Кто такой Уэллс – это кажин знает. Уэллс придумал «Машину времени».
Хотя Эдуард, со своей стороны, утверждает, что «Машину Времени» придумал Макаревич. Ну, не знаю, не знаю… Вероятно – это две разных машины. И каждая по-своему – уникальна.
Но остановимся на первой версии – машину времени сделал Уэллс.
А поломали – совсем другие люди. И об этом пойдет сейчас речь.
Не секрет, что я, помимо того, что кружу ветеринарным коршуном по району, исцеляя кажну тварь – желает она того или нет – помимо того я имею каки-никаки дела с локальной прессой.
И кажин раз, чтобы их отыметь, мне приходится ехать в город, в редакцию районной многотиражки.
Там готовятся к печати избранные главы из первого моего рОмана и, помимо, время от времени, печатаются научные, научно-популярные и просто популярные статьи по моей профессиональной тематике.
И многие из них получают читательский резонанс, как это, к примеру, было с очерком «Что такое лошадь и на хрен она нужна». Или с просветительской статейкой «Кажной твари – путевку в новую жизнь!»
В этих трудах, братики и сестры, я проталкиваю одну и ту же мысль – с животными нужно обращаться бережно. А у нас с ими обходятся порой хуже, чем с людьми. И это трудно даже представить!
И кажин раз я приезжаю в город и собачусь с редактором. Мы с им восемь лет собачимся. С собакой – иначе нельзя. И пособачившись, дав необходимые указания, я убываю.
И кажин раз, поскоку остается масса времени до автобуса, я заглядываю к сельскому своему корешку, Андрюхе Рыжему. Это раньше он был сельский – а теперь он вполне городской.
И живет у автовокзала. И всегда находится дома. Потому что он работает по ночам. Он такой же здоровый жлоб, как и я. И, видимо, поэтому работает ночным охранником в казино «Клондайк». Старшим ночным охранником.
И кажин раз, ребята, происходит радостная встреча. Друзья – они бывшими не бывают.
И кажин раз его мужественная рожа ползет в неудержимой ухмылке. И моя рожа – ведет себя аналогичным образом. Потому что, как говорит Эдуард, « ви хэв мач ин комон» - у нас, особливо в прошлом, много общего.
И кажин раз, братики и сестры, мы аккуратно распиваем бутылку водки. И еще. И ностальгически треплемся о делах давно минувших дней.
У нас есть что вспомнить. Было время, мы даже ухаживали за одной девчушкой – и домогались, так сказать, ее благосклонности – ну и, конечно, тела. И, поскольку девчушка, Анжела, была одна, а нас – ровно вдвое больше, на этой почве возникали забавные недоразумения.
И, скажем, несимметричный Андрюхин нос, слегка свернутый на левую сторону – след одного такого недоразумения. Токо он не обижается – он даже считает, что это придает ему особого шарму.
И вообще – какие счеты промеж друзей? Как говорят у нас на селе: кто старое помянет – тому глаз вон! А ходить без глаза Андрюхе, видно, не улыбается.
Токо тут я сильно приврал: уже давно я не пользуюсь физической силой в корыстных целях. Я пользуюсь ей бескорыстно. И я давно уже никого не бью – и вправе рассчитывать на такое же отношение.
И кажин раз, братики и сестры, происходит одно и тоже. Кажин раз в середине нашей беседы шлепает что-то мокрое в коридоре, и на пороге возникает вымытая токо-что в ванной деваха.
Деваха эта трет мохнатым полотенцем голову и мало что замечает. И кроме полотенца в руках, на ней ничего нет. И, разлохматив полотенцем волосы, осуществив первичную просушку, она, понятно, узревает меня и говорит «ой!». И, смутившись, уходит приодеться. И присоединяется спустя какое-то время к нам.
И это очень нормально – я имею в виду деваху. Вот если бы из ванной приперся голый мужик – это было бы значительно хуже! Эта был бы основательный шок. Особливо для такого яростного поэта-натурала, как я.
А то, что Андрюха питает закономерный интерес к девахам, характеризует его с лучшей стороны. Причем и девахи, надо сказать, у его довольно адекватные – хотя до Анжелики, жены моей, им, однозначно, далеко!
Вот, собственно и все. Восемь лет, ребята, происходят эти встречи. Восемь лет из ванной выходят голые девахи и говорят «ой!»
И восемь лет Андрюха идет проводить меня до автобуса, крепко тиснет на прощанье руку и взглядывает с непонятной какой-то тоской. И мне тоже не по себе: Андрюха мне друг, а друзья – они бывшими не бывают.
И вот как-то раз у нас с Эдуардом заходит беседа о писательстве. А перед этим мы, конечно, покурили – так оно лучше думается. И Эдуард говорит:
-А заметил ли ты, Санек, что истинное литературное произведение – вещь универсальная? Каждый из читателей воспринимает его, разумеется, по-своему, в зависимости от пола и возраста, жизненного опыта, образования и интеллекта – но каждый находит в нем что-то свое, созвучное, близкое, глубоко понятное и родное – согласен, Санек?
И я, братики и сестры, призадумался. Углушил хай-фай, хоть и сам люблю послушать группу «Двери», закурил еще – и призадумался.
Верно Эдик сказал – гадом буду, верно! Ведь бывает, согласитесь – читаешь, читаешь и вдруг мимо воли говоришь:
- Йоб твою мать! До чего же хорошо, до чего верно! Прямо как про меня писано!
И закуриваешь. И думаешь – хорошая книга сродни волшебству!
И, конечно, кажин воспринимает ее в силу своего интеллекта или чо там у его еще есть. И кажин находит в ей чо-то свое. И, таким образом – у каждого свой «Мойдодыр». И своя «Критика чистого разума». И своя «Весна в Фиальте».
И я вдруг понял, чо такое хотел мне сказать Герберт Уэллс в своей «Машине времени».
Многие, вероятно, думают, что это обыкновенный гениальный фантастический рОман.
И эти многие, вероятно, ошибаются. Не обязательно воспринимать все буквально.
Я вот чего, братики и сестры, расшифровал. Не надо думать, что время – объективная, независимая от нас, субъектов, категория. И не надо думать, что машина времени – это блестящая механическая цацка, навроде Варфоломеичева «Хаммера».
Машина времени, ребята, находится в нас – и токо от нас зависит, в какую сторону на ей ехать – и ехать ли вообще. И при нормальном положении дел на ей желательно ехать вперед, имея ввиду, что задаром в будущее не пускают.
А для того, чтобы ехать вперед, нужно чо-то и самому делать – потому что в будущем нет места глубоко страдающим кроликам, дефективным коровам и птичьему гриппу. И с этим нужно разбираться сейчас. И нужно повышать свою ветеринарную квалификацию и исцелять всякую тварь в максимально возможных количествах – желает она того или нет.
И можно, конечно, ехать назад. И можно топтаться на месте. Токо Уэллс бы этого не одобрил!
И я, ребята, вдруг прозреваю, чо такое происходит с Андрюхой Рыжим, сельским моим корешком. Его машину заклинило – ни вперед, ни назад!
У его, конечно, все есть. Ему неплохо платят в «Клондайке». И кроме того, он чем-то там приторговывает из-под полы – какой-то мишурой. И у его водятся деньжата. И кажин раз из ванной пришлепывает новая деваха.
А токо он не затем, ребята, в город поперся. Он, Андрюха, с детства питал склонность к хирургии. И резал на пустыре жаб. И мечтал сделаться студентом мединститута. А потом – знаменитым хирургом. Токо в первый раз он не прошел по конкурсу – не хватило какой-то фигни, одного балла. А потом как-то закрутился и забыл – токо душу-то не обманешь!
И восемь лет, ребята, ничего не меняется – разве что девахи. Нужно ехать вперед – а машина Андрюхина стоит на мертвом приколе. И человеку надо помочь.
И я делюсь своими мыслями с Эдиком. И Эдик говорит – прорвемся! А раз он так говорит – то Андрюху ждут перемены. И – поможем. Потому что друзья – они бывшими не бывают.
Машина времени должна работать. Работать в правильном направлении.
И не надо расстраивать Уэллса – он этого не заслужил!