...продолжение...
А еще был пацан Левченко. Мой друг. Учился плохо, но мы с ним и вторым отличником Громовым были три закадычных друга.
У Левченко была такая привычка – когда в столовой кто-нибудь по неосторожности ронял тарелку или стакан на пол, или даже, если повезет, целый разнос с тарелками и стаканами, да еще и до обеда, а не после, то есть с супом, котлетами и компотом – он жутко от этого возбуждался, глаза его загорались и в дополнение дребезга и грохота он во все горло исполнял туш:
«Та-а, та-та, та-та-та, та-та-та
Та-та, та-та-та-та-та-та!
Та-та, тааааа та…
ТА! ТА! ТА!»
И хлопал в ладоши.
И он уже стал как собака Павлова в этом смысле – автоматически все делал, на рефлексе.
А один раз он с еще двумя пацанами где-то болтались, когда продленка была и они залезли в электробудку «НЕ ВЛЕЗАЙ УБЪЕТ!» И один пацан сгорел полностью, второй в больницу попал, а Левченко ничего не было.
И вот на следующий день Мы сидим в столовой и Левченко рассказывает как они пошли в эту будку и что на нем были резиновые сапоги, а тот пацан, который сгорел, был босиком и как тот пацан за что-то схватился и как он начал дымиться и превращаться у него на глазах в уголь. Как искры летели рассказывал. И у него на белом лице был ужас. А мы слушали и у нас мурашки по спине шли и опять это чувство, как когда умер наш товарищ Зелинский в прошлом году – чувство прикосновения жуткого, холодного, огромного, безразличного и беспощадного Ничто…
И вдруг где-то в другом конце столовой кто-то кааак загремел! Целый поднос с обедом полетел на пол! Левченко мгновенно, на полуслове переключился, встал и, хлопая в ладоши, исполнил:
«Та-а, та-та, та-та-та, та-та-та
Та-та, та-та-та-та-та-та!
Та-та, тааааа та!
ТА! ТА! ТА!»
Жизнь шла своим чередом.
...продолжение следует...