Встречи с ивановскими писателями

       


 Глава 10 из книги автора "Бросок на север". Более полную публикацию см.: lib.ru, Заграница, Бросок на север, глава 10.
   См. также полностью в Интернете:


       Ещё в начале своих путешествий по городу я заметил на старом здании напротив бывшего кино "Центральный" вывеску:
       "Организация ивановских писателей".
       О, это теперь для меня!
       В следующий раз зашёл, познакомился: Юрий Васильевич Орлов – боевой поэт-председатель. С гордостью показывает свой кабинет, в котором когда-то заседал сам Фурманов.
       На стене над огромным письменным столом большой портрет в крепкой раме знающего себе цену молодого человека в военной форме. Наверное, полагается восхититься, но странно, не ощущаю врожденного, казалось, почтения к знакомому имени "писателя-революционера"… Даже и как к музейному экспонату...

       Заглядываю в себя – странно, когда уезжал, это помещение было полно авторитетами, значимыми фигурами. Они многие годы настойчиво вводились сюда через все возможные двери, окна и щели. Куда всё делось. Пусто внутри, пусто и проветрено. Чувствую себя замечательно, таким независимым и перспективным. Оказывается в любом возрасте можно стать молодым. Нужно всего лишь переехать в другую страну, и ещё – написать книгу.

       Орлов представил меня средних лет мужчине с бородкой: Валерий Алексеевич Клячин – прозаик. Ощущаю себя на удивление в своей тарелке. Надписал и подарил свою книгу. Орлов дарит свою. Пьём вкусный чай. Клячин углубился в мои страницы. Говорит, что нравится и возьмёт читать. При следующей встрече сильно хвалил и сказал, что это "роман-воспоминания", а не просто мемуары.
       Писатели жаловались на трудности с изданием своих произведений и вообще на жизнь. Председатель заметил, что новый хозяин дома хочет отобрать у них эти комнаты, и со дня на день они ждут решения суда.

       Один из писателей с тревогой проговорил, что ему вообще нечего есть и негде жить. Теперь меня гложет мысль – надо было тихо вынуть из кармана денег и дать ему. Прочитал недавно, что в 30-х так поступали писатели, к которым обращались скитавшиеся бездомные Мандельштамы. Но в тот момент я ещё о таких поступках не знал и боялся выставить себя этаким карикатурным иностранцем-богачём, а ещё больше – обидеть человека. А следовало просто быть умнее.

       После мне переслали рецензию на мою книгу. На словах добавили, что опубликовать её удалось не сразу. Мне тогда вспомнилось, как после выступления в одной из библиотек ко мне подошла бойкая симпатичная женщина, представилась корреспондентом "Рабочего Края" (в моё время так называлась главая областная газета) и моей бывшей ученицей. Она выражала горячий интерес к моему возникновению в Иванове, записала телефон, спрашивала об интервью. Что было после? Нуль. Перед отъездом я звонил в редакцию, но все значимые лица были заняты на совещаниях.

       Рецензия Валерия Клячина показалась мне интересной и внушительной. В первом прочтении. Решил тогда пригласить её в эту мою книгу. Однако, перечитав отзыв теперь, засомневался, нужен ли ей этот гость. С одной стороны никто так внимательно и аналитически не входил в моё "Прозрение", да к тому же из живущих в стране и городе, где происходит половина событий. Правда, с другой стороны, он обзывает меня нехорошими словами… Гость несколько неудобный… Но достойный. Позову, пусть читатели сами решают.
       Привожу здесь рецензию с некоторыми несущественными сокращениями.

       ГОВОР ЖЕСТОКОЙ РОДИНЫ
       Валерий Клячин

       Пожилой незнакомец, посетивший в конце минувшего лета музейную экспозицию Ивановской писательской организации, увидев номера наших альманахов "Откровение", смущённо улыбнулся и признался: "А я издал книгу своих воспоминаний и назвал её "Прозрение". Как созвучны эти понятия!" Сейчас, внимательно прочитав пятисотстраничный том нашего земляка, шесть десятков лет (до 1991 года) прожившего в Иванове, но покинувшего его и саму Россию уже более десяти лет назад, я убедился в правоте его догадки.
       СТРАННОЕ, мучительное чувство не оставляло меня во всё время "вживания в жизнь" автора "Прозрения", изданного в нынешнем году в Иерусалиме, и мне никогда ещё не было так трудно думать о прочитанном. Не покидает смутное ощущение чего-то стыдливого, совестливого, но и беспомощного во мне. Может быть, вины? Стараюсь понять. Откладываю в сторонку "Прозрение" и смотрю на обложку последнего выпуска "Откровения", в каком присутствует и мой крик души – рассказ "Притча о блудном сыне".
       Мой рассказ родился после двух лет жизни в селе Вязовском, где мы пытались создать свой маленький крестьянский мирок, но разбили нашу мечту о стену чиновничьего равнодушия и даже произвола, после чего к нам пришло прозрение: о России и нашем месте в её мирской географии. Возвращение наше к городской жизни совпало с волной гонения на Ивановскую писательскую организацию и Российскую православную церковь в Суздале и всюду по стране. Мы оказались ненужными, лишними, изгоями в глазах прокоммунистических вождей новой России и рабски покорного им народа. Изгоем знал себя всю жизнь на родине и автор "Прозрения", бывший профессор ИГЭУ Роман Михайлович Трахтенберг.
       Предвижу многие и многие негодующие взгляды и предслышу ропот "законопослушных граждан", готовых в скором времени вновь скучковаться возле избирательных урн и затем ещё пятилетку за пятилеткой удовлетворяться предложенным им "пойлом" в виде громких слов о свободах слова, совести, прав и выбора… орудий самоубийства. Уже более трёх лет миновало после выхода в свет труда А.И.Солженицына о двухвековом сосуществовании в России русского и еврейского народов, однако горячие дебаты вокруг его книги не то что не стихают, но всё более накаляют сердечные страсти… нет, не атмосферы нашей жизни, но пустоты вокруг и внутри неё. (см. ниже мою реакцию на книгу Солженицына, Р.Т.).
       К сожалению, очень и очень немногие понимают суть происхождения этой "искры", из которой вновь и вновь раздувается губительное для России пламя, и кто конкретно более всего заинтересован в нашем очередном духовном пожаре. "Я хотел бы любить страну Россию, но очищенную от скверны лжи, бахвальства и агрессии – чувств совершенно чуждых тем настоящим русским людям, которых посчастливилось мне знать. – пишет Роман Трахтенберг. – И не может Родина отворачиваться от своих детей. Россия перестала быть империей. Ещё бы освободиться от остатков зла".
       Трудной была его жизнь в СССР. Военное детство в коммуналке на Нижегородской, голод, разлука с репрессированным отцом, долгие проводы на фронт и переживания гибели старшего брата… Удивительно, но основная доля его любви, помимо сыновьей, распределилась в равной мере между природой малой родины и делом, какому оказалась посвящённой вся жизнь. Не случайно и лучшими в художественном отношении эпизодами повествования являются детальные описания ивановских, городских и загородных пейзажей и исполненные своеобразной поэзией углубления в тайны создания точного привода. И даже в Израиле Роман Трахтенберг восклицает стихами:
       Я так любил, почти по плотски,
       Рассвет берёз, туман полей
       И тихий говор вологодский
       Жестокой родины моей.
       Между тем, он отнюдь не заостряет внимание на "жестокостях", и портреты множества окружавших его людей – от соседей по коммуналке до академиков, директоров ведущих советских предприятий и секретарей обкома – созданы добрыми и лишь иногда доверчиво-недоуменными словами. Должно быть, это и служит причиной увлекательности его книги, вызывающей честное чувство сопереживания и желание сострадания. А ведь это свойство не столько мемуарной, сколько художественной прозы. Хотя автор нет-нет да и старается уверить нас в том, что он не писатель, и подчёркивает свое преклонение перед гением Бунина. Мне же во всё время чтения книги навязчиво заурчали стихи другого русского поэта – Владимира Набокова, посвящённые России:
       Отвяжись, я тебя умоляю!
       Вечер долог, гул жизни затих.
       Я беспомощен, я умираю
       От слепых наплываний твоих…
       Глупо бесконечно и страстно спорить о национальности Бориса Пастернака или Осипа Мандельштама, или Иосифа Бродского. Такова тайна русского языка: всякий говорящий и пишущий на нём даже против воли является русским человеком. И если в нём есть ещё и искренняя любовь к нашей земле – он не может оставаться свободным от этих "наплываний".
       Мольба о том, чтобы и его – бывшего россиянина Романа Трахтенберга – Россия оставила в покое, "отвязалась" от него, слышится в контексте его "Прозрения". И вот тут невольно встаёт вопрос: а что же таит в себе это полумистическое "отвяжись"? Или по другому: чем могла Россия так привязать к себе многих и многих разных по судьбам и характерам людей, что в их мольбе вопиет не обида – нет! – но разочарование в справедливости её к ним отношения?
       Увы ни Набоков, ни Бродский, ни Трахтенберг не могут найти в себе сил дать честное и справедливое толкование образа этой самой России. Они любят русскую природу, историю, даже русский народ и жаждут совсем не их забвения. Очевидно, что забыться им нужно от пережитой на родине боли, причиненной им в России, однако чудесным каким-то образом сама эта боль принимает имя России, и в конечном счёте, Россия становится синонимом боли.
       Ну, а тому, кто не покинул её. Кто остался в ней и с ней и испытывает ту же боль изо дня в день, о чём надо молить? Они не могут крикнуть "Отвяжись!", хотя и готовы предъявлять этой боли те же претензии (об отношении к компартии, например, или к писателям, или к евреям), и как будто имеют на них больше права. Но додумался ли кто-нибудь из ивановских писателей, сносящих нападки со стороны обезумевшей в своих амбициях губернаторской клики, заявить, что на них накинулась Россия? Да даже сами живущие в ней люди еврейской национальности – объявить антисемиткой всю Россию, зная, что отъявленнейшими антисемитами являются как раз засевшие в российском правительстве и Думе люди еврейской национальности?!
       Однако, мягко говоря, неразумно говорить о вине российского народа в некоем согласии и соучастии с мракобесами, клеветниками и гонителями, тогда как сам он подвержен тем же напастям. Поэтому-то я и был разочарован, найдя в книге Р. Трахтенберга вместо чаемого (и обещанного её названием) прозрения, давно знакомое мне по творчеству Вл. Набокова – нытьё. Позволяю себе это грубое словечко, памятуя о том, что народ-то этот хотя тоже и ноет, но продолжает терпеть. Тот же, "кто вольно отчизну покинул, волен быть на вершинах о ней", как писал в следующем (после приведённого) четверостишии поэт, но волен ли судить? И предъявлять обвинения в жестокости, которые как-то сами собой становятся приговором. Вынесенным лицом отстраненным.
       И всё же я искренне благодарен Роману Трахтенбергу за его книгу, которой он, сам того не предполагая, заставляет прозреть прежде всего всех нас – живущих в России. И прозрение это в том, что мы не можем, не имеем права – морального, духовного, исторического – оставаться и впредь "отстраненными лицами". Изданная в Иерусалиме и верно прочитанная в России книга недвусмысленно вопиет о недопустимости молчаливого согласия с болью, требующей беспромедлительного её исцеления. Не антисемитизмом, о каком подавляющее большинство россиян даже понятия не имеет, но беспощадной борьбой с теми, кто пытается нам его навязать: чтобы убедить весь народ России в его исторической несостоятельности, или, как модно стало говорить, непассионарности.

       Я послал ответ.
       Уважаемый Валерий Алексеевич!
       Друзья прислали мне вырезку из газеты "Будни-2"(N24,2003) с Вашей статьёй. Хотел сразу поблагодарить Вас, но телефон ивановских писателей молчал. Теперь получил Ваш адрес, надеюсь, что это письмо доберется в глубинку.
       Мне сказали, что газету "Будни" власти не пускают в свет. Жаль, казалось, что мы могли бы устроить полезную и интересную для ивановцев дискуссию.
       Желаю Вам здоровья, терпения и успехов.
       Роман Трахтенберг Реховот Израиль 19 янв. 2004
       
       Но вернёмся к отзыву писателя. Сразу видна рука профессионала, к тому же человека, чувствующего ответственность за всю свою страну и весь русский народ. Так понимал и Евтушенко: "Поэт в России больше, чем поэт". Пожалуй, оценка книги, а более её автора довольно двусмысленна. С одной стороны его хвалят, но затем обзывают нытиком и лицом отстраненным, правда в почётном соединении с Набоковым и Бродским.
       Но смотреть надо в сущность. Настоящий писатель не заблудился в моих пространных откровениях. Он верно уловил обиду автора, отдавшего "молодую жизнь" и способности стране и её народу. И он взял на себя право и труд сформулировать и высказать их приговор. Только в отличие от, например, Герцена или Лермонтова, поднявшихся до обличения "страны рабов", мой судия считает, что "мягко говоря, неразумно говорить о вине российского народа" и напрасно в сознании оскорблённых и изгнанных соотечественников "Россия становится синонимом их боли". Не отдельно взятые начальники, которые досаждают и ему, а "сама страна и сам народ". Как же разобраться, как отсеять этих действительно негодных начальников от чистой и незапятнанной массы людей – народа? Как не обидеть людей честных и непричастных?
       В этих спорах помогают чётко разобраться свежие события. Обычный человек принимает за "народ" несколько десятков, ну, пару сотен людей, с которыми знаком, встречался. Согласитесь, этого маловато, чтобы определять, чем дышат сто миллионов. Но вот недавние выборы в России подтвердили, что уже не отдельные личности, а 70 ПРОЦЕНТОВ – ОСНОВНАЯ МАССА НАСЕЛЕНИЯ решила добровольно отдать власть над собой последователям, хотя пока и втихаря, прежних коммунистических начальников и гебистов. Да ещё подкрепила это решение привлечением 13 процентов профашистских хулиганов. А людям, говорящим правду и желающим нормальной цивилизованной жизни, – отказали в праве даже и говорить.
       Это не заставляет усомниться в "пассионарности" народа? (Слова такого нет в словарях русского языка. Если обратиться за помощью к английскому, то его можно перевести примерно, как – "страстное служение божественному началу").
       Справедливость требует сказать, что современное идолопоклонство это не порок именно русского народа. Сообщество людей в странах, где отсутствуют свобода и гражданские ценности, превращается в социальном смысле в первичный бульон. Попавшая в такую среду бацилла готова в мгновение размножиться и застуденеть в своих зловредных качествах. Вот и на вчерашних выборах в Палестинской автономии неожиданно 70 процентов проголосовало за террористов Хамаса.
       Выборы в обществе, которое не имеет глубоких демократических традиций, – процесс во многом случайный. Можно ли делать из этого глубокие выводы?
       Обратим внимание на приведенные в книгах Льва Разгона, да и ранее известные, данные:
       за 35-41-й годы прошлого века НКВД было посажено около 17-ти миллионов "политических". Из них 7 миллионов расстреляно, а большинство остальных погибло в лагерях. К ним следует добавить соизмеримое число схваченных в 41-53-ем годах.
       Стандартные обвинения – шпионаж и антисоветская деятельность. Над "разоблачением" шпионов работали "Органы". Таких "разоблаченных" штатными НКВДистами было относительно немного. Подавляющее большинство невинных людей были уничтожены по 58-й и их "разоблачение" – дело рук не профессионалов, а доносчиков из простого народа. Каждый из этих патриотов "разоблачал" одного из своих коллег или соседей. Вряд ли он писал доносы на нескольких. Так ведь и самому можно было излишне засветиться и угодить туда, куда Макар…
       Очевидно, количество этих доносчиков было того же порядка, что и число их жертв. Сегодня многие из этого потаённого общества выпали по естественным причинам, но остались их благополучные дети, внуки. Ведь не зря имена доносчиков тщательно скрывает ФСБ. Мне они откровенно сообщили: "чтобы не повредить родственникам". Учтем при этом, что у погибших 17-ти миллионов граждан оказалось мало детей. Они или не успели родиться, или их смертность была значительно выше в семьях без кормильцев, да ещё преследуемых.
       
       В результате в стране возник ДЕМОГРАФИЧЕСКИЙ ПЕРЕКОС – существенное преобладание граждан, самих по себе быть может и добропорядочных, но вынуждаемых своим прошлым цепляться за "удачно" вставшую у руля власть ФСБ.
       В этом и скрыта одна из веских причин столь охотного голосования многих миллионов за партию начальника ФСБ, которая только и гарантирует сохранение угрожающей их благополучию ПОЗОРНОЙ ТАЙНЫ.

       Обращает на себя внимание тишина вокруг общества "Мемориал". Когда-то выжившие в ГУЛАГе пытались развернуть деятельность, направленную на восстановление моральной силы российского народа. Я видел на стенах комнат, где начал действовать "Мемориал" списки погибших, а напротив списки их убийц и доносчиков. Начали выпускать небольшие разоблачительные издания. Только всё это быстро заглохло. Руководители – несколько не очень здоровых людей – не смогли преодолеть активного замалчивания и гашения властями нежелательных для слишком многих светильников.

       Дадим слово известному писателю ВЛАДИМИРУ ВОЙНОВИЧУ. ("Новые Известия", канун выборов).
       На канале ТВЦ в пятую годовщину гибели Галины Старовойтовой телезрителей спросили, как они относятся к политическим убийствам. Как и следовало ожидать большинство, 53% убийства осудили. Но 35% одобрили! И ещё 13% сказали, что им всё равно. Увидев на экране эти цифры, я глазам своим не поверил. Я подумал, что если такой расклад мнений характерен для всего российского общества, то дело плохо.
       Конечно, в каждом обществе есть свои уроды, которые не против убийства людей по тем или иным причинам. Но чтобы их было больше трети, а вместе с теми, кому всё равно, даже почти половина, это уж слишком. Это значит, что мы живём в обществе больном, диком, с преступными наклонностями. Обещаниям построить в обозримом будущем великую Россию (если не считать признаками величия бомбы и ракеты) не верю. С такими людьми не только что великую, а сколько-нибудь нормальную страну построить нельзя. Разве что, как мечтали чеховские герои, лет через 200-300.

       Извините за длинную цитату, но Войновича стоит послушать, он один из немногих, умеющих сверху видеть и понимать наше бытие. А оно обнаруживает, что совсем недавно и довольно неожиданно от новой России стремительно отскочили её ближайшие соседи Румыния, Чехия, Польша, Словения, Болгария, Литва, Латвия, Эстония, Грузия. Причём эти бывшие друзья и даже братья убегают в НАТО – блок, считавшийся вражеским.
       Поражает решение Болгарии. Я там был, когда разрешили поездки в "народные демократии". Болгары питали нежные чувства к русским, считали и себя выходцами с Волги. В софийской гостинице, заслышав мою русскую речь, красавец болгарин упросил буфетчицу, несмотря на позднее время, открыть уже навешенные замки, пригласил меня за стол с пивом и слышать не хотел о моём участии в оплате.

       Возвращаясь к рецензии Валерия Клячина, приходится усомниться, что в народе найдётся достаточное количество борцов, кои "без промедления поведут беспощадную войну" с властью.
       Пусть мои читатели сами оценят метания русского писателя – человека с большим жизненным опытом, талантливого и честного, страдающего от произвола над его совестью.

       Реакции на мой ответ не поступало. Может просто нет денег, письмо из России стоит дорого, или обижен? А, возможно, просто не дошло моё письмо к батюшке в село Вязовское.
       Недавно получил от В. Клячина послание по Интернету. Пишет, что бедствовал, чуть не стал бомжом, но чудесным образом ситуация изменилась, и теперь он живёт в Москве с видом на Кремль, имеет свой сайт и обещает вскоре продолжить разговор со мной на страницах "Литературной газеты". Ну что ж, подождём.
       
       * * *
       В рецензии В.Клячина на моё "Прозрение" речь зашла о книге Солженицына. Она действительно наделала некоторого шума среди русскоязычных граждан нашей еврейской страны. Понятно, здесь люди особо чувствительны к национальному ущемлению и не держатся за язык. Короче говоря, "Двести лет вместе" вызвали резкое осуждение.
       Я старался не поддаваться общему тону и насколько мог беспристрастно, а скорее, именно сохраняя память о беспримерном в советское время поведении этого человека, который шаг за шагом, книга за книгой оставил мокрое место от всего коммунистического иконостаса, включая самого Ленина, а заодно и их "религии" – я прошел по его новому труду. Ниже приводится мой отзыв, посланный по некоторым адресам.

       ЧИТАЯ НОВОГО СОЛЖЕНИЦЫНА
       Все давно поняли, что Солженицын человек исключительной храбрости. В кровавое советское время он заговорил и делал по-своему то, что находил нужным.
       Недавно Солженицын не побоялся выступить с "еврейским вопросом". Сегодня из России евреи уже капитально изгнаны: из редакций, киностудий, институтов, КБ, органов власти, даже школ и больниц и всех других мест, где они высовывались и занимали должности, интересующие других граждан. При этом, следуя традиции "чести, доблести и геройства", их подвергли унижению и ограбили. Вопрос этот сохранил лишь исторический интерес. На что указывает и сам Александр Исаевич во вступлении к своему "исследованию новейшей русской истории" – "Двести лет вместе". (По-видимому, надо бы поправить заголовок: "Двести лет были вместе").
       Хотелось бы удержать некоторые впечатления от чтения книги. Позади первый том. Представляется, что в литературном смысле, то есть, как книга, которую должен читать не учёный-историк, а просто читатель – получилось произведение довольно нудное. Вряд ли самые убежденные поклонники автора, коих он привлёк своей дерзкой смелостью и талантом, смогли подряд читать все страницы с бесконечными ссылками и цитатами. Где и трудно понять отношение "исследователя к материалу", хотя ясно, что оно следствие не только логики, а и темперамента. Что и свойственно писателю, но запрещено учёному.
       Уже выступило достаточно людей с более или менее резким осуждением этого труда. Некоторые буквально клеймят автора за оголтелый антисемитизм. Другие более сдержаны, но тоже видят в нём "анти".
       Что сохранилось у меня после первого тома? Извините, но – какофония звучаний. И среди этого настойчивые всклики об уклонении евреев от армии, от благодарности властям, об их стремлении в структуры наживы, об их тоже вине в погромах и т. п. Это оставляет неприятное, липкое впечатление.
       Но вместе с тем мне показалось основательным его замечание во втором томе (стр. 120), что евреи не должны думать об участии многих соплеменников в зверствах коммунистов в оправдательном ключе. Согласен, надо понять суть того что было и почувствовать свою вину даже и за дурных овец нашего стада.
       Заглянул в конец тома и, наконец, услышал голос Солженицына. Только опять лезут досадные акценты. И ложные факты. Вот пример.
       Цитирую: "С 1985 года был открыт свободный выезд евреев из СССР".
Какая же это свобода, если отняли личные сбережения, заработанную пенсию, фамильные ценности, личный архив и книги, заставили платить за снятие гражданства, заставили сдать "государственную" квартиру, будто и в самом деле за шестьдесят лет два поколения не заработали на это скромное жильё? К тому же перед тем, как сдать квартиру, заставляли сделать её ремонт, хотя не было в этом никакой нужды. В виде милости соглашались принять деньги в оплату этого ремонта. Отъезд часто сопровождался криками хулиганов, оскорблениями. Евреи убегали, увозя свои тела и головы, а несчастная страна получала в результате всё что человек нажил за жизнь, а также его изобретения, школу учеников, редакцию, журнал и т.п.
       Странно, что такой проницательный и восприимчивый человек, как Солженицын, называет это свободой.
       Неловко говорить о деньгах. Такое в нас вживили. Хотя было, когда, выслушав мой доклад о новом проекте, группа специалистов и бизнесменов из Бельгии, удивилась: "Если бы вы приехали раньше в свободный мир, то были бы уже богатым человеком". Что на языке нормальных людей означало: не искали бы, как продать себя или своё новшество, а имели удовольствие от собственного успешного дела.
       Другой пример. Солженицын очень сочувствует словам известного нашего хорошего человека, которого иногда здорово заносит влево, М. Хейфеца: "Катастрофа была следствием не только злобных умыслов врагов человечества, но и огромных роковых просчётов самого еврейства, его лидеров и активистов". Конечно, в размягчённых благополучием мозгах наше гипотетическое прошлое может рисоваться и пасторальной картиной, где на зелёном холмике континента... (географию сразу не сообразить) сидят в кружок евреи во главе с лидером Герцлем вместе с Эйнштейном, Мендельсоном, Ротшильдом и другими активистами. И уже неугнетаемые жители многих стран любуются ими. Издалека... Тогда бы неосторожный мальчик-еврей не обидел честолюбивого мальчика Гитлера...
       Да в каждой стране и даже группе людей имеется горючий материал, которого достанет для порядочного пожара. Беда, когда находится поджигатель-фанатик и зрители, радующиеся возможности погреться у огня. А пожарники делают вид...
       В отличие от учёного, который сталью скальпеля препарирует ткани истории, литератор Солженицын пытается вникнуть в "душу" алии, евреев и, конечно, по-писательски фантазирует. Это интересные страницы, давно ждал такое прочитать. Внимаю каждому его шажку и проницанию, и чувствую: НЕ ТО, НЕ ПРАВДА, ВСЮДУ КАКОЕ-ТО СМЕЩЕНИЕ В ПРЕДВЗЯТУЮ СТОРОНУ, ВЕРНЕЕ – ВНИЗ.
       Вроде, он подходит с добрыми намерениями, а от результатов, извините, "пахняет", как говорил мой сын, когда был ребёнком. Ха, да это точное отражение того, что он пишет о сохранении в глубине души самого ассимилированного в русскую жизнь и культуру еврея – его кровной связи со своим национальным. При всём желании Александра Исаевича быть объективным именно этот ген продуцирует в нём белки, управляющие подбором соответственно окрашенных фактов и уже "естественным" из них выводам. И ничего ему тут не поделать. Он может открыть что-то новое, залезая лишь в русскую душу. И ничего не поймёт в "осадке" чужой души, которая, как известно – потёмки.
       БЕСПОЛЕЗНОЕ И НЕБЛАГОДАРНОЕ ЭТО ЗАНЯТИЕ – КОВЫРЯТЬСЯ В ДУШЕ ДРУГОГО НАРОДА.

       * * *
       Попробовав на вкус заманчивую для простого человека работу писателя, я начал невольно примериваться в своих оценках к новой точке зрения. Где-то в своей книге я "лягнул" писателя Битова. Не сдержал досады от предложенной сложной работы по осознанию его текста. А вот на днях в интервью с Виктором Топаллером, Андрей Битов выдал уникальное открытие. Композитор пишет музыку, а затем артист, исполняя её, доводит до слушателей. Для писателя таким исполнителем является читатель. Как читатель сумел прочитать текст, так писатель и приходит к людям. По-разному, в зависимости от читательских способностей. Вот и получил я ответ на своё "лягание" прямо из уст автора.

       * * *

       Известный борец за возрождение еврейского государства Зэев Жаботинский, когда-то сказал: "Мы любили русскую культуру любовью свинопаса к царевне". Голосом пророка, как известно, говорит сам Бог. Поэтому со временем становится слышен ещё иной смысл предсказания. Теперь, когда свинопасы откочевали в Израиль или Америку, всем слышен стал визг, отдельных, резвящихся на свободе, избранных в российскую Думу особей. Некоторые предлагают вернуть Дзержинского на прежнее место, другие – запретить все еврейские организации, а сын юриста отказался почтить память погибших в катастрофе, сказав: "На каждый праздник не навстаёшься". Говорят, что он по каким-то меркам тоже еврей, но раскаявшийся, крещеный.
       О таких ещё очень давно серьёзный антисемит Эразм Роттердамский сказал: "Из противного иудея получается наипротивнейший христианин".

       Россия 2000-х тревожно напоминает Советский Союз в начале своего отвердения.
       Но есть и различие. В 20-х – 30-х активно, бесстрашно звучали, хотя и всё более в эзоповском преломлении, голоса Пастернака, Ахматовой, Зощенко, Мандельштама, да и самостоятельных деятелей в правительстве вроде Бухарина. Теперь же глухо, как в бочке – "Наши речи за десять шагов не слышны..." Да и где они сами речи? Когда я, "испорченный" свободой, громко начинал говорить в кругу близких друзей или работников Союза писателей, библиотек – собеседники поджимали губы. Правда, не все смотрели на меня со страхом, иные, например, "чекисты" – с интересом.

ФОТО:  Клячин Валерий Адексеевич   1954-2014
А я всё ждал продолжения нашей удивительной беседы... Он так прочитал мою исповель "Прозрение" и назвал книгу не мемуарами, а романом-воспоминаниями.
Вечная память
8января 2018