Разгуляй

(Первый текст на Прозе.ру)

Фото взято из интернета.
Дом, о котором идет речь в рассказе, второй слева трехэтажный.

«С чего начинается Родина?..»
       (Советская песня)
* * *
Старинный район Москвы. Пересечение Новой Басманной улицы со Старой Басманной (бывшая Карла Маркса). В двухстах метрах выше, к Бакунинской, находится главная, по тем временам, церковь России – Елоховская, резиденция Патриарха Московского и Всея Руси. Каждый раз, находясь в том районе, стараюсь проехать через Разгуляй. Как раз на углу стоял наш дом, во дворе которого прошли десять лет детства. Глядя сейчас на этот малюсенький, на месте снесённого дома, скверик, нет-нет да задумаюсь: как, как на этом клочочке земли, который когда-то был целой вселенной для местной ребятни, могли уместиться трёхэтажный дом, до революции табачная фабрика; заросшие кустарниками палисадники, в которых мы прятались, играя в казаки-разбойники; уйма сараев, примыкавших к дому и школе? Нет, не могли они все уместиться здесь! Но память воскрешает события прошлого и рассеивает сомнения: могли!..
Вот ты выпрыгиваешь из окна второго этажа школы на крышу сарая и через секунду – уже во дворе дома. А уроки продолжаются… Вот тебя за эти систематическое прыжки исключают из октябрят, и, придя домой, ты прячешь все ремни, которые есть в шкафу. Но тебя это не спасает, мать бьёт по заднице рукой, отбивая ладошку до красноты. Да, мать порола меня за все безобразия, которые я совершал и не совершал. Этим частенько пользовались мои недруги: знали – стоит только пожаловаться тёте Нине, и я будут нещадно бит…
Вот ты висишь вниз головой, зацепившись штаниной новых шаровар, за гвоздь, торчащий из крыши сарая, а дружок Колька Ерёмин бежит и зовёт отца: «Дядя Витя, там Славка висит!». Что думал в тот момент отец, который ни разу в жизни меня не ударил?..
Ну как ребятам было не прыгать с сараев, как ещё проверить себя – сможешь или нет? – ведь в каждом сидел соревновательный дух.

* * *
Вплотную к нашей трёхэтажке примыкали два одноэтажных дома. В одном из них размещался магазин «Рыболов-спортсмен», у входа в который сделали остановку троллейбуса. Поэтому во дворе всегда было слышно, как кондукторша громко объявляла: «Остановка “Разгуляй”». В магазине мы покупали леску, но не для рыбалки, а для воровского промысла. Неподалёку, на Новой Басманной, находился маленький молочный завод. И вот вечером, когда рабочий день на заводике заканчивался, темнело, мы с Колькой и его братом Федькой пробирались по соседним сараям к окну цеха – форточка всегда была открыта – и просовывали через неё короткую палку-«удочку», к концу которой приматывалась леска. Вместо крючка делали петлю, эта петля набрасывалась на горлышко молочной бутылки – они стояли в ящиках рядом с окном. Ловись, рыбка, большая и маленькая! Вылавливали ровно шесть бутылок, по две на брата, больше нельзя было – могли заметить недостачу. Да их нам хватало как раз: в приёмном пункте за молочную бутылку давали 15 копеек, итого 90 копеек. Ровно столько стоил брикет молочного мороженого, который мы по-братски разрезали на три части…

* * *
Но ещё мы зарабатывали деньги честным способом. В сторону от Елоховской церкви, параллельно Новой Басманной, шла Новорязанская улица (она упиралась в площадь трёх вокзалов), на которой ночевали троллейбусы, не уместившиеся в своём парке. Троллейбусы были «Золотым Эльдорадо, Клондайком». То ли кто-то из наших ребят первым додумался до честного выуживания из них денег, перешло ли это ремесло по наследству, – уже и не помню. У каждого уважающего себя пацана имелся крючок, этакая тонкая упругая стальная проволока, загнутая на конце. И вот, когда появлялась нужда в финансах на кино или ещё какую-нибудь мелочь, да и просто так – деньги в кармане никогда не считались лишними, – кто-нибудь произносил фразу: «Ну что, пойдём по троллейбусам?». Это предложение всегда находило горячий отклик в ребячьих душах. То был и своего рода спорт, азарт, – кто больше наберёт денег.
В чём заключался промысел. Во время поездки женщина-кондуктор, стоя на своём месте, брала у пассажиров плату за проезд, отрывала билеты, возвращала сдачу. Народу в троллейбус всегда набивалось очень много – теснота, толкотня. И нередко из ладошки кондукторши выпадали монетки разного достоинства: копейка, две, три, пятак – это всё медь; но, случалось, сыпалось и серебро – гривенник, пятнашка, двадцать копеек. Выскользнув, монетки падали под ноги, закатывались в щели решётчатого пола, в другие труднодоступные места. Женщина, естественно, достать их уже не могла, да и отвлекаться было некогда.
Мы по справедливости распределяли «спящие» троллейбусы между собой: в одних двери не закрывались, в других – оказывались захлопнутыми. Впрочем, открыть их не составляло большого труда. Затем садились на корточки, в ход шли крючки, которыми из решётки выгребался мусор вместе с монетками. Если монетка сверкала серебром, это считалось большой удачей. Попадались и уже окислившиеся монетки, тогда их приходилось долго чистить, чтобы привести в товарный вид. «Улов» всякий раз отличался: бывало, у каждого набирался даже полтинник, а то и рубль. И тогда мы коллективно решали, на что потратить честный заработок. Мы себя полагали уже взрослыми парнями, просить деньги у родителей – «Мам, дай на мороженое, дай на кино!» – считалось западло. Да и понимали – у родителей деньги в обрез, от получки до получки, порой даже приходилось занимать друг у друга.

* * *
На другой стороне "Разгуляя" сверкал витринами магазин «Продукты». Частенько мама посылала меня туда с записочкой: «Товарищ кассир, пробейте, пожалуйста, моему сыну чек: 100 граммов колбасы чайной по 1 руб.70 коп…», ну и дальше – о прочей всякой всячине. Она считала меня маленьким, думала, что я не разбираюсь в деньгах, и только напоминала мне, чтобы колбасу порезали. Записочку эту, выйдя из дома, я решительно выбрасывал, пробивал чек по памяти, а продавца просил всё то-о-оненько порезать. В день получки отца я покупал 100 граммов чёрной икры, она лежала в больших судках с ценниками – 13 рублей и 19 рублей за килограмм. Покупал всегда за 13, – у 19-рублёвой на ценнике красовалась надпись: «мелкая зернистая».
Мелкую – мне не надо было…
Рядом с «Продуктами» располагалась столовая, где всегда можно было купить домой первое, – если мама не успевала вечером сварить обед. Для этого у нас имелась специальная кастрюля, которую я таскал, схватив в охапку, стараясь не расплескать содержимое, когда перебегал дорогу. Запах от борща или щей исходил такой дразнящий, такой душистый, что по нему, заполонявшему весь наш маленький двор, ребята безошибочно определяли, что налито в кастрюлю.

* * *
Отец зарабатывал неплохо – трудился верхолазом-высотником, построил все семь «высоток» в Москве. Мне всегда казалось, что фильм «Высота» с Николаем Рыбниковым в главной роли – про него, они и похожи были очень. Как-то мама привела меня на строительство одной из «высоток», отец стоял где-то на самом верху, махал нам рукой. А его товарищи, решив подшутить, стали как бы опрокидывать отца вниз (он был привязан страховочным поясом), но я принял всё это всерьёз и горько расплакался. И вот (как сказал отец, с премии) в нашем дворе появился первый взрослый велосипед «Прогресс». Он был не совсем новый – из комиссионного магазина, стоил 33 рубля, но зато – с белыми никелированными ободами колёс и красной полосой по центру. Мы, ребятня, не могли сидеть в седле (он же был для взрослых, покупался на вырост), просовывали одну ногу под раму и таким образом гоняли по двору, все по очереди. Это было счастье – настоящий велосипед! Господи, да где же там было место, чтобы ещё и на велосипеде кататься?!

* * *
От Разгуляя шла маленькая улочка, Доброслободская. Там находилась баня, в которой по субботам и воскресеньям мылась вся округа. Ходил туда я всегда с отцом, мыться не любил – народу много, пар, скользко. Отец затаскивал меня с собой в парилку, где дышать было нечем, потом окатывал водой из шайки. Помывшись, он покупал себе в буфете кружку пива, давал и мне глотнуть – было оно холодным и горьким. Вот, видимо, с той поры я и полюбил пиво.

* * *
В праздничные дни Разгуляй заполнялся народом, – там формировалась колонна из сотрудников и студентов МИСИ, который одним корпусом выходил на Разгуляй. Праздничная колонна, в которой неизменно шествовали мы, пацаны, постоянно пополняясь жителями близлежащих домов, двигалась по улице Карла Маркса, пересекала Земляной Вал и по улице Чернышевского – прямо до центра – упиралась в Красную Площадь. Кругом – море цветов и воздушных шариков, волны транспарантов и музыки, а главное, – лотки, с которых продавалось много вкусных праздничным лакомств: лимонад, пирожные, конфеты – вот когда пригодились заработанные в троллейбусах и звенящие сейчас в карманах монетки!
Родители не боялись за нас, спокойно отпускали, – заблудиться и потеряться было немыслимо, всегда можно спросить у дяденьки милиционера, как пройти туда-то и туда-то. Маньяки, насильники и убийцы в Москве были настолько редким явлением, что про них даже и не думали.
Чем отличались праздники Первое мая, День Победы, 7 ноября – для нас, ребят, особого значения не имело, главное, – весело, нарядно, торжественно. Вот только расстраивало одно – приходилось надевать что-то из одежды и ботинок, специально прибережённое к празднику, и что родители постоянно строго напоминали: «Штаны и курточка новые, – не бегай, не лазай, не ползай!». Наивные они были! К концу дня все это новое превращалось, в уже удобное, привычное, будничное, которое отправлялось мамой в стирку, в штопку, с причитаниями: «Не напасёшься на вас ничего».

* * *
И, конечно, отравляли нашу жизнь школьные уроки, – кто это только всё придумал, сетовали мы. Мне приходилось тяжелее остальных ребят, ибо я имел несчастье родиться левшой. Это я так думал горестно, когда дома мне привязывали левую руку, чтобы я не перехватывал ею карандаш или ручку из правой, а в школе, учительница задерживалась перед моей партой, чтобы тоже за этим проследить. Муки от этого я претерпевал жестокие, но в результате стараний родителей и педагогов, научился писать как правой, так и левой рукой. И не только писать, но и драться, – удар левой был неожиданным и решающим. Дрались на Разгуляе редко, делить особо было нечего, жили дружно. Если вдруг случалось оказаться в другом районе, то местные спрашивали: «Вы откуда?». А когда узнавали, что с Разгуляя, то предпочитали не задевать без существенного повода.

* * *
После каждого похода в кино, – а фильмы были в основном послевоенные, героические: про красных и белых, про фашистов и партизан, про разведчиков и шпионов, – события, происходившие в них, всегда имели продолжение, но уже – в палисадниках, в сараях, с самодельными пистолетами и автоматами. С пальбой: «Тра-та-та-та… я тебя первый убил!»; с потасовками: «Я так больше не играю!»; с возгласами матерей из раскрытых окошек: «Ко-оля-а, Сла-ави-ик и др., – домой, уже поздно!» – «Ну мам, я ещё немножко!» – канючили в ответ. «Никаких немножко, не придёшь через пять минут, будешь наказан»…

* * *
Конечно, таких разгуляев по всей Москве было не счесть – в каждом микрорайоне. Не задумывались мы тогда, что именно с них начинается Родина, с них и «…с хороших и верных товарищей, живущих в соседнем дворе».