«Музыка - это откровение более высокое, чем мудрость и философия».
Людвиг ван Бетховен
"Музыкант перешел все границы, высвечен в поле прожекторами,
Двигаясь только лишь одному ему слышной музыке в такт.
И, улыбаясь, уходит в самое небо взмахнув руками,
Вот так... Вот так"
Песня группы Сплин, "Пусть играет музыка!"
Иван Моталкин сидел на краю перрона, свесив ноги к рельсам. Он курил, выдыхая едкий дым. Рядом с ним стоял старый потертый баян. Эмблема завода-изготовителя на его когда-то ярко алом корпусе стерлась, некоторые кнопки отлетели, меха в мелких дырках.
Сам Иван выглядел под стать своему инструменту. Потертая кожаная куртка с отлетевшими заклепками, черные мятые штаны, давно нечищеные ботинки со стоптанными задниками и серая кепка с двумя ожогами от сигареты. Не бритое лицо со следами вчерашнего похмелья и синяком под левым глазом, не выражало ничего кроме тоскливого уныния.
Моталкин докурил, бросил окурок на рельсы и с кряхтеньем поднявшись на ноги, подхватил с земли свой инструмент. Водрузив его на плечо, Иван не спеша направился в сторону вокзала.
Навстречу ему хлынула толпа людей, спешащих попасть в только что подошедшую электричку. Иван посторонился, но неумолимый людской поток все равно его смял. По плечам, спине и ногам ударяли баулы, сумки, тележки. В лицо ему понесся отборный мат, детский плач и волна бесконечных пересудов различных насущных проблем.
- А мой-то…
- А моя-то…
- А эти-то…
- А те-то…
И так далее и тому подобное, бесконечной словесной рекой неслось по перрону, рассыпалось по вагонам и гудело уже в их полых железных внутренностях.
Иван подождал, пока схлынет толпа и поспешил сесть в самый первый вагон электрички. Поезд тронулся. Стоя в тамбуре, Моталкин водрузил свой инструмент на грудь, зацепив ремни за плечи, после чего надел на левую руку пластиковый пакет с надписью «На прокорм!» и вошел в гудящую на разные голоса жаркую атмосферу людских страстей. Кто-то бегло посмотрел на него, отвлекшись от чтения книги, газеты или журнала, поедания пирожков или крайне интеллектуальной беседы с попутчиками. А большинство людей, не обратило на него ни малейшего внимания.
Иван давно привык к подобному отношению. Бывало ведь и намного хуже. Однажды он вошел в вагон, битком набитый дачниками, возвращающимися со своих фазенд с огромными рюкзаками и котомками набитыми картофелем, морковью и свеклой. Он им сыграл тогда «Дачников» Сергея Шнурова. Хотел ведь сделать как лучше. Но в итоге - получилось как всегда! Ему потом долго пришлось отскребать высохшие свекольные ошметки со своего единственного пальто. Зато тогда он фактически на халяву набрал полный пакет брошенных в него овощей и целую неделю питался вегетарианскими супами. Так что нет худа без добра! Иван давно старался во всем плохом увидеть нечто хорошее. Возможно из-за этого, еще не спился подобно многим другим.
Моталкин зажмурился и заиграл «Город, которого нет» Игоря Корнелюка. Сделав несколько глубоких вдохов, он запел. Сказать по правде, певец из него был неважный. Но с другой стороны, кто сказал о том, что уличный музыкант должен петь как Хворостовский? Тут правда была не улица, а электричка, ну да всё едино в данном случае. Закончив песню, Иван вздохнул, открыл глаза и осмотрелся. В окружающей обстановке ровным счетом ничего не изменилось. Пассажиры в основном занимались своими делами и только несколько человек смотрели на Ивана, да и то, скорее всего потому, что больше смотреть им было не на кого и не на что. Иван вздохнул и медленно побрел по проходу в другой конец вагона. В его открытый пакет упали несколько монет и мятых денежных купюр.
«Не так уж и плохо! - подумал Моталкин. – На буханку черного хлеба уже заработал».
С тем же успехом он прошел еще пять вагонов. И везде играл «Город, которого нет». Конечно, петь изо дня в день одно и то же – надоедало до невозможности. Но таков закон уличного шоу-бизнеса. Все так делают. Разучил какую-нибудь популярную песню и играешь ее какое-то продолжительное время. Иван старался обновлять свой репертуар в среднем раз в месяц. За те пять лет, что он этим занимался, в его творческом активе было уже порядка пятидесяти песен и мелодий. Хватило бы на большой сольный концерт. Но Иван иллюзий по этому поводу не питал. Во-первых, возраст уже солидный – почти сорок лет, во-вторых, он не профессиональный музыкант, а любитель, хотя и со специальным образованием, ну и в-третьих – нет у него нужных знакомств и нет денег. А в настоящий шоу-бизнес без этих двух компонентов сегодня попасть невозможно. Ну, если ты симпатичная девушка или нетрадиционной ориентации, то возможны определенные преимущества. Но это уже другая история.
Пройдя в тамбур седьмого вагона, Иван почувствовал нешуточную усталость. Все-таки играть столько раз подряд даже такую красивую песню – дело непростое и утомительное. Он вышел на ближайшей остановке и присев на скамейку, закурил. День выдался солнечный, хотя и прохладный. Моталкин поднял глаза к небу. По его голубому полотну медленно ползли белые облака. Одно из них было похоже на огромную лошадь, другое на голову мифического великана, третье на сказочный дом. В детстве Иван любил наблюдать за облаками. Вздохнув, Моталкин окунулся в воспоминания.
Он жил тогда в деревне. У его родителей был свой дом. Со временем к ним переехали бабушки и дедушки. Жили весело. Большой дом, большая семья, все заботы разбирали вместе. Во дворе всегда было много народу. Соседи с удовольствием приходили в гости к хлебосольной семье. Иван играл с соседскими детьми в лапту или футбол, а потом бежал к реке, в поле и, забравшись на самый высокий стог сена, смотрел на облака. Солнце пригревало, птицы пели, насекомые рассекали воздух с громким жужжанием.
Насмотревшись на облака, Иван бежал домой и присев на завалинку слушал, как играет на баяне его дед по материнской линии - Алексей. Он играл хорошо, хотя музыкального образования не имел. В народе таких людей называют «слухачами». Дед играл в основном народные песни, а иногда и мелодии собственного сочинения. Иван все время просил деда научить его играть. Тот щурился хитро и, потрепав внука рукой по волосам, давал ему свой инструмент. Иван с огромным удовольствием сидел и подолгу нажимал на разные кнопки, прислушиваясь к извлекаемым звукам. Постепенно от хаотичного звукоизвлечения он перешел к простым гаммам, а затем и к игре песен и мелодий.
Дед был доволен успехами внука. Однажды он смастерил из дерева свистульку, и они начали давать вдвоем импровизированные концерты. На их выступления собиралась смотреть вся округа. Они даже придумали название своему дуэту - «Два земели». Дед периодически менялся с Иваном инструментами, а со временем полностью перешел на свистульку, говоря, что внук лучше него научился играть. Иван был горд такими успехами и даже начал подумывать о поступлении в музыкальное училище.
Размышления Моталкина были прерваны резким звуком торможения автомобильных покрышек и последовавшим за этим глухим ударом. Иван повернулся в сторону автомобильного переезда и увидел, что черный джип сломал шлагбаум и влетел в будку путевого смотрителя. Судя по длинным следам на асфальте, он пытался тормозить, но скорость была слишком высокой. Теперь автомобиль представлял собой металлическую гармошку, из которой валил белый пар. Будка смотрителя пострадала тоже. Окно было разбито вдребезги, а стена прогнулась.
Иван подхватил свой баян и побежал к месту аварии. Вокруг ни души. Станция была немноголюдная. От перрона до поселка надо было еще добираться на автобусе, который ходил редко. Поэтому, как правило, люди не задерживались возле железнодорожных путей, а спешили на остановку, расположенную на шоссе за перелеском.
Подбежав к машине, Иван сразу заглянул в кабину и увидел водителя, черноволосого мужчину средних лет. Левая сторона его лица была окровавлена, глаза закрыты. Моталкин потряс его за плечо, но реакции не последовало. Вспомнив приемы оказания первой помощи, которым его обучали в армии, Иван нащупал у водителя пульс. Тот оказался жив.
Иван легонько похлопал водителя ладонью по неповрежденной щеке. Тот приоткрыл глаза и туманным взором оглядел Моталкина. Разлепив кровоточащие губы, он хрипло произнес:
- Помоги… Боль…но…
После этого, глаза его снова закрылись и он, похоже, потерял сознание.
Иван попытался открыть двери машины, но их заклинило. Он достал мобильник, но нажав на разные кнопки, понял, что позвонить ему никуда не удастся, так как аккумулятор успел разрядиться. Как это обычно бывает, в самый неподходящий момент! Положив баян на асфальт, Иван кинулся в будку смотрителя. Тот спал, сжимая в руке недопитую двухлитровую бутыль самогона. На обшарпанном столе лежали остатки немудрящей закуски. То, что в стену его дома на полном ходу врезалась машина, разбив при этом окно и прогнув стену, усталого смотрителя мало волновало. Он даже не проснулся.
Иван начал бить его ладонью по щекам, пытался поднять с лежанки, но это не помогло. Смотритель продолжал громко храпеть, а его слипшиеся веки даже не шевельнулись. Моталкин в отчаянии несколько раз ударил старика кулаком по телу и орал прямо ему в ухо:
- Вставай, старый алкаш!!! Ревизия пришла!!!
Почему он кричал именно это, Иван и сам не знал. Просто ему казалось, что если он будет кричать про аварию и возможную гибель человека, то это не подействует на туманный рассудок смотрителя. Наши люди давно уже привыкли к различным происшествиям и каждодневным смертям. Это стало нормой и не вызывает ничего кроме зевоты.
Аргумент, приведенный Иваном, возымел нужное действие. Веки старика дрогнули, глаза практически со скрипом открылись, и туманный взгляд начал шарить по комнате.
Иван, решив не терять полученную с таким трудом инициативу, снова заорал в ухо смотрителя:
- Где твоя рация, телефон, вообще какая-нибудь техника связи, ирод?!!! Всё пропил, а?!!! Вот лишим тебя премии по итогам года, жена устроит тебе кузькину мать!!!
Старик застонал и глухо выдавил:
- Эта… Не эта… Не надо… Старуха убьет… Рация в шкафу, под теплушкой…
Иван бросился к облезлому шкафу и начал шарить рукой по полкам. На самой нижней из них нашлась пыльная безрукавка, под которой и была обнаружена рация. Моталкин снова подбежал к старику и, схватив за плечи начал трясти его, чтобы выяснить нужную частоту, позывные и прочие технические премудрости. Но смотритель опять впал в алкогольную кому, и выходить из нее категорически не хотел.
Иван наобум начал нажимать кнопки рации и кричать в динамик:
- Эй! Эй! Меня кто-нибудь слышит?!! Вашу мать!!! Просыпайтесь!!! На помощь!!!
Наконец его усилия в борьбе с электронным разумом увенчались успехом. Сонный мужской голос прохрипел в ответ из динамика:
- Ну, что орешь? Материться в эфире запрещено! Гаврилыч, ты, что ли развлекаешься?
Иван, выйдя из себя от такой непроглядной тупости, заорал в динамик:
- Какой еще Гаврилыч!!! Здесь человек погибает!!! Вызовите скорую помощь!!!
Невидимый собеседник резко сменил тон разговора с сонного на тревожный и спросил:
- Да ты что?!! А ты кто?
- Какая разница, кто я?!!! Давай быстрее вызывай скорую помощь на 25-й километр, к переезду. Тут авария, понимаешь?!!! Человек ранен!!! И спасателей вызови. В машине двери заклинило. Не открываются. Шевелись!!!
Рация что-то пробулькала в ответ.
Иван в полном изнеможении опустился на стул. Давненько ему не приходилось испытывать таких моральных перегрузок. После того, как развелся с женой четыре года назад, а дети отказались с ним общаться, он уже ни о ком не переживал, кроме себя. А тут вдруг нахлынуло. Хотя, как он мог поступить иначе? На его глазах практически гибнет человек, и никому до этого нет дела. Впрочем, мог ведь мимо пройти и не обратить внимания. В нашем сегодняшнем обществе, подобный подход очень даже практикуется. Но Моталкин давно уяснил для себя, что бездушье не прощается. Тем более в тех ситуациях, где от твоего участия зависит абсолютно все. А сейчас ситуация была именно такая.
Чтобы до прибытия скорой помощи и спасателей не слушать храп смотрителя, Иван вышел на улицу. Подойдя к машине, он снова проверил пульс у водителя. Сердце у того продолжало биться. Иван осмотрел салон машины, но ничего похожего на аптечку не увидел. Зато по всему салону было разбросано множество компакт-дисков. Какие-то из них были в футлярах, другие без таковых. Какие-то диски помечены надписями, сделанными цветными маркерами. По всей видимости, хозяин автомобиля заядлый меломан. Или работа у него с этим связана.
Иван вздохнул, присел на порожек будки смотрителя и, взяв в руки баян, заиграл что-то грустное. Даже не играл, а просто перебирал кнопки пальцами, которые сами выводили щемящую душу мелодию, под стать его настроению. «Скорой» все не было. И спасателей не видать.
Моталкин сплюнул на землю и от души выругался. Всегда помогает. Но не сейчас. Иван давно уже привык к тому, что надеяться нужно только на себя. Но в данном конкретном случае, что от него зависело? Ни одной проезжающей мимо машины, электрички без остановок пролетают станцию. Открыть двери разбитой машины, чтобы вытащить водителя наружу, он не мог, так как колени пострадавшего были зажаты рулем. Иван обошел будку смотрителя со всех сторон, но не только топора, лопаты завалящей не нашел. Смотритель, по всей видимости, был человеком весьма хозяйственным. Весь инвентарь давно обменял на самое необходимое в его жизни – самогон. Возле стен постройки стояли пирамиды разнообразной стеклотары, о былом содержимом которой, можно особо не гадать.
Моталкин снова присел на порожек и заиграл какой-то инструментал. Выходило очень грустно.
Вдруг он услышал за спиной скромное покашливание. От неожиданности Иван вздрогнул. Сначала он решил, что это смотритель проснулся. Но, обернувшись, он увидел совсем другого старика. Тот сидел на земле возле одной из куч стеклотары. Одет как типичный грибник - в застиранную куртку неопределенного цвета и забрызганные грязью высокие кожаные ботинки. За его спиной виднелся большой, видавший виды рюкзак, возле ног стояла корзинка, на дне которой ютилось несколько грибов. На голове выцветшая зеленая панама. Она была низко надвинута на лоб, что впрочем, не мешало увидеть цепкий, полный иронии взгляд ее обладателя.
Иван, все еще не справившийся с удивлением, смотрел на деда, который явился неизвестно откуда и когда, потому что Моталкин осматривал окрестности буквально десять минут назад и никого не видел.
- Здорово, грибник! А ты откуда взялся?
Дед усмехнулся и тихим, немного скрипящим, как у астматика голосом ответил:
- Так оттуда, откуда и все берутся. Шел вот мимо, смотрю, ты сидишь, играешь, а рядом человек помирает. Занятная картина!
Иван резко поставил баян на землю и, вскочив на ноги, в сердцах крикнул деду:
- Да пошел ты! «Сидишь, играешь!» - передразнил он старика. - А что мне делать надо?! Двери в машине заклинило, через окно его не вытащить, ноги рулем зажало. Смотритель пьяный лежит. Связался с каким-то кретином по рации, попросил помощи. Так никто не едет уже битый час!
Раздосадованный Моталкин в порыве чувств пнул ногой свой инструмент. Баян жалобно промычал разъехавшимися мехами.
- Э, мил человек, ты не кричи так! – отозвался дед. – А инструмент тут вообще не при чем. Ты же в России живешь. Здесь на помощь быстро не приходят. Хорошо будет, если вообще придут.
Дед замолчал. Его взгляд затуманился. Он словно прислушивался к чему-то. Просидев так несколько минут, он снова посмотрел на Ивана уже вполне осмысленно и сказал:
- Нет, придут. Едут уже. Но еще полчаса ждать придется.
Моталкин взглянул на старика, как на блаженного и тихонько матюгнулся. Потом сел и, не обращая более внимания на странного грибника, запел и заиграл «Знаю я, есть края» Гарика Сукачева. Когда закончил играть, услышал покашливание деда за своей спиной. Нехотя обернулся. Грибник улыбнулся и сказал:
- Хорошая песня. Практически точно описывает рай. Хотя каждой отдельно взятой душе он представляется по-своему. Всё зависит от времени года, ха-ха-ха!
Отсмеявшись над собственной шуткой, дед вытер платком слезы и уже серьезным тоном сказал:
- Шучу, я шучу. Слушай, Ваня, хочешь, я тебе сыграю одну мелодию. Она весьма неплоха. Быть может, она даже принесет тебе удачу.
Старик улыбнулся и лукаво посмотрел Моталкину в глаза. Тот подумал минуту, затем снял с плеч инструмент и протянул его грибнику.
Тот бережно взял баян и проворно пробежался пальцами по кнопкам. После этого закрыл глаза и заиграл. Иван был в полном остолбенении. Такой красивой мелодии, ему еще никогда не приходилось слышать. Она не была сложной. Наоборот, мелодия была очень простой, как все самое красивое и гениальное. Казалось, она заполнила собой все вокруг и ей начинают подпевать деревья и птицы, облака и Солнце, перрон и рельсы, шлагбаум и будка смотрителя. Да и сам смотритель, казалось, похрапывал ей в такт.
Старик закончил играть и, сняв баян, отдал его Ивану. Тот так и продолжал стоять столбом. Он никак не ожидал подобного от старого, выжившего из ума любителя собирания грибов. А дед улыбнулся своей иронической улыбкой и сказал:
- Ну, что стоишь, Ваня? Попробуй теперь сам сыграть. Наверняка ведь аккорды запомнил.
Только сейчас до Ивана дошло, что дед уже второй раз назвал его по имени, хотя они друг другу не представлялись.
- Слушай, дед, а откуда ты знаешь мое имя?
Грибник в очередной раз усмехнулся.
- Да, я много чего знаю, Ваня. Столько, что хватило бы на десять жизней. Ну, да это не суть важно. Ты, сыграй, сыграй.
Иван присел рядом со стариком и неуверенно начал подбирать запомнившееся аккорды. Вдруг в его памяти всплыла четкая картинка дедовой игры. Он просто перебирал пальцами вслед за движениями пальцев старика, и прекрасная мелодия вновь наполнила собой окружающее пространство. Никогда прежде Иван не подумал бы, что может играть так. Он знал, что в целом играет неплохо, многие вещи даже профессионально. Но эта музыка была вне его понимания о профессионализме или умении. Так можно было сыграть только душой, а не пальцами. Его старенький баян пел лучше нового. Это было поразительно.
Моталкин так увлекся игрой, что закрыл глаза и забыл про время. К реальности его вернул вой сирен приближающихся машин скорой помощи и МЧС. Иван открыл глаза и огляделся. Странного грибника не было рядом. Моталкин вскочил на ноги и осмотрелся. Деда не было видно нигде. Он даже заглянул в будку, но там никого кроме пьяного смотрителя и тучи мух не оказалось.
Из подъехавших машин выскочили люди и тут же принялись за дело. Поставив баян на землю, Иван бросился им помогать. Но на него цыкнули, чтоб не мешал. Поэтому он стоял в стороне и смотрел, как автоген разрезает неподатливую дверь разбитого джипа, как спасатели аккуратно вытаскивают пострадавшего из машины и кладут на носилки.
Один из спасателей, крепкий мужчина средних лет с волевым лицом, подошел к Ивану и спросил:
- Это Вы были свидетелем происшедшего?
- Я…
- Вам нужно проехать с нами. Сами понимаете, свидетелей больше никаких, а дело серьезное. Проходите в машину.
Тон мужчины не располагал к спорам, поэтому Иван, подхватив свой инструмент, двинулся за спасателем в сторону автомобиля. О том, что еще был свидетель – грибник, он предпочел промолчать. Где его теперь возьмешь?
Не успели они захлопнуть двери, как автомобиль ринулся вслед за уже уехавшей машиной скорой помощи. Как объяснили Ивану, сначала они заедут в больницу, для уточнения состояния пострадавшего и его личности, так как документов в джипе не оказалось, а карманы его куртки никто проверить не успел. Медики сослались на крайне тяжелое состояние пациента и, не теряя времени, повезли в больницу.
Иван согласно кивнул головой, после чего увлекся созерцанием пейзажей, проносящихся за окном.
Подъехав к больнице, Моталкин в компании спасателей, направился в приемное отделение. Там пострадавшего раздели, осмотрели и, положив на каталку, повезли в операционную. Спасатель, который сказал Ивану ехать вместе с ними, проверил карманы одежды пострадавшего. Нашлись документы – паспорт, водительское удостоверение и еще какие-то бумаги.
Выяснилось, что это Вяткин Борис Юрьевич, проживающий в Москве и являющийся генеральным директором продюсерской фирмы «Фабриканты». Медсестра переписала все данные пострадавшего в новую медицинскую карту, а также данные Моталкина. Иван, было, начал противиться этому, но она ему объяснила, что таков порядок. Моталкин назвал, в том числе номер мобильного телефона. Несмотря на свое фактически бедственное положение, Иван имел телефон, хотя и очень старой модели. Ему мало кто на него звонил, но он все же регулярно пополнял свой счет, открытый на самом дешевом тарифе.
Спасатель также записал его данные в свои бумаги и, сославшись на дикую занятость, уехал. Иван вышел на больничное крыльцо, сел на перила и закурил. День выдался на редкость суматошный и необычный. Иван давным-давно привык к однообразию своей жизни и отсутствию в ней каких-либо выдающихся событий. Последнее яркое приключение, которое он запомнил, случилось с ним месяц назад.
Он ехал в полуночной электричке. В вагоне было мало людей, поэтому он сидел на скамье и тихонько играл что-то лирическое. Для себя. Рабочий день закончился. Ждать, что кто-то подаст ему за игру, не приходилось. Неожиданно к нему подсела миловидная женщина средних лет. Он был удивлен, так как представительницы противоположного пола давно не обращали на него внимания. Она представилась Мариной и попросила его сыграть «Ланфрен-Ланфра» из фильма «Гардемарины, вперед!». Иван прекрасно знал эту песню, но не играл ее никогда. Он объяснил это Марине и сказал, что сможет вспомнить только мелодию, а слова, скорее всего, нет. Она с улыбкой ответила, что ничего страшного, так как она прекрасно знает слова и споет сама. Марина нравилась Ивану все больше и больше. Обручального кольца у нее на руке не было, и это еще больше его воодушевляло. Он начал играть и постепенно мелодия вспомнилась. Марина негромко запела. У нее оказался приятный голос. Потом он сыграл для нее «Городские встречи» Сергея Наговицына. Она спросила Ивана, что значит для него эта песня. Он ответил, что в ней вся его жизнь. Кто-то или что-то появляется в его жизни, дает некую надежду, а затем - «Нет, всё, прощай!». Моталкин, говоря ей это, даже всплакнул, чего с ним не случалось давно. Но в Маринином присутствии, он почувствовал такую легкость, такую душевную теплоту, о которой уже успел забыть. Они долго разговаривали о жизни, а затем спели вместе «Может быть, получится» группы «Уматурман». Эту песню Иван разучил совсем недавно, и она пришлась как нельзя кстати. На очередной остановке Марина собралась выходить и позвала Моталкина к себе в гости. Он сначала отказался, сославшись на позднее время, но затем подхватил свой инструмент и последовал за своей нежданной попутчицей.
Они пришли к ней домой и еще долго пили чай и вино, пели и говорили, говорили, говорили. Так много и душевно Иван не беседовал ни с кем и никогда. Незаметно переместились в постель. Моталкин, отвыкший от женской ласки, поначалу чувствовал себя неуверенно, а потом развернул такую бурную деятельность, что удивился сам себе. Создавалось впечатление, что он помолодел на двадцать лет. Марина кричала и впивалась ногтями ему в спину. Лучшей ночи в своей жизни, он потом не мог припомнить.
Утром Иван проснулся из-за яркого солнечного света в окно. Сладко потянувшись, он попытался обнять Марину, но, открыв глаза, увидел, что обнял подушку. Марины в комнате не было. Он позвал ее по имени, но никто не откликнулся. Почувствовав что-то неладное, он оделся и пошел на кухню выпить воды. На столе обнаружил записку: «Всё было замечательно. Но такая сказка не может быть долгой. Уходя, захлопни дверь посильнее. Прости. Марина».
Он так и сел со всего маху на табурет. Вода из стакана, который он сжимал в руке, выплеснулась на пол. Иван несколько раз перечитал это короткое сообщение. Его внутренний мир, который за одну эту ночь очистился от накипи, злобы, страхов и превратился в цветущий сад, снова застили черные тучи. Надежда, которая теплой волной заполнила ему сердце, улетучилась.
Иван заплакал так, как не плакал очень и очень давно. Навзрыд. Зрелище не для слабонервных – зрелый, потрепанный жизнью мужчина, еще пять минут назад буквально светившийся счастьем изнутри, вдруг сгорбился на стуле и плачет, поминутно утирая слезы рукавом. Морщины на его лице, еще недавно разгладившиеся, вновь проложили свои безобразные борозды. Моталкин на трясущихся ногах вернулся в комнату, взял баян, и сев на кровать заиграл «Кони привередливые» Владимира Высоцкого. Громко, с надрывом, на какой только был способен. Доиграв, он услышал стук и возмущенные крики из соседних квартир. Оказывается, в этом доме была хорошая слышимость. То-то вчера Марина просила его играть и рычать как можно тише. Да…Марина…Эх!
Моталкин умылся и, подхватив свой верный баян, хлопнул дверью и ушел. Сказка закончилась, не успев начаться.
Даже теперь, спустя месяц, сидя на перилах больничного крыльца, Иван не смог удержать потока нахлынувших воспоминаний и заплакал. Проходящие мимо врачи и медсестры спросили его о том, что случилось. Он отмахнулся и, сказав, что все в порядке, утер слезы и, закинув инструмент за спину, двинулся прочь от больницы.
Через три дня после описанных событий, Иван как всегда давал свой бесконечный импровизированный концерт из одной песни в вагонах пригородных электричек. На этот раз он играл «Дорогу» группы «Любэ». Песня была в руку и люди с удовольствием кидали мелочь в Иванов пакет. Некоторые даже подпевали, что случалось редко. Моталкин был доволен таким теплым приемом. Он даже позволил себе по такому поводу купить бутылку хорошей водки и закуски для вечернего праздника души. Стоя в тамбуре, он курил и смотрел на поля, проносящиеся за окном вагона. Неожиданно зазвонил мобильник. Иван даже вздрогнул. Кто бы это мог быть? С бывшей женой он общался неделю назад. Дети ему упорно звонить не хотят. Кларнетист Петрович, которому Моталкин должен был стольник еще с прошлого месяца, звонил вчера и грозил ввести санкции. Буфетчица Люся, которая всегда была очень благосклонна к артистам «свободного жанра», как сами себя называют уличные музыканты, звонила две недели назад, после того как у нее обнаружилась беременность, а она не могла точно установить кто отец, так как в «залётный» день у нее случились свидания аж с пятью «музыкальными гениями». Иван тоже был в их числе. Люся - щедрая, любвеобильная и пышнотелая деваха. Моталкин был не прочь начать с ней совместную жизнь, если бы не ее слабость на известное место.
Нет, Люся не может звонить сейчас. Тем более, он соврал ей, что давно бесплоден. Хотя, может, и не врал. Свои качества отцовства ему давно не приходилось проверять. Как бы то ни было, телефон продолжал верещать. Иван нажал кнопку ответа.
- Алло…
- Это Иван Моталкин?
- Да.
- Вас беспокоят из больницы. Борису Юрьевичу уже лучше и он хочет Вас видеть.
Иван задумался. Мысли его смешались. Что еще за Борис Юрьевич? Это тот пострадавший в аварии что ли? Какой, однако, приятный голос у звонившей!
- А я не… - начал, было, он.
Но приятный женский голос не дал ему закончить фразу:
- Часы посещения больных у нас с 14 до 17 часов. Палата №757. Ждем!
- Да, я не…
Но дослушать его и не собирались. В трубке раздались гудки. Обладательница прекрасного голоса не дала Моталкину возможности отказаться от посещения этого самого Бориса Юрьевича.
Иван вздохнул и, спрятав телефон в карман куртки, закурил. Затем раскрыл пакет и посмотрел на свою добычу. Совсем не дурно. Можно и закончить на сегодня. К тому же через две остановки ему выходить. Там как раз находится больница. Моталкин пытался мучительно вспомнить, какая фамилия у Бориса Юрьевича. А то придешь сейчас в приемное отделение, спросят к кому, а сам и не знаешь. Хотя, стоп. Девушка сказала, что палата у него №757. Этого уже немало! Имя и отчество ему известны. Прорвемся!
Выйдя из вагона, Иван сразу направился в местный магазинчик, расположенный недалеко от перрона. Банальные апельсины брать не хотелось. Моталкин вспомнил, как он сам однажды лежал в больнице и ему то и дело их носили. Когда лежишь в больничной палате, меньше всего хочется есть апельсины. Там вообще ничего не хочется. Все чувства вытеснены страданиями, своими и чужими. Если уж чему там и радуешься, так это приветливому слову, красивой медсестре или цветам, которые иногда приносят не банально мыслящие посетители. Поэтому Иван купил бутылку неплохого коньяка, коробку конфет и книгу «Джазовые портреты» Харуки Мураками. Почему именно ее? Ну, потому что Ивану она очень нравилась. Он сам любил джаз и дома, как правило, слушал только его. Джазовые ритмы вдохновляли, заряжали энергией и убеждали, что в жизни есть прекрасные вещи, на которые мы зачастую просто не обращаем внимания. Он посчитал, что это будет приятный подарок неординарному человеку. А в том, что Борис Юрьевич был именно таким, он почему-то не сомневался.
Моталкин зашел в приемное отделение и направился к столу регистрации. Миловидная медсестра подняла на него свои большие нежно-голубые глаза. Посмотрев в них, Иван забыл, зачем он собственно пришел. В этих глазах можно было утонуть. А уж когда фея в белом улыбнулась, Иван чуть не выронил из рук пакет с гостинцами и свой неотлучный баян. Наконец, девушка прервала затянувшуюся паузу и спросила:
- Вы к кому?
Иван помотал головой, отгоняя наваждение, и промямлил:
- Да я тут… вот… Борису Юрьевичу…
Фея раздвинула губы в еще более широкой улыбке и воскликнула:
- Так Вы и есть спаситель Бориса Юрьевича?! Как же, как же! Он Вас ждет. Пожалуйста, по коридору направо, к лифту и на пятый этаж, палата №757.
Моталкин послушно направился в указанном направлении. И только тут сообразил, что не спросил у феи фамилию пациента. Он, было, развернулся в обратном направлении, как вдруг столкнулся в коридоре с высокой женщиной, у которой на голове красовалась черная копна волос, обрамляющих ее нежное лицо.
- Ой, извините, доктор… - пролепетал Иван, подбирая с пола истории болезней, выпавшие из рук черноволосой милашки.
Та состроила гневную гримасу, но потом смягчилась.
- Ничего, ничего. Бывает. А Вы кого ищете?
- Да, я… В палату №757, к Борису Юрьевичу.
При упоминании номера палаты и имени того, кого он собирался посетить, доктор сразу улыбнулась, ее лицо зарделось, и она томным голосом сказала:
- Это к Вяткину что ли? Как интересно. Он на пятом этаже. Передайте ему привет от Изольды. Он поймет.
Еще раз улыбнувшись, она стала удаляться по коридору, медленно покачивая бедрами.
Иван, с трудом оторвавшись от восхитительного зрелища бедер доктора Изольды, направился к лифту, удивляясь быстрой популярности Бориса Вяткина среди женского персонала больницы. Чувствуется, что мужик тут времени зря не теряет. Не успел в себя прийти, а уже туда же!
«Молодец, однако!» - с завистью подумал Моталкин.
Выйдя из лифта, он направился к столу дежурной медсестры и, представившись, сказал, что он к Вяткину в 757-ю. Немолодая медсестра с сомнением осмотрела его с головы до ног, удостоив баян особо пристальным разглядыванием. Но, пожевав губами, снизошла до разрешения пройти в палату, заставив его перед этим надеть на ноги бахилы.
Постучавшись в дверь и услышав из-за нее что-то вроде разрешающего возгласа, он вошел. Палата оказалась просторной и светлой. Здесь явно должны были стоять несколько коек, но их видимо либо выкатили, либо специально оставили только одну койку, классифицируя данную палату как люкс, за неимением такового в отделении. Вяткин лежал головой на трех высоких подушках. На краю его кровати сидела молоденькая медсестра. В тот момент, когда Иван входил в палату, ее нежные ручки находились на известном месте Бориса Юрьевича, которое ниже пояса. А сам Вяткин страстно облапил молочное бедро медсестры. Как только Моталкин вошел, они оба нехотя прервали свое занятие. Медсестра быстро прикрыла простынкой взбухшее достоинство Вяткина, а он нехотя оставил в покое ее бедро. Состроив недовольную гримасу, Борис Юрьевич воззрился на непрошеного гостя и возмущенно спросил:
- Вы собственно кто? И по какому делу?
Иван помялся и ответил:
- Я Моталкин. Э-э… Иван. Извините, что помешал. Мне позвонили и сказали, что Вы хотели меня видеть. Я… Э-э… Вас спас тогда.
Лицо Вяткина смягчилось, он воскликнул с притворной радостью:
- А! Так это мой спаситель!
Обращаясь к медсестре, Вяткин указал на Ивана и снова воскликнул:
- Ты видишь, Катюха, какие люди есть на свете! А эти дураки еще говорят, что наш народ – бездушное быдло. Сами они быдло! Есть еще добрые люди, есть!
Медсестра Катюха только смущенно улыбалась и, моргая длинными ресницами, преданно смотрела на Бориса Юрьевича. А он похлопал ее по руке и попросил оставить их наедине со спасителем. Она нехотя встала с койки и, одарив Моталкина укоризненным взглядом, вышла из палаты. Вяткин предложил Ивану присесть на стул рядом с кроватью.
- Ты понимаешь, как только эти медсестры и докторицы узнали, что я продюсер, от них отбоя нет. Они все наверно надеются, что я из них сразу «звезд» буду делать. То и дело заходят и просят, чтобы я разрешил им сделать массаж. А я, почему должен противиться? Сами ведь просят! Одна руками, другая губами, третья другими местами мне кровь разгоняет! Красота!
Вяткин хохотнул и продолжил:
- Наивные! Куда нам столько звезд? И так наплодили бездарностей, девать некуда! Нет уж, хватит! Я хочу что-нибудь настоящее найти! Что-то искреннее, живое! Мои коллеги, конечно, меня не поддерживают. Они хотят рубить бабло на той жвачке, которая людьми уже жевана-пережевана тысячи раз. А я хочу чего-то иного. Понимаешь?
Моталкин на всякий случай кивнул утвердительно, хотя ему было решительно ничего не понятно. То, что по настоящему хорошей музыке в современном российском шоу-бизнесе путь заказан, он и так знал. А почти всё, что крутилось по телевизору и радио давно его не радовало. Он не считал себя музыкальным гурманом, хотя имел музыкальное образование и разбирался в стилях и направлениях. К своей работе уличного музыканта он относился серьезно и старался по возможности отслеживать новинки. А Вяткин тем временем продолжал изливать душу:
- Я даже думаю, что это происшествие спровоцировано недоброжелателями. Ехал я, ехал и вдруг перед переездом тормоза у машины отказали, представляешь? Буквально за неделю до этого машину на техосмотр гонял. Все было нормально! И вот – на тебе! Точно – провокация!
Иван сидел молча. Такая откровенность незнакомых людей приводила его в замешательство. Но Борис Юрьевич вывел его из этого состояния, резко сменив тему.
- А впрочем, что теперь об этом? Жив, слава Богу – и ладно! Что это у тебя за пакет?
Моталкин торопливо протянул Вяткину пакет с гостинцами. Тот достал конфеты, коньяк, положил перед собой на одеяле и с интересом стал рассматривать книгу.
- Ух, ты! Как интересно! Читал что-то у Мураками. Но про эту книжку даже не слышал! Спасибо.
Иван улыбнулся, довольный тем, что его презент пришелся по душе. Вяткин аккуратно сложил подарки в тумбочку и, повернувшись к Моталкину, сказал:
- Ну, а теперь по существу. Спасибо за подарки и главное – за то, что спас мне жизнь. Как я понял, если бы ты не оказался рядом, загорал бы я на этом клятом переезде еще очень долго. Вполне возможно, что до тех пор, пока не окочурился бы. Так?
Иван утвердительно кивнул. А Вяткин продолжил:
- Так. Поэтому я очень тебе благодарен и посчитаю себя последней свиньей, если не отплачу тебе. Что я могу для тебя сделать?
Моталкин смутился и, покраснев, задумался. Он и не думал о награде. Но если человек сам предлагает вознаграждение, кто ж отказывается? Конечно, ему столько всего надо! Но что попросить?
Видя его замешательство и смущение, Вяткин сказал:
- Я тебя не тороплю. Можешь думать, сколько пожелаешь. Исполню все, что в моих силах. Кстати, что это ты с баяном ходишь?
Иван посмотрел на свой инструмент, который так до сих пор и висел у него на плече, стесняя движения и вздохнув, ответил:
- Так это… Мой рабочий инструмент. Музыкант я. Играю в электричках, в подземных переходах, на улицах. Такой вот шоу-бизнес!
Моталкин снова вздохнул, а Борис Юрьевич предложил распить принесенный коньяк. Иван сначала отказывался, а потом все-таки выпил и, расслабившись, начал изливать Вяткину душу. Рассказал всё о себе, о бывшей жене, о детях, о своих безуспешных попытках заниматься музыкой всерьез и прочее. Борис Юрьевич слушал очень внимательно и почти не перебивал. Когда же Иван закончил свое грустное повествование, Вяткин спросил:
- Слушай, а давай я тебе помогу стать известным? Будешь играть концерты, записывать альбомы? А?
Моталкин смутился и тихо ответил:
- Да, какое уже… Мне ведь лет много. Куда с молодыми в догонялки играть? Я ведь не виртуоз. Обычный профессионал. Только кто это оценит?
Вяткин попросил Ивана сыграть что-нибудь. Тихий час уже кончился и поэтому Моталкин сыграл несколько известных песен, часть своего обычного репертуара. Борис Юрьевич слушал с большим интересом. Несколько раз в палату заглядывали, но Вяткин жестом просил закрыть дверь.
Иван закончил играть и выпил очередную рюмку. Борис Юрьевич лежал в задумчивости и смотрел куда-то в стену. Наконец, он прервал молчание и сказал:
- Все это замечательно. Ты действительно играешь хорошо. А есть ли у тебя в репертуаре что-нибудь не известное широким массам, но при этом интересное и красивое?
Моталкин подумал и решил сыграть ту мелодию, которую ему показал странный грибник, когда он сидел на переезде. Иван начал играть. Реакция Вяткина оказалась неожиданно бурной. Он вскочил со своего ложа, даже попытался встать, но тут гримаса боли перекосила его лицо, и он в бессилье упал на подушки. Иван прекратил играть и, подскочив к Борису Юрьевичу, запричитал:
- Что с Вами? Что с Вами? Вам плохо?!
Вяткин успокаивающе махнул рукой. Иван нерешительно опустился назад на стул. Борис Юрьевич полежал некоторое время молча. Затем пристально посмотрел на Ивана и тихо спросил:
- Откуда ты знаешь эту мелодию?
Иван в замешательстве начал сбивчиво объяснять:
- Да, я это… Когда сидел возле Вас…тогда на переезде… Вдруг появился старик, грибник…Ну и мы с ним разговорились… Он мне эту мелодию и … показал…. А потом он неожиданно исчез.
Вяткин помолчал и снова спросил:
- Было в нем что-нибудь странное?
Иван задумался, а потом рассказал о том, что грибник предсказал приезд спасателей и скорой помощи с большим опозданием, как в итоге и получилось. Борис Юрьевич помрачнел и сказал:
- Да… Видно это судьба. Ты хоть знаешь, что это за мелодия?
Моталкин отрицательно замотал головой и ответил:
- Нет, дед мне ее названия не сказал.
Вяткин с укоризной посмотрел на него и сказал:
- Дед… Эх! Он ведь как-то приходил в наш центр на прослушивание, играл именно эту мелодию. Я тогда был один, все остальные члены комиссии разъехались по делам. Нужно принимать решение самому. Он мне сказал, что эта мелодия является частью «Божественной Рапсодии». Вел себя очень странно. Говорил много пророческих вещей, а также подробности из моей жизни, которые знаю только я и близкие мне люди.
Борис Юрьевич помолчал, грустно усмехнулся, хлебнул коньяка и продолжил:
- Честно сказать, мне тогда стало не по себе. Я подумал, что он сумасшедший, наделенный определенным даром ясновидения. Хоть мне мелодия и понравилась, я объяснил ему, что ничего с ней не выйдет, что людям надо что-нибудь попроще. Да и к тому же про возраст ему сказал. Он ведь на вид старик совсем. А он ответил, что, мол, я много на себя беру и отвечаю за всех людей, как за дураков. И про возраст сказал, что не суди, значит по внешнему виду. Оболочка, мол, ничего не значит. Главное то, что под ней. А когда он мне сообщил, что является Посланником Божьим, призванным искоренять глупость и безвкусие, тут я окончательно решил, что он больной на голову. Я отказал ему в грубой форме и посоветовал идти лечиться. Он с сочувствием посмотрел на меня и, улыбнувшись, …исчез.
Вяткин замолчал, налил себе полную рюмку и залпом выпив, продолжил, переходя на страстный шепот:
- Да! Именно! Представляешь?!! Сидел, вот как ты сейчас передо мной, а потом вдруг раз – и растаял в воздухе! Как облако! Как пар! Я тогда был трезв как стеклышко. Так что на галлюцинацию это было очень трудно списать.
Борис Юрьевич замолчал и посмотрел в окно. Иван сидел не двигаясь. История произвела на него неизгладимое впечатление. И если бы он сам не видел этого старика, а также то, как он неожиданно куда-то исчез, то он бы счел Вяткина самого больным на голову.
Тем временем, Вяткин повернулся к нему, и очень серьезно глядя ему в глаза, сказал:
- Я помогу тебе стать известным. Мы должны сделать так, чтобы люди услышали эту музыку. Понимаешь?! Теперь я понял, что так надо сделать. В тот момент, я был слеп. А теперь я знаю, что должен именно так поступить. Не случайно он пришел тогда именно ко мне. И не случайна эта авария. И не случайно ты оказался именно тогда, именно в том месте. Понимаешь?! Мы с тобой нужны друг другу, чтобы объединить усилия и выполнить предначертанное свыше. Ты готов к этому?
Иван сидел в полном ошеломлении. Он никак не ожидал, что Вяткин столь резко изменит свое настроение и отношение ко всем этим событиям. Он не знал, что и сказать. Чутье ему подсказывало, что все это крайне серьезно и не является просто глупым фарсом. Но разум отказывался верить в серьезность происходящего. Тем не менее, он прекрасно понимал, что терять ему нечего. Поэтому он сказал:
- Да, я согласен. Я готов. Я давным-давно был готов к этому. Никогда не думал, правда, что все будет именно так. Но готов рискнуть…
Шикарный гостиничный номер в одном из крупнейших городов Европы. Лепнина на потолке, мягкие кожаные диваны, широкая кровать в спальне, ванна-джакузи, бар-холодильник ломящийся от снеди и выпивки, ковры на полу и огромный домашний кинотеатр. В кресле, больше напоминающем трон, вытянув ноги, облаченные в парчовые тапки, сидит Иван Моталкин. В одной руке у него бокал с мартини, в другой дымится сигара. Весь его вид выдает довольство жизнью в целом и собой в частности. Завтра и послезавтра у него концерты в одном из самых престижных залов этого города. Он будет выступать не один, а со своим небольшим оркестром.
Альбом «Божественные Рапсодии» был хорошо принят в России, а недавно переиздан крупной европейской звукозаписывающей компанией, которая устроила Ивану и его оркестру продолжительные гастроли с целью раскрутки пластинки.
В дверь номера негромко постучали. Иван придал своему лицу барственное выражение и томно крикнул:
- Да! Войдите!
Дверь тихо открылась и в номер вошла симпатичная горничная, катящая перед собой стеклянную тележку, на которой аппетитно дымился обеденный набор – суп из креветок, лосось, немного омаров, бутылка белого вина двадцатилетней выдержки и поднос с фруктами. Подкатив тележку к широкому журнальному столику, стоящему перед вальяжно сидящим Иваном, она сделала книксен, улыбнулась и сказала на ломаном русском:
- Обед для господина Мотылёва!
Дело в том, что когда Моталкин и Вяткин заключили договор о сотрудничестве, последний предложил нашему герою либо сменить фамилию, либо взять псевдоним, ввиду ее явной неблагозвучности. Иван остановился на псевдониме – Мотылёв. Тоже не слишком шикарная фамилия, но все же звучит мягче и легче для восприятия зарубежной публики. А то, что Ивана и музыку, которую он играл, будут лучше принимать на Западе, Вяткин не сомневался с самого начала. Там любят горячих непредсказуемых русских, к тому же играющих с беспрецедентной экспрессией такие красивые мелодии. На основе музыкального фрагмента, показанного Ивану грибником, он, при помощи нескольких известных композиторов сочинил целую концертную программу и записал альбом. На Родине его приняли неплохо, но без особого энтузиазма. Все-таки слишком закормили наших людей безвкусной музыкальной жвачкой. По этой причине они уже разучились отличать хорошее от плохого, искреннее от наигранного, разумное от глупости.
Поэтому, когда поступило предложение об издании альбома в Европе, Вяткин тут же согласился. Ивана одели у лучших модельеров, подстригли у лучших стилистов и почистили у лучших диетологов. Гастроли длились уже пять месяцев. За это время Иван вкусил красивой жизни со всеми ее прелестями – дорогие отели, красивые машины и лучшие женщины, которые так и норовили прыгнуть к нему в постель, чему он не особо противился. Первоначальные их с Вяткиным помыслы о продвижении в сознание людей божественной музыки, без цели заработать на этом в итоге свелись как раз к заработку. Первоначально на обложке диска в качестве автора должен был быть указан Божественный Посланник. Но потом они указали автором музыки Ивана, а продюсером проекта – само собой Вяткина. Материал записали при участии профессиональных музыкантов, которые в итоге и составили проект, получивший скромное название «Иван Мотылёв и Божественный Оркестр».
Теперь Иван колесил по Европе и купался в успехе и роскоши, а Вяткин в Москве довольно потирал руки и занимался распределением поступающих на счет его центра «Фабриканты», денежных средств в иностранной валюте. Конвейер современного шоу-бизнеса работал безотказно и даже из неземной по происхождению музыки смог сделать выгодный продукт.
- Обед для господина Мотылёва! – повторила горничная и снова улыбнулась.
Иван тряхнул головой, избавляясь от наплывших воспоминаний и улыбнувшись горничной в ответ, сказал на ломаном английском:
- О, спасибо, Мэри! Вы очень любезны. Вечером после ужина останетесь у меня? Мне очень хочется пощекотать Вам пятки!
Девушка покраснела и захихикала. После этого ответила, что подумает над его предложением и, приняв полсотни евро в качестве чаевых, удалилась, томно покачивая бедрами.
Иван довольно крякнул и налив себе вина, долго сидел и вдыхал его тонкий аромат из бокала. Затем мелкими глотками выпил напиток и, прикрыв глаза, сидел и прислушивался к внутренним ощущениям.
Его нирвану прервал звук деликатного покашливания. Иван подумал, что кто-то тихо вошел в его номер, в связи с тем, что горничная плохо прикрыла за собой дверь.
Открыв глаза, он увидел, что на соседнем диване сидит …грибник. Да, тот самый старик, которого он встретил возле разбитой машины Вяткина на переезде. Тот самый, который показал ему часть «Божественной Рапсодии», на основе которой он записал целый альбом и теперь пожинал плоды успеха. Только в этот раз, на старике вместо одежды грибника, оказался стильный синий костюм и до блеска начищенные туфли. Седые волосы аккуратно расчесаны, по номеру разносился аромат его дорогого парфюма, а в руках он крутил длинную трость черного дерева с бронзовым набалдашником в виде фигурки ангелочка. А может быть и с золотым.
Иван не смог скрыть удивления. Бокал выпал у него из рук и с тихим стуком опустился в объятия высокого коврового ворса.
- Как… Вы?!! – с трудом выдавил из себя Иван.
Старик пристально смотрел на него, и выражение его глаз было странной смесью иронии, упрека и еще чего-то неуловимого.
- Как видишь! – ответил он и в голосе его звучали стальные нотки. – А ты тут расслабляешься, как я погляжу? Хорошо устроился!
Он встал и прошелся по номеру. Походка у него была легкой, что редко встречается у людей его возраста. Хотя, сколько ему лет, было решительно непонятно. Иван, наконец, справился с изумлением, налил себе еще вина и, положив ногу на ногу, откинулся на спинку кресла.
- Ну и как Вы меня разыскали?
Старик хмыкнул и ответил:
- Да, это было несложно. Весь город пестрит афишами твоих предстоящих концертов.
- А мы, кстати, пытались Вас найти, вручить авторские. Да только не нашли.
Старик резко подскочил к Ивану, стукнул тростью по тележке с едой, отчего та аж подпрыгнула и громким шепотом, с обжигающей сталью в каждой ноте, сказал:
- Искали, говоришь? Кто? Ты и Вяткин? Кого – меня?!! Ну и лжец! Да вы не вспомнили обо мне ни разу с того момента, как осознали, что на той самой мелодии можно заработать огромные деньги. Хотя я тебе неоднократно напоминал о себе и о той миссии, которую я на тебя возложил.
Лицо Ивана выразило полное недоумение.
- Вы мне напоминали?! О какой еще миссии?! Когда?!
Старик сел на диван, тяжело вздохнул и тихим голосом ответил:
- Я несколько раз приходил к тебе во сне. А миссия твоя заключалась в том, чтобы донести до людей ту музыку, которую я показал тебе тогда!
Иван возмущенно тряхнул головой и воскликнул:
- Во сне он, видишь ли, приходил! Да мало ли что мне может присниться!!! А касаемо музыки – так я ее донес уже до огромного количества людей! И еще донесу! Гастроли будут продолжаться! Чем ты не доволен?!
Старик посмотрел на Ивана, как на блаженного.
- Да, пойми же ты, Ваня! Не так это должно было быть! Вы из небесного послания сделали бизнес и набиваете мошну себе и другим!
- А что в этом плохого? Я реализовал свою мечту – стал известным музыкантом, выполз из нищеты. Меня зауважали мои дети, бывшая жена пороги оббила, вернуться хочет. Что плохого?
Бывший грибник опять вздохнул и, помолчав, ответил:
- Я не о том. Эта Рапсодия была написана как посыл, как попытка вразумить людей, помочь им выбраться из хаоса, в который они постепенно погружаются. В слова уже никто не верит. Поэтому мы решили сделать это посредством музыки. Эту мелодию надо было просто сыграть один раз, к примеру, на радио. И все! А вы порезали ее на куски, обозвали «композициями», сварганили альбом и теперь делаете из этого шоу. Но мелодия-то в итоге потеряла свою психологическую начинку, став лишь красивой поделкой в руках умелых мастеровых. Она должна была прозвучать именно в том виде, в каком я тебе ее первоначально показал!
Иван вздохнул, залпом выпил вино и, зажевав омаром, тихо сказал:
- Слушай, старик… Кстати, как тебя зовут?
- Зови меня Пётр.
- Так вот, Пётр, я ничего уже не понимаю! Ты мне обо всех этих тонкостях ничего не говорил. Ты просто показал мне мелодию, а я в итоге распорядился ею по своему усмотрению. Что ты теперь от меня хочешь?
Пётр наклонился вперед и, смотря прямо Ивану в глаза, твердо сказал:
- Я хочу, чтобы ты сыграл эту музыку так, как она должна была звучать изначально. Можешь сделать это на завтрашнем концерте. Он будет транслироваться по радио на всю Европу. Необходимо сделать так, чтобы ее услышало максимально большое количество людей.
Иван снова налил и выпил вина.
- Я не могу это сделать.
Пётр нахмурился.
- Почему?
- Потому что у меня контракт на исполнение определенной концертной программы.
- Плюнь на это, сыграй так, как я тебе говорю.
Иван закинул в рот кусок лососины и, жуя, ответил:
- Ага… Скандала потом не оберешься! Ради чего собственно? Что ты так привязался к этой мелодии? Ты же сам сказал, что это всего лишь часть целого произведения, которое ты сам назвал - «Божественная Рапсодия». Так возьми сам и сыграй на радио остальные части - и все дела! Сколько кстати их там?
Пётр задумчиво пожевал губами и словно нехотя ответил:
- Три. Только вторая и третья должны прозвучать после того, как известие о первой облетит мир. К тому же, я сам не могу этого сделать.
- Почему?
- Потому что мне запрещено напрямую вмешиваться в дела этого мира. Будь порядок вещей иным, я исполнил бы уже ее сам.
Иван сделал вид, что задумался. На самом деле, все эти разговоры о высших материях его порядком утомили. За последнее время он разучился думать об этих вещах. Да и раньше, если честно, он о них особо не думал. Не до того было. Где уж тут размышлять о Боге, своем призвании или какой-то Высшей Миссии! Все сводилось к сиюминутным заботам – прокормить семью, потом прокормить себя. Он уже забыл, когда последний раз смотрел на звезды. А теперь, когда на него обрушился успех, он вообще ни о чем не думал, кроме удовлетворения своих когда-то не реализованных мелких мечтаний – красивая дорогая машина, дом на Гавайях, шикарная квартира в пределах Садового кольца, самые красивые женщины, дорогой табак. Теперь у него все это было! Он уважаемый и востребованный. Что еще нужно?! И вот появляется сумасшедший старик и просит его совершить то, из-за чего он, скорее всего, потеряет эти прелести жизни. Немыслимо!
Моталкин насупил брови и резко произнес:
- Знаешь что, дедуля… Не пошел бы ты! Понял?! Я не для того столько горбатился, чтобы из-за твоих глупых амбиций потерять то, что имею. Мой ответ – нет!
Пётр грустно посмотрел на Ивана и очень тихо сказал:
- А что ты имеешь? Шикарные побрякушки, красивых шлюх, дорогие шмотки. Но ведь это все неважно! Все это – пшик!!! Главное – то, что у тебя внутри! Душа, понимаешь?!
Иван стукнул кулаком по столику и заорал:
- Душа, говоришь?!! Да кому есть до этого дело, а?!! Кого интересует какой ты внутри? Всем важны внешние атрибуты – успех, респектабельность, счет в банке. Все остальное – миф!!! Любовь в шалаше, покровительство талантам, искренняя дружба – это сказки из прошлого! Никому это сейчас не надо! Да и раньше, я думаю, что было также. Если ты действительно Посланник того, кто сотворил нас, то передай ему, что мы - свиньи!!! И никакая музыка уже никому не поможет!!! А я не собираюсь отказываться от всех тех радостей, которые сейчас имею во имя глупых устремлений!
Помолчав, он тихо добавил:
- И спасибо тебе за мелодию.
Пётр вздохнул и, поднявшись с дивана, направился к двери. На пороге обернулся и, посмотрев на Ивана, сказал:
- Знаешь, а ты ведь еще не настолько зачерствел душой, как хочешь показать. У тебя еще есть шанс спасти ее. Пока не поздно.
Он вышел из номера и захлопнул за собой дверь. Иван сидел в полной прострации. Мысли расплывались в голове подобно радужным кругам. Он не шелохнулся даже тогда, когда пришла Мэри. Он говорил с ней о чем-то, она смеялась. Потом разделись и легли в кровать. Через какое-то время она оделась и ушла.
Все эти события не оставили в памяти Ивана какого-то яркого следа. Как будто все это происходило не с ним. Его мысли были где-то далеко. Так далеко, что он и сам не мог понять, где именно.
Потом он уснул. Ему снился тревожный сон. Как будто он плывет по бескрайнему океану на хлипком плоту, а вокруг ревет шторм, волны вот-вот захлестнут его утлое суденышко и он пойдет на дно. В тот момент, когда очередная волна поднялась горой над водной гладью и устремилась в его сторону, он закричал и проснулся.
Ощупав себя, Иван обнаружил, что покрыт холодным потом. Встав с кровати, он прошелся по комнате, затем накинул халат и вышел на балкон. Ночь выдалась теплая. Где-то внизу мельтешили огни проносящихся машин. Город жил своей, особой ночной жизнью. Половина его населения спала, другая наоборот продолжала бурную деятельность. Иван поднял глаза к небу. Он смотрел на звезды, и все его существо заполнилось непонятной липкой тоской. Как будто он что-то навсегда потерял и уже не сможет вернуть, что-то очень важное, необходимое. Звезды мерцали, словно подмигивая ему. Они были так далеки и не могли помочь. А он был здесь один, в этой шикарной гостинице, в одном из самых дорогих городов Европы, среди шика и блеска славы, практически в центре мира. Да, один! И никто не мог ему подсказать, как же ему поступить. Иван должен решить это сам.
Когда Моталкин вернулся в номер и лег на кровать, он уже решил для себя все. Как ни странно, это решение далось ему без особых внутренних усилий. И на душе сразу стало легче…
Моталкин остановил свою порядком запыленную машину посреди проселочной дороги. Справа и слева от нее тянулись бескрайние поля, а за ними виднелись еще более бескрайние леса. Иван вышел из машины и вдохнул полной грудью чистый воздух родных просторов. Солнце стояло в зените и ласково грело землю.
С момента того памятного концерта, прошла неделя. Иван вышел на сцену. Зал ему долго аплодировал. Конферансье сказал, что прямая радиотрансляция уже началась. Моталкин с минуту молча смотрел в зал, а потом заиграл. Из-под его пальцев вырвалась именно та самая мелодия, которую ему показал Пётр, там, на переезде. Иван играл с чувством, выкладываясь в каждом звуке. А когда закончил играть, поклонился и ушел со сцены. Зал взорвался недоуменными криками. Организаторы концерта пришли к нему в гримерку и потребовали объяснений. Он ничего не стал им объяснять. Сунул свой баян в футляр и покинул здание концертного зала. После чего зашел в ближайший автосалон и купил подержанный автомобиль. Закинув футляр с инструментом на заднее сиденье, он завел мотор и уехал.
Иван стоял, зажмурившись, и вдыхал аромат полевых цветов. Ему было очень хорошо. В его кошельке почти не осталось денег, бак его машины пуст, а костюм порядком истрепался и помялся. Но ему было хорошо! Как истинный король, он был гол как сокол! Он выполнил миссию. И чувствовал полное удовлетворение собой. Каким-то шестым чувством Моталкин понимал, что поступил правильно.
Иван достал с заднего сиденья футляр и, открыв его, вытащил верный баян. Надев ремни себе на плечи, он громко заиграл ту самую мелодию и широко шагая, пошел через поле. Музыка разнеслась по окрестностям.
Казалось, что она проникает даже в самые далекие уголки, под каждую травинку и ветку, под каждый листик и в каждую нору.
Музыкант уходил все дальше и дальше. А мелодия становилась все громче и громче, чище и чище. И взлетала выше и выше, выше облаков, выше и выше, выше звезд, выше и выше, выше неба, выше и выше.