Осиновое гнездо глобального шпионажа свилось в Лялином переулке, в комнате гражданки Епифановой 1935 года рождения, незамужней пролетарки, религиозно и политически несознательной, но вполне безобидной старушки. Именно в её коммунальной комнатке транспонировались радиолучи разных галактик, то ли вследствие диверсии, то ли несовершенства Евклидовой геометрии.
Епифанова любила пить чай и слушать радио. Она совсем не удивлялась, когда инаугурационная речь шестого президента России прерывалась аплодисментами и здравицами в честь Никиты Хрущёва. И все попытки внеземных резидентов вступить с ней в контакт посредством допотопного радиоприёмника оканчивались неудачей. Епифанова даже прогноз погоды считала радиопьесой и, слушая про сорок пять мороза в Красноярске только усмехалась: «Ишь, чего удумали!».
Коммуналку пытались расселить. Молодой красавец в потном костюме три часа втолковывал пенсионерке Епифановой все преимущества жизни в отдельной квартире на экологической природе, надо только расписаться вот здесь, вот здесь и ещё раз вот здесь. Епифанова прихлёбывала чай из блюдечка и согласно кивала головой: «Милок, нешто я не понимаю? Я грамотная, Сталина на Мавзолее видела, как родного. Если надо расписаться, так я завсегда готовая, вот только у меня племянница живёт в городе Ельце, Орловской губернии, в ГОРОНО работает, она мне в письме грозила – не смей старая дура ничего подписывать, это «ежовщина», как подпишешь, сразу упекут. Так уж ты будь ласков, с племяшкой моей договорись, а иначе она меня поедом съест!»
Тут молодой риэлтор задумался, достал синий с каймой платочек, набрызганный парфюмом, утёрся и как-то странно покосился на чайник.
— Заварочка свежая?
— С мятой и мелиссой! Чудо, а не чай!
— Плесните чашечку.
Епифанова налила ему чашку и предложила вишневое варенье и печенье «Мария», но деловой юноша неожиданно стал отрывать листки договора, запихивать их в рот, запивая чаем. Скушав всю бумагу, откланялся и исчез, причём насовсем, отбив юной юркой жене странную телеграмму: «Елец – всем заботам писец!»
В другой раз пришли втроём, тоже попили чаю, померили рулеткой комнату, переписали данные из паспорта и пенсионной книжки, а потом вдруг неожиданно захотели покурить, но, выйдя на кухню, курить расхотели и стали бить друг дружке морды, причём одна из морд была абсолютно женская и потом больше всех возмущалась.
Риэлторы суеверны, Лялин переулок обозначили как «дурной», «левый», «не фига соваться».
Однако, шпионаж.
Да-да, многие завербовались, причём совершенно бескорыстно, просто от скуки повседневного присутствия.
Пенсионерка Епифанова вышла на кухню кипятить чайник.
На широком подоконнике сразу зашелестели.
— Уфф, наконец-то вышла!
— А может она нас и не слышит?
— Хотите проверить? Зачем? Такое прикрытие ещё поискать!
— Ах, господа, потише, прошу вас, у меня скоро первый сеанс, — воскликнула юная Агавия, — мне надо сосредоточиться!
Ей ответствовал дружный смех.
— Знаем, знаем, — пробасил полувековой Столетник, — Химический состав атмосферы, влажность почвы, уровень солнечной радиации… Всё это мы проходили!
— Вы проходили, дайте другим пройти!
— Агавия! — вмешался самоуверенный Кактус, — Вы знаете, на чём прокалываются неопытные агенты?
— ?
— На температуре! Сообщают, что температура на планете постоянно 18 градусов, вне зависимости от дня, ночи и зимы!
— Ой, и правда, а как же быть?
Все наперебой стали наставлять:
— Голубушка! Вон, за стеклом градусник! С него цифирки запоминай! А ещё фантазируй, на твоей Альфа Зацентавре не дураки ж сидят, им толковая информация нужна, оригинальная!
— А вот я, — вздохнул Индийский Лук, — очень боюсь контрразведчиков! Несмотря на мою ядовитость! Пусть попробуют укусить, сразу шерсть выпадет! Но все равно боюсь.
— Да-да! — поддержала Герань, — я тоже их опасаюсь! Я ведь не ядовитая, только горькая.
— Фи, — фыркнул Кактус, — да пусть только сунутся! Сразу колючкой в нос!
Умудрённый опытом Столетник тут же возразил:
— Бросьте бравировать! Что там колючки! Вы не знаете их изощрённых методов! Конспирация и осторожность — вот в чём спасение, впрочем, тсссссс…..
Дверь скрипнула. В проём стеснительно протиснулся белый ангорский кот, соседский, приписанный соседу — отставному полковнику Куродоеву. Куродоев именовал его Иннокентием, а остальная коммуналка — Васькой. Кот с удовольствием отзывался на оба имени.
Розовый носик и круглые зелёные глаза придавали коту наивно-ангельский вид. Убедившись в отсутствии старушки, Васька-Иннокентий в три бесшумных прыжка преодолел комнату и взмыл на подоконник. Тут он стал ловко, не задевая растения, протискиваться между ними. Осмотрев Герань, он так ласково её понюхал, что несчастная похолодела, душа в корни ушла. «Не иначе, за дверью подслушивал, подлец!!»
Но тут Куродоевский кот сморщил розовый носик и застенчиво чихнул. А потом ещё и фыркнул. Развернулся пушистым телом, и… (никто не заметил прикосновения)… горшок с Кактусом полетел вниз. Горшок вдребезги, Кактус лопнул, как спелый арбуз, а Васька-Иннокентий удивлённо проводил его полёт нежным взглядом.
В комнату вбежала пенсионерка Епифанова и взмахнула руками:
— Ах ты, Васька-паразит! Вот я тебя шваброй да по белым бокам! Цветы мои разоряет, Куродоевское отродье, брысь отседова!
Кот выгнул спину знаком вопроса, мол, о чём это, вы, гражданочка, какие-такие цветы, независимо спрыгнул, стараясь не запачкаться в комьях земли и мягко пошёл к двери. Вертикально-пушитая белая пальма хвоста чуть подрагивала кончиком. В последний момент он оглянулся на подоконник с такой неподдельной добротой и сочувствием, что с Геранью чуть не случился инфаркт, и если бы не дружеское участие Индийского Лука и Столетника, как знать, не досчитались бы невидимого бойца.