От Автора: Если Читателю будет не понятен какой-нибудь эпизод или персонаж, спрашивайте в разделе "рецензии". Обязательно поясню.
В древнем Китае один раз в пять лет император прослушивал песни, написанные в народе. Чтобы узнать мысли и чаяния своих подданных и сделать кое-какие выводы на благо Поднебесной. Если бы современные правители пошли по такому пути, может, был бы от этого прок. Вот, допустим, захотел Владимир Владимирович узнать из песен, что у народа на уме, на языке и в подсознании. И как это сделать? Просто надо… песни послушать, и желательно авторские - они, как известно, искренние, потому что не ради денег сочинялись. А где эти самые песни послушать? Естественно, на Грушинском фестивале, и естественно, инкогнито, чтобы искренность эту самую не спугнуть. На этом фестивале, при такой-то многолюдности, можно остаться незамеченным. Объявить стране, что работает в Кремле с документами, а самому - в штормовочке и свитере незаметненько приехать на … Вот тут возникает вопрос, даже хуже - дилемма. А куда ехать - на Луга или на Поляну? Советники ничего посоветовать не могут, - где правда, не разберешь. Ну, допустим… вышел Владимир Владимирович из электрички на станции Пискалы и направился к Федоровским Лугам. Почему бы нет? Видит издалека: костры горят, экраны светятся и люди светятся внутренним каким-то светом, - виртуальным, видимо. И поют, поют… Прислушался наш президент: «Ба! Это ж советские песни - комсомольские, пионерские, профсоюзные. Интересно-то как! Вот что нашему народу близко, вот о чем тоскует его душа - о советском времени! О диктатуре, не побоюсь этого слова, пролетариата… Вот это и надо ему, народу, вернуть!»
Но тут вдруг маршевые ритмы советских песен сменились латиноамериканскими. «Так это ж босанова, - догадался Владимир Владимирович, и это его озадачило. Прислушался, задумался: «Неужели народу нашему близка такая музыка? Неужели у нас своего, исконного, нет?» В душе у нашего героя шевельнулось что-то похожее на ревность к президенту Венесуэлы, который носил такой же свитер с высоким воротом. «Нужна ли нам босанова? И как это будет сочетаться с диктатурой пролетариата?» Тут размышления Владимира Владимировича прервал мощный, слегка хрипящий баритон. «Кто это? Хворостовский? Плачидо Доминго? - стал гадать наш герой. Советники из кустов тихонько подсказали: «Это наш, питерский!» Глава тепло улыбнулся и приготовился слушать. Питерский музыкант запел песню протеста против фонограмм:
«Я включил телевизор посмотреть рок-н-ролл, а там - фонограмщик!
Я спустил в туалет, а над горшком прикол - фонограмщик!
Мне приснился страшный сон, что наш президент - фонограмщик!
Что наш главный герой, кормилец и мент - фонограмщик!
Фонограмщик! Фонограмщик!»
На этих словах Владимир Владимирович втянул голову в плечи и почувствовал в глубине души что-то похожее на обиду. Стоящие недалеко юные девушки страстно подпевали рокеру, у некоторых блестели слезы на глазах. А одна задумчиво повторяла: «За это можно жизнь отдать». Владимира Владимировича передернуло, - ну как при таких настроениях можно решать демографические проблемы?!! Из-за кустов ольхи выбрались советники и, пряча глаза, пытались что-то объяснить. «Не надо… - устало сказал наш герой, - А что, барды никогда не поют под фонограмму?». Осведомленные помощники попытались дать исчерпывающий ответ: такое было один раз, на презентации популярного проекта «Песни … века». Тогда впервые на Грушинском звучала фонограмма. Ради благого дела. Ведь ради благого дела - можно…
Питерский певец все пел и пел свою дразнилку, а неподалеку горели виртуальные костры и шапки на фонограмщиках. На проселочной дороге, едва различимая в сумерках, какая-то женщина раздавала листки. Слабая надежда закралась в сердце нашего героя: может, это акция в его поддержку? Глава как бы невзначай направился в ее сторону. Скользившие тенью советники связались с центром и быстро выдали полную информацию о раздающей, добавив: «Она еще и поет!». Владимира Владимировича это еще больше заинтересовало, ему пригрезился светлый образ Наденьки из фильма «Ирония судьбы», скромной питерской учительницы. «Мне нравится, что вы больны не мной, мне нравится, что я больна не вами, что никогда тяжелый шар земной…», - да, на таких понимающих женщинах держится мир. Как на «женах-миротворцах» из библейского сюжета. Очередь к Наденьке не уменьшалась, люди отходили от нее довольными, держа в руках бумажки с красивой надписью «Безупречная творческая и человеческая репутация». Владимир Владимирович тоже протянул руку, правда, он еще не решил, где можно использовать эту бумажку - на каком-нибудь саммите или выборах, а может, в хозяйстве… Женщина строго, но с глубоко затаенной нежностью посмотрела на него и спросила: «Бард?». Наш герой мгновенно вспомнил, как часто использует он мифы и легенды народов мира в своей работе, и уклончиво ответил: «Да вроде того…»- «А на Поляне был?» - «Нет! Собираюсь…» - Женщина быстро отдернула руку с листочком-репутацией, и глава так и застыл с протянутой рукой. Но… он не растерялся и выпалил: «Мне нравится, что вы больны - не мной!». И не потеряв самоконтроля, наш герой пошел прочь в сторону палаточного лагеря. Все-таки прислушиваясь, как за его спиной глубокий, красивый и принципиальный голос произносил: «Следующий! «Следующий!..»
В лагере на полянке группа молодых людей стреляла из пушки по воробьям. Но не попадала. «Кто это? Хунвейбины местные? - спросил глава, стараясь правильно произносить иностранные слова. «Нет, это романтики. Кто-то им сказал, что воробьи - это луговые рейдеры», - советники быстро ориентировались в ситуации. Шум пушечных выстрелов совершенно не мешал выступлению на ближайшей эстраде. Там перед огромной толпой в сорок семь человек, включая спящих на руках детей, стоял мужчина в расцвете лет. Он - то переходил на шепот, то делал паузы, то вдруг почти выкрикивал что-то. Руки его, как крылья буревестника, то замирали обессиленные, то взмывали вверх. «Актер?» - спросил наш герой у советников. «Нет, поэт!», - сообщили они. «И много тут поэтов?». «Говорят, очень много». «А там?» - Владимир Владимирович указал в сторону Поляны. И советники опять дали исчерпывающий ответ: «Если считать по сборникам - на Поляне в десять раз больше!». «И Рабин…дранат Тагор там?» - спросил с замиранием в голосе глава. Советники быстро нашлись: «Он решил не принимать чью-либо сторону». «А как же без аксакалов? Кто же будет опыт свой передавать этим, у которых еще даже черного пояса нет»?! - глава понимал, как важно и в восточных единоборствах, и в поэтическом ремесле общение с наставником. «Видите ли, тут аксакалы назначаются не по возрасту и вкладу, а по участию в успешных проектах», - советники ориентировались в ситуации все лучше и лучше.
«Что наша жизнь? Проект!» - оперным голосом в кустах вдруг пропел неведомый тенор, как бы отвечая внутреннему голосу Владимира Владимировича. Из зарослей шиповника вышли двое: мужчина средних лет, с быстрыми глазами, вел за руку человека преклонного возраста. Аксакал шел, прикрыв веки, неуверенно перебирая ногами, и повторял как заклинание: «О, всеми многоуважаемый, наипопулярнейший, веди меня, веди…».
Владимир Владимирович оживился, видя эту картину - есть здесь все-таки аксакалы, надо бы поговорить вот с этим. Советники притормозили парочку, и отвели в сторону старейшину, - на полянке на бревнышке и состоялось судьбоносное общение. Аксакал для начала по-отечески спросил Владимира Владимировича: «Что-то мне лицо твое знакомо. А ты не лауреат Груши, случайно?» «Нет, - быстро нашелся наш герой, - я дипломант». И тогда аксакал поведал ему историю, очень похожую на сказку. Владимир Владимирович услышал нечто до боли знакомое: «Была у зайчишки избушка лубяная, а у лисы - ледяная…» Да, эту сказку ему рассказывала еще бабушка перед сном. У главы стали слипаться глаза, и вместе с убаюкивающим голосом он переместился в сказочный мир, где злое добро непременно побеждает доброе зло…
Очнулся наш герой минут через двадцать, как и разведчику Исаеву, этого времени ему было достаточно для отдыха. Маленький вездеход (электричкой решили не пользоваться) на гравитационной подушке незаметно поджидал его в кустах. Через несколько минут глава уже был на Поляне. На самом въезде в палаточный лагерь стоял огромный камень с надписью: «Прямо пойдешь - тишину найдешь, направо пойдешь - голос найдешь, налево…». Наш герой пошел прямо, но тишины нигде не было. На полянках у костров сидели довольно шумные люди, пели, выпивали и закусывали. Лишь на отдалении Владимир Владимирович увидел табличку с надписью: «Полянка для непьющих». Там в гордом одиночестве сидел у костерка человек с усталой и снисходительной улыбкой. Владимир Владимирович решил заговорить первым: «И давно не пьете?» Мужчина, не задумываясь, ответил: «Тысяча пятьсот пятьдесят семь дней», а потом посмотрел на часы, чтобы сообщить все точно до минут… Вдалеке опять громыхнуло, и на небе отразились сполохи виртуальных костров. «А почему у вас хором не поют?» - поинтересовался глава. «Поэзию хором нельзя, вот дуэтом - можно» - ответил непьющий. Помолчав минуту, они вдруг, не договариваясь, затянули «Белеет парус одинокий», - ведь они оба получили за это стихотворение в пятом классе пятерки. Не путая слова, они допели романс до конца, и последнюю ноту взяли в терцию - любимый интервал бардов. Получилось красиво. Непьющий мужчина расчувствовался: «Вот бывало, и мы с Олежкой так…» Владимир Владимирович быстро перебрал в уме всех Олегов и спросил: «С каким Олежкой? С Дерипаской?» Любящий тишину - не расслышал и возразил: «Да нет! У нас не было дерибаса! Терция - была!»
Глава не знал точно, что такое терция, и постарался поменять тему. Тут его внимание привлек скромно одетый мужчина на дороге, - в его позе было что-то общее с Ильей Муромцем, смотрящим вдаль. А вдали и вблизи с размеренностью пограничных столбов стояли новенькие голубые биотуалеты. Мужчина оглядывал свои владенья и напевал что-то личностное: «Ох вы, лютики мои, ох вы, цветики, ох вы, биотуалетики…» Он трогал носком ботинка травяной покров полянки и переходил на народное: «Ох ты, травушка-муравушка моя…». Потом опять любовался туалетами. Закрывал глаза, представляя, как выглядят они с высоты птичьего полета… Однако шум пушечных выстрелов с Лугов напоминал о реальности, и мужчина обескуражено вздыхал: «Ох вы, хунвейбины мои!» При этом он не старался произносить все иностранные слова правильно. Владимир Владимирович с нескрываемой завистью посмотрел на био-сооружения и подумал: «Вот в таких сортирах удобно мочить!». Кого «мочить» и «за что» он еще не придумал, но чувствовал: надо принимать меры! «А что сделал бы на моем месте китайский император?» - спросил он у советников. Те оказались очень осведомленными и с готовностью перечислили несколько видов популярных пыток: проращивание бамбука через тело виновного, капанье капель на макушку, четвертование, битье палками по пяткам… Владимира Владимировича поморщился, - ему ничего не приглянулось. Хотя… За ту дразнилку про фонограмщика можно было бы дать по пяткам.
Новый знакомый вдруг куда-то заторопился… Вдали в полном соответствии со стихотворением Лермонтова белел одинокий парус, к которому устремился народ с полянок. Наш герой в сопровождении советников тоже направился туда…
На склоне большой горы лежали и сидели люди, они слушали песни. Действо на сцене развивалось неторопливо. Выступающие, не спеша, выходили на сцену и старались исполнить что-то длинное и медленное. Некоторые пели «а капелла». «А что они ничего ритмичного и веселого не поют?» - спросил глава, сравнивая концерт с бурными песнопениями на Лугах. Советники, которым не чужд был психоанализ, отвечали кратко: «Назло!» Владимир Владимировичу хорошо было знакомо это чувство, иногда именно оно определяло его действия во внешней политике, и он сказал: «Понимаю!» И с этим самым пониманием он стал вслушиваться, где же там в песнях чаянья его народа. И услышал:
Ничего не надо грешну человеку,
Ни злата, ни серебра, ни золотого одеяния.
А всего-то надо грешну человеку -
Один сажень земельки
Да четыре доски…
«Неужели нашему человеку так мало надо? Ну что… это даже к лучшему», - подумал глава, которого очень беспокоил бюджет на следующий год. Но после таких непритязательных заявлений со стороны народа наш герой мог наконец-то расслабиться и задремать. Проснулся в тот момент, когда выступающий на сцене призывно и громко запел: «Гори, гора». И – что бы вы думали?! - гора загорелась! Люди зажгли фонарики, зажигалки, свечи. Они чудесным образом подчинялись поющему барду. Тот плавно перешел на другую песню: «Коси, коса». Люди достали косы и стали косить траву. Глава затаил дыхание, он разгадал творческий метод и сам захотел сочинить что-то подобное, призывающее к конкретным действиям. Вдруг его осенило: «Строчись, строка!» Впрочем, это было актуально лишь для поэтов и бардов. Главе государства строки строчили спичрайтеры. «Но я ведь тоже так могу! Например, «слезись, слеза» или «мужайся, муж». Глава государства оглядел властным взглядом своих советников: «Поняли, как надо сочинять, чтоб народ за собой вести?!» Те послушно закивали головами. «Интересно, а почему другие этим художественным приемом не пользуются? – потребовал от них ответа наш герой. «Стесняются!» - кратко ответили понимающие помощники. Владимиру Владимировичу и это чувство было знакомо. Нечто подобное он испытывал на пресс-конференциях, когда журналистки из провинции задавали вопросы о глобализации.
Тем временем несколько человек продолжали косить траву в близлежащих лугах, не услышав окончания песни. Они были привычны к крестьянскому труду, видимо, приехали из сельской местности. Ритмично взмахивая косами, к рассвету парни выкосили площадку, с которой смог взлететь самолет нашего героя – новейшая разработка ВПК. Владимир Владимирович и его советники с облегчением покинули это гостеприимное, но какое-то аномальное место. Поднявшись над землей, они по-детски рассматривали окрестности – внизу проплывали поля, поселки, дороги. Худо-бедно, но все было как-то обустроено народом. Владимир Владимирович тихонько и душевно затянул: «Ничего не надо грешну человеку…». Один из советников добавил в конце куплета: «Песня написана в семнадцатом веке». «Да?! – удивился глава, - четыре века почти прошло, а ничего не изменилось!»
Чудо-самолет стремительно набирал высоту, линия горизонта обрела изогнутый контур. Земля казалась не очень большой и вращалась подозрительно быстро. Не следуя строке из песни, шар земной уплывал под ногами. Уже не видны были деяния рук человеческих, лишь контуры китайской стены можно было рассмотреть невооруженным глазом. Владимир Владимирович вспомнил, что это единственное сооружение человека, которое видно из космоса. «Надо же! Какая память об эпохе враждующих царств!» – подумал он, - «Уже нет строителей этой стены, нет правителей и воинов. Помнит ли кто-нибудь песни тех веков? А стена стоит себе и стоит». Стена сверху казалась невысокой, но простиралась необозримо далеко на запад и восток. «Пора поворачивать, так можно государственную границу нарушить», - встревожено подумал глава и спросил пилота: «А где мы? Уточните координаты». Летчик посмотрел на приборы и ответил: «Сейчас мы пролетаем над Волгой, это самарская лука. Широта… долгота…магнитное поле земли… слабо возмущенное».