/набросок/
За что меня арестовали? Я расскажу. Расскажу, а ты уж постарайся вникнуть и понять. Ну не знаю, включи воображение. Только в том месте, где оно у тебя обычно включается – выключи. В другом месте поищи тумблер. А я попробую пересказать в красках, в образах, вдохновенно и с диалогами. Садись поудобнее. И не хмурься. Никогда не говорила тебе, но у тебя наметились морщины на лбу. Три мимические морщины. Вдоль. И две - поперек. Это оттого, что много думаешь и все не о том.
Надо что-то делать.
Закрой глаза и представь. Нет, с глазами переборщила. Просто представь. Поздний вечер. Почти ночь. Я не сплю. Не сплю и не сплю - ну не хочется. Не хочется, потому что проснулась только после шести. Вечера. Вот иду, значит, иду - вышагиваю по пустынной мокрой улице. Как цапля. Ноги длиннющие, как ходули у трюкачей. Не удивляйся, это если смотреть на тень на сыром асфальте. Фонарное освещение куражится над моими конечностями. А я ему подыгрываю: иду важно, поочередно задираю коленки выше носа и выбрасываю ножки вперёд – сначала одну потом другую. Со стороны, наверное, такая умора. Баба откровенно дурит. Ну и что.
Набираю полный рот слюны. Сплевываю. Как гопница дворовая. Смачно. Харчок летит в лужу, звучно шмякается и расплывается пенистым пятном. Да не кривись ты, ну чего морщишься, расслабься. Я таких ещё пару штук тут же на асфальте нарисовала, могла бы и больше, если б слюна не кончилась. Меня колбасит, реально так - эйфория вседозволенности и кажется, что все побоку. Драйв. Это состояние не может длиться вечно, поэтому очень важно его как-то сконцентрировать, усилить, превратить в поток. Упиться им, захлебнуться, подавиться, выблевать… чем-нибудь гениальным.
Вообще то из дома я выбралась, чтобы купить пива и… пива. Ну и что, что не дамский выпивон. Ну и что. Я не умею сама открывать шампанское. Фобия. Потом - от пива и пива не пьянеют…до беспамятства. Так.. Слегка кружится голова. И отрыжка. Такая смешная. Русского алфавита не хватает, чтобы воспроизвести отрыжку. Какая досада. А ну и .. да правильно - ну и ч т о. Вот о запахе словами можно рассказать. Пиво, к примеру, пахнет… Пиво пахнет пивом. Не оригинально? Чипсами и фисташками? Вареными креветками?
–– Аллё, Катюш, спишь?
–– Что случилось?
–– Ты случайно не знаешь, чем пахнет пиво?
–– О боже! Начинается… Потным усатым мужиком. И мочой! Олька, второй час ночи, ложилась бы спать.
–– С кем?
–– Ложись спать!
–– Не с кем.
–– Ну, хочешь - Марика забирай?
–– С кастрированным котом? Да лучше уж с потным и усатым…
И уже начинает хотеться в кусты/за угол/ в портативный сортир. Не в смысле в судно, в смысле в уличные кабинки смешного сине-белого цвета сходить. Никогда не делала этого в подобных местах. Почему я никогда этого не делала? Озираюсь вокруг: ни угла, ни портативного сортира. Кустики - прозрачным мрачным кружевом. Терплю. Пока терпится.
Пиво холодненькое. Остужает взрывоопасное состояние, гасит на время вулканические извержения. Капли бьют по лицу. Как пощечины. Это ветер, зараза, ласкает колючим дождем червоточины или ..кровоточины. Незаметно вместе с пивом сочинялово просачивается внутрь, булькает где то там в области сердца… А на небе ни зги, тучи, тучи - спутанные клубки дождевых нитей. И хоть бы одна звёздочка где-нибудь в уголочке мирозданья затесалась. Ах, небо-небо дурных предвестий.
И вот представь себе, я карабкаюсь на парапет. Как скалолаз, то есть "скалолазка твоя скаллоласковая". Да-да, зажечь звезду! В два часа ночи, я выше уровня городской канализации в три человеческих роста. Встаю в позу звезды: правую ножку вперед, носок оттянут. Левая ручка в полете. Подбородок задран – упирается в косматое небо. Я на сцене в диалоге с фатой морганой. Вижу нечто, что кроме меня – никто не видит. И это нечто хлещет меня по щекам колючим дождем… а я ещё хлеще слегка надтреснутым голоском в ответ:
––
Это кто ж хитромудрый такой ассортиментом не балует щедрым,
Подгоняет под выбор ничтожный:
Золоченый в клеточку рай или ад с левобокой болью
Жалким меню подотрите свой зад
Я В ы б и р а ю Волю!
Не смотри умоляюще, не выставляйся посмешищем
в своё сладкое липкое рабство не пытайся обратно вернуть
не заменишь мне мир - мир заменит тебя. Может быть.
Не целуй – не покойница я – на прощание. Не нужна твоя долгая память,
под гнетом вины скороспелые обещания всё исправить,
ни к чему черновик, испещренный золой, переписывать набело
избавлять от ошибок надёжнее методом скальпеля
рассекаю и вспарываю оковы не вы но си мые
Еле терплю расставания Боль
Слышишь, в небо кричу: дайте другую роль–
Я отыграю красиво
Без сожалений прощаюсь с собой: доброй – приятной - ласковой
Буду разнузданной дерзкой коварной обманщицей,
расхристанной вздорной судьбой пожизненной спорщицей
Может, такой и была? Только скрывала упорно. Зачем? Если б знать.
Наверняка, чтобы нравиться таким же, как я, притворщикам!
В этом месте делаю паузу \ перевожу дух \ нахожу новую точку опоры - смачиваю пересохшие миндалины последними каплями пива. Иииии... вдруг раздаются в полночной тишине жидкие хлопки типа овации и одинокий хрипловатый…вопль « Браво!» Черт, какая неловкость поперхнуться глотком пива. Кашляю – кхе кха кха - складываюсь пополам, вглядываюсь в одинокий силуэт. И шепотом выталкиваю остатки внезапного страдальческого вдохновения:
–– Наши маски прилипли к лицам, души сжились с гадкой ролью
А не пошли бы вы все к чертям! Я выбираю волю
и отдираю с кровью
маскииии
Как в сказке –
небо посылает мне мужика. Тот подходит ближе. Бог мой, с усами! Катюха напророчила. И в руке у него .. аха бутылка из под пииииииииииивааааа. Ха ха эххехе хохоха хех. А мне уже невтерпеж. Опять, ну и что?
Восторженный зритель с усами протягивает мне руку, чтобы я могла спрыгнуть с постамента. У меня ноздри задвигались в попытке удостовериться насколько Катька права. Нет, никаких сортирных запахов не уловила... И уже опираюсь на его руку:
–– Мерси. Между прочим, сама сочинила. Только что. Потрясно?
–– Ну, про маски где-то уже было, а так ничего, ничего. Про притворщиков - верно ты подметила. Все притворщики. Все! А ты артистка - гениальная.
–– Я знаю. В этом моя трагедия. Гений не должен знать, что гений. Только догадываться изредка и постоянно сомневаться. А у меня наоборот.
–– Гоша, - усы печально растянулись в улыбке, - извини, без букета, не ожидал.
–– Да, как-то без цветов не катит.
И не задумываясь ни на секунду, вру:
–– Аглая.
Может, в прошлой жизни меня звали Аглая? Откуда, из каких задворков подсознания оно всплыло? А самой уже хочется зажать промежность, чтобы пиво самотёком не вылилось из меня.
–– И как давно ты стихами разговариваешь с небом?
–– Впервые. Я подумала - это оно тебя ко мне послало.
–– Если бы… Хотя .. Как знать - как знать.
И Гоша умолкает. Надолго. Оказывается, усатые мужики пиво зажевывают кончиками усов. И вот стоит он и усы жует. Рассеянный какой-то, замордованный. Скука какая - выводить из оцепенения затюканных, сгорбленных обстоятельствами.
–– Эй, товарищ Гоша не вздумайте мне жаловаться на судьбу-злодейку. Всегда было, всегда будет: битый небитого везет.
–– Послушай, а зачем ты с небом разговаривала? Волю выпрашивала?
–– Вот ещё, не выпрашивала. Я его уведомила!
–– Бабам не воля нужна. Плен. В этом ваше предназначение. И по-другому вы всё только портите. Себе в первую очередь.
–– Пещерные представления, примитив. Убожество. Гоша, ты примат?
И отдираю его влажные пальцы с запястья, а он цепляется за локоть:
–– И чем же тебя не устроил золоченный в клеточку рай? С любимым рай и в шалаше, понимаешь ли, а у тебя аж золоченный! Рабство на ****ство менять задумала? Что же ты из рая-то в ночь на улице шаришься, ждешь, чтоб какой-нибудь ублюдок отодрал как сидорову козу?
–– Эх, Гоша-Гоша … - пролетарии, блин, всех стран соединяйтесь.
И я чувствую, как внутри свёртывается комочек страха, пока это ещё комочек. Всё-таки ночь-полночь. А я без охраны. И чтобы страх не рос, начинаю орать, что-то доказывать, ведь у дядьки с усами так нехорошо заблестели глаза, на баррикады ломится.
И я рассказываю ему подробно, как ты распорядился моими дневниками и записями, которые собирала с первого класса, а вместе с ними нелепыми и не очень стишатами, грудой писем моих поклонников, друзей, одноклассников, а ведь кто-то из них писал мне из мест, где убивали. Насмерть, между прочим.
Рассказываю подробно в деталях – вся на эмоциях – брызгаю слюной ему в лицо. Как будто бы это он в чем-то повинен, будто он один из соучастников по истреблению моей жизни. Моей, моей! Гоша не отворачивается - слушает, щурится. Морщит нос. Цокает языком. Прячет в усах насмешку. И не понимает, что ж такого страшного то произошло. Ну .. подумаешь, новоиспеченный муж в порыве ревности не совладал с чувством собственника, разорвал и уничтожил доисторические писульки, любовные признания школьных лет, студенческие сценарии, первые пробы пера в жанре эротика. Ах, это всего лишь пошлые мысли, тайные вульгарные фантазии? Это что же, так стыдно узнать, чем забита прелестная головка жены? Можно подумать, я перестану думать сразу после того, как ты снес на помойку бред сопливой девчонки, возомнившей себя гениальнейшей из бумагомарак. Можно подумать фантазии испарятся, как только пепел разлетится по городской свалке с горами отбросов человеческой жизни.
–– Ещё настрочишь, что ж ты так, Аглая, убиваешься!
–– Чтобы ещё раз разодрали в клочья и на помойку?
–– Эка невидаль, жена должна уважать мужа, не перечить ему. Значит, что-то ты писала не то...
Я больше не могу терпеть. Перспектива обоссаться на глазах у прохожего малопривлекательная. Прошу Гошу покараулить пока я облегчусь под кустом, как бездомная собака. А впрочем, всегда мечтала, как первобытные люди опростаться на природе под луной. И вот сижу в кустах, а Гоша наяривает: все бубнит и бубнит о правах мужа на жену. Задрал уже, и смешно мне так становится. Какие вы все одинаковые. Что этот бродяга полуночник усатый, что ты дипломатический служащий в жилетке и при галстуке, чуть ли не в пенсне. Один хер. И выхожу из кустов, и чтобы презрение свое к нему показать, штанцы прямо при нем подтягиваю и застегиваю неспеша.
А он плеваться:
–– Это что ж за народ бабы пошли – ни стыда, ни совести. Драть вас некому!
И бутылкой машет, возмущается.
–– Попробуй, - говорю, - отдери.
И внутри ни комочка страха, ни пол комочка. Все вместе с пивом вышло. В кустиках. Ну, я на него пошла:
–– Урою на месте, - шиплю как Ума турман из фильма «Убить Билла»,– черный пояс по каратэ, раз, два - по айкидо и три – по боям без правил. Чемпионка по улепетыванию. На длинные дистанции.
И в стойку, пружиня ноги. Тут Гошина очередь комок страха сглатывать пришла. Глазки забегали. Усы задергались. Бровки домиком построились. Материализованный кот Леопольд из мультика, помнишь такой? Вот. И признается мне странным тоном, ровно как кается, что обделался в неположенном месте:
–– А знаешь, я только что жену убил.
–– Как это? За что?
–– Шилом, как. За то! Поймал я её с поличным, то есть с хахалем ейным.
И моргает, будто б сам не верит в то, что говорит. Из стойки не выхожу, хотя и смешно становится. Как на концерте Петросяна прорвало на ржач.
–– Чего смеёшься то?
–– Да не верю я тебе, ты безобидный, как бабочка-капустница!
–– Ты понимаешь, все как нарочно срослось то. Дивлюсь просто. В цеху электричество отрубили, авария какая-то на линии, ну нас по домам распустили раньше на три часа. А Валерка, он мне ещё три недели назад шило принести обещался. А принес только сегодня. Вот, глянь, - и в карман полез.
Я ноги спружиниваю, руку выношу в защиту – принимаю, значит, боевую готовность. А Гоша извлекает из кармана куртки, типа, футляра из-под градусника. Говорит, в нем шило хранилось. Я снова начинаю страдать приступами смеха. А Гоша продолжает:
–– После работы зашел в магазин пива купить. Всякий раз жене звоню, чтоб узнать, чего ещё заодно купить. А в этот раз на сотике минус рубь, обычно всегда в плюсе, кому больно звонить то. Ладно, думаю, куплю буханку хлеба, сырков плавленых и нормалёк. Заявился, как порядочный, с продуктами, а они, голубки, по квартире носятся с голыми задницами. И чего шилом размахался, сам что-то никак сейчас не уразумею.
Прекращаю хохотать, соображаю: придумать такое, ради чего?
–– И что дальше?
–– Галку в кухне застиг и куда то в спину впендюрил ей - чуть выше колыхающейся задницы. И вошло, как в масло вошло! Рукоять торчит, а крови нет. Вот что удивительно.
–– Гоша, ну ты мясник, отелло с усами, блин. Ты что серьезно? Ты не врешь?
–– Нет, хотя как во сне все было.
–– И ты её бросил? Оставил умирать?
–– Ну, там же это... ёбарь её остался. А я сдаваться пошел, думаю, погуляю немного перед тем, как посадят, пивка попью.
–– Так она может, и не умерла!
–– Когда уходил - ещё живая была, даже не орала, скулила тихонечка. Скорую, кстати, я вызвал.
Мужик раскурить папиросу взялся, я уставилась: не загорятся ли усы. Из боевой стойки, как ты понимаешь, я давно вышла. Стою, смотрю на бедолагу, а он на меня.
–– Ты не случайно мне попалась, Аглая. Я это понял,- в сторону выпуская едкий дым, вслух рассуждает Гоша.
–– Что ты хочешь сказать?
–– Галка ниххера мне мир не могла заменить, и я ей не нанимался. Да, пусть бы он и пялил её, сколько влезет. У меня у самого столько всяких было. Но вы ж бабы дуры, кто домой-то водит? Нарвалась сама, курва, старая.
И тут машина на противоположной стороне улицы останавливается. Обычная тачила, не ментовская. Обе дверцы, как по команде - раз и нараспашку. Выходят двое и через дорогу к нам. Мы на них смотрим, как завороженные. Гоша страдальчески мямлит:
–– По мою душу архаровцы, жаль, не успел прийти с повинной, - а сам папиросину в асфальт втаптывает уже.
Те двое к нам подходят. Деловые. Ещё и полслова не сказали, Гоша им руки протягивает, для наручников. Ну, они его и заломали, как в фильме « Улицы разбитых фонарей». А я как-то сразу не просекла, что они его за другого приняли. Давай орать:
–– Он шел с повинной, честное слово! Он сам хотел всё рассказать.
Они и меня взяли заодно. Повязали. Я и не упиралась. Решила, протокол будут составлять – все честно расскажу.
А дальше ты всё знаешь.
Сижу за решеткой. Ага, "вскормленная неволей".. Думаю: стоило только волю выбрать – загремела в казематы, парадокс.
В городе опять охота открылась за серийным убийцей. Прошлым вечером мальчишку восьмилетнего в лесополосе нашли. Вот и рыскали ночью по дворам, маньяка-насильника искали. Только Гоша не насильник. Он чудак на букву мэ. Неудачник. Конечно, его так и так бы посадили, вряд ли под подписку о невыезде отпустили. Но в протоколе запротоколировали с его и моих слов, что шел он прямо по направлению в пункт милиции. Сдаваться. Ему то за комплекс неполноценности всем известного мавра отвечать придется по всей строгости, а вот некоторым(!) за убийство чужого прошлого - наказания не придумали. Про жену, жаль, ничего неизвестно мне. Хоть бы уж выжила ради Гошки. Почему-то всё таки мне больше его жалко. И вообще, все так понятно стало. Всё встало на свои места.
Иду на выход с вещами. Сказали, что за мной муж приехал. С документами. И чтобы я шевелила булками. Я с готовностью шевелю. Подхожу к выходу. Смотрю через дверное стекло – у крыльца ты мечешься, как тигр в клетке. Руки в брюки и плюешься каждые три секунды. У меня столько слюны не набралось бы ни в жизнь. А ещё дипломатический работник называешься. Ты такой же, как Гоша – примат. И я каждой клеткой чувствую, как ты готов со мной расправиться. Наподдавать мне, чтобы впредь не выё..
живалась - утвердиться в своей значимости, в своих достоинствах, в своей неповторимости, нужности, ценности. А я? Подхожу к тебе, перебарывая первородный страх, дерзко смотрю в глаза и улыбаюсь, как Анжелина Джоли в фильме « Мистер и Мисис Смит». И говорю:
–– Какие вы все одинаковые.
А ты опять:
–– Ну и что?