НЕ НАДО СПЕШИТЬ
Даниил Владимирович Мохов вторую неделю отдыхал у матери в деревне. Зная здешние заповедные места, он уже который год отдыху на юге предпочитал Заречье. Любил он на зорьке посидеть у реки, помечтать, поразмышлять. Но этим летом ему пришлось вспомнить и о своей профессии всерьёз: во время уже вошедшего в практику осмотра местных жителей, он обнаружил у десятилетней девочки острейший порок сердца, требующий немедленного хирургического вмешательства. И он, уже опытный кардиолог московской клиники, проверив состояние операционной в районной больнице, вместе с хирургом-кардиологом из областного центра, стал готовить девочку к операции. И вот она уже позади. Трое суток он не выходил из больницы, а сегодня решил съездить к матери. Выйдя из здания, увидел двух сельчанок, проходивших курс лечения по его направлению. Они почтительно поздоровались с ним. Настроение у Даниила Владимировича было прекрасным. Но, отойдя от сельчанок на несколько шагов, за спиной вдруг услышал:
– Повезло матери хромого, какой сын вырос!
– И не говори! Вот тебе и хромой, а человеком стал.
Внутри у Даниила Владимировича всё перевернулось – до каких же пор приклеенное прозвище будет звучать?!
Он не помнил, как доехал до дома, быстро переоделся в спортивный костюм и ушел к реке, забыв взять удочки. По привычке устроился на излюбленном месте за кустами – с берега не видно, а на реке красивейший обзор.
Глядя на плавное течение реки, вспоминались и все прожитые годы, всплывали в памяти, оживали, возвращали его в юность.
Впервые Данька услышал это прозвище, когда одна из сельчанок в разговоре сказала другой: «Чем лечиться, говоришь? Спроси вон у матери хромого. Она всё знает». Как и похвальные слова, а такими обидными они показались Даньке. Он ворвался в дом со слезами:
– Мама! Почему они зовут тебя матерью хромого?! Разве у тебя нет имени? Вспомни, как уважительно звали тебя космонавты: «Наша Аннушка!» Почему ты позволяешь им так называть себя?
– Успокойся, Даня. Они очень уважают меня, сочувствуют. Но так заведено на селе, что увечный человек страшнее вора и даже убийцы. Те считаются оступившимися, а увечные – наказаны Богом. Они – пожизненные изгои общества.
А память уносила Даниила Владимировича назад и назад, в глубины самого детства.
***
Данька мечтал стать лётчиком-истребителем. А потом попасть в космический центр. Он почти всех космонавтов видел: жили они в гостинице «Космос», а мама Даньки работала там старшей медсестрой. А отец так и вовсе работал на стартовой площадке.
Он часто представлял, как пройдёт подготовку в космическом центре, и отец будет запускать его в космос. Они жили в космическом городке Ленинске рядом с Байконуром. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, отец купил мотоцикл. В доме тогда разразилось целое цунами – волны достигали двенадцати баллов. Так говорил их сосед по площадке бывший моряк дядя Боря. Мама была против мотоцикла, утверждая, что сын ещё мал. А отец настаивал, чтобы Данька привыкал к технике, а не рос хлюпиком. А если честно, то Даньку и самого не тянуло к мотоциклу. Он считал это пустым прожиганием времени. Другое дело – «погулять» по Интернету, «посидеть» в библиотеках своих или зарубежных, посмотреть музеи, выставки.
И в тот злосчастный день он подчинился отцу, сел на мотоцикл. И ехал-то он тихо, не лихачил, но как назло, навстречу ему из-за угла выскочил на машине подвыпивший дядя Боря. Уж как Данька не вилял от него, но столкновение произошло. Данька перелетел через машину и врезался в дерево. А на дяде Боре ни одной царапинки. Хмель из него сразу вылетел. Он Даньку и в больницу отвёз, а позже до Москвы сопровождал. Ровно год Данька лежал в клинике – операция за операцией. И весь год ежемесячно приезжал к ним дядя Боря – привозил все новости из городка и деньги. Лишь об отце молчал. И только когда Аннушка нерешительно спрашивала: «А как там Володя? Почему не пишет письма?», дядя Боря поспешно отвечал, почему-то отводя взгляд в сторону:
– Аннушка, да ты не волнуйся, там всё в порядке. У него аврал за авралом. Ты же знаешь его работу.
Да, работу отца знал и Данька – он часто задерживался, приходил уставший. Но были и счастливые дни, когда они втроём отправлялись на отдых к морю. Но это бывало очень редко.
А дядя Боря всегда продолжал:
– Сейчас главное – Даньку на ноги поставить. Нет мне прощения, подлецу. Сам хожу, а он…
– Не надо, Боря. Всё в воле Божьей. Не ты, так кто-то другой попался бы ему. Это рок, и никуда от него не уйти. Я тут таких историй наслушалась, диву даёшься. Вся беда в том, что мы не умеем слышать предупреждений, а лезем напролом. Вот Данька не хотел садиться на мотоцикл, но отец заставил. А у меня тоже было какое-то предчувствие. И вот результат.
И такие разговоры велись в каждый его приезд. И вот Даньку выписали из больницы. Дядя Боря доставил их домой. Только суетливо распахнул перед ними дверь, смущённо произнёс:
– Вот вы и дома, заходите.
Данька как сейчас помнит удивлённый и возмущённый голос матери.
– Что это ты говоришь, Борис? У нас что, своей квартиры нет? Да ты что не пускаешь меня к двери?
– Аннушка, не волнуйся так. Там ремонт идёт. Поживёте у меня, а я к другу уйду. – Дядя Боря поспешно заносил в коридор сумки, пакеты.
А в этот момент из нашей двери вышла мамина сотрудница, медсестра Рощина. С короткой модной стрижкой, кокетливой улыбкой, она, увидев нас, высокомерно усмехнулась. Мама отшатнулась от неё и как будто вжалась в стену. И всё же, пересилив себя, спросила враз охрипшим голосом:
– Что ты тут делаешь?
– Ха, ха, ха! Что я делаю? Живу тут. Ты пожила – хватит. Теперь мы тут хозяева, – она погладила рукой свой большой живот.
Мама метнулась в открытую дверь дяди Бори и поспешно захлопнула её, будто боясь, что злые, жестокие слова будут и здесь хлестать по уставшей, издёрганной душе. В её глазах было непонимание, ужас. Со стоном вырвались горькие слова:
–Зачем ты это сделал, Боря? Если бы ты сказал в Москве, я сразу бы поехала к маме. А теперь что? Назад через Москву ехать?
Дядя Боря опустился перед ней на колени.
– Аннушка, любимая, второй раз я через твою судьбу проехал и исковеркал её. Зачем я тогда встретил тебя и притащился сюда за тобой?
Мама подхватила его под руки, помогла встать.
– Не смей никогда этого делать, слышишь?! Мне надо забрать кое-какие вещи. Пойдём со мной.
На следующее утро мы были на вокзале. Дядя Боря не мог сидеть на месте, а всё куда-то бегал, приносил то одно, то другое. И часто повторял маме:
– Ты, Аннушка, не беспокойся, потерпи только полгодика, а там у меня заканчивается служба, и я приеду к вам. Захочешь, будем жить вместе, а нет, так я рядом, буду помогать.
А мама всё больше молчала и согласно кивала головой.
Подошел состав. Мы сели, а дядя Боря поспешно забрасывал наши вещи. Взгляд у него был потерянный, а с губ слетали одни и те же слова:
– А как же ты одна в Москве-то будешь? И ещё у Даньки костылей нет. Как же так?
Когда вагоны дернулись, и состав медленно пошел вдоль перрона, Данька увидел в толпе провожающих дядю Борю – он как будто споткнулся, кто-то налетел на него, и он упал. Данька закричал громко:
– Дядя Бо-оря-я!
А Аннушка перетаскивала вещи в вагон. Их набралось много и все тяжеленные были. И она не видела, как упал Борис. Когда наконец-то сели в купе, Данька боялся посмотреть в глаза матери – как сказать ей? Но тут вбежала проводница с телеграммой, а в ней Ларкины – соседи с их этажа, провожавшие сына в Москву, сообщали, что дядя Боря умер на платформе у вагона.
Данька помнит, что Аннушка не закричала, а как будто бы испарилась – обхватила себя руками крест на крест, чтобы унять появившуюся дрожь, и от этого казалась совсем маленькой, почти невидимой.
Проводница сбегала за чаем, села рядом и стала поить из своих рук, придерживая за плечи, и тихо приговаривая:
– А ты чуть расслабься и заплачь.
В этот момент в купе вошел Женька Ларкин – красавец-моряк.
– Здравствуйте, соседи! А я опоздал, билет переоформлял. Отец велел с вами ехать.
Так доехали до Москвы. Женька пересадил их на Тамбовский поезд. Затем были автобус, попутная машина. Данька на всю жизнь запомнил ту нестерпимую боль, которая заполняла всё его существо, но он старался скрыть её, то, отвернувшись к стенке в купе, лёжа на нижней полке, то, вжавшись в угол сиденья в машине. От расспросов его спасало то, что мать не обращала на него ни малейшего внимания, а сидела с отрешенным взглядом, уйдя вся в себя.
Когда приехали в село к бабушке, она посмотрела на поникшую маму и стала ругаться:
– Чего это ты, девка, голову повесила? На нём, что, свет клином сошёлся? Пригорюнилась она! Да я тебе завтра же найду мужа. Вон сколько городских приезжает на отдых, и среди них и одиноких много. Разнюнилась она…. Ты на сына посмотри – позеленел от боли.
А когда увидела мою посиневшую ногу, то схватила полотенце и стала им хлестать маму, приговаривая:
– Ах ты ж непутёвая! Ты что, сына инвалидом решила сделать на всю жизнь?! Да ты знаешь, как звать его будут? Хромым!
Аннушка как будто очнулась, удивлённо посмотрела на Даньку, на мать и сорвалась с места, выбежала из дома. Через час Данька был уже в областной больнице. И опять для него начались больничная койка, операция, костыли.
В село он вернулся через два месяца. Когда шел по улице, прыгая на костылях, сзади слышал насмешки мальчишек: «Глянь, Хромой объявился».
Он пошел в школу и понял, что отстал от класса, надо догонять. Стал самостоятельно читать книги. К концу учебного года при ответах на уроках выяснилось, что он не только догнал по программе, но ушел далеко вперёд.
В тот памятный день, когда впервые услышал прозвище матери, он дал себе клятву, что правдами и неправдами, но избавится от недуга. Ежедневные изнурительные зарядки, массаж, поездки на велосипеде, плавание, а зимой походы на лыжах делали своё спасительное дело, и к окончанию школы он не только бросил костыли, но даже не прихрамывал. Но он с горечью понимал, что его мечта жизни уже не осуществится никогда – лётчиком ему не бывать. Тогда он решил, что будет врачом – кардиологом, чтобы спасать больных сердечников. Вероятно, это было связано с памятью о дяде Боре. Ох, как же его не хватало все эти годы!
И Данька слово своё сдержал, стал врачом и неплохим. А буквально перед самым отпуском побывал в городе своего детства – была срочная командировка. А его давно тянуло побывать на могиле дяди Бори. И вот он в первые свободные часы добрался до кладбища, разыскал могилу. Его поразила чистота и порядок. Посидел за столиком, поразмышлял, представив, какой бы могла быть их жизнь, если бы этот добрейший человек был с ними рядом. Уже выйдя из оградки, неожиданно пошатнулся и ухватился за соседнюю ограду. Сбоку увидел памятник – они были одинаковы. Пронзила мысль – кого же из технарей хоронили вместе с дядей Борей? Он шагнул в сторону, чтобы лучше рассмотреть портрет и от неожиданности замер – на него смотрел улыбающийся счастливый отец. Даниил Владимирович помнил этот портрет, они тогда действительно были счастливы.
Взглянув на дату, поразился ещё больше – разница с дядей Борей была только в три дня. Всколыхнулась обида на бывших соседей, знакомых – почему не сообщили? И тут же из глубины памяти пришел ответ – а куда сообщать? Адрес знали только дядя Боря и отец. Даниилу Владимировичу захотелось узнать подробности происшедшего. И он отправился в свой бывший дом. Шел и думал: как же так несправедливо жизнь устроена? Все эти годы жил с обидой на отца, а его уже в живых не было. Да ещё вдвоём с матерью эту обиду держали, да и бабушка частенько упрёки выплёскивала.
В подъезде, перескакивая через ступеньки, поднялся на свой этаж, посмотрел на две родные двери, и позвонил в квартиру Ларкиных. Вышла седая женщина, взглянула на Даниила Владимировича, вскрикнула растерянно:
– Володя?! Откуда ты?!
– Вы ошиблись, я – Данька, – поспешил он успокоить женщину.
– Даня?! Ты же вылитый отец. Заходи, заходи. Столько лет ждём вас. Борисову квартиру заняли, все его вещи в вашу перенесли, а вашу никто не трогает, все Аннушку ждут.
– Аннушку? – переспросил Даниил Владимирович.
– Ну да, Аннушку, твою маму. Или с ней что случилось? Живая она?
– Живая. А у вас что-то произошло?
– Да, Даня. Сначала сына потеряли. Не вернулся из плавания, а следом и мужа похоронила. А я вот живу, копчу небо. Зачем, для кого…….. Беда одна не ходит. Вот тогда Бориса отец твой похоронил, да и там же на его могиле и упал замертво. Они же, как братья были, вот только Аннушку поделить не могли, оба любили её. А в тот год как-то всё кувырком получилось. Не мог отец изменить Аннушке, да и времени у него не было на это – он же по две смены с полигона не уходил, деньги зарабатывал на твоё лечение. А эта стервозина улучила момент и подвалилась к нему, к спящему. Он проснулся, а она в постели… Лучшего ничего не смог придумать, кроме как сбежать на полигон. Ему бы дверь закрыть, выгнать её. Но это же Володя, привыкший за Аннушкиной спиной королём быть. А она по- быстрому перетащила вещи из гостиницы. Решила прикрыть свой грех: от кого-то ребёнка прижила, а за Володей всегда бегала, проходу ему не давала, к Аннушке в подруги набивалась.
– А где же она сейчас? – Даниил Владимирович слушал с особым вниманием, впитывая каждое слово.
– Да её тут же выпроводили. Ты помнишь Андрея Батова, друга отца? Так вот он приказал ей близко к подъезду не подходить, а не то, что в квартиру. И с работы уволили. И пришлось ей уехать. Это ж надо, из-за неё два человека ушли на тот свет, вам жизнь исковеркала. А Батов у нас до сих пор городом руководит.
Даня, ты Аннушку перевози сюда, а то я устала за квартирой присматривать. Ремонт давно пора делать.
– Не знаю, Ольга Павловна. Вот отсюда еду к ней в отпуск, поговорим, а там видно будет.
– А ты понастойчивей уговаривай.
****
И вот сейчас, сидя у реки, он не знал, как сообщить матери. Уже вторая неделя подходила к концу, а он всё не решался сказать. Вдруг он услышал хруст веток и увидел подходившую мать.
– Что случилось, мама?– встревожился он.
– Напугал ты меня, Даня. Смотрю, вещи твои и удочки на месте, а самого нет. Что произошло, сынок? Знаю, сказали мне, что девочка живая, всё нормально там. Или опять прозвище услышал и расстроился? Куда переехать, что ли нам?
– Поедем домой, мам. И я там работу найду, врачи везде нужны. А город за это время расстроился.
– А ты откуда знаешь? Да и что нам там делать? Кому мы нужны, кто ждёт нас? Где жить будем? Ты думаешь, что говоришь? – Аннушка говорила взволнованно, видно, что ни один раз думала об этом.
– А там наша квартира пустая…
– Как это пустая? А отец где же?
– Нет его, мама. Не надо нам было уезжать, не надо было спешить. А ты знаешь, там ждут Аннушку. – Даниил Владимирович с улыбкой смотрел на неё.
– О чём ты, сын? Кто может помнить меня? – Аннушка смотрела растерянно.
– Батов помнит. Это он распорядился не трогать квартиру.
– Батов?! Из неразлучной троицы он один остался. Что же он там делает? – Аннушка спрашивала, не ожидая ответа, всеми мыслями уйдя в прошлое.
Даниил Владимирович не тревожил её, ожидая, когда она заговорит сама.
– А может быть, и правда переехать? Я не сказала, что у нас фельдшерский пункт закрыли. Я торчу там по привычке, а зарплату не получаю. Энтузиазм-то хорошо, да на что-то жить надо.
– Вот и ладно, давай готовиться к переезду, – обрадовался Даниил Владимирович. – Я, пока в отпуске, и перевезу тебя. А потом и сам переведусь.