Что-то изменилось. Может осень. Но за полтора месяца разлуки с Питером, своим обычным укладом и привычками я стал совсем другим. Может и не совсем. Но то, что на привычные вещи и тела стал смотреть другими глазами – это уж точно. Откуда-то взялась замкнутость. Зацикленность на себе, что ли. Зачем-то потянулся вдруг к высоким материям. Недосягаемым и странным. Обычные дела, мысли и привязанности резко ушли на второй план. Или даже дальше.
Вот и сейчас. Серёга то ли сидел, то ли лежал на диване и явно страдал от отсутствия моего к нему внимания. Смотреть на это надоело, и я ушёл в спальню. Махонькую комнатку, отгороженную от основной простой перегородкой. Маленькую и уютную, ровно настолько, чтобы считать её исключительно «своей территорией». Стараясь допускать туда как можно меньше народу. Я – собственник. Особенно в последнее время.
Валялся на крохотной кроватке и размышлял, отчего этот парень прилип ко мне как банный лист. И естественно, на него злился. Когда он вошёл и облокотился на стену, полуприсев на стоящую прямо на полу книжную полку, я резко повернул голову. И зло посмотрел на него. Свет как обычно был выключен. Единственное, что успел заметить в тусклом отблеске уличного фонаря, были его влажные глаза. Серёга плакал. Это разозлило больше.
- Ну, и чего ты ещё хочешь? – резко.
- Я просто хочу понять, что с тобой случилось. Что с тобой произошло за это время? Я тебе совсем не нужен? – дрожащим голосом. Такой ещё молоденький и беззащитный пацанёнок.
- Ты никогда не был мне нужен, только мешаешь, - ответил я, выплеснув всю злобу, которую только мог.
- Мешаю? – сперва удивлённо. Помолчав минуту – Ну и чёрт с тобой! – то ли с грустью, то ли со злостью. И ушёл, громко хлопнув дверью.
«Ну что ж, хотя бы злиться он научился, слизняк малолетний», - с радостью, помешанной на гордости подумал я. Гордиться вот только было нечем. Тогда я думал, что когда-нибудь Серёга позвонит. А то и придёт. Он больше не звонил. Так и не пришёл. И только потом я понял, как ждал и хотел увидеть. И только потом понял, что даже не знаю, где и как его искать. Понял, что больше его не увижу. А потом я уехал.
Когда я проснулся окончательно, дело близилось к полудню, и моего уже не было. Ушёл как обычно, не став меня даже будить. Почему-то любил возвращаться домой рано утром этот па-рень, с немецким именем. Я потянулся, разлепил глаза и полез за первой сигаретой нового дня. И тут заметил его, склонившегося над моим письменным столом и что-то увлечённо то ли пишущего, то ли рисующего. Увидев, что я проснулся, он повернулся и просто сказал:
- Я есть хочу…
Насколько я помнил, звали его Серёжа. Мой знал его хорошо. Вчера вечером, прогуливаясь по Гостинке, мы, сами не зная зачем, зацепили это чудо и приволокли ко мне домой. Речи о сексе быть не могло по определению – мне вполне хватало моего, да и пацану только осенью должно было стукнуть шестнадцать. Хоть и выглядел он старше и уже во всю гулял. Парнем Серёга был красивым: чуть повыше меня ростом, ладно сложенный, с приятными чертами лица и коротко остриженными светлыми слегка вьющимися волосами. И главным во всём этом великолепии бы-ли абсолютно голубые глаза. Светлые глаза абсолютно чистого человека. Или может быть даже ангела. Ни злобы, ни алчности, ни даже хитрости – ничего подобного. И ещё, улыбка. Постоян-ная, она могла бы показаться улыбкой идиота, но она просто освещала его лицо, и когда он сме-ялся, и даже когда грустил.
Вчера что-то ели, пили, говорили о разных глупостях, в карты играли. Мой, как всегда выигрывал. Вечер потихоньку перетёк в ночь, и парнишка был отправлен в спальню, там кровать была как раз для одного. Мы привычно устроились в гостиной. Всё как обычно: душ, секс, душ, из которого мой долго не выходил, по привычке не ложиться спать, чем-либо не намазав лица. Благо-даря чему, хоть и был он старше, но выглядел лучше, чем я в мои тогдашние двадцать пять. Мо-жет, поэтому я тогда смотрел на него почти как на бога. Может потому, что вот уже месяца три, как мы встречались, и за это время ещё ни разу не повторились наши постельные игрища, а верховодил всегда он. Может потому, что любил я, сидя в кресле напротив, разглядывать его, лежа-щего на животе, обнаженного и ничем не прикрытого, уставшего и удовлетворенного. Это стало почти ритуалом – я курил, а он минут пять нежился, позволяя мне пожирать глазами изгибы вы-тянутого поверх простыней тела. Резко вставал, шёл в душ, и затем опять ко мне или домой, в за-висимости от времени суток. Вот и сегодня, отходив меня ещё раз со всей мыслимой фантазией в лучах утреннего солнца, и провернув обычную процедуру полежать-душ, он исчез…
Теоретически, пацан должен был исчезнуть вместе с ним, в конце концов, его-то он знал лучше меня. Вместо этого, он вполоборота сидел за моим столом. Из одежды – только рубашка, причём расстёгнута так, что было заметно – белья на нём не было. Стройные ноги закинуты одна на одну. Чуть ссутулившись и опершись на стол левой рукой, он смотрел на меня своими ясными голубыми глазами и ждал. А я курил, полулёжа в постели, и размышлял, что мне дальше с этим чудом делать. Выгонять его так же не хотелось, как и оставлять. Поэтому, я не спеша докурил и решил, что покормить-то я его покормлю, а там видно будет.
- Только, Серёж, оденься. Я, конечно, себя контролировать умею, но когда по дому в неглиже разгуливает такой привлекательный пацан, как ты, могу и не сдержаться.
- Ну хотя бы до пояса, ладно? А то у тебя так жарко.
- Хорошо, - и меня почему-то совсем не удивило, что этот ещё зелёный юнец, младший меня лет на десять, так запросто обращался ко мне на «ты». Надел брюки и скинул рубашку. Неспешно и грациозно. Зная о красоте своего тела, демонстративно. И с удовольствием. Хвастался молча, абсолютно не смущаясь моего взгляда. Да, несмотря на возраст, к вниманию мужчин парень явно привык.
Поели. Идти никуда не хотелось. Решил пока остаться дома, надеясь, что Серёга с благодарностью исчезнет. Но он никуда не спешил. Он просто стал болтать, рассказывать о себе, привычках, увлечениях. Когда-то танцевал. По его грациозным движениям это трудно не заметить. Любит рисовать, рисовать цветы.
- Хочешь, я и тебе нарисую? – и, не дожидаясь ответа, опять склонился над столом.
Я сидел в кресле и теперь общался в основном с его спиной. Процесс увлёк его настолько, что парень почти не оборачивался. Я поймал себя на мысли, что мне очень нравиться его спина. Узкая талия и достаточно широкие для его возраста плечи. Акселерация. Сутулость подчёркивала рельеф, особенно выдающиеся крылья. Захотелось его нарисовать. Сидел Серёга почти неподвижно, только руки сновали по бумаге на столе, поэтому рисовать было легко.
Как-то позже я ещё раз попробовал рисовать с натуры. Мишка был коком на каком-то круизном пароходике местного масштаба и во время одного из его заходов в питерские территориальные воды оказался у меня дома. Вечерок был вялый, вот я предложил ему тогда попозировать. А потом конечно был секс. Секс получился гораздо лучше рисунка, потому как уж очень подвижен оказался кок. Для рисования не очень, а вот в постели – как раз то, что надо!
Закинув ногу на ногу, я подложил под колено какую-то папку поплотнее, наверх лист бумаги. Карандаш в руки и вперед. Контур, затушевать, тени. Резинку в руку и выделить блики, что оставляло на молодой коже полуденное солнце, пробивавшееся в комнату. В конце концов, получилось два неплохих эскиза. Хорошо, что со спины, лица у меня никогда не получались, по крайней мере – похожими.
А на столе в это время рождались цветы. Одинаковые, но разные. Один и тот же стиль на всех рисунках. Вот только настроение разное чувствовалось. Всё в карандаше, в самом простом карандаше. Серые, казалось бы, наброски, а настроение разное. И цветы вроде как по форме одинаковые, но одни гордые, а другие грустные. Не вялые. Не усталые. Именно грустные.
Наверно, как жизнь. Серега жил тогда в интернате. Про родителей я так толком и не понял, что случилось. Парень не особо хотел углубляться, я особо не хотел выпытывать. Я тогда ещё не знал, что вечером малый никуда не уйдёт. Да потому что и идти особо некуда было. На лето ребят разогнали каким-то образом. И каким-то образом Серёга устроился санитаром в одну из пи-терских больниц. Днём работал и кормился, ночевал там же. Но в этот вечер ночевать в больницу не ушёл. Я не гнал, малый сам не уходил.
Вот так и остался. Точнее – стал появляться каждый вечер. В свою больницу ходить только на работу. Проблем мне это не составляло. Мои золотые соседки никогда в личную мою жизнь не лезли. И хотя народищу в коммуналке, в моей комнате, перебывало не мало, мне они доверяли. И помогали к тому же.
Прокормить два рта я тоже как-то мог. Не особо шикарно, но и впроголодь не сидели. Тогда ещё зарплаты хватало. Да и обедал малый на работе. Уже как-то попроще, несмотря на дикорастущий организм. Неприхотливый такой, потому как особыми изысками в готовке я не отличался. Серега вообще на кухне не показывался, моя стряпня вполне устраивала.
Вечерами стали гулять. Когда порознь, когда вместе. Парней обсуждать на плешке. И просто по улицам шарахаться, показывая друг другу любимый город. Любимый для каждого по-своему. Вот именно этим своим и делиться. Хвастались друг перед другом. Спорили, ссорились и мирились. Иногда сразу, иногда погодя.
Мой, почти жизненный, как я тогда думал, опыт против его юношеского абсолютного максимализма. Бывало и наоборот – моя романтичная наивность против его недетского прагматизма. Моя жёсткость против его доверчивости. Доверчивости из-за которой его били, а малый не мог дать сдачи. Не боялся, нет, просто не умел и не хотел учиться. И продолжал доверять снова и снова. Учились друг у друга. Разница в возрасте – чушь, когда есть желание.
Разница была в другом. Шикарный парень, которому не было шестнадцати. И это меня останавливало. А он не стеснялся. Раздеться и показаться обнажённым. Замечая мой далеко небезразличный взгляд. Сперва смущался, когда возбуждался. Потом прошло и это. Благодаря тому, что я научил его гордиться своим напряженным членом. Потому что гордиться действительно было чем. Прямой, ровный и достаточно большой он возвышался над почти безволосой мошонкой. Слегка покачиваясь. Подрагивая. Вертикально вверх, не откланяясь ни вправо, ни влево. Гордый, и недоступный. Для меня недоступный.
Впрочем, не страдал я от этой самой недоступности. Сам её себе придумал. Да и достаточно было того, что парень просто жил у меня. И пусть мы не делили постель. Мы делили наши мысли и дела. Мы делили на двоих именно тот небольшой, отведённый только нам двоим кусочек этой жизни.
С самого утра солнце просто изливалось теплом. А уж когда пришло время окончательно вы-браться из постели, на улице жара стояла настоящая. Ещё и безветрие. В то лето погода вообще не очень-то баловала: то дожди, то ветер, одним словом – Питер, со всей его непредсказуемостью. Поэтому терять такой день, сидя дома в четырех стенах, было просто преступно. Мнение было обоюдным. Соорудив нехитрый стандартный завтрак из разогретой с луком гречневой каши приправленной парой сосисок, мы закончили его чаем ввиду отсутствия в доме кофе.
- Я плеер возьму? – пару дней, как Серёга притащил домой кассету Криса де Бурга, и теперь она звучала когда только было можно и нельзя. Надоела неимоверно.
- А общаться я с кем буду?
- Со мной, конечно. Я же не на полную громкость, так для фона, - то ли пацан извинялся, то ли уговаривал.
- Что с тобой поделаешь, бери.
Выскочили на улицу.
- Куда идём?
- Не знаю. - Как всегда, он ничего не знает и решение должен принимать я. Конечно, импони-рует, когда парень тебя слушает если не во всем, то, по крайней мере, во многом. Но иногда и самому хочется отдохнуть от принятия решений.
- Серёга, ну когда ты хоть что-нибудь будешь знать, а?
- Решай сам, ты же у нас старший!
- А вот об этом можно было бы и не напоминать! В конце концов, ты-то чего хочешь?
- Не знаю. Просто на улице хорошо, вот и достаточно.
- Ну не будем же мы истуканами стоять напротив цирка и рассматривать прохожих!
- Нет, не будем. Сейчас ты мне покажешь очередное приятное местечко из твоих любимых, там расслабимся и будем просто наслаждаться жизнью.
Вот это я мог запросто. Любил я северную столицу. Точнее – я любил Питер, город непохожий на всю остальную, виденною мною Россию. Вот только любил я в нем как раз не парадность бывшей столицы бывшей империи, а возможность среди всей помпезности величественного города отыскать уголок, куда, как сказал один поэт, «приходим мы на миг уединиться». И совсем не обязательно на окраине. В центре и мест побольше, и контраст поярче. Отошел два шага от сумасшедшего Невского и утонул в порой звенящей тишине дворов-колодцев. Свернул с Дворцовой набережной - оказался в Летнем, и можно по ковру опавших листьев гулять часами, утопая в них по щиколотку. Ступил в сторону от Шпалерной с её движением, и ты уже в Таврике, на скамеечке у пруда, сидишь, смотришь, как утки по воде курсируют.
Вот именно, на воду. Решение пришло само собой.
- Ладно, уговорил, пошли на крышу!
- Это ещё куда? – вполне искреннее удивление отразилось на серёгином лице.
- Сейчас местечко покажу. По крышам не боишься лазить?
- А чего там бояться, мы же не падать с них собираемся! – оптимист малыш всё-таки.
Пошли мимо Михайловского замка. Заодно показал парню конный памятник Петру. Там ещё камень у ноги коня так лежит, что если сбоку смотреть, кажется, что конь в сапог обут. Мимо Марсового поля, через Троицкий мост и прямо в Петропавловку. Всегда любил залезть на крышу того бастиона, что к Неве выходит, и часами на воду смотреть. И на отражающиеся в ней дворцы противоположной стороны. Вода несётся, мысли вслед за ней, тишина и спокойствие. Особенно в будни вечером, летом особо и хорошо, и приятно. Сейчас так не покайфуешь - вход на крыши бастионов перекрыли. Не понятно, почему и зачем.
Но в тот раз к Неве не полезли – уж больно много народу по той крыше шаталось по случаю выходных. Зашли со стороны пляжа, по крышам жилых домов и прямо на ту, что как раз над вы-ходом в сторону Кронверка.
- Жаль, не вода, но вроде и отсюда вид неплохой, а?
- Ага, сколько тут бывал, но никогда на крышу не залазил. А отсюда же всё просто другое! - серёгиному восхищению не было предела. Ещё бы, всегда поражался коренным питерцам. Живут в таком городе, и так мало его видят. То ли дело мы, приезжие! Нам же надо в любую щель залезть, всё руками потрогать, если и не облизать!
Майку долой, загорать – так загорать! Серега просто расстегнул рубашку и сел прислонившись спиной к трубе. Кинув майку у него между ног, я примостился на крышу. Положив голову ему прямо на пах. Что-то упёрлось в затылок.
- Эх, молодость!
- Молодость, молодость, можешь не обращать внимания, народу всё равно кругом тучи, - подмигнул сверху малыш.
А перед глазами было только безумно голубое небо. И серёгино лицо. И только откуда-то снизу доносился гомон невидимых желающих покататься на вертолёте над Питером. Да стрёкот крыльев этого самого вертолёта, когда очередная партия счастливчиков отправлялась в полёт.
- Дай наушники. И сделай мне, пожалуйста, «Леди в красном» один раз.
- Вот, а ты ещё не хотел, чтобы я плеер с собой брал! Не дам, мой плеер, я и буду слушать.
- А я укушу!
- А я закричу…
- А за ветролётом не услышат, - пара минут препирательств и наушники у меня на голове.
И в ушах Брис де Бург и «Леди в красном». Был как-то на свадьбе. Ситуация комичная, замуж выходила старшая внучка соседки по площадке. И я среди приглашённых. Ещё и в загс опоздал. Зато потом по Питеру катались две машины – жених, невеста и свидетели в одной, ближайшие родственники во второй. Ближайшие родственники – сестра, брат двоюродный бабушка невесты и я. И была среди гостей подружка. В красном. Вот ей тамада и пообещал ту самую Криса де Бурга. И обещание сдержал. Вот только девчонку пригласить некому было. Хорошо, есть геи в нашем Отечестве.
В ушах Крис де Бург, бездонное небо над головой. Голова у молодого пацана между ног. Иногда подымаю руки, коснуться обнажённой груди тыльной стороной пальцев. Побродить чуть-чуть. Пока не слышу «Люди». Уберу руки потом опять. А потом уже и предупреждений не было.
Повалялись часа полтора. Надоело. С крыши слезли, вышли со стороны Кронверка.
- Ну что, пошли домой? – спрашиваю.
- Понимаешь, я тут вчера одному старому знакомому звонил, он в гости приглашал.
- И?
- Ну в общем, я скорее всего сегодня дома ночевать не буду, - уже как бы извиняясь.
- Да ничего, какие проблемы, - я потрепал Серёгу по шевелюре.
- Почти никаких, - тут малый покраснел, - только я трусы сегодня одеть забыл. Что человек про меня подумает?
Вот же завёл пацан привычку без белья щеголять. И от кого только научился? Неудивительно, что на крыше в затылок всё уж слишком явно упиралось!
- Что есть, то и подумает. Так ты теперь куда?
- На метро, если денег дашь.
- Дам, конечно, малыш, обижаешь! Едешь-то куда? В смысле – садиться где?
- Ну и на Горьковской можно, потом на Гостинке перескочить, чтобы на Приморскую.
- Или до Гостинки вместе догуляем, я тебя посажу, потом домой.
- Один? – как-то даже озабочено.
- А вот это я посмотрю, ты же не в интернат собрался.
Так и пошли, болтая о всякой чепухе. Через два моста и Дворцовую. В суету Невского, воскресного и многолюдного. Расставаясь на Гостинке:
- Следующий раз не забывай трусы одевать, а то и вправду – что люди подумают?!
Арчи я нашёл как всегда в Катькином. Лето и возможность насладиться ещё одним погожим деньком я никогда не любил упускать. Посидеть после работы. Покурить. Поглазеть по сторонам, разглядываю вяжущих старушек. Играющих в шахматы пенсионеров. Целующиеся на лавочках парочки. И конечно, парней, стреляющих глазами в поисках новых приключений.
Я исключением не был. И хотя не ставил перед собой цели обязательно затащить кого-нибудь в постель, обычно это происходило само собой. В этот раз – так же. Как раз был день пересменки с ночных на дневные. Я выспался и после обеда решил прогуляться. Он сидел на соседней лавоч-ке и смотрел на меня в упор. Минут десять. Я – в упор на него. Когда я демонстративно вытащил из кармана пачку, парню просто ничего больше не оставалось, как подойти и стрельнуть сигарету. Стандарт. «Я тебя хочу». Я спросил, есть ли чем прикурить. «Я тебя тоже».
Представился он сам, и тут же стал Арчи. Благодаря моей привычке переиначивать имена на иностранный манер, пусть даже простым переносом ударения. Молоденький, лет восемнадцать - двадцать. Кареглазый. Светловолосый. Под обтягивающей футболкой – красиво очерченная, рельефная грудь. Не мощные, но сильные руки. Предплечья, густо покрытые светлыми волосами. Манера сидеть, широко раздвинув ноги. Приятная манера курить. Ни капли женственности, скорее – пробивающиеся сквозь мальчишество задатки будущего мужчины. При этом – ещё пацан. Юркий, вертлявый и разговорчивый. Не в пример некоторым – сразу выложил о себе три бочки арестантов. Весело и ненапряжно.
Даже не ясно, чего мне больше тогда хотелось – секса с ним или общения. Разговор просто затягивал и выходил на первое место. Предложение пообщаться в более тесной обстановке – на «ура». Но ему ещё надо было с кем-то пересечься. Поэтому я записал ему на каком-то огрызке свой адрес с кодом для входной двери. И отправился домой. Заодно приготовить что-нибудь пожрать к его приходу. Потому как утренняя стандартная гречка была подъедена подчистую.
К тому моменту, когда Арчи позвонил в дверь, картошка была начищена, и уже даже пожарена. Циничное дополнение в виде пары сосисок сварено. Нехитрый обед пошел на «ура». И всё это снова под болтовню и болтовню. Точнее - я слушал. Что, где и как происходило в бурной жизни Арчи. Время было раннее послеобеденное. Малый с работы раньше семи-восьми не появиться. Можно было послушать. Тем более и Арчи явно никуда не спешил. Так сидели и болтали,
Пока не выяснилось, что Серёжа сократил себе дежурство и был дома как раз вовремя. Или не вовремя. При любом раскладе – у Арчи появился ещё один благодарный слушатель. А местами, в силу своей юношеской горячности, ещё и оппонент. Вечер постепенно перетекал в ночь. А разговор всё продолжался и продолжался. Когда начали слипаться глаза, я решил оставить ребят. В конце концов, диван в зале стоял двуспальный. Серега уже чувствовал себя хозяином, и нового гостя вполне можно было оставить на его попечение.
Я отправился к себе в спальню. Разделся и нырнул под одеяло. И как иногда бывает, сон как рукой сняло. Ещё минуту назад глаза слипались, и всё тут же прошло. Да ещё пацаны в соседней комнате. А перегородка дощатая – всё же слышно, как бы не старались шептаться. Слов не разберёшь, а гул монотонный, шорох голосов. Я закрыл глаза, всё же надеясь уснуть.
- Я тебе не нравлюсь? – возле кровати, переминаясь с ноги на ногу, стоял Арчи.
- Не говори глупостей.
- А зачем ты ушёл, оставив меня с ним?
- Ну, вы же ещё болтали.
- Вообще-то я пришёл к тебе.
- И чего ты хочешь сейчас? – я подвинулся, освобождая краешек неширокой кровати.
- Тебя хочу, кого же ещё! - Арчи проворно стащил трусы. Член у него уже полустоял. Присел на краешек, подложив под себя левую ногу. – Может тоже разденешься?
Я откинул одеяло. Мой уже налился. И мелко подрагивал, слегка склонившись на левую сторону. Парень дотянулся и пару раз покачал его на ладони. Смерил на вес.
- Небольшой, а тяжёлый, - усмехнулся он.
- Какой есть.
Арчи наклонился и взял его в рот. Сразу весь. Прошёлся пару-тройку раз губами по всему стволу. Остановился, задержав только головку во рту. Придерживая у основания. Стал губами массировать края. Облизывая языком по кругу. То медленно, то набирая темп. Вынул. Покачал его из стороны в сторону. Прошёлся пару раз языком по всей длине. Снизу вверх и снова вобрал в рот полностью. Сомкнув губы у самого основания. Упёрся носом в лобок. Подержал немного во рту и опять вынул.
- Приятно пахнешь.
- Стараюсь, - я ухватил его за талию и попытался привлечь к себе поближе. Член у парня напрягся по полной. Красивый. Не очень большой. Пропорциональный. Кожица легко скользнула вниз, обнажив блестящую от смазки головку. Я потянулся, чтобы лизнуть.
- Хочешь – можешь подрочить. В рот не дам, - категорично, но с какой-то хитрецой.
- Как хочешь, - я зажал его в кулак и стал неспеша водить вверх-вниз.
Арчи вернулся к моему, снова обхватив губами головку. И стал работать языком. Иногда погружая в рот полностью. Упирался носом в пах и задерживался так. Вдыхая запах. Периодически подымая на меня глаза. С неизменно хитрым прищуром.
Как я не хотел максимально оттянуть конец, пацан действовал слишком умело. Почувствовал, что я близок к развязке. Выскользнул из моих рук, развёл пошире мои ноги и устроился между. Взял мою руку и положил на член.
- Давай сам. Когда будешь кончать – скажешь, - сам принялся лизать яички. Как мороженное.
- Уже, - мне хватило нескольких движений, чтобы достигнуть предела. Арчи тут же захватил губами головку и принялся пить. Последнюю порцию ещё и подержал во рту, прежде чем проглотить.
- Вкусно, только чуть солоноватая. – Знаток. Гурман, тоже мне! Он неспеша поднялся на руках, подтянулся и взобрался верхом на мой опадающий член. Рука быстро заходила по стволу. Мою он отстранил.
- Отдыхай и смотри.
Вперёд-назад. Вперёд-назад. По максимуму оттягивая кожицу. Открывая головку. Быстрее и быстрее. Рука остановилась, зажав ствол у основания. Арчи выгнулся спиной почти в дугу. Струя за струёй белая, горячая жидкость легла мне сперва на грудь, потом на живот. Он наклонился и всё дочиста слизал. Заставляя содрогаться всем телом при каждом движении языка.
Потом лёг на меня сверху, обхватив руками за плечи, привлёк к себе. Поймал мои губы. Поделился.
- Надеюсь, тебя моя тоже понравилась. Вот теперь я могу составить компанию мальчику, - немного полежав, встал, подобрал с пола брошенные трусы и исчез в соседней комнате.
Когда Арчи появился на следующий вечер, Серёга уже был дома. И вовсю хвастался рубашкой, которую разные поколения таскали на себе уже лет тридцать или сорок. А у неё даже рукава не забахромились. Только полиняла чуток.
Арчи заявился ближе часам к девяти. Весь в мыле и босиком, держа в руках кеды и внушительных размеров пакет. Вывалил на стол арбуз и бутылку водки. И сразу же принялся раздеваться. Пока не остался в обтягивающих шортиках, в каких обычно велосипедисты соревнуются. Чёрных. И стал гладить рельефно выпирающий, лежащий на правый бок член.
- Как мне сегодня трусики подарили? – подмигнул. – Ладно, намотался я, надо простирнуться и в душ. Как думаете, до утра высохнет?
Ответ, как таковой, был ему явно не обязателен. Сгрёб носки, футболку и полотенце.
- Без меня не начинайте, - и, не обувая тапочек, отправился в ванную. Что могли сказать мои соседки, его тоже явно не волновало.
Водка на удивление оказалась приятной температуры. Не то чтобы по ледяному холодной. Но и не совсем тёплой, хотя и было на дворе лето. Как раз, чтобы и употреблять не противно. И риска застудить горло никакого. Сережа сразу же отказался пить. Как будто кто-то ребёнку предлагал.
Вернулся Арчи. В полотенце, обмотанном вокруг бедер. Шлёпая босыми ногами по полу. Развесил выстиранные футболку и носки на детской кроватке.
- А чего это, ещё арбуз не нарезан? – нож в зубы и пол-арбуза уже в виде долек. Я пока организовал рюмки. – Почему только две? Кто не пьёт? – когда выяснилось, что малый пить не собирается – Кто не пьёт, тот остаётся без арбуза! – Серёга согласился.
Стульев у меня было только двое, поэтому Арчи умостился ко мне на колени. Ну не к ребенку же. Конечно, своим весом не раздавил бы. Но мне-то всяко полегшее. Водочка по рюмкам. И арбуз. То ли закуска, то ли запивка. Малому много не наливали. В основном бутылочку приговорили вдвоём.
Арчи всю дорогу так и просидел у меня на коленях. Периодически меняя положение. Иногда облокачиваясь. И прижимаясь ко мне. Обнажённой спиной к моей груди. Стоит ли говорить, как беспрепятственно мои руки бродили по его телу. По ногам. По рукам. По груди и животу. Точнее – по крепкому прессу.
И на брудершафт пили. По очереди. Я и Арчи. Арчи с малым. Серёга со мной. И не известно, чего было больше. То ли пьянки под арбуз, то ли возбуждения, витавшего в воздухе. Странно, но никто так особо и не опьянел. Ни малый, которому не так уж и много надо было. Ни мы с Арчи. Просто приятно получалось как-то. Само собой. Водка, разговоры. И опять разговоры и разговоры. Арчи болтал. Сережа больше спорил, я больше слушал. И опять – вечер в ночь. Да ещё и водочка в сон загоняет.
- Я пошёл к себе. Арчи, ты со мной?
- Нет, я, пожалуй, тут останусь. Что-то спать захотелось.
Разделся, лёг. Хотя прекрасно понимал, что сна опять не будет. Несмотря на то, что в сосед-ней комнате было на удивление тихо. «Вот уж точно – повырубались».
Захотелось покурить. А курил я только в зале – в спальне вообще форточки не было. А кому в дыму спать понравиться? Не одеваясь пошёл в зал. Посмотрел – ребята вроде как спят. Плюхнулся в любимое кресло. Прикурил. Через пару затяжек от дивана отделилась фигура. Арчи, он поменьше ростом.
- Я тоже покурить хочу. Я присяду?
- Да, пожалуйста, - я подставил колено. Он свел мои ноги и уселся верхом. Прижимаясь яго-дицами к паху. Снова лёг спиной мне на грудь. Как на спинку облокотился. Реакция себя ждать не заставила.
Сигарету – в левую руку, правую – парню на грудь. Погладить и сосочки поласкать. Напряглись, торчат. В очередной раз почувствовать её в руке, мускулистую, рельефную, ещё чуть мальчишескую. Спуститься ниже. На кубики пресса. В темноте можно закрыть глаза. Это только усиливает осязание. Обостряет прикосновение. Ощущения и чувства.
Тыльной стороной ладони задел почти прижатый к животу член. Напряжённый, как натянутая струна. Спустился ниже. Обхватил яички и оттянул вниз. Член тоже качнулся. Парень издал лёгкий стон. Поиграл, перекатывая в ладони шарики под нежной кожицей мошонки. Потом пробежался одними пальцами. Одними подушечками.
- Помнится, кто-то спать хотел?
Вместо ответа Арчи развернулся. Язык быстро отыскал мои губы. Прошёлся по верхней. Потом по нижней. Лёгкий поцелуй и его губы стали опускаться сперва на подбородок, потом на шею. Ниже. На грудь. Не останавливаясь на сосках, ещё ниже. Он развернулся всем телом и, подобно ужу, сполз на колени. В следующее мгновение мой готовый ко всему член оказался во рту.
В одной руке опять сигарета. Вторая - у парня на плечах. С плеча на другое. По спине. Поворошив мягкие волосы на загривке. На шею, с тыльной стороны. Но не нажимая, не принуждая одеться глубже. Глубже уже некуда. Казалось, что сегодня он решил его вообще не выпускать изо рта. Только и сновал губами по стволу. Доходя до половины и погружая опять до самого корня. Абсолютно не помогая руками. В то время, когда мои руки только и сновали по макушке, по плечам, по шее и по щекам молодого парня.
Пока не наступил момент, когда я стиснул оба его плеча. Со всей возможной силой. Если бы ногти были подлиннее – остались бы следы. И инстинктивно подав вперед бедрами. Чуть-чуть привстав с кресла. Напрягся всем телом. Даже не пытался отстранить голову Арчи.
Он ещё немного подержал его во рту, потом выпустил. Насколько я смог заметить в темноте – поднял на меня глаза и улыбнулся. Наклонился и ещё раз коротенько поцеловал низ живота…
- А я вчера всё видел, - выдал Серёжа утром. – И, кажется, я в него влюбился. Арчи такой классный!
Потом он появлялся ещё несколько дней. Обязательно без звонка, хотя телефон знал. Обязательно с каким-нибудь сюрпризом. То притаскивал чего съестного. Один раз магнитофон продать хотел. То ни с того, ни с сего по комнате голышом шастал. Ни ко мне, ни к малому не приставая. За всё это время – один минет. На большее – настроения не было. Или просто со мной не было…
Арчи пропал внезапно. Просто не появился на следующий день. И через день тоже. Только через неделю в дверном проёме нарисовался квадратного вида бритоголовый парень, с вопросом, как его найти. Потому как вроде Арчи уволок у кого-то какую-то крутую «Моторолу». Оставив взамен тот самый огрызок, на котором я неделю назад нацарапал свой адрес и код от входной двери. Теперь я обязательно должен помочь им его найти. Иначе у меня будут проблемы. И они будут обязательно звонить. И звонили целую неделю, на которую я цинично выгнал Серёгу об-ратно в больницу от греха подальше. Хрен знает, что могло твориться в голове этого бритоголового. До квадратного вида парня долго доходило, что я общался с человеком, ничего о нём не зная. Кроме имени, переиначенного на импортный манер.
Спустя неделю звонки прекратились. Серёга вернулся.
Однажды я всё же не выдержал и стал перед ним на колени. Когда рядом, в соседней комнате живёт такое чудо голубоглазое – сдержаться трудно. В любом возрасте, а в двадцать пять – тем более. Не то, чтобы я совсем никогда не прикасался к нему. Нет. Это уж точно выше моих сил. Иногда мог провести рукой по его светлым, вьющимся волосам. По гладкой и упругой коже. Иногда в шутку заломать его. Или защекотать. Ух, как Серёга щекотки боялся. Ревнивый, чёрт!
Нельзя было его не хотеть. Ненормально это – не обращать внимания на роскошного парня, по возрасту – мальчика, по складу – мужчину. Привлекательного и сексуального. В его возрасте даже гиперсексуального. Не знаю, как Серёжа напряжение снимал, но то, что этого было явно маловато, было ясно каждое утро. Когда белье топорщилось. Это если малый соображал его надеть. В противном случае, откинув утром одеяло, стоящий навытяжку член можно было увидеть во всей красе. Пацан при этом даже и не думал краснеть. Только улыбался. Как всегда – с присущей хитрецой, играющей в глубине голубых глаз. Хотелось упасть на колени перед, прикоснуть-ся и не только прикоснуться. Останавливали всё те же пятнадцать лет. Через которые не хотел переступать.
Тогда просто был вечер. Нормальный питерский летний вечер. И как обычно тянуло на подвиги. То есть на Гостинку. Хотелось ещё одного нового тела, хотя тело, юное и свежее валялось на диване. Ровно до тех пор, пока я не вернулся из душа. И не объявил, что в очередной раз собираюсь прогуляться. Вопрос «куда?» даже не задавался, это было понятно. Серега вскочил и объявил, что составляет мне компанию. Он уже разучился спрашивать, хочу я этого или нет. Он просто ставил меня перед фактом.
Это означало только одно – вероятность того, что вернусь домой не один, начинала медленно, но верно сползать к нулю. Где-то в глубине сознания уже сидела мысль, что пацан ревнует и таким образом ухитряется оградить меня от посторонних. Только внимания обращать на это не хотелось. Да и компания – есть компания, всё не одному по плешке слоняться. Стреляя по сторонам взглядом то ли охотника, то ли волка-одиночки.
К тому моменту, когда я завязывал шнурки, малый уже успел выскочить из душа и собирался. Рубашка, брюки, спиной ко мне, сидящему в кресле. Не знаю, зачем я это сказал.
- Повернись, не могу же я вечно разглядывать твою пусть и красивую, но задницу.
Сережа развернулся. Продолжая застёгивать на рубашке пуговицы, прежде чем заправить её в брюки. С расстёгнутой ширинкой. Можно было бы сказать «из которой торчал», но это совсем не то определение. Член не торчал. Он возвышался, он доминировал, он привлекал к себе. Ровный, гладкий и прямой как стрела. Чётко вверх, слегка подрагивая. Он просто не оставлял выбора.
Я наклонился вперёд и за бёдра подтянул малого к себе. Сполз с кресла на пол. Сел на корточки и уткнулся носом в поросль волос над основанием. Запах. Запах, который забыть не смогу никогда. Пацан пах молоком. Свежим и теплым молоком, какое бывает только в деревне, только из под коровы. Я не хотел отрываться, хотел вдыхать его снова и снова. Можно было вечно стоять перед ним на коленях. Упираясь носом в пах и стараясь как можно сильнее прижать руками его бедра к своему лицу. Вдавиться в молодое тело.
А в щёку призывно упирался член. Молодой, налитой силой. Требующий к себе внимания. Я поднял голову и взглянул Сереге в глаза. Улыбка. Ни капли снисхождения. Только свет и его всегдашняя хитреца. Малый только легонько кивнул.
Слегка коснувшись мошонки одними губами, сразу же пробежался языком по всему стволу снизу вверх. От основания до ещё полуприкрытой головки. Вздрогнул. Второй раз решительнее и медленнее, опять одним языком. Вздрогнул. И напрягся сильнее. Или так показалось, потому что вряд ли сильнее можно было.
Взял в руку и провел вниз. Кожица соскользнула без труда, обнажая головку. Явно ожидавшую большего. Долго ждать не заставил – провёл по краешку губ. Сверху стон. Поцеловал в самый кончик, быстро, одним движением. Впился одними губами. Всосал наполовину. Стал играть языком на кончике. Дальше. Ещё чуть-чуть глубже. Пока губы не обхватили головку у основания. Пока язык не получил полный к ней доступ. Облизывать и облизывать. Удерживая губами, чтобы не упустить, хотя никто и не думал вырываться. И вдыхать запах. Запах которым невоз-можно насладиться. Вдыхать ещё и ещё. Как можно дольше. Вечно.
Вниз губами. Вперёд по стволу, медленно но верно. Поглощая его, забирая голодным ртом глубже и глубже. Чувствовать, как с каждым миллиметром он, протаривая себе дорогу, входит, заполоняет. Поглощает и подчиняет себе всё, включая мысли. Становится во главу угла и владеет мной безраздельно. Упиваться вкусом свежего парня и безоглядно отдаваться во власть его члена. Чувствовать его пульсацию внутри себя. Не понимая в это мгновение, кто кому принадлежит больше. И вдыхать запах, упираясь носом в молодую поросль волос на лобке. Ещё и ещё, до бес-конечности. Не выпуская наружу уже никогда…
Я всё же оторвался и упёрся макушкой ему прямо в пах.
- Нет, я не могу…
- Ничего ещё придёт время, ещё сможешь, - и как всегда хитро. И помог мне подняться с ко-лен.
Конечно, мы пошли гулять. Конечно, некоторое время прослонялись по Гостинке. Потом пошли дальше. Туда, где ещё не ходили вместе. Туда, где можно было подметить и показать друг другу какие-то места, детали. Рассказать первый пришедший в голову анекдот или о чём-нибудь вспомнить. В связи с чем-нибудь или просто так – это уже не важно. Просто побыть вдвоём. никому при этом не показывая, что идущие навстречу два молодых человека возможно очень друг другу дороги, возможно даже больше. Только вслух об этом ни слова.
И конечно домой вернуться опять вдвоём, только вдвоём. Чтобы разбежаться спать каждый в свою комнату.
Когда я вернулся из Москвы, была уже глубокая осень. Полтора месяца отсутствия, и Питер меня встретил совсем по-другому. Нет, дождь для начала ноября – это не показатель новизны. Это – стандарт. Ощущение было другое, было чувство, что город обиделся. На то, что столица прельстила деньгами, и я уехал. Уехал, оставив его встречать осень в одиночестве.
Я надеялся, что полтора месяца пролетят незаметно. Так оно и произошло для меня. Работа забирала всё время. Оставшееся забирал сон. Полтора месяца пролетели, как один день. Для меня. Но не для города.
Дома новости были тоже не особо весёлые. Перед отъездом пустил я к себе парня пожить. Мало того, что с соседями ухитрился посраться. С ними это вообще невозможно, но Виталик ухитрился. Ещё и почистил слегка мой платяной шкаф. По мелочи. Глупо даже как-то. Потом ещё брат хозяина как-то заявился с компанией. Пока я у соседки переночевал, эта гопкомпания стащила кое-чего из книг, кассет и магнитофон Сашкин. Хозяина отловили, и за своего братца он всё вернул. Но осадок остался.
Видеть никого не хотелось. Да и мне никто не звонил. Все как сквозь землю провалились. Только дня через три нарисовался Алик. Увидел купленные по случаю заработка новые телевизор с видиком. Тут же исчез, но вскоре вернулся с пачкой порнухи. Порнухи хотелось, Алика – нет. Посмотрели, вздрочнули, разбежались. Потом ещё появлялись разные люди. Кого-то хотел. Кого-то нет. С некоторыми спал.
Серега появился недели через полторы. С наездом. Видите ли - я его бросил. Видите ли - Виталик плохо к нему отнёсся и не пустил, когда малый хотел пару раз переночевать. Видите ли - приехал и не нашёл. Интересно, где искать, когда ни адреса, ни телефона. На плешке? А если меня туда не тянуло? Да, да, меня совсем не тянуло на плешку. Усталость и болезнь, о которой я тогда ещё не знал, оставляли сил только на работу. Откуда столько претензий?
Он тоже изменился. Сережа повзрослел. Ему уже стукнуло шестнадцать. В личной жизни – провал. С учёбой – тем более. И с такими оценками ещё и в мореходку собрался. Кто ж возьмёт? Да, учиться сложнее, чем ****овать! Нерастраченный отцовский инстинкт, чёрт бы его побрал!
Претензии боролись с привязанностью. Хотелось то отлупить, то прижать. Серега то дулся, то ластился.. И то, и другое то спадало, но нарастало с новой силой… Просто какой-то шторм в отношениях. Малый ни разу не остался на ночь: интернат есть интернат. Но появлялся регулярно. Хотя и без звонка с предупреждением.
А шторм всё продолжался. В затишье я был поглощен собой. Серёга страдал от невнимания. Даже порнухой перестал интересоваться. Хотя по первости смотрел всё подряд. И всё так же стеснялся дрочить при мне. И пусть мы виделись ежедневно, но мы не были вместе…
А потом он ушёл, громко хлопнув дверью. Уходить, громко хлопая дверью и не оборачиваясь, научил его я. Я научил его быть гордым и грубым. Он научился.
Спустя год был по делам в Питере. Зашёл к соседям. Мне кто-то звонил, уже после моего отъезда. Явно мальчишеский голос.