Зимой 1944 года, освободив Киев, в числе других соединений, артиллерийский корпус, в котором воевал мой отец, с боями вышел на правовобережную, или как ее тогда называли, Западную Украину.
После одного из них, артдивизион отца, где он в то время был уже командиром огневого взвода, расположился на окраине только что освобожденного нашими войсками небольшого украинского местечка, дотла сожженного отступающими немцами.
Артиллеристы стали оборудовать огневые позиции, а ездовых командир дивизиона отрядил разведать окрестности и по возможности достать продовольствия – с ним, как всегда, было туго.
Выехали они на трофейной пароконной фуре, под началом старшины одной из батарей – уроженца тих мест.
Перед отъездом командир проинструктировал его, приказав быть повежливей с местным населением.
- Усэ будэ гаразд, товарыш капитан. Цэ ж наши браты, - заявил молодцеватый сержант, воевавший в дивизионе с начала войны.
Ни к вечеру этого дня, ни следующим утром бойцы в расположение части не вернулись. И только к обеду, на еле плетущейся кляче, появился старшина.
У передового охранения он свалился с коня и потерял сознание. Вид у сержанта был страшный: лицо - сплошное кровавое месиво, на теле изодранное нижнее белье, руки и ноги обморожены.
Когда с помощью фельдшера и спирта, старшину привели в чувство, он рассказал следующее.
Первые два села, которые им встретились на пути, были разграблены и сожжены.
Решили ехать дальше и в нескольких километрах от них, в низине за буковым лесом обнаружили небольшой хутор.
Он был цел. Из дымарей крытых гонтом добротных хат вились струйки дыма, в хлевах помыкивала скотина, дед в кожухе поил у реки лошадей.
На рысях спустились с пологого холма и подъехали к крайнему дому. И тут из стоящей напротив стодолы ударил пулемет. Двое солдат были убиты сразу, а сержант и ездовой, схвачены выскочившими из хаты вооруженными людьми. Они были пьяные, в полувоенной форме и с трезубцами на околышах немецких кепи.
- Ну й далы воны нам,- едва шевеля разбитыми губами, хрипел сержант. - Мэнэ николы так нэ былы. А потим роздягнулы и повэлы розстрилюваты. Там рядом нэвэлика ричка.
- Поставылы на бэрэзи и вжарилы зи шмайсерив. Стэпана вбылы, а я за мить до черг сам впав у воду. Тым и врятувався. Потим, колы воны пишлы до хутора, пэрэбрався на другый берег, у лиси надыбав на якусь коняку и добрався до вас…
- Сколько их было и кто они по твоему? - поинтересовался командир дивизиона.
- З дэсяток. Мабуть бандэривци, бо размовлялы по вкраинськи и лаялы «москалив».
Посовещавшись с замполитом, капитан приказал отцу взять свой бывший расчет, отделение артразведки и уничтожить хутор.
- Чтоб от него одни головешки остались! А ребят обязательно привези…
Уже в сумерках, студебеккер, к которому прицепили одну из уцелевших после боев за Киев сорокопяток, помигивая затененными фарами и тихо урча мотором встал на опушке леса, в километре от хутора. Орудие отцепили и на руках втащили на поросший орешником холм.
Хутор был виден как на ладони и тускло мерцал огоньками окон. Во дворах побрехивали собаки, а из крайней к лесу хаты доносилась сечевая песня о гетьмане Сагайдачном.
Проминяв вин жинку
На табак, на люльку,
Нэобачный!!…
ревели пьяные мужские голоса.
- Запорожски писни спивають, гады, – выматерился кто- то из расчета.
- Первыми залпами мы разнесли стодолу, - рассказывал отец, - а затем перенесли огонь на дом, из окон и чердака которого по нам стали бить из пулемета и шмайсеров.
Выскочивших из горящей постройки вопящих «самостийников» уничтожили огнем зенитного пулемета, установленного на студебеккере.
Через полчаса все было кончено. Подожженный снарядами хутор пылал, а между домами метались выскочившие из построек свиньи и лошади.
Оставив у орудия наводчика и заряжающего, а у спарки его расчет, цепью рванули к хутору. Оттуда больше никто не стрелял.
Обследовав коморы и погреба, обнаружили в них десяток перепуганных дедов, женщин и детей, а из подпола крайней хаты извлекли – троих чубатых молодцов в немецкой форме.
Для начала солдаты отходили их прикладами, и я не препятствовал. В военных мемуарах сейчас пишут что пленных мы не трогали. Еще как трогали, особенно своих, ставших изменниками.
Затем накоротке я допросил бандитов и приказал расстрелять. В пленных мы не нуждались. Двое смерть приняли молча, а третий упал на колени и взвыл, – Нэ вбывайтэ, ми ж браты...!
Наших ребят отыскали на берегу речки. В одном белье они лежали вмерзшие в лед и мертвыми глазами смотрели в небо.
А капитану по возвращению я доложил, что уничтожена группа бандеровцев. Пленных не было…