Глава 13. Мерой за меру
…И сказал при расставаньи,
Так промолвил при прощаньи:
«Вот исчезнет это время,
Дни пройдут и дни настанут,
Я опять здесь нужен буду,
Ждать, искать меня здесь будут,
Чтоб я вновь устроил Сампо,
Сделал короб многострунный,
Вновь пустил на небо месяц,
Солнцу снова дал свободу,
Ведь без месяца и солнца
Радость в мире невозможна»…*
«Калевала»
* Перевод Л. Бельского.
1
– Итак, – сказал после обеда Виктор Иванович Орлов, – перед нами дневник Юрия… Юрия Георгиевича Свири. Замечательного инженера, учёного, моего друга. Хочу от лица следствия поблагодарить Таню за помощь, поддержку, заботу, которую она оказывала этому достойному человеку, а также за то, что сумела сохранить эти записки. Мы все, присутствующие здесь, разумеется, в силу способностей, могли бы без большого труда прочесть дневник Юрия Георгиевича мысленно. Однако я считаю своим долгом огласить написанное им вслух. Пусть это будет реквием в память об этом достойнейшем человеке…
ДНЕВНИК
«Земля н…» или «Земля к...», или «Земля и...» – начало рукописи обожжено, первого десятка листов как не бывало. Я терял её однажды, потом нашёл разрозненной и разбросанной, полуобгоревшей в костре, разведенном на пустыре бомжами.
Заплывшая рожа с баяном... Вокзал… Станция «Кашимов»… Переходы между вагонами, двери хлопают как залпы из…
– Помилосердствуйте, добрые граждане! Кровь моя, кровиночка, там, на войне потерялася! И нет у меня ни дома, ни семьи, ни памяти! Помогите, кто чем может!
И опять баян над ухом…
Другое воспоминание:
– А, это ты убил!
Мишка-Цыган. Подсобка.
«Земля накануне» или «Земля наизнанку»... Воспоминания, пка есть чт впсппом...
...И ноги понесли меня к вокзалу.
Я где-то успел узнать, слышал, что там, на вокзале, есть какие-то смешные вагончики, где можно переночевать – за символическую цену, и где пожрать можно, и даже не очень дорого.
Денег у меня, правда, совсем не было.
И когда передо мной распахнул свою пасть вагон...
Кто я? Где я?
Саднила рана на голове. Кто меня бил и за что?
Зовут меня Василий Свирин. Или Юрий Свирин. Но Свирин ли? Помнится, был такой киноактер, Свирин.
...Это все написал я?
Это все написал я?
Это все написал Я?
2
– ...Ты чё, дядь?
Какой-то пацан рядом со мной. Вязаная зимняя шапочка, глаза по полтиннику. Свечу держит в консервной банке. Я полулежу на груде чего-то мягкого. Холодные струйки текут с мокрой тряпки на лбу. Текут по шее, за спину. Ну, что ты вылупился? Плохо мне. И эти поезда за стенкой: бум-бум, бум-бум на стыках...
– Да нет здесь никаких поездов. Чудится тебе, дядь. И метро тоже нет.
– А что это сейчас... гремит?
– В голове у тебя гремит. Ты чё, в натуре, опять ничё не помнишь?
– Нет...
– И где ты сейчас – не помнишь? И кто я – не помнишь?
– Не помню.
– Ну, ты, дядь, даёшь! Ты хоть свои листочки возьми и пиши. Сам же вчера говорил: как что забуду – прочту. И мне их дал, чтоб больше не пропало. Да вот они – читай.
– Темно. В глазах темно. Не вижу.
– Ну ты гад! Опять ничё не помнит. Жрать будешь?
– Покурить бы...
К моему лицу протягивается худая рука с сигаретой. Искорки зажигалки. Огонёк. Надпись на сигарете: «Marlboro». Откуда такая роскошь? Сдавил зубами фильтр, вдохнул. Дымно внутри, вкусно.
Хорошо... Выдохнул сквозь ноздри, покашлял.
– Ты её руками, руками бери. Руки не поднимаются?
Рука, правая – как не моя, отлежал что ли... Рукав камуфлированный. Пятна бурые на нём, не фабричные, натуральные. Чем хорош камуфляж – на нем не так заметны следы крови.
– Мы сейчас где, в Грозном?
– Ты чё, дядь? Ккой ткой Грозный? На, бри, читай. Сесть можешь?
Пожалуй, это все, что выше, написал действительно я...
Я – бомж. Откуда – не знаю. Имени вспомнить не могу...
– Эт так, дядь. Мало что на войне контуженный, а тут мусора по башке надавали. Эт ты тож не помнишь.
Он это сказал утвердительно, словно знал меня давным-давно.
– Выпить у нас есть чего?
– Ты ж сам велел: спиртного тебе не давать.
– Да нет. Воды.
Пью, много пью, прохладно... Ладно, будем разбираться с дневником. Писал его, видимо, действительно я – почерк... но с какими-то загогулинами, ошибками, порой ничего нельзя понять. Нет, не всегда я был бродягой, это сейчас припоминаю.
Какие-то светлые залы, листы ватмана, чертежи, кульманы, белые халаты. «Юрий Георгиевич, идите к нам кофе пить!» – это мне.
– Вспомнил. Юрием меня звали.
– Юрием? Ты раньше не говорил. Всё Юха да Юха! Значь, тперь дядя Юра? Ну слава Богу! Мож, еще чё вспомнишь?
Я заглянул в тетрадку. Его-то, пацанчика этого, как звать?
– А ты – Мишка Цыган?
– Ты чё, дядь? Блин, в натуре, ты чё? – и даже в темноте я заметил, как исказилось его лицо. – Ты ж Цыгана... того. В башне он… лежит. К весне вонять нчнёт, прдётся нам в другой цех пребраться.
Он, когда волнуется – начинает странно говорить, избегая гласных.
– А сейчас что, зима?
– Такая хреновая зима...
– А ты... Ты обещал мне как-то бабу с вокзала привести. Точно?
– Чёт-ты путаешь, дядь Юр. Хотя… А приведу, если хочшь. Денег у нас тперь куча. Снчала ты её будешь трахать, птом я.
Что-то было не так. И этот птенец, что от волнения глотает гласные – то ли подлавливает, то ли издевается. Понятно, я, скорее всего – его крыша, его бицепсы, его опора. Я бьюсь с его обидчиками. Но что-то не так. Какого лешего он так лыбится?
– Постой-ка. Да ты ведь не можешь ее трахать. Ты же не мальчишка. Ты – девчонка!
– Вспомнил наконец! Может и про интернат вспомнишь?
– Какой интернат?
– Ну, я интернатская. Танькой зовут. И ты что-то там говорил, мол, что в армию ушёл из интерната. Спрва отбывал там, птом работал. Там… то в Москве, то Ленинграде. То ещё…
Чёрт!
– Ладно. У нас пожрать есть чего?
– Воточки, ешь на здоровье. Значь, ты тперь не прсто дядя, а дядь Юра. Ты птом для себя зпиши смотри, чёб не забыть.
Тушёнка! Боже, как хорошо вновь отведать мяса!
3
...
Вспомнил! Не всё, но кое-что. Тороплюсь записать, а вдруг снова забуду. У меня же квартирка есть в мегаполисе, в Кожевниках! На улице Моржукова!
У меня даже каким-то чудом ключ сохранился!
В тот день позвонили с утра, кто – уже не помню. Женский голос. Велели передать, что в Афгане погиб Славка Полуянцев. Погиб, когда чистили от мин салангский тоннель, погиб глупо. Сам же когда-то объяснял: бывают такие хитрые мины, с фотоэлементом. «Отвинчиваешь, знаешь, как обычно, вот эту крышечку, и если не затемнить помещение – то всё, бабах, не поминайте лихом!..»
И не было больше на свете веселого белобрысого Славки...
Достал я, помню, тогда из холодильника бутылку водки, дёрнул из горлышка сразу где-то со стакан – по старой памяти. Тоже глупо. Мне ведь сразу по стольку нельзя, тем более натощак. Полез в бардачок за тушёнкой – по-военному, так по военному. Стал открывать – сломал второпях консервный нож. Кухонным не откроешь, а штык-нож когда-то сдал вместе с автоматом...
В доме напротив, там есть хозяйственный магазин. Рядом, дорогу перейти. И водчонки прикупить. Поминать – так поминать… В спешке, не одеваясь, прямо как был – в трениках, рубашке – полетел.
А на улице мороз, март месяц, снежинки.
Прихватило меня маленько. Стою посреди улицы, в одной руке бутылка, в другой консервный нож, ловлю ртом воздух.
Тут живенько подъезжает «воронок». Менты.
– Ага, с утра пораньше? Уже и раздеться успел?
Сгребли меня в охапку. Я и отбиваться-то – не отбивался, пытался втолковать: мол, ошибка, мол, я вон там, в той шестиэтажке живу.
А им – какая маза мне верить? Водкой ражу... И везёт, везёт меня машина!
Я и ляпнул что-то сгоряча. Про достоинство человеческое.
– Ах, достоинство?
Били меня на пустыре. Ну и я пару раз вмочил – мало не показалось. Наручников-то не надели на меня, подумали, видать, что хлипкий интеллигент. Вырвался я – и в одном башмаке, кое-как, по сугробам ускакал...
Пришёл в себя от холода. Какой-то полустанок, я полуголый, обмёрзший, без документов и денег. И физиономия, соответственно, народ шарахается. Где я? Как попасть домой?
Потом – не помню... Прошёл «обезьянник» и какую-то больницу – не больницу, остригли наголо – от вшей, слегка подлечили, спасибо им, добрым людям, и – вышвырнули-выпустили... в открытый расейский космос.
Городишко этот называется Кашимов. Совсем рядом с городом, с моими родными Кожевниками, с гнездом моим родным... Но я тогда не помнил даже как меня зовут!
Нельзя меня бить по голове! Никак нельзя!
4
...
Холодно как. Холодно, холодно, холодно... Бреду в полусне. Какие-то заборы бетонные, арматура, проволока. Забрёл наугад!
Нора под забором, где земля обвалилась. Прокопал кто-то маленький, я едва протиснулся... Там – цеха, но завод, видать, заброшен, людей никого. Цепочка следов, полузасыпанных снегом, по ней и пошёл. Вход в подвал, на двери замочек полуоткрытый.
Внутри – бетон, железо, машины, станки. Света нет, но батареи горячие, тепло, тепло!.. Отогрелся я немного, озираться начал, обследовал помещение. Что-то знакомое, приборы – не приборы. Вспомнил!
Волчки гироскопические! И центрифуги …… как их!.. опять не помню.
А потом – набрел я на убежище. В каптёрке – груда ветоши, на неё и улёгся...
Потом, короче, трясут за плечо.
– Эй, ты, дядёк! Те чё зесь потерял? Это моя хаза!
Я её и тогда принял за мальчишку.
Вон она сидит сейчас, уплетает из банки какие-то кильки – не кильки. Жрёт – аж за ушами трещит. Ну, ей-то надо, она еще худей меня. Как говорил Мишка-Цыган: «ни кожицы, ни рожицы, а попка с кулачок». Лягушка, кожа да кости. Уже пятнадцать, а никто на нее не зарится. Хотя, она и сама предупреждает: «Ты на меня не смотри, что я такая тощая. Вмочу – как бритвой срежу!»
Правда, жилистая, сильная. Такая захочет – всего сама добьётся.
И думаю я – зачем я ей? Страшновато от таких дум…
«Танька-Скелет», «Танька-Заморыш», «Танька Золотая Ручка»... Бывшая подружка мишкина. Замки на дверях открывает пальчиками-шпилечками – только так. И не попалась ни разу. За то и заценил её Цыган, державший под контролем весь привокзальный район...
Приборы и станки те странные я осмотрел. Кстати, не особо запылённые – люди были тут совсем недавно, ну – не более как пару месяцев назад. Чем-то они, устройства эти, мне знакомы. Волчки, гироскопы; всплывают в памяти мудрёные слова: антигравитационный баланс...
В углу уходит вверх, за потолок здоровенная округлая труба. Танька предупреждала: близко к той башне не подходи, утянет. Бросали мы всякое туда – палки, гайки... А оно – раз, и вверх, в эту самую трубу. И потом оттуда, приглушенно – щёлк! Как будто в колодец, да только в странный колодец, не вниз, а наверх. Такое чудо техники. А ведь помню я, каким-то шестым чувством, двенадцатой памятью – бывал я когда-то и в этом цеху, и на этом заводе, на десять секретных замков запертом! И не зря, видать, занесло меня и в этот городишко, и в эту дыру под забором...
Короче, ушла она совсем от Мишки. Не сдержался он как-то по пьяному делу, полез лапать ребенка... Она же как змеюка ловкая. Дала пару раз по пьяной морде, извернулась и в бега. Это местечко ею было давно присмотрено, (наверное, как в очередной раз утекла из интерната). Высмотрела местечко подальше от жилья, открыла лазейку под забором, там, где земля провалилась.
Но убежище убежищем, а выходить в город надо. Прячься – не прячься, а есть-то хочется. Мишка, не будь дурак, её и выследил. Сам. И сам явился, даже без подручных. И схватились мы с ним не на жизнь...
Как Танька мне потом поведала, «ой, он тебя, дядь Юр, затылком по стене приложил со всей силы, и душил, душил. Думала, всё, хана, у тебя и язык полез... А он, сука, мало того – «финик» из кармана тянет, чтоб уж наверняка. Тут я подскочила, да как толкану! И ты ожил, и тоже как его толканёшь! под трубу!.. Его сразу утянуло, только из башни завопил коротко. А потом оттуда глухо донеслось: «шлёп-хрясь!» И не стало Мишки-Цыгана... До сих пор ночами снится, страшно-то как!»
(Интересно, она привыкла ко мне, к тому что ко мне понемногу возвращается память, и… понемногу, но совсем другой начала становиться её речь!)
Более нас пока никто не тревожит. Мишкина барсетка, что он в драке выронил, при нас, а там денег столько, что нам двоим на всю зиму хватит, если не более...
5
...
…Я понял, так всегда бывает после провалов: как будто поезд в голове стучит колесами. «Туктук, туктук…»
Перечитал еще раз свой дневник.
Помню... Точно помню, как когда-то лежал в стационаре, обследовали меня, от военкомата. Подселили к нам в палату одного – мужик как мужик. Нормальный с виду парень, я с ним подружился, анекдот за обедом рассказал. А он к вечеру – на пол бац! И бьётся в судорогах, зубы оскаленные, на губах пена. Врач дежурный его осмотрел, сказал – ничего страшного, это пройдет. Эпилептик оказался... Наутро он ничего не помнил, как я сейчас. «Где я?» Я объяснил. «А ты кто? Давай знакомиться…» За завтраком рассказал ему тот же анекдот, и он опять смеялся. Так-то.
Неужели и я в минуты припадков выгляжу так же? Бедная Таня!
Поезда, поезда грохочут в моих мозгах. Невозможно слушать!
6
...
Две недели ничего не писал – не до того было. Теперь навёрстываю упущенное.
Торжественно ставлю в дневнике эту дату:
01. 12. 1999!
Наконец-то подходит к концу существование вне времени!
Цех расположен в подвальном помещении. Я, опять же, каким-то десятым чувством, разыскал рубильник, пульт управления и всё такое.
Включили освещение. Может, память ко мне, наконец, вернется настолько, что я вспомню, что это всё за станки-приборы?
На страх и риск прошлись по окраинам города. В местном сельпо приобрели одежонку, закупили еды. Возвращались окольными путями, но «хвостов», вроде бы не привели.
Заводик наш с виду небольшой, двухэтажный. Охраняется – какие-то в камуфляже. Повсюду пломбы и сигнализация. У ворот табличка: «Кашимовский завод бытовой техники. ООО "Свитязь". Посторонним вход воспрещён».
«Бытовой техники»... С этаким забором и колючей проволокой? конечно... «Верю-верю!..» И эта проклятая башня метров шести в диаметре и метров в двадцать пять высотой... Н-да…
Ну ничего, как говорится, нет места темней, чем под светильником. Здесь-то нас никто не обнаружит.
«Переехали» в комнатку наверху. Хотя и тоже подвальную (завод большей частью – подземный, зачем это?). Танечка, талант мой криминальный, со врезным замком справилась легонечко, шутя. Всё боялись: сейчас как сработает сигнализация, но ничего, обошлось.
Я ночую на полу, Татьяна на диванчике. Кричит и стонет по ночам, видно тоже нервы не в порядке.
Интересно: сегодня во сне она болтала то ли по-итальянски, то ли по-испански. Действительно ли она «интернатская»? Или привирает!
Нашел главный вентиль водопровода. Теперь не придется больше растапливать снег в банке из-под консервов (или пить ржавую дрянь из технической трубы). У нас даже имеется – к великой радости Танюши – душевая кабинка. Правда, только с холодной водой.
Завод, видать, хотя пока и не функционирует в рабочем режиме, но жизнь откуда-то поддерживается. Не вернулись бы хозяева!
Побрился, приоделся. Хорошо, что дело по зиме, и загара божмовского нет, и выгляжу как вполне цивильный. Да и Танюха – тоже более-менее. Надоело только лазить всякий раз в дыру под забором. Вот подлечусь слегка – и двинем мы домой! Точный адрес не помню, помню лишь что улица Моржукова, это сразу за площадью, третий дом от угла, этаж шестой, сразу направо. Разберёмся как-нибудь. А там...
02. 12.1999.
Осторожно выспросил о том, как веду себя во время припадков. Нет, пены на губах нет, зубами не скриплю. Просто падаю и всё...
Пугаю я, конечно, девушку. И что она за меня так держится?
Фотографию хранит старую, цветную. Похожа на вырезку из журнала. Я увидел, что она плачет над ней, так тихо-тихо у себя в уголке. Спросил: это кто, Антонио Бандерас? – есть такой там, в Америке, актёр. И дурака свалял…
Заплакала. И фотографию выхватила и спрятала.
А мужика я этого где-то видел! И беседовал с ним! Когда, правда, это было…
Я её обнял, попытался утешить. Поплакали вместе…
Получается и впрямь: я теперь ей вместо отца.
Что-то болтала мне про посольство республики Ла-Плата, что ей надо ехать, и что ехать надо в Москву.
Да, конечно, Москва, конечно, Москвой, да до Москвы еще добраться надо. И наверняка объясниться с милицией, а на милицию сейчас я смотреть не могу. Так и тянет с размаху – ка-ак!.. Удар-скуловорот, как любил говорить кто-то, когда-то, не помню.
Уж не иностранка ли она? Непохожа, но чем чёрт не шутит…
03. 12.1999.
Это бывает под вечер. Вначале головокружение. Танькино лицо то ближе, то дальше, то ближе, то дальше. Потом как будто молотками – «бумбум, бумбум» в голове. Потом снова головокружение. Потом – забытьё. Почти каждый вечер, и что-то эта пакость у меня совсем не собирается проходить, а случается все чаще.
На днях, в очереди в магазине (захотелось чего-нибудь вкусненького взять для Татьяны) чуть в обморок не брякнулся. По стене вниз пополз, какая-то барышня вскрикнула... Слава Богу, посидел на корточках – оклемался. А вот повезли бы меня вначале в больницу, потом... лучше не думать. Нет, выбираться отсюда надо, выбираться!
Между прочим, научился отключать на время башню. И мишкин закоченелый труп, и все палки-гайки, и еще всякий мусор – всё это мёрзлой пыльной грудой рухнуло на пол. Татьяна ворчала: зачем, мол. Захоронили мы Цыгана в яме с песком, туда ему и дорога...
12. 12.1999.
Как ни странно, чем чаще случаются в голове «поезда», тем больше вспоминаю.
Я еще несколько месяцев назад был сотрудником одного из КБ. КБ не простого. Теперь понимаю: узнали бы про нас власть предержащие – трудно было бы сказать, куда бы мы потом все отправились, то ли на Петровку, то ли на Лубянку... А приютили всех нас, невостребованных властью специалистов, добрые люди с большими деньгами. Сказали: вот, существует интересная идея, вам надлежит над нею поработать. Кое-что сделано до вас, но есть заковыки, хотя бы с теми же волчками. Работайте, платить будем по-божески, не хуже, чем на «гнилом Западе». Проболтаетесь – пеняйте на себя...
Я, вообще-то не из болтливых. Даже Витьке со Славкой обо всех этих тонкостях – ни слова. Наверное, зря.
В первую чеченскую, во времена грачёвщины, довелось мне, в частности, служить при вертолетах. Да и в технике летательной разбирался неплохо – всё-таки что-то там когда-то заканчивал, и потом еще после службы по разным НИИ помыкался. Литературу почитывал, статейки пописывал, и потихоньку известен становился.
Есть такая хитрая непонятная штука – китайский волчок. О нём когда-то писал один американский авторитет, Мартин Гарднер. И, помнится, в стародавние времена советская «Наука и жизнь» что-то там такое обсуждала. Так или иначе, они меня не убедили. Почему эта сволочь вначале крутится слева направо, потом сама собой переворачивается и начинает крутиться... думаете, также, слева направо? Дудки! Справа налево! А это значит, что существует момент, в который волчок совсем не движется, а потом, в следующее мгновение, тут же начинает вращаться в обратном направлении. Математики и физики его крутили, развлекались, объясняли... не так всё это, я ведь чувствовал. А если математически это чудо не просчитывается, то, может быть, должно объясняться как-то по-иному? В конце концов, с точки зрения «современной науки» ни шмель летать не может, ни воробей прыгать. А они и летают, и прыгают...
И забрел я тогда в область совсем иных наук.
Есть такой автор – С.С. Баданов. Помнится, я как-то побывал на его лекции в Институте Стали (кажется, так). Говорил он об удивительной науке – арканологии. То есть, ничего сверхъестественного в мире нет, есть непознанное. И начинать познавать это непознанное следует с элементарных позиций. Как с элементарных предпосылок начинает строиться Таблица Менделеева. И оказывается, что этому периодическому закону должно подчиняться построение всего на свете, как расклады гадальных карт, так и события во всей Вселенной. А значит, что вращение волчка можно разбить на периоды...
Потом на глаза мне попалась работа одного из бадановских учеников. В Интернете я прочёл его реферат, посвященный... расчёту вращения китайского волчка!
Тогда я понял, что нахожусь на верном пути. Не может же сумасшедшая идея придти в голову двоим одновременно. С ума сходят поодиночке. И я взялся за работу, оказавшуюся в конечном счете посвященной явлению антигравитации...
Хотя, почему я говорю сейчас, когда прошло много лет и многое стало понятным, об антигравитации как о чуде?
Маленьким был – всё на облака любил смотреть. Почему летят, почему округлые?
Что такое «сила притяжения»? и вообще, есть ли она, эта «сила»?
А потом как-то загляделся в ванной на воду, что спиралью уходила в сливное отверстие. И вдруг…
Нет её, «силы». Это поток пространства-времени, подобно воде, устремляется в материальные тела. Они как решеточка на том же отверстии. Куда вода уходит потом? Какая разница, пусть хоть в четвертое измерение.
Главное-то вот в чем. Если это поток, что прижимает нас к земле, то ведь можно сотворить и устройство, например: чтобы «вода», «напарываясь» на острие, равномерно «размазывалась» бы по округлой внешней оболочке, а потом, собираясь внизу, подталкивала бы оттуда, снизу, аппарат. Вот вам и способ преодоления пресловутого «притяжения», вот вам и «явление антигравитации»!
Это должно быть чем-то луковицеобразным… или в виде того же волчка, или, возможно, удлиненно гребнистым. Как облако, как индийская летающая «колесница» вимана. И ещё, там должно присутствовать спиральное завихрение. Спираль – универсальный символ прохождения проходов. В печах, например, трубы кладут не абы как, а чтобы внутри получалось спиральное движение нагретого дыма…
Почему бы летательному аппарату, снабженному в качестве движителя торсионно ориентированным...
(Нижняя половина страницы оборвана.)
7
17 декабря 1999 года.
...С трудом восстанавливаю в памяти всё, что было до этого. Но всё-таки главное установил. Спасибо дневнику и Танечке!
Сегодня писать ничего не буду, отдохну. Заметил: когда начинаю рассуждать о сложных вещах, кровь приливает к голове, а это плохо.
Ко всем моим симптомам прибавилась еще и рвота. У меня нехорошее предчувствие. Не похоронили бы меня здесь в песочном ящике рядом с Мишкой-Цыганом. Рвать надо отсюда когти, да побыстрее! Чтобы успеть...
А Татьяну я удочерю. Будет невестой с квартирой. Вернусь всё же в это самое чёртово КБ, поговорю с «начальством», попрошу помочь, в крайнем случае – выставлю им матум-ультиматум! Они не посмеют отказать. Ведь, как я теперь понимаю, многие из тех устройств, что стоят внизу, задуманы и спроектированы именно мною!!!
19 декабря 1999 года.
Юрий Георгиевич Свиря (вот именно так, без «ин»), дальний потомок известного русского художника. Правда, седьмая вода ему на киселе, но фамилию эту всё-таки ношу. А артиста Свирина не было, это герой из фильма. Актер, что исполнял эту роль, был смертельно болен. Как, наверное, и я...
Предки мои с севера, из Карелии. И по национальности я наполовину карел. И звали меня когда-то не Юра, а Юхо… А друзья прозывали «Юхой»…
Как бы мне уговорить Татьяну поскорее ехать. Она-то, глупенькая, всё ждёт и надеется, что мне вдруг полегчает, а уж тогда...
22 декабря 1999 года.
Всё-таки, не спеша, стараясь не напрягать мозги, слегка «въехал» в документацию. Отдельные листки «синьки» нашлись в ящиках стола.
Как хитро задумано! Напоминает американский фильм «Звездные врата», где герои запросто путешествуют по невидимым гравитационным каналам с планеты на планету. Только это, ребятки, уже не фантастика, а реальность. В то время, когда «официальная» наука занята проблемами «самоокупаемости» и подсиживания друг друга у кормушки, ЭТИ прохиндеи раскусили некоторые из идей современной энергоинформатики. И не побоялись вложить средства в идею, которая Циолковскому не снилась!
Куда же ЭТИ монстры стремятся? Для чего ими выстроена эта чудовищная, окруженная кольцом гироскопических орудий, башня, выхлоп которой сейчас закрыт, но бригаду, например, исследователей в скафандрах из которой, в принципе можно легко послать как антигравитационный заряд на орбиту, на любую из планет Солнечной системы, а то и за её пределы?
Что же ЭТИМ боровам может понадобиться на иных планетах? Да мало ли что! Те же обломки астероидов – рудные жилы бери прямо с поверхности. Золото, уран, редкие элементы. А иные цивилизации? Их технологии, а если ниже развитием – так захватим. Власть над всей Вселенной! Без затрат на строительство ракет, спутников и прочей технически отжившей старой рухляди!
У американцев, в их «блокбастерах», помнится, присутствуют две бредовые идеи: захватить мир и спасти мир. Весь мир! Ни много, ни мало – весь! Спасти и захватить, и захватить, чтобы спасти...
Ой, да не в самих ли Штатах все это задумано?
А почему тогда и завод, и КБ не в Штатах?
Да потому, что там все схвачено давно и наперед! И местные, американские мошенники сразу вычислят, что кто-то там-то чегой-то мастерит!
Другое дело у нас. Кому в «глубинке», в заштатном городишке может придти в голову, что за стенами небольшого, изолированного от окружающего мира заводика, готовится авантюра вселенского масштаба? Ну, делают там что-то, может чайники паяют или мясорубки крутят... Никому и дела нет.
Платят хозяева за аренду земли? Платят. На лапу кому следует дают? Дают. Ведут себя тихо? Тише некуда...
Да, воистину, нет места темней, чем под светильником.
Ах ты ж, наша, едрёна-матрёна, расейская безалаберность!!!
Или... у меня, по болезни, просто начинает «ехать крыша»?
Вот зараза!
25 декабря 1999 года.
Интересный цветной сон.
...Рыбная ловля в канаве или канале, где много рыбы, а по берегам бродит стая кошек. Куча игрушек. двуглавые черви. Коты сожрали весь улов. Весь канал на самом деле заключен в продолговатом сарае. Из молельного дома – три монашки: длинная, толстая и молодая. Успел закрыть дверь на задвижку. Они пошли с другой стороны. Открыл дверь, отбежал со своими удочками. Оглянулся. Из дверей показалась молодая в чёрном купальнике. Водяной взрыв. На месте барака теперь пляж и женщина с ребенком. «Мама, как мы здесь оказались?» «Что ты, сынок, здесь всегда был пляж!» Так все думают, но я-то знаю: всё вначале было совсем по-другому... После этого – группа друзей, опять на рыбную ловлю, в район очистных сооружений. Какие-то бычки плавают.
(Не «бычки». «Бички» – как произносил это слово Виктор.)
Негритёнок, его зовут Айзек. Засадил мне крючок в палец. И палец, рука какие-то странные: прозрачно-зеленоватые, как тело живой креветки... Мы когда-то в детстве ловили их прямо штанами, как сетью. На каком-то море.
Почему именно «Айзек»? Или я уже когда-то бывал в Штатах? Тогда откуда это море? Американцы вряд ли бы надумали ловить креветок штанами. Или – то было уже иное море?
Бедные мои мозги! Бедная моя память!
Говорят, что видеть во сне рыбу – или к деньгам, или к смерти.
Хотелось бы надеяться на первое, так я подумал ещё не открывая глаз…
И вдруг вспомнил. Вскочил и сказал вслух, отчётливо:
– Нулёв Игорь Всеволодович!
Таня не спала, возилась по нашему небольшому «хозяйству». Мы мирно готовились к встрече Нового года. Я видел её со спины, заметил, как она вначале дёрнулась как от электротока… потом повернулась, медленно-медленно:
– Что ты сказал, дядь Юр?
И далее весь день был у нас – одни чистосердечные воспоминания.
И это была катастрофа...
Сергей (нет, всё-таки, Серхио, Серхио Калугин-Руфо) – это тот самый парень на фотографии. И я знал его, и мы вместе здесь бывали. И я… распинался перед ним о перспективах космических исследований!
Боже, Боже! И впрямь, лишаешь Ты разума тех, кого задумал наказать!
Нет, пожалуй запишу всё по порядку, пока существует возможность передать этот дневник... Кому? Кому найдет возможность его передать Танюшка? Надеюсь, верю, молюсь: найдется!
(Далее идет текст, написанный торопливым, размашистым почерком.)
Кто бы это ни прочёл: знайте, они не «Врата» изобрели. Оказывается, всё это время они, (не без моей помощи!!!), работали над проектом гравитонной пушки!!!
Представьте себе город, в котором исчезло земное притяжение и наоборот – возобладала антигравитация! Взлетают вверх дома, всё рвется на части, всё летит к чертям! Ничто не устоит перед этим напором, двенадцать тонн на квадратный метр! И следующий эффект: схлопывание атмосферы, как у вакуумной бомбы!
Идеал военного, чистейшее оружие, не оставляющее радиации, оставляющее после себя лишь ровную, никем и ничем не занятую пустыню.
8
Они пришли раньше, чем я предполагал.
Я часто встречал их в нашем подпольном (как я теперь понимаю) КБ.
Генерал армии, фамилии которого я не помню, седовласый ведущий российский специалист по магии Нулёв (его называют Оскар), некий российский, известный писатель, фамилия которого Кандалов – ЭТИ трое в сопровождении охраны явились на завод. Они почти застали нас врасплох, но звуки в пустых цехах разносятся быстро, и мы, обостренным звериным слухом, их сразу услышали. Я понял, о чем они беседовали. Ихние мордовороты нас пока не заметили, но всему свое время. Мы чересчур наследили. Не понять, что здесь кто-то бывает помимо них, невозможно. Уйти я не смогу – с утра нет никаких сил. Быть может, сумеет она... Сейчас, несмотря на уговоры Тани, я выйду им навстречу. Терять мне нечего.
Милая Таня! Дай тебе Бог счастья!
Люди всего мира! Берегитесь! Я иду. Прощайте навсегда…
27.12.1999.
Глупости.
Не рано ли прощаться?
Они ушли так же, как пришли.
Изо всех сил убеждения – гоню прочь Татьяну. Не уходит. Бедные её голубые глазки! Как много слёз пролилось из них!
Мы всё ещё на месте. Вот, что я напишу тебе, Виктор… нет, Вам лично, капитан Виктор Иванович Орлов!..
9
– Ну, далее… – следователь перевернул несколько листов. – Идёт чисто конфиденциальная информация. Во-во-во, и о Нулёве, и о Кандалове, и о подпольном КБ… Молоток Юрка!.. Да-а! «И не уйти им от суда земного, как не уйти от Божьего суда!..»
Он обвёл глазами присутствующих:
– Последняя страница!
10
31.12.1999.
Уходить мы решили именно в этот день.
Сегодня у ЭТИХ, как называет их Таня, знаменательный день. Они задумали, «в преддверии грядущей эры» продемонстрировать силу всему миру. Что именно задумали… да чёрт бы с ними.
Таня твердит о каком-то «типе в чёрных очках», подручном Кандалова якобы маге, ученике Оскара. Именно он потянет за рычаг ровно в 00.00.
Ну что же, попробуй, потяни, «маг»…
Я вновь беру на себя грех смертоубийства. Но, быть может, там, на небесах, поймут меня. Как и поймёте вы, мои друзья, как я верю и надеюсь – читающие эти строки.
Как будем уходить… попробую собраться с силами. И милиция не обратит внимания на шатающегося из стороны в сторону человека – в предпраздничную ночь, всё понятно…
На всякий случай, во внутренний карман пальто вкладываю записку:
«Свиря Юрий Георгиевич, дата рождения 12.11.1964.»
Милая Таня! Я сделаю что могу! И что не могу – тоже сделаю. Но предчувствую я – не доползти мне до дома. Ключ от квартиры – у тебя. Быть может, тебе удастся сделать то, о чём мы мечтали.
(Конец записей)
11
– Мы выбрались с завода обычным путём, через дыру в заборе, – сказала Татьяна. – Было начало двенадцатого ночи.
Поймали «попутку». Ею оказался огромный такой грузовик с прицепом. Водитель, поглядев на Юрия Георгиевича, только крякнул, завидующе:
– Что, отец, уже отметил?
Тем не менее, помог вскарабкаться в кабину.
Я поглядела в зеркало. К воротам завода как раз причалили две машины. В одной из них сидел он, «агент Смит»…
– Что-то твой отец… серый какой-то, – говорил водитель. – Я же вижу: не пьяный он. Может, сразу в «Скорую»?
– На станцию! – твёрдым голосом произнёс дядя Юра.
До станции добрались быстро. И где-то полчаса ждали электричку. Народу было мало. Милиция не обратила особенного внимания на хорошо одетого пожилого мужчину, которого под локоток поддерживает… наверное, дочка. Да и «стенку» я ставить умею.
В вагоне мы были одни.
Почти ровно в полночь по «громкой связи» машинист объявил (я до сих пор дословно это помню):
– Дорогие пассажиры! Коллектив электропоезда, от имени руководства железной дороги, поздравляет вас всех с Новым годом! И новым тысячелетием… нашей эры! Искренне, от глубины души, желаем вам…
И в это время – грохнуло!
Ударило так, что не только заглушило голос машиниста. Сотрясся весь вагон и весь состав! Нас очень сильно тряхнуло – что-то как будто ударило снаружи, полетели стёкла, ворвался морозный ветер, вагон накренился, потом накренился в другую сторону… Погас свет и мы стояли. Наступила тишина, только в репродукторе слышались приглушённая брань и вопли. Потом кто-то сказал: «да ты отключи микрофон-то!» Зашипели, открываясь, двери поезда. И стало совсем тихо…
– Свершилось! – сказал торжественно Юрий Георгиевич. И прибавил:
– Теперь – беги, Танюка!..
Он второй после папы назвал меня так. Но на папу я сердилась. А тут на глаза выступили слёзы.
– Негоже тебе со мной оставаться, – из последних сил шептал он. – Двери открыты. Иди к людям… Короче, даю задание! Сейчас… или потом, как сможешь, довершить это дело. А я… не знаю, как-нибудь помогу, хоть с того света… Сколько было замыслов, Господи! Знаешь… мне почему-то всё время кажется, что это – пока не навсегда… Я вернусь, и мы не раз с тобою повстречаемся и неоднократно всё вспомним, и будем шутить, смеяться и мечтать о новом будущем… Сейчас… Сейчас я могу для тебя сделать лишь то единственное, что пока в моих силах. Прощай!..
И его не стало… Это была уже вторая за последние полтора года смерть близкого человека на моих руках. И вновь мне приходилось убегать…
Я поцеловала его в губы… По вагонам шёл наряд милиции – это я почувствовала издалека. Пора была уходить…
«Приземлилась» я в сугроб, невдалеке была остановка, до которой мы не добрались около километра. За нею, в низинке, весело сверкая огнями, праздновал наступление Нового года какой-то посёлок…
Остальное вы знаете. Вернее, почти всё знаете.
Я сделала то, что должна была сделать с самого начала: обратилась к людям.
Стала я жить у тёти Тани. Её племянница, тоже Татьяна, не доехала до неё потому, что попала по дороге в сектантскую общину. А там отбирали паспорта и все прочие документы: работай, да не вздумай уходить…
– Это чью общину? – нахмурился Орлов. – Опять этого… Гермиона, что ли? Ух, пора дать ему укорот!
– Уже! – коротко и загадочно доложил Апраксин.
– Словом, – продолжала Татьяна, – документы на меня, как на внезапно явившуюся племянницу, нам выправить удалось. Не без моих способностей, конечно…
Поступила я учиться в школу… Помогала тёте Тане по хозяйству, на её грядках-парниках. Выращивать цветы! – это же моё любимое занятие… Повзрослела. Я, вообще-то, ребёнок с запоздалым физическим развитием, а тут потянулась вверх, да и в тело вошла… Ой, заглядывались на меня-а! И предложения делали. Только я как сосулька… Ни с кем близко так и не сошлась. Потом, как мне восемнадцать исполнилось (я как раз школу закончила), решила для себя: всё! Пора! Покинула я мою тётю Таню, обещалась писать…
«И всё? – весело подумал Апраксин. – А рассказать о том, как за всё время пребывания у тёти Тани, маленькой, похожей на гномика женщине, ты перебулгатила и поставила на уши весь «шанхай»? И о том, как из сборища бомжей и пьяниц организовала «Товарищество по совместной обработке земли»? И о том, как зэковская кликуха «Мама» стало в нём твоим почти официальным титулом?..»
– …И двинулась в атаку на мегаполис! – продолжила Татьяна.
Много, ой много чего скопилось у меня на душе за это время. И сил, и способностей тоже прибавилось. Перебирала газеты с объявлениями, пытаясь «вычислить» Оскара. И всё ближе и ближе, чем дальше, тем увереннее, приближалась к цели…
Квартира на Моржукова стояла пустой… какое-то время. Я, разумеется, никаких прав на неё предъявлять не стала. И потом… какая-то знакомая, неприятная аура встречала меня всякий раз, как я попадала в этот район города.
Потому я в конце концов и решила поступить на работу в «Гаятри»: не так далеко, да и «наблюдательный пункт» неплохой… Не скажу, что Михал Аркадьич, наш Мишук сразу встретил меня с распростёртыми объятьями, но… ведь вы же меня знаете…
– Письменно, Танюша. Можно всё это письменно? – попросил следователь. – За подписью?
– Да-да, разумеется! – грустно кивнула она. – А сейчас… Можно я отдохну немножко?
– Дождь кончился, – задумчиво сказал Орлов. – Пойдём, пожалуй, и мы в палатку. Пойдём, наверное, Костик!