Проведя уйму времени за покупкой сувениров в магазине на первом этаже, Галочка устало плюхнулась на кровать, рассматривая покупки. Потом принялась обходить докторов и подруг. Расставание, когда-то немыслимо далекое и желанное, стало совсем близким и вызывало грусть. И Сергей еще не вернулся.

 Наконец, все было закончено, она получила выписку, больничный и указания на дальнейшую жизнь. Сергей по-прежнему не появлялся.

 Собирая вещи, Галя еще раз спросила у соседки:
 -Сергей Иванович не приходил?
 
 -Приходил. Он просил тебе передать записку не раньше, чем в два часа. Он так просил. Уже почти два.

 Галя села.

 «Милая моя Галочка! Как ты была права в своей осторожности относительно моих планов. Меня тоже выписали сегодня. Я специально не стал встречаться с тобой. У меня нет будущего, родная моя. Шансов практически никаких. Моя язва оказалась, в общем, ты все сама понимаешь. Я ухожу туда, откуда не возвращаются. Буду любить тебя там. А ты живи, постарайся жить за нас двоих, Галочка и прости меня за мою ненужную любовь. Не ищи меня, я теперь в другом измерении, тебе туда нельзя. Ты должна жить после всего, что перенесла. Прощай. Сергей.»

 Галя прочитала все еще раз, стараясь не заплакать. Потом машинально собрала оставшиеся вещи и покинула Отделение. Дежурная сестра сказала, что Сергей Иванович выписался час назад, и с сочувствием посмотрела на нее.

 Галя с трудом уложила вещи в багажник, села в машину и поехала прочь. У светофора она остановилась, сама не зная, зачем, не было сил ехать дальше. Мысли скомкались в непонятный клубок. Она решила вернуться и узнать адрес Сергея, удивляясь, как это не пришло ей в голову сразу.

 В это время на другой стороне улицы она увидела его. Сергей ждал, когда она уедет, чтобы не встретиться случайно. И сейчас он не мог не видеть ее, но, перекинув через плечо спортивную сумку, уходил прочь. В свое измерение. Куда ей нет дороги.

 Галя заглушила двигатель, у нее было такое ощущение, что ей отпилили руку, причем эта рука сейчас движется сама по себе мимо нее в сторону метро. Скоро она совсем скроется из вида.

Поворотник одиноко щелкал в машине, а Сергей уходил все дальше, смешиваясь с толпой, стремившейся в метро. «Сейчас он уйдет» - отчетливо поняла Галя и выскочила из машины. Захлопывая дверь, она прищемила свой шарфик, и он, размотав чалму, голубым ручьем стекал из машины на дорогу.
 
 Галя бежала в сторону метро, толпа людей казалась ей лесом, состоявшим из сучьев в виде рук и ног, цеплявших ее и мешавших бежать. Долго бежать ей было трудно, сил уже не было, и она уже почти потеряла Сергея из виду, когда он подходил к переходу.
«Не успею», - задохнулась она.
 
 На весь лес раздался ее крик: «Серееежааааа! Постоооооооооой!

 Лес на минуту остановился и удивленно посмотрел на нее.
 
 Сергей уже услышал, обернулся, и увидел, как она старается бежать, неуклюже придерживая грудь. Галя уже не бежала, а пыталась хоть как-нибудь добраться до него. Неожиданная пробежка отняла у нее все силы. Сергей рванул к ней навстречу, ругая себя за слабость: «Пропадет она со мной».

 «Успела, успела, - повторяла Галя – я успела!»

 -Что же ты? Что же ты, Сережа? Сам говорил «И в горе и радости»! Пойдем отсюда. Мы теперь уже вместе. Как хорошо, что я успела, двери уже закрывались…Все будет хорошо, ты здесь недавно, ты не знаешь, какие бывают случаи…»

 Толпа, застывшая на минуту, двинулась снова, обтекая маленький островок, состоящий из двух людей, что-то говоривших друг другу, непонятно чему радовавшихся.