Конец января, студенческие каникулы. Я еду на дачу к Кузьмичу, мы с ним встречаемся на вокзале.
Кузьмич – брат моей бабушки, мамин дядя. Мне он, значит, приходится, двоюродным дедом, но я зову его «дядя Лёня». Всю жизнь он проработал лесничим на севере, прекрасно знает лес, хороший охотник. Сейчас ему уже крепко за шестьдесят. У него дача в Горьковском, часа полтора езды от Ленинграда. Мы с братом часто ездим к нему. Но сейчас брат не может ехать, он еще школьник, и у него каникулы уже прошли.
Морозно. Сегодня днем около 30 градусов. Входим во «времянку» Кузьмича. Это небольшая избушка, две комнатки и большая печь. Рядом – большой дом, дача, но свою времянку Кузьмич любит больше. Да и топить её зимой легче.
– Эге, – говорит он, посмотрев на термометр во времянке. – Волков морозить можно! Минус семь. Ну-ка, Коленька, принеси дров.
Я приношу из сарая вязанку. Дров достаточно. Кстати, из-за дров мы сейчас и приехали. Кузьмичу дали делянку в лесу, там проводят прореживание. Хозяевам платят за работу, а они платят за дрова. Так что получается баш на баш. Завтра мы пойдем в лес рубить деревья.
Весело горит огонь в печке. Но мы пока еще в пальто. Пройдет не меньше трех часов, пока станет возможно ходить в свитерах.
Кузьмич все время чем-то занят – разгребает снег по дорожкам, пробивает лед в колодце, достает воды, ставит чайник. Я помогаю ему. Постепенно мы раздеваемся. К вечеру времянка разогревается настолько, что дома мы ходим в рубашках. А вот на улице холодает. Уже минус тридцать пять. Поужинав, ложимся спать. К утру помещение выстывает до плюс пятнадцати градусов.
Встаем затемно. Кузьмич готовит пилы – двуручную и лучковую, два топора, санки, веревки. Я ставлю чай, мы завтракаем. За завтраком Кузьмич наливает себе полстопки водки, предлагает и мне. Но я отказываюсь.
Идем в лес. Идти недалеко, километра полтора. Кузьмич, оказывается, уже успел здесь поработать. В лесу целый штабель бревен, подготовленных к вывозу, на небольшой полянке куча веток, занесенных снегом – наш будущий костер. Ведь полагается аккуратно убрать делянку, все лишнее мы должны сжечь.
По дороге я успел промерзнуть, хотя на мне тяжелый меховой тулуп, обшитый армейским сукном – «лобсердак». Мороз сегодня еще крепче вчерашнего. Кузьмич в ватнике. Мы оба в валенках. Это единственно возможная обувь в лесу в такую погоду.
– Вот, Коленька, давай-ка эту елочку! – говорит Кузьмич, показывая на елку высотой метров пятнадцать. Я храбро беру топор и с размаху бью в комель. Топор отскакивает от дерева, как от резины.
– Нет, – смеётся Кузьмич, – так не выйдет! Мороз! Ну-ка пилой!… Валить будем в эту сторону, значит, подпилим здесь…
Он показывает мне, как повалить дерево в нужную сторону. Надо подпилить с противоположной стороны, а потом аккуратно подрубить топором с той стороны, куда будем валить, ниже подпила. Под углом к волокнам рубить можно и в мороз. Затем мы берем длинные шесты – ваги, упираем их в дерево, и под нашим нажимом оно медленно валится в нужную сторону.
– Так, хорошо! – говорит Кузьмич. – Ну, ты карзай, а я сейчас подрублю вот эту березку.
«Карзать» – отрубать ветки. Я встаю так, чтобы дерево было между ног и бью топором у основания толстой еловой лапы.
– Нет, Коленька, не так! – учит Кузьмич. – Топор может соскользнуть – и по ноге! Надо стоять так, чтобы дерево было между тобой и топором! А рубить надо в сторону вершины, тогда топор не застрянет в дереве.
Я парень не из слабых. Махать топором для меня одно удовольствие. Расправляюсь с ёлкой, ветки – в кучу. Тем временем Кузьмич подпиливает лучковой пилой еще одно дерево, мы валим его. Затем распиливаем деревья на двухметровые бревна и веревками стаскиваем их в штабель. Рубим не всё подряд, а только те деревья, которые помечены клеймом лесника. Становится жарко, я расстегиваю «лобсердак», снимаю шарф. Через час я уже в одном свитере. Зажигаем костер, он сначала не хочет гореть, но постепенно разгорается. Пламя поднимается до вершин деревьев.
День чудесный! Косые лучи низкого зимнего солнца пробиваются сквозь занесенные снегом деревья. Снег кажется желтым и розовым. Несмотря на мороз, нам не холодно, разогрелись. Работаем уже часа три. Кузьмич, вроде бы и совсем не устал, а вот у меня руки уже притомились.
– Дядя Лёня, давайте перекусим!
– Да-да, Коленька, поешь! Я сейчас, только вот еще одну березку…
Я с удивлением смотрю на него. Я молодой парень, мне еще нет двадцати, а ему седьмой десяток. Вот что значит многолетняя привычка! Работает и работает! Я протягиваю ему бутерброд, Кузьмич откладывает пилу.
– Да, – говорит он, – морозец знатный! Вот, помнится, на Кольском полуострове мы как-то шли с астропункта на астропункт…
Он начинает рассказ о своих путешествиях. Я люблю слушать его рассказы про лесную жизнь. Он весь, кажется, создан именно для такой жизни – худощавый, высокого роста, смуглое лицо, загрубелая кожа на руках. Кузьмич опытный охотник, мы с братом иногда ходим с ним на охоту. Он научил нас разбираться в следах и повадках зверей и птиц. Правда, нельзя сказать, чтобы наша охота была добычливой. Все, что мне удалось подстрелить – это одного вальдшнепа и одну утку, которая благополучно потонула в озере. Но разве в этом дело!..
Однако долго не простоишь, мороз щиплет. Мы снова беремся за пилы. Валим деревья, я их «карзаю», вместе с Кузьмичом мы таскаем бревна. Штабель бревен растет, костёр пожирает новые и новые порции горючего. Толстые ветки и небольшие деревца Кузьмич велит распиливать на поленья и укладывает их на санки – везти с собой.
Работаем часов шесть-семь. Но зимой темнеет рано. Пора выбираться из леса.
– Дядя Лёня, костёр погасим?
– Не надо, Коленька, зачем? Кругом снег, пожара не будет. Пусть тлеет всю ночь. Завтра придем, тут еще угли будут, сразу и разожжем!
Мы увязываем порядочную вязанку дров на санках. Я снимаю с сучка провисевший там весь день «лобсердак», теперь он кажется холодным и жестким. Идем домой. Сзади нас на тёмно-синем фоне закатного неба над лесом стоит облако.
– Дядя Лёня, смотрите, погода меняется!
– Где? Да нет, это от нашего костра! Ветра-то нет! Мороз завтра будет, вот увидишь!
Приходим в дом, я разжигаю печку. Кузьмич готовит нехитрый обед – привезенный в банке из города суп, пачку пельменей. Теперь и я с удовольствием выпиваю с ним по стопочке водки. Горячее тепло разливается по уставшему телу. Ничего не хочется делать, хочется сесть, лечь…
– Отдохни, Коленька, отдохни! – говорит Кузьмич. – Я сейчас схожу в большой дом, надо пчёл проверить.
Да, пчёлы! У Кузьмича есть несколько ульев. На зиму он ставит их в ту половину дома, которую никогда не топит. Я устал, но мне интересно, иду с Кузьмичом. В комнате темно, но Кузьмич зажигает специальную красную лампочку, и комната сразу приобретает таинственный вид. На табуретах стоят ульи. В доме характерный запах воска, меда, свежего дерева и еще чего-то, что у меня в памяти навсегда связано с дачей Кузьмича. Он берет резиновую трубку и вставляет в леток улья, второй конец вставляет себе в ухо.
– Гудят! – с улыбкой говорит он. – Хочешь послушать?
Я вставляю трубку в ухо и слышу равномерный гул пчел в улье.
– Так и должно быть?
– Да, так они и должны себя вести, - говорит Кузьмич. – Если температура повышается, шум усиливается, а если шума нет – дело плохо. Но сейчас все хорошо. Надо будет завтра чуть-чуть подтопить здесь, уж очень мороз сильный.
Мороз к вечеру еще усиливается. Днем, оказывается, было минус тридцать пять.
Вечером пьем чай. Кузьмич угощает меня мёдом. В углу времянки стоит целое ведро ароматного верескового мёда, я такого нигде потом не пробовал. После чая Кузьмич слушает зарубежное радио. У него старый самодельный ламповый приемник, который ловит «Голос Америки» и другие вражьи голоса. Кузьмич любит рассуждать о политике, часто поругивает наше советское правительство, вызывая смущение и замешательство моего отца, когда приходит к нам в гости и начинает политические прения. Я прислушиваюсь к приемнику, но усталость берет своё, и часам к одиннадцати я засыпаю. Перед глазами у меня лес, розовый снег, костёр, брёвна, еловые ветки…. День был длинным.
Этот морозный день я потом буду вспоминать, как один из самых счастливых в жизни.
Н. Григоров
Март 2006 г.