Лето 1993 года. Впервые мы с мужем на даче так долго вдвоем. Нет, и уже никогда не будет ни дедушки, ни бабушки – его родителей. Дедушка умер два года назад, и сознание уже впитало случившееся, немного примирилось. Не зря говорят, что время лечит. После смерти бабушки прошло совсем немного времени. Поэтому до сих пор кажется, что бабушка просто отсутствует.
На даче все осязаемо напоминает о ней: стол на улице, возле которого она последнее время сидела; чашка с ложкой у нее на столе в комнате. Кажется, что они еще пригодятся ей, чтобы запить лекарство. Ступени, на которые она тяжело поднималась в последние годы жизни, всегда опираясь на верные руки своих сыновей. Много других примет. Все напоминает о ее жизни, болезни, как и о годах, когда все еще было хорошо, и она была здорова, встречала с радостью мужа, детей, внучек.
Выйдя на пенсию, она всегда много занималась хозяйством, заготовкой варенья, засолом огурцов, помидор. Готовила бесконечные завтраки, ужины, обеды, пекла по праздникам необыкновенно вкусные пирожки с мясом, капустой, яблоками, наполняя дом ароматом пирогов и ощущением праздника. Она убиралась, стирала, мыла посуду, переделывая много других домашних дел, груз которых ложится обычно на плечи женщины, и которые мало ценятся, пока все идет своим чередом. Казалось, так будет всегда.
Но уходит жизнь, и отлаженный десятилетиями стереотип жизни ломается, всюду начинаются пробелы, напоминающие, как много дел было в ее руках. Все кругом напоминает об утрате, о том, что еще прошлым летом все было иначе, и она была здесь.
Она умерла 21 июня 1993 года в возрасте 83 лет. С ее уходом ушло из моей жизни многое: и хорошее, и плохое, и очень хорошее. И я веду и веду с ней, моей свекровью, и с памятью этих лет нескончаемый разговор.
Есть только факты. Их так много, как много дней, часов, даже минут в нашей прожитой жизни. Есть чувство утраты и чувство непримиримости двух душ.
Есть ли на все ответы? Есть ли Бог? Если Он есть, то почему именно так была прожита наша жизнь? Если Его нет, то почему моя душа была звана к одру ее смерти, плакала и просила прощения? Почему она откликнулась дрогнувшей рукой на мое прикосновение к ее уже почти остывающим рукам?
Если мы вдруг окажемся в одном краю за гранью земной жизни, то я хотела бы встретить ее - мою свекровь – и прожить с ней другую жизнь. Не лишнюю в отношениях с моим мужем, всей ее семьей. Светлую. Теплую.
Меня всегда поражала глубина той связи, которая была между моей свекровью и ее детьми. Может быть, и не нужно иметь никакого образования, а нужно что-то другое. Это какая-то особая материнская любовь, в которой слилось все: голубиная нежность, жесткая хватка, бесконечная вера в то, что это ты, ты, мой мальчик, это ты самый лучший на свете, и ты мне так дорог, так нужен, и я тебя люблю так, сыночку своего, как не любила ни одна мать.
Она и любила так своих детей, и они платили ей тем же. Когда сын задерживался вечером, отдавая дань молодости, она никогда его не ругала. А только ждала и плакала, и эти слезы оставляли след в сердце сына глубже, чем всякие слова укоризны, надежно защищая ее впредь от подобных переживаний. И так было во всем.
Угораздило же мне нарушить такую идиллию отношений, войти в их семью вопреки ее активному сопротивлению. Но как не странно, ее нелюбовь ко мне была зонтиком, которая охраняла меня и любовь. Простите меня за Вашу нелюбовь, но она каким-то непостижимым образом спасала нашу семью, как иногда удар тока спасает жизнь человека, заставляя заново биться остановившееся сердце.
Вместе с Вашим уходом куда-то стал прятаться и играть в кошки-мышки и тот охранный зонтик. Так странен этот мир. Так жесток. Но с возрастом понимаешь, что надо научиться на все смотреть и с другой стороны, и тогда увидишь новые грани, оттенки, где все совместимо своей несовместимостью и неизбежной расплатой слезами, полосами счастья и потерь.
С ее уходом сыновья, с которыми свекровь связывала удивительная любовь и нежность, запрятали глубоко свое горе, и искали спасение в работе, постоянной занятости своего времени. Старший сын, еще весной, при ее жизни, начал готовить дрова на даче. Купить в эти годы дров было практически невозможно, острый дефицит был во всем. И он носил из лесу на себе тяжелые бревна, пилил, колол дрова. Ждал приезда на дачу матери, делал все, чтобы ей было тепло. Согревал ее не только заготовкой дров, но и самой заботой о том, чтобы ей было тепло.И словно по инерции он продолжает заниматься тем же. Я знаю, что эти дрова для нее. Пусть они будут согревать нас, но их тепло предназначено ей.
Наша дочка работает, и живет сейчас с семьей младшего брата в нашей квартире. Свою квартиру они сдают, чтобы нам всем иметь дополнительный заработок на жизнь. В эти трудные годы приходится предпринимать совершенно неожиданные шаги, и они даются очень тяжело, особенно морально.
В это лето часто идут дожди. Словно природа плачет о тех, кого уже никогда не будет рядом с нами. Но непрерывные дожди не останавливают моего мужа, и он каждый день ходит на автобусную остановку встречать нашу дочку. В одной руке – поводок с его любимой собакой, в другой – зонт, резиновые сапоги для дочки на случай ее приезда. Ходит почти к каждому вечернему автобусу. Туда - сюда. В деревню и обратно по раскисшей от грязи дороге.
Мне кажется, что само это действие, ожидание, возможность встречи с родным человеком помогают ему переживать невозвратность утраты, чуть притупляют боль от невозможности другой встречи. Вот и сегодня он идет встречать дочку уже третий раз, хотя обещаний, что она приедет, не было. Но он ждет.
Наверное, вот так же когда-то ждали своих детей родители наших родителей. Потом ждали нас. Теперь ждем мы. Хорошо, что нашей дочке тоже есть, кого ждать, когда придет-уйдет наше время. И в этой цепочке ожиданий – связь и разрыв времен, наше прошлое, сегодняшнее и будущее. Как продолжение жизни, отношений, традиций.
Как их перерыв...