4-го марта 2008 года, около 13:00, светлым солнечным днем, я бодро шагал по улице Октябрьской в городе Пол-таве, прогуливаясь, дыша свежим воздухом а также ища что-либо, достойное фотоснимка. Моя «фотоохота» не слишком-то ладилась в тот день: фотоаппарат, висящий в кобуре на поясе, за всю прогулку извлекался всего два раза. За эти два раза, он, однако, успел сделать около дюжины снимков – увы, все, кроме двух, вскоре были удале-ны мной за полной неудачностью.
В чем причина неудач? Просто с самого утра и до полудня мне так и не удалось толком проснуться, и мой взгляд праздно скользил по миру, ни на чем надолго не задерживаясь. Может быть, красивого вокруг было пол-ным-полно, а может быть – и вовсе не было, но так или иначе, я этого красивого не видел.
Бывает и так, что полусонный ум просто не поспевает за движением тела: шаги у меня длинные и быстрые, и я буквально «пролетаю» мимо достойного внимания или кадра.
Так произошло и в этот раз.
Хоть и недопробужденный, шел я довольно быстро: раз-два, раз-два! – топали мои тяжелые зимние боты по булыжной мостовой; левой-правой! левой-правой! – ступали ноги сами собой. Знаете, вроде как когда с горы спус-каешься, или будто ветер попутный подталкивает. Какое-то упоение ходьбой меня охватило тогда: просто шел ра-ди ходьбы, будто в ней удовольствие какое-то особое было.
По правую руку мелькали окна ЦУМа. Окна как окна, никогда на них внимания не обращал… И вдруг – рраз! – и остановился я непроизвольно, не без труда затормозив на полном ходу, неожиданно для самого себя, будто какая-то невидимая рука за ворот ухватила. «Что-то промелькнуло, чего я не разглядел… Но что?» - понял я. Чую – будто чей-то взгляд спины коснулся. Обычно мы чувствуем тяжелые и недобрые взгляды – но этот взгляд был очень легкий, воздушный, наверное, на диапазон тоньше человечьего взгляда. И не он лежал тяжелой дланью, и не вперялся копьями, а просто касался спины и словно звал меня: «Оглянись… Оглянись…» Да и взгляд ли вообще это был?.. Я неторопливо развернулся.
В одном из ЦУМовских окон обнаружился рекламный плакат. Не знаю, что он рекламировал – совсем не в этом было дело. Со щита на меня глядело, улыбаясь, знакомое лицо… Личико симпатичной брюнеточки с такой забавной короткой стрижкой…
«Снова она!..» - удивился я. – «Это неспроста. Это – знак! Очередной знак…»
…Я – отнюдь не любитель кино и телевидения. Не переношу ни того, ни другого. Точно так же найдутся те, кто не любит (или, скорей, не понимает? Не воспринимает?), скажем, классической музыки. «Фи, Моцарт!» - мо-жет воскликнуть такой человек. Для себя он будет прав, и переубеждать его – бесполезная затея.
Иногда, впрочем, случается и так, что и самый типичный «нелюбитель» услышав неслыханную прежде старую симфонию, внезапно для всех и даже для себя прослушает ее внимательно, не ушами – дрожащими струнами души воспримет ее, от первой до последней ноты… Так он, к своему изумлению, переубедится – пусть даже касательно одной симфонии.
Так же и я, с презрением относящийся к большинству кинофильмов, сделал однажды чудесное открытие, по-казавшее мне воочию, что кинематограф все-таки может быть отдельным видом искусства…
«Le fabuleux destin d’Amelie Poulaine»… Кто-то посоветовал мне посмотреть этот фильм – и я посмотрел его, как только появилась техническая возможность. «Удивительная судьба Амели Пулен». По непонятной прихоти переводчика это название превратилось в «Амели с Монмартра» (на коробке же диска значилось вовсе короткое – «Амели»). Вечером одного из печальных, скучных дней, каких у меня большинство, посмотрел я этот фильм. И вопреки всем моим ожиданиям, я просмотрел его два раза подряд, почти затаив дыхание… Избегая даже моргать лишний раз, дабы не пропустить чего важного, наблюдал я чуждую, непохожую на нашу, яркую и почти сказоч-ную жизнь далекого Парижа – далекого, необычного города, полного яркого солнца, населенного необычными людьми…
…Девочка Амели, дочка замкнутого врача и истеричной учительницы, из-за мнительности отца лишена контакта с реальным миром и вынуждена жить в мире фантазий и мечтаний, ведомом только ей; в мире, радужном и живом по сравнению с блеклой явью. Незаметно, словно вскользь, как облака, влекомые легким ветром, пролетели годы – и девочка, незаметно же, превратилась в красивую девушку, сохранив при этом чистый, полудетский взгляд на мир…
И хотя иному Амели может показаться странной, чудаковатой – ее глазам доступно замечать многое, о чем тот иной никогда в жизни и не подумает. Ее чувства, ее мысли, да и вся ее жизнь имеют иной диапазон, нежели у боль-шинства – но как одинока и однообразна эта жизнь!..
Но небольшой камешек, умело пущенный из рогатки, способен разбить вдребезги большущее стеклянное ок-но. Будучи брошенным с горы, этот же камешек может потянуть за собой целую «толпу» собратьев, дав начало лавине. Упав в тихие воды заболоченной заводи, он заставит долго-долго трепетать сонную поверхность, покры-тую ряской… Так маленький, даже незаметный случай влечет за собой ряд новых случаев, разбивая ряд монотон-ных событий – и к чему новые события приведут, никому не известно. Иной раз даже благодаришь эти случайно-сти, эти совпадения – и думаешь потом, случайны ли они вообще?..
Именно такая кажущаяся случайность происходит и с Амели. Подумать только – крошечный предмет, упав-ший на пол, повлек за собой цепочку событий неожиданных и удивительных, наконец-то сбив жизнь замкнутой официантки с привычного монотонного пути. В поисках оброненной крышечки от флакона девушка случайно от-крывает маленькую тайну – находит тайничок мальчика, много лет назад жившего в этой квартире, коробочку, полную детских сокровищ... Кто-то не придал бы находке значения и тут же отправил бы ее в мусорку – но только не Амели Пулен! С неожиданным упрямством Амели начинает искать владельца тайничка – и находит его! Не же-лая попадаться ему на глаза и отвечать на кучу вопросов, она возврашает сокровище хитрым образом, так, что вла-дельцу – пожилому господину Бретодо, - это кажется случайной, чудесной находкой. Как удар грома среди ясного неба, как удар мешка по голове, сражает его эта находка. Воспоминания о детстве вдруг предстали перед ним, до-толе пылившиеся в самых дальних закромах памяти; предстали яркими и живыми, хлынув нежданным потоком, ошеломив и шокировав Бретодо. Так резкий удар тока пробуждает замершую сердечную мышцу – и Амели видит, что жизнь седого человека изменилась, и он вряд ли когда-нибудь забудет о произошедшем.
Не забудет об этом и сама Амели. Стоило ей лишь раз вмешаться в чужую жизнь – и с этого момента ее собст-венная замкнутая жизнь обрела смысл: делать людей счастливыми, своими руками производя настоящие чудеса…
И, как оказывается, чудо вполне можно сделать, совсем не будучи волшебником, и такие чудеса порой оказы-ваются гораздо удивительней всех сказочных превращений и исчезновений. Амели наблюдательна, хитра, и на-ходчива – и многие чудеса даются ей легко и непринужденно, почти мимоходом, словно она всю жизнь этим зани-малась. Вероятно, так оно отчасти и было: просто она начала воплощать наяву то, о чем мечтала и фантазировала много лет.
С небывалым для меня увлечением смотрел я, как девица Пулен строит злые каверзы хамоватому продавцу фруктов Колиньону, карая его за то, что тот обижает своего безответного неловкого помощника (притом, что не-ловок он оттого, что однорукий!). Подбрасывает соседу-инвалиду видеокассеты со светлыми и жизнерадостными сюжетами. Меланхоличной мадам Фонтан, живущей воспоминаниями об измене покойного мужа и перечитывани-ем его писем, внезапно приходит новое письмо от мужа, «утерянное из-за аварии почтового самолета» (на деле – ловкая мистификация, сделанная Амели) – последнее письмо, непохожее на все предыдущие, враз перечеркнувшее годы печали и самокопания. Отец нашей героини, окончательно замкнувшийся в себе, однажды утром обнаружи-вает исчезновение своего единственного объекта заботы - …гипсового гнома, стоящего в саду. Вскоре гном начи-нает присылать ему письма - из разных концов света… «Может быть, ему захотелось попутешествовать, повидать мир?» - предполагает Амели. В конце концов гном возвращается из путешествия – и тогда в путешествие отправ-ляется сам господин Пулен, прежде почти не покидавший дома.
С восхищением смотрел я на эти рукотворные чудеса, на славную героиню фильма, на удивительные совпаде-ния, на то, как новый смысл жизни выводит Амели на след первой настоящей любви…
Конец фильма, конечно же, самый счастливый: Амели и Нино, двое одиноких и по-своему странных людей, наконец-то встречаются, и два маленьких мира, сотканных из мечты и фантазии, соединяются, слившись воедино. Две необычные истории стали одной, новой историей, куда более интересной…
И грустные, и счастливые мысли родились во мне в тот вечер. Если бы за неделю до того кто-нибудь сказал мне, что фильм может очаровать меня так же, как книга, мелодия или картина – я рассмеялся бы в лицо. Но теперь я понял, что и кино (хоть и далеко не всегда) – может быть родом искусства. Как бабочки, кружились эти прежде незнакомые мне мысли – но не столько в голове, сколько в сердце, в таком непривычном для мыслей месте.
Мысли, печально-легкие, как игра гармоники, звучащая в фильме. Мысли теплые и тихие, как солнечный осенний день. Мысли мягко-разноцветные, пастельных тонов, цветов далекого, полусказочного Монмартра…
«Может быть, такие удивительные случайности бывают не только в кино, и не только в далеких странах?.. Может быть, они и в моей жизни уже бывали, только я не обратил на них внимания?!» - думалось мне. – «Может быть, и мои мысли, мечты, муки, воображаемые мной события и картины – лишь прелюдия к новой жизни, лишь одна из сюжетных линий, ведущих к красивой кульминации?»
И в конце концов, чем я хуже Амели и Нино? Разве я менее одинок, необычен или далек от жизни? Так же, как и они, в детстве я почти никогда не играл с другими детьми (но не из-за изоляции, как Амели, и не оттого, что был изгоем, как Нино – мне просто было с ними неинтересно). И увлечения у меня тоже необычные: мало кто любит гулять под дождем (или перед ним, или после него), словно напитываясь прохладой; или не боясь простудиться, глубоко дышать морозным зимним воздухом, чувствуя, как он бодрящим холодом разливается по легким; или ри-совать в блокноте какие-то воображаемые пейзажи (более или менее удачные, но большей частью несуразные). И самое интересное – я тоже коллекционирую фотографии! Правда, не разорванные и выброшенные, находимые под фотоавтоматами, а снятые собственноручно на «фотоохоте»…
И очень даже вероятно, что параллельно со мной мечтает о похожих вещах и думает похожими мыслями и моя Амели, чья жизнь идет по неведомой тропинке врозь с моей. Как замечательно будет, когда эти тропинки наконец-то пересекутся, и мы, не разминувшись, дальше пойдем вместе – по новой, третьей тропе, одной для двоих, - обре-тя наконец-то смысл жизни, единой жизни для двух существ… Встретиться с той, кого столько времени прождал, заранее посвящая ей свои лучшие работы… С той, по ком заочно тосковал столько лет, дистанционно любил, сам того не зная… И только французская комедия помогла мне в полной мере открыть на это глаза. Ранее только до-гадки мелькали, как молнии над горизонтом.
…В печальные, скучные дни посмотрел я этот фильм, и дни последующие обрели подобие цветности и ярко-сти. Музыка из фильма прочно вошла в ряд моей любимой музыки. И однажды я подумал: а не написать ли мне новеллку на эту тему? Потом передумал.
Но спустя день, щелкая телевизионными каналами, вдруг увидел в каком-то сериале знакомого актера – того самого «однорукого помощника». Пожав плечами, переключил снова – и увидел саму Амели Пулен, «растаявшую в разочаровании» (то кадр из фильма использовали для какого-то анонса). «Вот так… Совпадения… Это же зна-ки!» - оторопел я. Давненько я их не замечал, этих знаков от кого-то Невидимого и Доброго, подсказывающего нам правильные поступки, тех самых знаков, о которых говорил Алхимик у Коэльо…
И я решил, что новеллку все-таки лучше написать. На следующий день я увидел еще один знак – в окне ЦУМа, и взялся за работу немедленно, как только вернулся домой. Тем не менее, не на один день растянулась эта работа. Только через неделю была готова эта новелла, написанная небольшими кусочками. «Les jours tristes…», «В пе-чальные дни…» - так я назвал ее, названием одной из мелодий саундтрека. Надеюсь, авторы фильма на меня за это не обидятся.
Между тем я продолжаю идти своей жизненной тропинкой среди беспросветных дебрей городов. Я часто вижу и пересекаю чужие тропинки и тропы, путики и пути; и теперь я смотрю на них внимательней, чтоб не упустить ту единственную тропинку, что нужна мне. Очень может быть, что и Она меня точно так же выслеживает, глядя на чужие жизни. Мне страшновато: разминувшись однажды, мы можем никогда вновь не пересечься. А может, мы уже и так пересекались много раз, но не замечаем того до сих пор?!
Что ж, пусть будет так, или иначе, но около моего пути теперь еще одна вешка есть – очередная наивная но-велла (если это вообще новелла – я в этих формах не силен). Вдруг поможет?
14 марта 2008