«Холодно. Ни письма, ни строчки. Холодно и темно. Наверное, тебе не до меня. Холодно… Я же не застегнут, вот почему мне холодно. Холод – лучший анестетик, и не болит… Только холодно».
Над головой была почти ночь. Зимой темнеет рано и светлеет поздно – зимой самые длинные ночи, длинные ночи из холода. Над головой была почти ночь, только одинокий зрачок белой снежной луны плавал в аморфной тьме неба. Он то скрывался за толщей, скользящих в вечную даль, облаков, то освещал своим бледным фонарным светом остановку.
На остановке стояли люди в ожидании своего автобуса - автобус опаздывал.
Я шагнул в сторону снега. Старый снег лежал прочным твердым настом, холодным и равнодушным. Шаг – он выдержал. Наступить, вдавить, втоптать. Наст хрустнул и поддался моей воле. Провалившийся ботинок выглядел жутко довольным и гордым от проделанного труда.
Я хмыкнул и вспорол ботинком прямую линию, глубокую и чистую, потом от неё еще одну под небольшим углом. Вдавленная в снег «Л».
Переступить с линии на линию, взрезать корку смерзшегося снега и написать следующую букву. Потом еще одну, потом…
«Л» «Ю» «Б» «О» «В» «Ь»
Вдавленной в снег слово. Впечатанные буквы, чеканное слово. Слово пустотой на холоде.
Вечное слово.
Я отступил. Рваные края букв, острые границы снежного покрова, холод и пустота.
Послышался звук подъезжающего автобуса. На остановку высыпались люди, с остановки пустую машину заполняли дождавшиеся своего транспорта. А я…
А я не мог заставить себя отступить от написанного на снегу слова. Я не мог позволить себе уйти от «любви». Как же это страшно, отступать от символа, от написанных на холодном твердом насте глупых корявых букв, с острыми краями. Как страшно отступать и уходить от любви. Страшно и больно и уже совсем не холодно…
Последний человек заходил в распахнутые двери автобуса. Я отвернулся от «любви» и бросился в спасительное тепло мертвой машины. В тепло, где все живые и теплые… и равнодушные. В тепло, где снова будет больно, но не так больно, как на морозе отступать от любви. Не так больно…
Потому что больнее уже не может быть… Потому что там за закрытыми дверями автобуса, на отдаляющемся куске смерзшегося белого, с прозрачной корочкой наста снега… Там, там брошенное слово, там … там… там…
Сердце билось в истерике в груди, шумело и норовило выпрыгнуть наружу и рвануть на всех своих парах обратно, только бы не бояться, только бы не потерять это слово… Простое глупое слово, которое осталось лежать брошенным на холодном снегу. Слово, которое больнее всей боли, которое холоднее смерти, которое чище снега и наивнее пустоты ею являющееся. Потому что сердцу страшно уходить от любви. Потому что…
Остановка. Из автобуса высыпались люди. На улице шел снег. Где-то раньше засыпало снегом вычерченное глупым человеком слово.
«Холодно. Я поёжился от порыва холодного ветра. Холодно и темно. Втянул голову в плечи. Холодно… Я же не застегнут, вот почему мне холодно. Холод – лучший анестетик, и не болит… Только холодно».