4. Вхожу в Серый Дом (Роман М Трахтенберг) / Проза.ру

Глава 4 из книги автора "Бросок на север". Полностью см.:
http://world.lib.ru/t/trahtenberg_r_m/gorodaistrany-95.shtml

И вот я добираюсь до подспудной, возможно, главной цели моего внезапного броска на Север: я должен, наконец, УВИДЕТЬ ДЕЛА ОТЦА и БРАТА в НКВД.
К этому я приступал давно. В эпоху "перестройки" обращался и в Москву к прокурору РСФСР. Товарищ Блинов, высший страж справедливости, избегал смотреть мне в глаза, а только мямлил:
– Не положено по закону.
– В связи с тем как с ними поступили, уместно ли вспоминать о законе?
Вместо ответа он досадливо морщился и отворачивался.

В книге "Прозрение" я поручал ознакомиться с "делами" своим сыновьям, ибо, с трудом вырвавшись из лап советской системы, уже не чаял оказаться здесь. Но Бог распорядился иначе. Он мановением пальца закрыл Советскую власть, освободив мир от её страсти поиграть в смертельные ядерные игрушки, распустил раковую империю, отсёк от неё метастазы на всех материках.
И вот мне самому предоставил возможность пробиться к запретной ранее цели.

Я вёз с собой вырезку из российской газеты, где сообщалось, что дочь Старовойтовой получила из Конституционного суда России бумагу, подтверждавшую, что ближайшие родственники безвинно загубленного являются "пострадавшими" и потому имеют право знакомиться с их делами. Вместе с газетой я держал ответ на мою просьбу прокурора области, разъяснявший, что с делом может знакомиться исключительно сам пострадавший. Если интересуется, пусть прибывает с того света, а показать дело родственникам не предусмотрено законом.

Первый визит утром в Серый дом 15 августа 2003.
Иду пешком, чтобы собрать себя. Не оставляет чувство нереальности происходящего. Словно смотрю откуда-то издали на шагающего битыми тротуарами легко не по-здешнему одетого человека, как магнитом затягиваемого в эту ещё недавно гудевшую чёрную дыру.
Проспект всё тот же – Ленина, знакомые дома, трамваи, редкие прохожие...
Вывеска новая:

УПРАВЛЕНИЕ ФСБ РОССИИ
по Ивановской области

Вхожу в знакомые парадные двери. Теперь они надсадно скрипят. Смазчика что ли объявили стрелочником. Солдат при входе уже не стоит. Он выглядывает из прорубленного слева в стене оконца.
Представляюсь, начинаю объяснять, что хочу попасть на приём к начальнику управления ФСБ..., но дежурный, поймав слово реабилитация, берется за трубку телефона, а мне предлагает подождать в комнате напротив. Вхожу, осматриваюсь.
Безмолвны видевшие виды стены.
Но почему же, почему вы немы?
Ведь чувствую – витает в них
Дыхание и стон моих родных.
Минут через двадцать появился высокий спортивного вида молодой человек в штатском. Представился: "Сотрудник отдела реабилитации Осейкин". Без всяких эмоций и удивлений выслушал меня. Моя газета с конституционным судом не потребовалась. Предложил продолжить встречу позже, пока он найдёт дела
– Когда? Я приехал не надолго…
– Сегодня.

Пришел снова в назначенный час. Вышел Осейкин и пригласил внутрь, открыв двери с номерным замком. Оглядываю вестибюль.
Бросается в глаза стоящий на пути входящих на тумбочке черный чугунный в натуральную величину бюст Дзержинского. И букетик свежих красных гвоздик, со значением лежащих подле.
Не ожидал столь откровенного подчёркивания кровавой преемственности. Указание сверху? Но ведь на Лубянке его чёрную фигуру сорвали краном.
Не случайно же кругом по городу всё ленины, энгельсы, марксы и прочие революционеры. Только главный тиран пока за кадром. Хотя на выборах городской власти победили коммунисты. И теперь, каждый раз, с горечью встречаю в Интернете новости из моего города, типа: "Иваново предложило продлить полномочия президента Путина до семи лет, четыре – это не срок" или "...передать детский интердом военному министерству" (в ответ дети объявили голодовку и отстояли созданный в 30-е годы для детей из Испании, потерявших родителей, пансионат; испанские ребята давно захотели вернуться на родину, на их месте жили сироты местные).
А я думал – это так, решили выпендриться, когда объявили о приоритете города Иванова в изобретении советской власти.

Стоп, раздумья. Мне вручают тощую папку с завязками и обложками из неопределенного цвета потрёпанного рыхлого картона. Чернилами выведено:

ДЕЛО М.Р. ТРАХТЕНБЕРГА (даты)

Открываю: заполненные бланки, листы с пишущей машинки, страницы крупно исписанные от руки.
Всюду печати, печати жирные, разборчивые и подписи, подписи крупные, с лихими завитушками.
К обороту обложки прикреплен конверт с фотографиями. Пытаюсь открыть... руки не слушаются...

Папа! Тюремный стандарт – в фас и в профиль... Что это в горле, так мешает дышать… Худой, с заостренными чертами красивого лица. Смятая рубаха, обвисшие плечи. Но смотрит напряженно, нетерпеливо и требовательно. Нет, это взгляд загнанного в угол, но не сломленного человека. Не могу отвести глаз…
Заглядываю в конец папки – как удар током:

…ВИНОВНЫМ СЕБЯ НЕ ПРИЗНАЛ…

А я-то думал, что мой папа был общительным, но слабохарактерным. Вот как. Значит он не подогнулся, выстоял!
Словно свежим ветром продуло в моей душе тёмные углы, куда всегда боялся заглядывать. Теперь это останется во мне, покуда жив.
Вот чего ради я ехал!

Еще открывается анкета, заполнена папиной рукой:
Моя мать - Трахтенберг Эсфирь Моисеевна, работала в типографии, умерла в 1936 году.
Мой отец - Трахтенберг Роман Гершкович, работал часовым мастером, умер в 1926 году

Но что это! – в нескольких местах листы в папке зашпилены скрепками в пачки, и даже тщательно прикрыты бумагой. Куратор тоном уставшего от многих повторений человека разъясняет:
– По закону нельзя смотреть что-то, касающееся третьих лиц.

Я читаю, а напротив неотступно сидит, не сводя с меня глаз, сотрудник Осейкин. Открытых страниц совсем немного, большая часть запрятана в пачки.
– Почему же нельзя, этих лиц уже и нет в живых?
– Неважно, имеющиеся сведения могут повредить их детям или родственникам, – с теплой ноткой в голосе, говорит сотрудник.
– Но если речь идёт о доносчиках, которые, судя по оправдательному приговору при пересмотре дела, оказались клеветниками, то им по закону полагается наказание, а не забота?
– Таков закон. Со всем делом можно будет ознакомиться через 75 лет. (Прикидываю, прошло лишь 62).

Они выхватили папу из дома, из семьи, из жизни 23 июня 1941 года. Папе было 48 лет, маме 40, брату 17, мне 9.
В тот момент, когда все в стране привыкали к мысли, что наступившее утро начинает не рядовой рабочий день новой недели, а непонятный, тревожный день войны, для нас открылась пропасть разрыва со всем и всеми, провал в стихию обиды, беззащитности, отчаяния и безумия.
Как появиться перед соседями и знакомыми, идти в школу? Вскоре пришли, с руганью отрезали и унесли телефон.
Маму выгнали с работы. Мы остались существовать без малейших средств поддержки в положении врагов народа.
Чтобы доказать невиновность отца, брат убегает на фронт, он гибнет на передовой.
Через два с половиной года папу "сактировали" (у него было больное сердце), но после лесоразработок он вскоре умирает.
Проходят годы и годы. Меняются генсеки. Мы получаем извещение, что отец был арестован напрасно и, нет состава преступления. Свои дела власти не считают преступными и продолжают преследование остатков семьи.

Я рассказываю это молодому человеку. Говорю о том, что как раз хотел бы убедиться в порядочности наших друзей, которые по моим сведениям не дрогнули на допросах. Человек напротив всё выслушивает с каменным лицом. Он сообщает, что можно делать выписки и ксерокопии отдельных листов. Но лишь той их части, которая не закрыта скрепками.
Тогда прошу разрешения обратиться к начальству.
– Это ваше право. Генерала нет, он в отпуске. Вас может принять начальник отдела.

Нач. отдела реабилитации Рузняев – суетится, непрестанно что-то невнятное говорит и ничего не слушает. Улавливаю только постоянно повторяемое: "По закону". Всем видом всячески подчеркивает, что ему очень некогда. Наконец, удаётся получить слово. Рассказываю эпизод с парижскими полицейскими, к которым мы обратились после кражи у жены сумки с документами. При входе в участок в первый момент её спросили: "Не выпьет ли мадам воды?" На это лицо, назначенное восстанавливать справедливость, отвечает:
– Эмоции надо отделять от реалий.
Понимаю, здесь ничего не добиться. Остаётся пока брать что дают.

Я погружаюсь в пожелтевшие страницы, иногда восклицаю, ёрзаю на стуле. А напротив неотступно сидит, не сводя с меня глаз, сотрудник Осейкин. Я смотрю дело, а он на меня, уже около двух часов.
– Извините, можно выйти в туалет?
– Нет, это запрещено.
– Странно, а в 1954-м я свободно расхаживал по этому зданию.
Видимо, ссылаться на закон по такому поводу было неловко, и куратор пробурчал что-то невнятное.

Прочитать всё сразу не было ни времени, ни сил. Я приходил несколько раз. Однажды сеанс не состоялся. Осейкина не оказалось на месте. Мне сказали:
– Он сегодня на стрельбище.
– Отдел реабилитации учится стрелять?
– Это была ошибка, он болен.

Прошло время, могу спокойно смотреть на привезённые бумаги.
Передо мной протокол последнего допроса. Обнаружил, что дата его 13 августа, а обвинительное заключение от 10 августа. Причём нолик в этой дате так ловко подправлен на 9. Поймал подделку, детская шалость рядом с взрослыми их делами.

Это странно, но образ отца не представляется мне вполне отчётливым. Обидно, что нет в моей памяти ясных картин, движений, взгляда и слова папы. Лишь очень смутное, почти исчезающее ощущение его присутствия и запрета обращения с вопросом. Время, что ли, отодвинулось слишком далеко. Или его лицо заслонили те несколько фотографий, которые удалось сохранить, и на которые я смотрю довольно часто и настойчиво. Это невозможно понять. С этим нестерпимо примириться. Стараюсь войти в его мысли, пробудить собственные спальные районы памяти.

Его забрали утром на следующий день после начала войны. Мне было вполне достаточно лет, чтобы воспринять многое.
Отчётливо помню предыдущий воскресный день. Мы все, вчетвером: мама, папа, Лёня и я возвращаемся из театра, где представляли "Ивана Сусанина". Идём по центральной улице мимо Гастронома №1. На перекрёстке направляет движение регулировщик в милицейской форме, и с противогазом на боку. Слышу, как родители перекинулись словами удивления.
Мы задержались на переходе, и папа спросил милиционера о причинах его формы. Совершенно чётко вижу округлое приятное лицо в милицейской фуражке, и слышу спокойный вежливый ответ: "Как вы не знаете, началась война с Германией."

Может, надо сосредоточиться и хорошо подумать? Папу вернули домой в июле 1943 года, и ещё полтора года он был с нами. Не могу припомнить ни одного папиного слова о тюрьме, лагере. Видимо, он и никому не говорил об этом. Он слишком хорошо понимал, что жизнь вовсе не вернулась к нормальной.
Ведь по документу, которым его снабдили там, ему запрещалось даже жить в Иванове, со своей семьёй. Была только видимость свободы. В любой момент, ночью и днём всё могло оборваться. Любой мог на него донести. Он никак не мог бы защитить себя, свою жену и детей. И сверх всего болезнь, каждый раз сжимавшая его сердце смертельным охватом.

Но я в Иванове. Иду до неправдоподобия знакомыми улицами и захожу в то единственное место, куда его насильно привезли, держали, издевались, стараясь лишить человеческого облика.
Вот она бумажка, решившая судьбу нашей семьи. Одна страница, вся в жирных печатях и разудалых подписях. Так не подмахивают положенную на стол бумагу. Тем более в раздумьи или сомнении. Всё говорит об упоении властью и злобном удовлетворении. (Здесь и далее форма документов приводятся с точностью фотоснимков.)

УТВЕРЖДАЮ АРЕСТ САНКЦИОНИРУЮ
Начальник Управления НКГБ И.О. Пом. Военного Прокурора МВО
Майор Гос. Безопасности по спецделам Ивановской обл.
(БЛИНОВ) Военный юрист 2 ранга
23 июня 1941 года. ( ЗАХАРОВ) 23 июня 1941 г.

П О С Т А Н О В Л Е Н И Е
( на арест )

1941 года, июня, 23 дня, я ст. опер.уполномоченный 2 отд. КРО УНКГБ по И.О. мл.лейтенант ГБ ШИШКОВ, рассмотрев имеющиеся материалы на ТРАХТЕНБЕРГА Михаила Романовича, 1893 года рождения, уроженца г. Могилев, по национальности еврея, грамотного, беспартийного, гр-на СССР, проживающего гор. Иваново. Нижегородская ул., №17, КВ.4 и работающего агентом по заказам Т-ва Художник,
Н А Ш Е Л:

ТРАХТЕНБЕРГ Михаил Романович резко антисоветски настроенная личность, систематически высказывает контрреволюционную клевету на существующее положение в СССР, восхваляет жизнь за границей, восхищается немецкой культурой и техникой, клеветнически сопоставляет ее Советской культуре и технике.
ТРАХТЕНБЕРГ высказывает сожаление и сочувствие расстрелянным врагам народа, в тоже время высказывает контрреволюционную клевету на тов. СТАЛИНА.
ТРАХТЕНБЕРГ длительное время проживал в Румынии, служил в штабе румынской армии. Проживая в Иванове и разъезжая по городам Советского Союза. ТРАХТЕНБЕРГ проявляет интерес к объектам оборонного значения, что дает основание подозревать его в шпионской деятельности в пользу немецкой разведки.
На основании вышеизложенного, -

П О Л А Г А Л-Б Ы:
ТРАХТЕНБЕРГ Михаила Романовича подвергнуть аресту и обыску.

Ст.опер.уполн. 2 отд.КРО УНКГБ И.О.
Мл.Лт Госуд. Безопасности (ШИШКОВ)
СОГЛАСНЫ: Нач.2 отд. КРО УНКГБ И.О.
Сержант Гос. Безопасности (МОЗЖУХИН)
Нач.КРО УНКГБ по Ивобласти
Ст.лейтенант Госуд. Безопасности (МАРКОВ)

Вот и всё.
Старший опер "полагал-бы"... и в тот же миг наша семья была разгромлена, отца ввергли в камеры и иезуитские издевательства сытых гебистов над беззащитным человеком, затем в голод лагерей с нечеловеческими унижениями в среде бандитов и блатных и каторжными работами, быстро спалившими его больное сердце.
Мать, мою кристально честную и преданную добру и людям маму, вмиг вытолкнули из общества нормальных людей в среду неприкасаемых врагов народа, лишили нормальной семьи, довели до страшной болезни.
Старшего брата, гордого талантливого юношу с возвышенным и патриотическим восприятием окружающего заставили защищать честь отца ценой собственной жизни, лишили будущего, обрекли на мучения унижением и голодом, закончившиеся гибелью на фронте.
Мне неизвестны команды дирижеров, поступавшие сверху, но злобная пляска исполнителей – вот она налицо. Известно, как освободился этот свет от "Великого Учителя", читали о ползавшем в ногах перед расстрелом главном гебешнике, а эти сержанты и лейтенанты, которые, резвясь, сочиняли зловещие басни, измывались над безвинными и беззащитными, были сразу кем-то заботливо спрятаны, растворились, впитались заразой в тело народа.

Посмотрите на приведенное выше произведение. Этот Трахтенберг явно румынский шпион и антисоветский агитатор. Нормальному человеку однако ясно – такие профессии несовместимы. Шпион должен делать свои дела тихо, скрытно. Ему никак не следует светиться и болтать на людях. Но сочинители логикой себя не затрудняют, знают, у читателей их баек не будет ни времени, ни желания вникать в суть.

В моих руках наскоро написанный протокол обыска. Дата та же 23 июня. Какие способности: в одну ночь сочинить, изготовить и подписать в четырёх инстанциях официальную бумагу, чтобы с утра Китин и Лашин исполнили, то, что полагал бы их коллега. Они спешили. Искали и читали небрежно. Наверное, в этот день их ждало много работы. Главным было – быстренько и без трений забрать указанное в бумаге лицо. Дело обычное. Никаких сомнений, тем более угрызений при виде ужаса на лицах жены и детей.
В протоколе указано, что изъяты: паспорт, профбилет, личная книжка, трудовая книжка, удостоверение бывшего красногвардейца. Последнее исчезло и в деле отсутствует. Мой куратор ничего сказать не может. Видимо, революционные заслуги добровольца Красной гвардии и Красной Армии не вписывались в образ шпиона и антисоветчика.

Оказывается я мало знал о папиной семье. Знакомлюсь по анкете, им заполненной. Оказывается моего деда (папиного отца) звали Роман Гершкович, он был часовым мастером и умер в 1926 году.
Вот откуда моё имя, а, может, и интерес к механизмам.

Далее разрешается прочитать один из протоколов допросов. Остальные зашпилены. Это был последний допрос. Он зачем-то им потребовался, хотя обвинительное заключение, как я понял, рассматривая документы, уже было заранее составлено и утверждено во всех ихних инстанциях.

Протокол допроса
Обвиняемого Трахтенберга Михаила Романовича
от 13 августа 1941 года

Вопрос: На допросе в июле Вы заявили, что Вы сочувствовали расстрелянным врагам народа. Дайте по этому вопросу показания?
Ответ: Я такого заявления следствию не давал.
Вопрос: Вы говорите неправду. Вы заявляли относительно сочувствия к расстрелянным врагам народа в том числе Бухарину?
Ответ: Нет, этого я не говорил, но я считал, что Бухарин одно время был большим человеком в ВКП(б), но потом стал на путь прямой измены.
Вопрос: Следствие настаивает рассказать правду о Вашем сочувствии врагам народа в том числе Бухарину и контрреволюционных выпадах против руководства ВКП(б)?
Ответ: Я заявляю, что никакого сочувствия к расстрелянным врагам народа я не имею. Никаких контрреволюционных выпадов против руководителей ВКП(б) я не делал.
Вопрос: Следствие располагает материалами, что Вы не только сочувствовали Бухарину, но также идеализировали Троцкого, считая его одним из руководителей страны и организатором Красной Армии. Дайте по этому поводу показания.
Ответ: Я Троцкого не считаю одним из видных руководителей страны, а также организатором Красной Армии. О Троцком у меня вообще ни с кем из близких знакомых не было разговоров.
Вопрос: Нам известно, что Вы высказывали: если бы жив был один из руководителей страны, то жизнь в СССР была бы лучше, он мог бы предотвратить многое. Вы говорили, что существующая власть в своих мероприятиях слишком резка. Дайте по этому поводу показания.
Ответ: Я такого никогда не говорил и полностью отрицаю.
Вопрос: Следствие располагает материалами, что Вы в разговоре с Золоторевским об аресте Вашего сына высказывали клевету по отношению к Советской власти и органам НКВД. Дайте показания?
Ответ: В разговоре с Золоторевским я говорил, что мой сын был арестован НКВД, что арест был не справедлив, почему его через 6 месяцев освободили, не найдя его вины перед советской властью. Никакой клеветы я не высказывал.
Вопрос: Вас изобличает свидетель Шевенков в том, что Вы проводили антисоветскую агитацию среди своего окружения. Враждебно относились к проводимым мероприятиям ВКП(б) и Советской Власти, восхваляя Гитлера. Дайте показания.
Ответ: Я ещё раз заявляю, что антисоветской деятельностью не занимался, враждебных взглядов по отношению ВКП(б) и Сов. власти у меня не было.
Вопрос: На следствии 11 июля 1941 Вы показали, что на путь недовольства Сов. властью стали с 1938 года. Дайте показания.
Ответ: Да, я это говорил.
Вопрос: В чём выражалось Ваше недовольство по отношению Сов. власти?
Ответ: Недовольство моё было в том, что прокуратура и НКВД неправильно арестовали 14-летнего моего сына.
Вопрос: Значит поводом для деятельности против Сов. власти послужил арест Вашего сына органами НКВД?
Ответ: Нет это не так.
Вопрос : Что Вы говорили в отношении ареста Вашего сына органами НКВД?
Ответ: Я говорил, что арест моего сына неправильный и его неправильно обвиняют в контрреволюционной деятельности.
Вопрос: Значит Вы среди своих знакомых распространяли клеветнические измышления по адресу органов НКВД?
Ответ: Нет, клеветнических измышлений по адресу НКВД среди своих знакомых я не высказывал.
Вопрос: Вы говорите неправду, нам известны факты, когда Вы в присутствии Золотаревского и других высказывали клевету по отношению НКВД и органов следствия. Дайте показания.
Ответ: Это не правда, в присутствии Золотаревского и других я никакой клеветой по отношению органов НКВД и органов следствия не занимался.
Вопрос: Следствие настаивает рассказать правду о Вашей антисоветской деятельности, клеветнических измышлениях по отношению НКВД.
Ответ: Я ещё раз заявляю, что антисоветской деятельностью я не занимался, клеветнических измышлений по отношению НКВД и следствия я не высказывал.
Записано с моих слов, мной прочитано. Трахтенберг
Допросил: Опер. Уполномоченный 2 отделения
КРО УНКВД (Ксенофонтов)

И ещё один документ:

УТВЕРЖДАЮ С направлением дела на обв.
Начальник Управл. НКВД И.О. Трахтенберга Михаила Романовича
Майор Государств. Безопасности по ст. 58-10 ч.1 УК РСФСР на
(БЛИНОВ) рассмотрение о/с при НКВД СССР
19 августа 1941 г. согласен замоблпрок.Ив.обл.
подпись ВКатин 20/08-41г.

Внести на Особ. Совещание Согласны
о/уп. сек-та оров Прокурор
подпись /Лохмачев/ 9/09-41г. Подпись неразб. 15/09-41г.

ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

По следственному делу № 11399 по
Обвинению ТРАХТЕНБЕРГА Михаила
Романовича по ст. 58 п.1, ч.1 УК РСФСР

Управлением НКВД по Ивановской области 23 июня 1941г. за антисоветскую деятельность арестован и привлекается к ответственности ТРАХТЕНБЕРГ Михаил Романович.
Проведенным по делу расследованием установлено, что ТРАХТЕНБЕРГ будучи враждебно настроенным по отношению к существующему в СССР политическому строю, систематически проводил контрреволюционную агитацию и распространял клеветнические слухи по поводу существующего в стране положения.
В 1938 году ТРАХТЕНБЕРГ идеализировал разоблаченных врагов народа и в тоже время высказывал контрреволюционную клевету по адресу одного из руководителей Советского правительства.
(Из агент. матер. л.д. 74, из показ. свид. Шевенкова л.д. 50-51-55-56).
В 1938 и 1939 гг. в неоднократных высказываниях дискредитировал законы и органы Советской власти.
(аг. материалы л.д. 74).
В 1941 году высказывал контрреволюционную клевету на положение трудящихся в СССР и систему выбора в органы государственной власти, восхваляя Гитлера и фашистский строй в Германии.
(Из агент. Материалов л.д. 74 и из показ. свид. ШЕВЕНКОВА
л.д.50,51,55,56).

На основании вышеизложенного ОБВИНЯЕТСЯ:

ТРАХТЕНБЕРГ Михаил Романович, 1893 года рождения, урож. г.
Могилев-Подольск, по происхождению сын кустаря, по нац.
еврей, гр-н СССР, беспартийный, грамотный. До ареста
работал агентом по заказам в Т-ве Художник, проживал гор.
Иваново, ул. Нижегородская, дом №17, кв.5.
В ТОМ, ЧТО:
На протяжении длительного времени проводил антисоветскую агитацию.
Т.Е. в преступлении, предусмотренном ст.58 п.10,ч.1 УК РСФСР.
Обвиняемый ТРАХТЕНБЕРГ в предъявленном ему обвинении ВИНОВНЫМ СЕБЯ НЕ ПРИЗНАЛ, но достаточно изобличается приобщенными к делу агентурными материалами и частично показаниями свидетеля ШЕВЕНКОВА.
Считая следствие по делу законченным и виновность обвиняемого ТРАХТЕНБЕРГА доказанной, но принимая во внимание, что свидетельских показаний, изобличающих ТРАХТЕНБЕРГА в антисоветской деятельности для рассмотрения дела в открытом судебном заседании недостаточно, а поэтому руководствуясь ст.ст.207 и 208 УПК РСФСР, –

П О Л А Г А Л – БЫ:

Следственное дело №11399 по обвинению ТРАХТЕНБЕРГА Михаила Романовича в преступлении предусмотренном ст.58п.10,ч.1 УК РСФСР, по согласованию с Облпрокурором, направить на рассмотрение Особого Совещания при НКВД СССР.

Опер. уполн. 2 отд. КРО УНКВД И.О. (КСЕНОФОНТОВ)

СОГЛАСНЫ: Начальник 2 отделения КРО УНКВД И.О.
Сержант Государств. Безопасности (МОЗЖУХИН)
/ Начальник КРО Управления НКВД ИО
Ст.лейтенант Гос. Безопасности (МАРКОВ) (подп неразб.)

Составлено
16 авг.1941г.
г. Иваново

СПРАВКА: Обвиняемый ТРАХТЕНБЕРГ арестован 23.06-41г. и
содержится под стражей во внутренней тюрьме НКВД.
Вещественных доказательств по делу нет.
Отобранные при аресте документы сданы на хранение
во 2 отделение УНКВД И.О. (л.д. 12-13-14)
Опер. уполн.2 отд.КРО УНКВД И.О. (КСЕНОФОНТОВ)

Вскоре последовало и решение затянувшегося на три месяца вопроса.

Выписка из протокола № 71
Особого Совещания при Народном Комиссаре Внутренних Дел СССР
тл от 27 сентября 1941г.

СЛУШАЛИ 1 ПОСТАНОВИЛИ
1 ТРАХТЕНБЕРГА Михаила Рома-
181. Дело №11399 УНКВД Ивановской 1 новича за антисоветскую агитацию
обл. по обвинению 1 заключить в исправительно-трудо-
ТРАХТЕНБЕРГА Михаила Романо- 1 вой лагерь сроком на ПЯТЬ лет,
вича 1893 г.р.ур.гор.Могилев-Под.,1 считая срок с 23-его июня 1941 г.
УССР,служащий, гр.СССР, б/п. 1 Иванов.обл 23/10-41г.
9/10. 67613
Вятлаг
Печать Упр.НКВД поКуйбышевской обл.

Нач. Секретариата Особого Совещания
При Народном Комиссаре Внутренних Дел СССР Т. им.Воровского. Н. 9829

Уже дома я высмотрел, что на печати этой выписки указан Куйбышев. Понятно, храбрая гебешная тройка успела ускакать вместе с правительством из Москвы. Сомневаюсь, чтобы заключенных возили так далеко для оформления "Выписки". Скорее всего, в Иваново прислали печать. Или папка по секретной почте съездила в новую столицу, где такое очевидное дело удалось решить заочно.

ИСТОРИЯ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА ПОСЛЕ ЭТОГО ПРИБЛИЗИЛАСЬ К КОНЦУ. Хотя было ещё много заявлений от мамы и от брата-красноармейца ген.прокурору, верх.суду, Сталину, Калинину и т.д. с просьбами пересмотреть дело безвинного человека. Получали в ответ несколько бумажек: Ваше заявление направлено туда-сюда. Изредка приходили письма от папы, из которых цензура вытряхивала содержание, оставалась только папина живая рука.

Подробности возвращения папы осенью 1943 года, смертельно больного, без права жить дома, его призыв в армию, направление на нестроевую службу и последующие события описаны в моей книге "Прозрение" (ЗГ "Проблеск надежды", "День победы")
Здесь приведу сохранившееся заявление папы начальству Квартирно-Эксплуатационной Части, в которой он работал.

Председателю Месткома
Иван. КЭЧ Начальнику Топливной группы
т. Тюрину
От работника Ив. КЭЧ
Трахтенберга М.Р.
Заявление
Прошу В/содействия и ходатайства перед Нач. КЭЧ об отпуске мне 3-х куб. дров, так как я уже 3 недели болею, а в квартире нечем топить. Заявление Начальнику я подал ещё 2 месяца тому назад.
Прошу не отказать в моей просьбе.
8/12-44г.
Резолюция: Начальнику КЭЧ майору т. Маргулис
Ввиду болезненного состояния т. Трахтенберга, прошу Вас
оказать ему помощь топливом.
Пред. МК 16/01-45г.

Приблизились последние минуты. Дыхание человека в холодной квартире и слышно, и видно… "Скорая " не приехала на помощь.
1-го февраля 1945 года папы не стало. Мы с мамой и несколько провожающих долго шли за гробом, который на санях везла лошадка. В то время Сажевый завод, возле которого было ближайшее кладбище, засыпал своими отходами окрестности. Мы шли по чёрному снегу, на санках катались чёрные дети, по улицам бегали чёрные собаки. Мы вернулись с похорон и молча сидели в холодной опустевшей квартире. В двери постучали. Вошёл Натан Израилевич (главный бухгалтер городского отделения банка, который в 41-м не побоялся взять маму, жену врага народа, на работу), он поставил на стол что-то завёрнутое в платки и одеяло и, смущаясь, объяснил, что его Фрима Борисовна прислала нам горячий суп.

Прошло десять лет. Наконец, призвали Наверх "отца народов", едва ли, Там затруднились с выбором места его вечной дислокации. Новая власть сгоряча начала кампанию по реабилитации "репрессированных". Таким ярлыком обозначили миллионы невинных людей, которых власти схватили, истязали, многих лишили жизни или превратили в инвалидов.
Появились слухи, что присылают официальную бумагу о том, что зря этого человека беспокоили, и выдают двухмесячную его зарплату.
Мама написала заявление ген. прокурору. Через какое-то время, действительно, пришла оправдательная бумага, которая вызвала у нас больше горечи, чем удовлетворения.
Выплачивать что-либо отказались. Директор худ. фонда заявил, что папа работал у них по сбыту худ. продукции, твёрдого оклада не имел, и вообще эта должность ныне упразднена. Снова мама, уже по инерции, вынуждена была толкаться в прокурорских приёмных, и, в конце концов, нам выдали мизерные деньги.

Примечание к публикации в Проза.ру:
Особенности программы, к сожалению, искажают оригинальные документы, что требует от внимательного читателя некоторого труда по расшифровке их формы.