Война и мир почти ремейк главы из романа

Колонна приближалась к перевалу Саланг. Витюша, ухватившись за поручень, сидел на бронетранспортере. Время от времени лейтенант Ульянов оглядывался на идущий сзади грузовик с солдатами – на войне распоряжаются не только своей жизнью, но и жизнью подчиненных тебе людей. Узкая дорога петляла среди нависших над нею охристо-желтых скал. Недоброе место… Проехать бы скорее… Срочный выезд по тревоге не позволил даже дописать письмо Татьяне. Пришлось отправлять недописанным: мало ли что может случиться? Как там поживает его любимая? Различные по тональности ответы на его послания не давали полного представления о нынешней жизни жены. То восторженно-пылкие, то печально-обреченные, а порой, как ему казалось, и равнодушные письма супруги говорили о частой смене ее настроения и отношения к нему – к Витюше. Он очень скучал по Татьяне; и не только его мужское начало стремилось к любимой и желанной женщине – Витюша обожал редкие беседы, их жаркие, порой непримиримые споры об искусстве, философии, увиденных кинофильмах. Полемика, как правило, происходила после пылких объятий и носила достаточно миролюбивый характер. «Скорее бы в отпуск, осталось два месяца»! – подумал Витюша. Но на войне дальних планов не строят – ближайших достаточно.
Он понимал, что некая импульсивность его жены объяснялась не только спецификой ее профессии, но и непростым невротическим характером. Когда она говорила о музыке, то становилась основательной и рассудительной, как лектор общества «Знание» и никаких возражений на свой счёт не принимала. «Существует лишь два мнения – мое и неправильное» – высокомерно заявляла Татьяна. Почти всегда Витюше удавалось шуткой, улыбкой, а то и притворной капитуляцией сглаживать шероховатости их спора. Он приближался к жене, пытаясь ее обнять и поцеловать. Она раздраженно отстранялась, пытаясь засмеяться. И этот смех ее выдавал и портил – недобрый, трескучий, очевидно-фальшивый. Точно она говорила: я когда-нибудь припомню твое несогласие со мной. Витюша был настойчив в своем желании помириться и просто в своем желании, и валил подругу на спину. Секс тем и хорош, что обиды отодвигает и нормальные отношения восстанавливает. В любви, как на войне: все средства хороши.
Словно в подтверждение этой мысли (не упоминай всуе Бога и битву), злорадно зашипев, в небе завис ядовито-зеленый комок сигнальной ракеты. В ту же секунду с поросшей кустарником горы перед головным бронетранспортером посыпался град камней. Колонна, недовольно урча моторами, остановилась. Вдруг сухо застрекотали автоматы, заухали гранатометы. «Душманы»! – Витюша инстинктивно наклонил голову. Из расщелин в скалах, из кустарников в сторону каравана военной техники стремительно полетели огненные точки трассирующих пуль. Сквозь грохот взрывов, крики раненых бойцов послышался запоздало-зычный голос комбата: «К бою»! Но бой уже шел. Скользнув по броне, Витюша укрылся за башней бронетранспортера. Он сдернул висящий на спине автомат и выпустил очередь по одной из душманских огневых точек. Рядом уже полыхали несколько подбитых машин. На каменистой дороге, рядом с бронетранспортером, лежали двое солдат. Один из них попытался приподняться, но очередная пуля опрокинула его навзничь. Однако солдат был жив – держась одной рукой за рану на груди, другой он отталкивался от земли, пытаясь отползти за колеса БТРа. Не раздумывая ни секунды, Витюша спрыгнул на землю и, пригнувшись, подбежал к раненому бойцу. Угрожающе визжали срикошетившие от камней и брони пули. Он взял подмышки слабеющего солдата и потащил его к нижнему люку боевой машины. «Открывай»! – Витюша прикладом ударил по днищу. Через несколько секунд подхваченное руками солдат тело раненого исчезло в чреве бронетранспортера. «Пронесло»… – выдохнул старший лейтенант и отполз за колесо. Но бой становился всё ожесточеннее. Занявшие удобную позицию душманы в упор расстреливали колонну. «Пожалуй, нам конец, – подумал Витюша. – Хоть бы в плен не попасть… – он расстегнул кобуру. Вдруг на склоне горы, где особенно усердствовали бородатые воины, раздался сильный взрыв. Затем еще один. И еще… В воздух полетели камни, ветки, фрагменты человеческих тел. В то же мгновение послышался громкий, приближающийся к месту сражения, рокот. «Вертушки»! – воскликнул кто-то из солдат. Это было спасение. Витюша, перевернувшись на спину, выдернул пустой рожок из автомата и вставил новый. В горах мелькали фигуры пытающихся скрыться от вертолетного обстрела душманов, которые огрызались редкими очередями. «Вертушки», выпустив еще несколько ракет, разворачивались на второй заход. Витюша осмотрелся по сторонам. Вокруг лежали убитые и раненые солдаты. Грязно-оранжевым огнем полыхало разлитое по земле горючее. Пламя подбиралоськ стоящему невдалеке бензовозу. «Сейчас рванет»! – в Витюшиной голове промелькнула обреченная мысль. Он вскочил на ноги и бросился к машине. Тут же кто-то легко и мягко толкнул его в спину.

В белую стену назойливо и бестолково тыкалась огромная муха. Витюша с раздражением наблюдал за ее хаотичными движениями. Вот уже четвертый месяц он лежит в госпитале в Ашхабаде, но о выписке врачи пока ничего не говорят. Душманская пуля, ударившись о лопатку, срикошетила в позвоночник, повредив один из его дисков. Правда, слава Богу, через два месяца старший лейтенант Ульянов, опираясь на палочку одной рукой и держась за стенку другой, мог самостоятельно передвигаться по коридору отделения. Но подниматься по лестнице или нагибаться он еще не мог. О своем ранении Витюша написал только родителям. Татьяна о его пребывании в госпитале ничего не знала. Писем от нее не было. Да и что она могла написать, если мама с Татьяной не общалась. Витюша подошел к окну, за которым пыли и солнца было больше, чем неба, и распахнул его. В лицо дохнуло горячим воздухом с чужим неприятным запахом. Он достал из кармана сигареты, щелкнул зажигалкой. Даже, казалось, табак после ранения приобрел совершенно другой вкус.
– Куришь, Ульянов?
– Курю, – обернулся Витюша.
Покачиваясь с носков на пятки и сунув руки в карманы, перед ним стоял заведующий отделением подполковник Бахтияров.
– Я думаю, что дома у тебя раны скорее затянутся, – улыбнувшись, сказал медик. – В отпуск хочется?
У Витюши екнуло сердце. Он знал, что некоторым раненым положен отпуск по ранению, но это зависело от заключения врачей и решения командования части.
– А…? – замялся Витюша, не соображая от радости как сформулировать вопрос.
– Зайдешь после обхода ко мне в кабинет, герой, – подполковник взял недокуренную сигарету из его пальцев и швырнул ее в окно. – Напишем твоему «полкану» ходатайство о предоставлении отпуска. – И не переживай особо, в какой-то степени, ранение идет на пользу – разгружает психику.

Чуть прихрамывая, Витюша шел по знакомой, ставшей едва ли не родной, улице. Это было так приятно – возращение к себе. Еще один поворот, и покажется девятиэтажка, в которой он прожил детство и юность. Ничего, вроде, не изменилось, а всё стало другим. Отсюда желторотым мальчишкой уезжал поступать в Тимирязевку, а затем в военное училище. А не так уж и много времени прошло. Но там ¬– на войне – оно для него словно застыло. У Витюши возникало ощущение подлинности, такое непривычное для него, воевавшего, казалось, позавчера. Какая немыслимая разность человеческих потенциалов! Очевидное неравенство между ним – едва не погибшим несколько месяцев назад – и, предположим, этим длинноволосым парнем, который что-то рассказывал смеющейся девушке.

Мама весь вечер то плакала, то смеялась и не отходила от Витюши ни на шаг. Отец поначалу хмурился: никак не мог простить, что сын, не посоветовавшись с ним, бросил академию и уехал в Баку. Но потом не выдержал и запоздало бросился обниматься. Принес из кабинета бутылку французского коньяка. Отец и сын впервые пили друг с другом. Ни тот, ни другой пиетета к спиртному не испытывали. Пили очень редко и помалу, и поэтому вскоре заметно захмелели. Говорили ни о чем. Так… Мужской треп о футболе-политике-работе. О женщинах, правда, говорить стеснялись. Может, потому, что к столу часто подходила мама.
– К кому хочешь иди, Иван. Хоть к первому секретарю горкома, но Виктор больше туда не должен ехать, – она неожиданно хлопнула ладонью по столу. – Хватит с него! – закричала мать и снова заплакала.
– Ну я пойду, – Витюше почему-то стало стыдно и он поднялся из-за стола.
– Куда это ты пойдешь, на ночь глядя? – мама тревожно заглянула ему в глаза.
– Как, куда? – Витюша, в свою очередь, удивился вопросу. – К жене, – и только тут вспомнил, что о его бракосочетании с Татьяной родители ничего не знают.
Однако новость о том, что их сын теперь женатый человек, восприняли довольно спокойно – сейчас ничего страшнее мысли о его возможном возвращении на войну, для них не было.
– Когда же ты успел, сынок? – спросила мама.
– Дурное дело не хитрое, – ответил за него отец.

Витюша подошел к Татьяниному дому едва ли не в полночь. За ее окнами было темно.
«Спит, наверное», – подумал он. Теплая волна нежности вернула Витюшу в забытый им мир сантиментов. Чем выше он поднимался по лестнице, тем сильнее стучало его сердце. Витюша долго, не отрываясь, жал на кнопку звонка, пока в прихожей не послышались шаги.
Дверь отворила Танина мама.
– Молодой человек, вы, очевидно, весь дом разбудить хотите? – она возмущенно отчеканила каждое слово.
– Авдотья Никитична, Таня дома? – Витюша, казалось, не слышал ее замечаний.
– Ах, это вы, Витя, – старушка, прищурив слезящиеся глаза, рассматривала позднего гостя.
– Таня дома? – он нетерпеливо повторил вопрос.
– Не, Витенька, она еще в филармонии, – Авдотья Никитична поежилась и плотнее запахнула халат. – По-моему, у нее сегодня концерт.
Витюша медленно спустился по лестнице и сел на лавочку. «Какой концерт»!? – он посмотрел на часы.
Столько сигарет он, должно быть, не курил даже в госпитале, после ранения. Время, казалось, остановилось. «Наверное, скоро утро, – тоскливо подумал Витюша и поднялся со скамейки. – Надо возвращаться домой».
Из предутренней тишины, довольно громко и неожиданно, выплыл звук приближающегося автомобиля. Скрипнув тормозами, рядом с подъездом остановилось такси. Ослепленный на мгновение фарами, Витюша едва успел укрыться под ветками раскидистой березы. Из машины вышел молодой человек и подал руку женщине. Этой женщиной была Татьяна.
– Езжай, шеф, – предлагая таксисту ехать, парень махнул рукой.
– Остановитесь! – выкрикнула Витюшина жена. – Ты поедешь домой, – она повернулась к провожатому.
– Ну, Тань… – притворно жалобно заканючил парень, приобняв ее за плечи. – Разве ты не хочешь пригласить меня домой?
– Леша, ну сколько можно? – Татьяна понизила голос. – Тебе мало того, что было после банкета? – она отстранилась от парня.
Некоторое время они молчали.
– И потом – у меня мама дома, – словно оправдываясь, уже более миролюбиво сказала Татьяна.
– В прошлый раз она ведь тоже дома была, – не унимался ее провожатый. – А потом ушла к соседке.
– Лешенька, – Татьяна ладонью притронулась к рукаву его рубашки, – не забывай: я ведь замужняя женщина.
– Замужняя? – ехидно переспросил парень. – С чего это ты вдруг вспомнила?
– Нет, не замужняя! – шурша ломающимися кустами, будто в плохоньком кинофильме, Витюша выбрался из укрытия. – Не замужняя! – казалось, фраза приклеилась к его онемевшим губам. – Не замужняя! – повторял он. Слова, как камни, ударялись о стоящих рядом с ним людей и тяжело поднимались в ночное небо. В первый раз Витюша посмотрел на Татьяну, как на вещь. На нужную, но уже ему не принадлежащую.
– Поехали, – он, наконец, очнулся и, хлопнув дверцей, сел в такси. – Домой… – решительно добавил Витюша.
– Понял, – сказал водитель, и машина тронулась с места.

Одновременно пришли почти физическая боль, отчаяние, ревность и, органично дополняя друг друга, превратились в неудобоваримый комок. Витюша поднялся с кровати и подошел к окну. Скоро рассвет. Взгляд беспомощно метался по пустынной улице. «Эх, Татьяна»… – тяжелый вздох, скорее стон, вырвался из его груди. Витюша прошел в гостиную и взял из бара бутылку коньяку.
Сколько дней или даже недель прошло, он не знал. Проснувшись, Витюша ладонью притрагивался к чугунной голове и пытался хоть что-нибудь вспомнить. Он тупо смотрел на окружавшие его предметы и постанывал. Вспоминать, собственно, было нечего – все эти дни он не выходил из комнаты. Поутру, когда мама уходила на работу и за ней закрывалась дверь, Витюша подзывал домработницу Наташу, совал ей в руки деньги и коротко бубнил в сторону: – «коньяк». Тупо и бесцельно в течение дня выпивал эту бутылку, проваливаясь в тяжелый, беспокойный сон. По вечерам к нему в комнату заходила мама, садилась на край кровати и долго что-то говорила. Плакала. Но Витюша ее не слушал. Вернулся из очередной заграничной командировки отец. Тоже что-то вещал, отчаянно жестикулируя. «Всё-таки умный он мужик», – схватывая обрывки некоторых фраз, с удовлетворением думал Витюша и снова проваливался в псевдоблаженство алкогольного забытья. Через трое суток «умный мужик» с прежней отцовской решительностью, подошел к его кровати и добросовестно перетянул сына ремнем по спине. Тут же в комнату вбежала мама.
– Ты что, пап! – ошарашенный Витюша вскочил на ноги.
– А ну-ка вставай, мерзавец! – гневно сверкая глазами, заорал отец. – Я чиновничьи пороги обиваю, унижаюсь, прошу за тебя, а ты?! – Он, брезгливо морщась, взял за горлышко недопитую бутылку коньяка и снова закричал. – Наталья!
В дверях показалась перепуганная домработница. Отец сунул ей в руки бутылку.
– В унитаз! – и вдогонку добавил: – Еще раз сходишь в магазин за спиртным – уволю! – Вытер со лба пот, сел на краешек кровати и обратился к жене: – Выйди, Светлана. – Чуть подумав, добавил: – Пожалуйста. У нас мужской разговор будет.
Мама, вздохнув, вышла из комнаты.
 – Почему спишь одетый? – отец поднялся и принялся ходить по комнате. – То, что хотел тебе сказать, я сформулировал несколько дней назад, – но, взглянув на Витюшу, он лишь махнул рукой. – Что, собственно, случилось? Изменила жена, как и положено в семейной жизни, – отец покосился в сторону двери. – Гони ее к чертовой матери и живи как нормальный, счастливо-одинокий человек, – он подошел сыну и положил ему руку на плечо. – Иди в ванную и приведи себя в порядок. Тебе послезавтра на работу.
– На какую работу? – удивленно спросил Витюша.
– В военкомат, – ответил отец. – Документы с твоей прежней службы уже пришли.
– Когда же они успели? – еще больше удивился Витюша.
– Покуда ты вливал себе в голову коньяк, – усмехнулся отец. – Всё, Виктор – у тебя начинается новая жизнь.

Что ни говори, а пить десять дней кряду – не такое уж простое занятие. Так плохо Витюше еще никогда не было. Как ему показалось, даже после ранения он чувствовал себя гораздо лучше. Через каждые полчаса Витюша принимал контрастный душ, литрами поглощал минеральную воду и зеленый чай, выходил на балкон, жадно вдыхая прохладный осенний воздух.
Утром на вопрос мамы, как он себя чувствует, Витюша бодро ответил:
– Как огурчик.
– Малосольный, – буркнул отец, но, похоже, внешним видом сына остался доволен. – Готов? – нахмурился он. – Учись извлекать из выпивки больше, чем она из тебя.
– Готов, – ответил Витюша. И попытался пошутить: – К труду и обороне.

К службе в военкомате старший лейтенант Ульянов никак не мог привыкнуть: уж больно она отличалась от той – афганской. Неспешно-унылое дневное копание с документами скрашивалось регулярными вечерними посиделками с коллегами, значительная часть которых состояла из женщин. Офицеры-мужчины много и охотно пили, закрывались в кабинетах с подчиненными прекрасного пола.
Некоторое оживление в работе наблюдалось в периоды очередного воинского призыва. Однако «напряженка» длилась недолго. Через месяц-полтора снова наступал размеренный образ «непыльной» службы. Воспоминания о войне всё реже тревожили Витюшину память, словно это было очень давно, а может и вовсе не с ним. Лишь во сне старший лейтенант Ульянов снова стрелял в «духов», кричал «рота к бою!», щедро разбавляя команды – чтобы понятнее было – нецензурной бранью. Каждый раз к нему подходила мама и садилась на край кровати, успокаивая сына.
– Жениться тебе надо, дорогой, – приговаривала она и гладила его по голове.
Жениться Витюша больше не хотел. Да и образ жизни, который он вёл в военкомате, едва ли способствовал желанию обзавестись семейством. Обогащенный синдромом человека, спасшегося с «Титаника», Витюша окунулся во все прелести холостяцкого бытия. С двумя непременными запахами – сильным от водки и легким от женских духов – он за полночь возвращался домой. Снова начались причитания матери и жесткие нотации отца, когда тот бывал дома.
Вовремя пришли его «боевые» деньги; их как раз хватило на покупку однокомнатной коммунальной квартиры на окраине города. Витюша, как говорила домработница Наташа, пошел в разнос. И на работе, и дома у него регулярно пополнялись запасы спиртного. Он практически не бывал трезвым, хотя и никогда не напивался до умопомрачительного состояния. Приводил домой женщину, пил с ней водку, болтал ни о чем, занимался любовью. Снова пил водку и лениво вытягивался в кровати, умеренно пьяный, с неведомо откуда взявшимся пустым тяжелым удовлетворением, которое так же скоро улетучивалось, как и звук двери, затворяемой очередной добросовестной женщиной.
От старших офицеров в военкомате он узнавал страшную правду о войне в Афганистане, где даже там, оказывается, всё продавалось-покупалось. «Понимаешь, всё! – пьяно кричали «авторитетные» рассказчики. – Даже солдатские жизни». И это, скорее всего, было сущей правдой. Витюша неоднократно слышал, что высшие чины «ограниченного контингента» прокладывали, – и небезуспешно, – наркотрафик, получали деньги за «мертвых душ» - погибших солдат и офицеров, торговали оружием и военной техникой. Находясь там, Витюша был уверен, что это всего лишь слухи, распространяемые завистниками и, как утверждали замполиты, вражескими спецслужбами.
Здесь же, в военкомате, сослуживцы над ним только посмеялись, а женщины лишний раз пожалели.
– Ты что, Виктор Иванович! Очнись, дорогой…

Через год в подразделение, где проходил службу старший лейтенант Ульянов, пришел приказ о его награждении орденом Красной Звезды, и Витюше было присвоено очередное воинское звание. Почти в то же время из Афганистана Советский Союз вывел свои части. Война, в которой не было победителя, окончилась. С наступлением перестройки о должностных и финансовых преступлениях в Вооруженных силах не говорил только ленивый. С пугающей регулярностью в высших эшелонах командования происходили отставки и возбуждались уголовные дела. Впрочем, как и следовало ожидать, никто из генералов на нары не загремел – одна престижная должность заменялась на другую, не менее значимую и «хлебную». Примерно то же самое, только в меньших масштабах, Витюша мог лицезреть в родном военкомате. Сколько стоило «отмазать» отпрыска от службы в армии, печаталось даже в некоторых газетах. Однако доказать факт взяточничества было практически невозможно. Новая должность капитана Ульянова входила в схему получения таких денег. Через третьих лиц Витюше объяснили его обязанности. Брезгливо сморщившись, он ответил, что подумает.
– Боюсь, капитан Ульянов, мы с тобой не сработаемся, – бросил ему вечером в коридоре один из старших офицеров.
Обычно спокойный и уравновешенный, выдержав тяжелый взгляд подполковника, Витюша ответил, что ему похер – вписывается он или не вписывается в их еб…ную схему.
Потерявший контроль над нижней челюстью командир, смог лишь выдавить из себя:
– Завтра рапорт напишете, капитан, – так и не придя в себя, он кашлянул.
– Разрешите идти, товарищ подполковник? – ухмыльнулся Витюша.
– Можете идти, – командир проводил его глазами.

С военкоматом, как впрочем, и со службой в Вооруженных силах было покончено. Возникло ощущение, что Витюша только что сбросил с плеч огромную тяжелую ношу, которую тащил неизвестно куда, а главное, неизвестно зачем. На душе стало легко и спокойно. «Это дело надо обмыть», – решил он. Употребление алкоголя в одиночестве стало для Витюши нормой. Никаких угрызений совести – лишь конченые алкаши не нуждаются в собеседнике – не испытывал.
Он зашел в «стекляшку» и, заказав сто пятьдесят граммов водки, уселся за столик. В кафе было немноголюдно. Невдалеке расположилась компания из трех парней и девушки. Они пили пиво и мирно беседовали. Похоже, что барышня была из «тех самых»: невероятно либеральное декольте, сверхкороткая кожаная юбчонка, яркий макияж. Парни, вроде, обкурены. Замедленная речь, беспричинный громкий смех, неестественная жестикуляция – всё это сразу же бросалось в глаза.
Пока Витюша разглядывал компанию, за соседним столом возник какой-то спор.
– А я сказал, пойдешь! – наклонившись к девушке, заорал ей на ухо один из парней, долговязый верзила в вязаной шапочке.
– Не пойду, – она отпрянула в сторону. – Когда ты звонил, то не сказал, что вас будет трое.
– Какая тебе разница, подруга? – подал голос другой парень.
– Мы ж хорошо заплатим, дурочка, – добавил третий.
– Я сказала, с троими не пойду, – девушка попыталась встать из-за стола, но долговязый, схватив ее за руку, усадил на место.
– Отцепись от меня, козел! – она вновь попыталась встать.
– Ты чё сказала, сучка? – парень ударил девушку по лицу. Она упала на пол и, поднявшись, побежала к двери. Долговязый догнал ее и снова ударил.
«Это уже явный перебор», – подумал Витюша. – Разговаривать с ними бесполезно. Отморозки»… Он шагнул навстречу долговязому и ударил его в челюсть. Не ожидавший нападения, тот, громыхая перевернутыми стульями, рухнул на пол. Через пару секунд к Витюше подбежали дружки поверженного. Серьезно и по-настоящему офицеру Ульянову драться еще не приходилось. Но навыки рукопашного боя сработали автоматически: апперкот правой по печени – и второй парень, согнувшись пополам, опустился на колени. Последний из троицы схватил стул, пытаясь обрушить его на Витюшину голову, но он успел увернуться и ударом ноги опрокинул противника навзничь.
– Беги, капитан, – к Витюше подошел бармен. – Администратор милицию вызвала. Сейчас приедут.

За окном монотонно шелестел дождь. По телевизору показывали очередной боевик об афганской войне. Его войне… Бестолковые и беспомощные душманы штабелями валились под меткими выстрелами советских воинов. Гранаты попадали точно в цель и еще несколько бородачей, неуклюже размахивая конечностями, взлетали в воздух. Танки безжалостно утюжили позиции бежавшего противника и оставшихся в живых «духов». Витюша сплюнул и выключил телевизор. Удивительно, как при такой мощи наших войск, война не закончилась через неделю? Хоть бы один сценарист на пару дней туда съездил, да не забыл бы режиссера с собой прихватить. Витюша подошел к столу. Среди крошева хлеба, открытой банки сардин и нескольких яблок высилась початая бутылка водки. Он взял ее в руку, с пьяным интересом рассмотрел этикетку и, вздохнув, поставил поллитровку на место. Ему тридцать пять лет. Нет ни специальности, ни постоянной работы. Он с трудом вспоминает имена своих любовниц. У него слегка побаливает позвоночник. Ему изменила жена. Когда он трезв, то хочется куда-то деться: всё обрыдло. Витюша никак не мог взять в толк – как он дошел до жизни такой? Он плеснул в стакан водки. Выпил. Разрезал краснобокое яблоко и, поднеся к лицу, неспешно понюхал дольку. Смачно прищелкнув языком, положил ее на стол. Что-что, а пить гвардии капитан Ульянов умел – гусар, да и только! Никогда не валялся под забором, за неиссякаемый юмор и неприкрытое доброжелательство он всегда был душой любой компании. Умел и любил волочиться за женщинами. Однако при малейшем намеке на хамство непременно вступался за них. Одним словом – гусар. Вот и вчера в кафе… Витюша сжал кулак и посмотрел на свежий шрам на косточке. Видимо, в зуб попал.
Звонок в дверь заставил его вздрогнуть. Нервы… Витюша беззлобно выругался и пошел в прихожую. На пороге стоял милиционер.
– Младший лейтенант Романько, – представился незваный гость. – Оперуполномоченный участковый вашего района, – добавил он. – Разрешите войти?
– Входите, – буркнул Витюша и, посторонившись, пропустил милиционера в квартиру.
Участковый, покосившись на нехитрую снедь, опустился на стул. Снял фуражку и положил ее на колени, обозначив тем самым, что разговор не будет коротким. Словно дожидаясь вопроса, взглянул на хозяина.
– Чем обязан? – кашлянул Витюша, и с досадой, заметной на лице, подумал: «Прознали про драку в кафе, черти».
– В кафе «Романтики» вчера заходили, капитан?
– Был, – Витюша полез в карман за сигаретами. – Может, по рюмахе, лейтенант? – Он кивнул на стол.
Участковый на хлебосольное предложение не ответил. Ладонью он разгладил свою прическу и, еще раз скользнув по столу беглым взглядом, сказал:
– Я к вам с предложением, Виктор Иванович, – милиционер, щелкнув зажигалкой, поднес огонь хозяину. Неспешно положил зажигалку в карман и принялся барабанить кончиками пальцев по столу. – Так наливайте, капитан, – ухмыльнулся он. – А то предложили, а сам медлите…
Витюша резво наполнил рюмки. – «Чего тянет? Неужели дело заведут»?
Пожелав друг другу здоровья, выпили. Участковый, подцепив вилкой сардину, положил ее на кусок хлеба.
– Компания, которую вы изволили погонять немного в «стекляшке», нам хорошо известна, – лейтенант взял из Витюшиной пачки сигарету и размял ее в пальцах. – Несмотря на то, что они «терпилы», наряду пришлось отправить их в отделение – в карманах обнаружили наркоту и холодное оружие. Попросту говоря, ножи, – он снова улыбнулся. – Так что вам повезло, капитан. – Однако в чем именно повезло, уточнять не стал.
Витюша промолчал – мало ли что у него на уме?
– Мне разрешили ознакомиться с вашим личным делом, Виктор Иванович, – продолжил лейтенант и кивнул на бутылку. – Повторим?
– Повторим, – пробормотал Витюша.
Они снова выпили.
– Офицер, бывший «афганец», орденоносец, незаконченное высшее образование, из интеллигентной, можно сказать, знаменитой семьи, – участковый перечислял заслуги хозяина коммуналки.
– К чему вы это клоните? – не вполне дружелюбно спросил Витюша.
– Извините за нескромный вопрос, капитан: чем думаете заниматься? Вы же, насколько мне известно, из армии уволились? – Милиционер прищурил глаза. – Уж не обессудьте, Виктор Иванович, – участковый развел руками, – работа такая.
– Посажу на даче морковь со свеклой, а собранный урожай буду продавать на рынке, – усмехнулся Витюша. – Или, допустим, займусь разведением кроликов.
Лейтенант сделал вид, что сарказма не заметил и повторил:
– Я к вам с предложением, капитан, – лицо участкового стало серьезным и значительным. – На днях в сквере открывается новая бильярдная, – он затушил окурок в пепельнице. – Не желаете там поработать? В должности маркёра, – уточнил он. – Только сразу предупреждаю: район там не совсем благополучный. Хулиганский, так сказать… Да вы и сами в этом вчера убедились, – милиционер кивнул на кулак собеседника. – Ну что, согласны?
Витюша попытался проникнуться величием момента, но, судя по физиономии участкового, у него ничего не получилось.
– Я, собственно, и в бильярд-то играть не умею, – он пожал плечами, не зная, что еще добавить – уж больно неожиданным оказалось это предложение.
– Да и не надо вам в «американку» или в «карамболь» играть, – лейтенант встал со стула и в некотором возбуждении принялся ходить по комнате. – Следить за порядком, предотвращать потасовки, – он остановился перед Витюшей. – Вот и все ваши обязанности. Ну и, естественно, чтобы никаких наркотиков, – участковый посмотрел на стол, – и желательно, выпивки.
Витюша видел в старых кинофильмах актеров, исполнявших роль маркёра. Непременно это были чуть плутоватые, слегка пьяненькие старички в черных атласных нарукавниках. Они всегда являлись авторитетами своих заведений – завсегдатаи, как правило, прислушивались к их мнению. Витюша усмехнулся.
– Я согласен, лейтенант.