Змей будет жалить тебя в пяту

Анастасия Астафьева
Змей будет жалить тебя в пяту…

То было первое лето, проведенное нашей невеликой семьей – я да мама – в деревне. В гости к нам часто приезжала моя троюродная сестра.
Вместе с нами мама обходила все прежде знакомые местечки, где она таким же подростком играла, живя на летних каникулах у деда с бабкой. Тогда у стариков собирались внуки и внучки всех возрастов, которые пасли коз, месили ногами навоз на колхозной конюшне, купались вместе со свиньями в грязном пруду, бродили по перелескам… Теперь мама с тоской посматривала на давно проданный дом. Кто бы мог подумать, что через четверть века ее потянет вдруг в родные места! Все это она рассказывала нам с сестрой, водила в повзрослевший лес, искала и показывала нам старые тропы и дороги, видимо, стараясь через наши детские эмоции воскресить свои, давно смолкнувшие, потонувшие в прожитом.
Так забрели мы славным солнечным утром на старую дорогу, когда-то ухоженную и широкую, выводящую через лес к большаку. Теперь выезд был с другой стороны деревни, через поле. Там стояла ржавая железная остановка, и после проехавшей машины пыль густым облаком наносило с большака на дома и огороды.
Старая дорога вся заросла разнотравьем, высокими кустами и уже подпиравшими небеса деревьями.
Мы ели спелую крупную землянику, спрятавшуюся среди лесных цветов и духмяных трав, собирали букеты, а в сыром месте с изумлением увидели несколько скромных бледненьких цветочков ночной фиалки. Под жарким солнцем она не пахла так, как по маминым рассказам должна была. Белым, едва ли не прозрачным, на высокой светло-зеленой ножке соцветиям фиалки необходима была вечерняя роса, наползающие из-под елей сумерки приближающейся ночи. Только тогда она начнет источать великолепный сильный, но не приторный, не дурманящий запах. Тем более странным было, что ее ближайшая родня, такая же фиалка, только с фиолетовыми соцветиями, не пахла вовсе, ни днем, ни ночью.
Мы миновали сырую низину, вновь поднялись на лесной пригорок, маленькую опушку, заросшую тесно жмущимися друг к другу юными сосенками. Здесь было раздолье для маслят, которые мостами стелились под колкими, низко склоненными к земле ветками. Три пары наших рук быстро собрали в общую корзинку коричневые склизкие шляпки. Внезапно на опушку выскочил бурундук, наш радостный вопль так испугал бедного зверька, что он взметнулся на высокую ель, и больше, как ни таились, мы не увидели его.
Среди зарослей завиднелся просвет, и близкий лай собак подсказал нам, что старая дорога скоро закончится, и мы выйдем на зады деревни, где пасутся в загороде коровы и овцы.
Но внезапное живое препятствие заставило нас замереть. Сперва послышалось лишь тихое шипение, и мы не сразу, но разглядели в заросшей дорожной колее черную змею. Она свилась кольцом, и лишь приподнимала острую голову с раздвоенным языком, едва заметно раскачиваясь в нашу сторону. Сестра вскрикнула и отшатнулась, отбежала подальше назад. Заметив движение, змея тут же зашипела громче и вытянулась вверх, стала раскачиваться заметнее. Мы оцепенели от первобытного страха.
Тут только я вспомнила, что при мне была гладкая длинная палка, с резной, мною раскрашенной ручкой. Я всегда ходила с ней в лес, мне казалось, что настоящий грибник обязан ходить с палкой, хотя, на самом деле, она создавала лишние неудобства: мешала срезать грибы.
Как только я вспомнила о ней, ко мне вернулись силы. Я растормошила маму и сказала, чтобы она отбросила змею с дороги палкой. Но только мы зашевелились, заговорили, замершая было змея, вновь агрессивно вытянула голову и даже чуть подползла в нашу сторону.
- Уходи! – закричала мама. – Что мы тебе сделали? Мы не трогали тебя! Уползай отсюда!
По ее голосу я с невольным удивлением поняла, что она очень перепугана. Наверное, всегда странно ребенку узнавать слабости родителей, открывать, что и у них бывают страхи, слезы, неудачи.
Видимо, страх подстегнул маму, и она со всей силы ударила по змее. Черное длинное тело извилось от боли и злобы, на мгновение оплело палку. Мама с криком отбросила змею вместе с нею. Но змея тут же пружинисто встрепенулась и зашипела непримиримо. Мама отчаянно подхватила с земли брошенную палку и стала лупить по змее, выкрикивая:
- Вот тебе! Вот тебе!
Змея шипела, извивалась, выкручивалась. Удары часто не попадали по ней, лишь взрывали песок вокруг.
Мне казалось, что это длится уже час, а то и два. Сестра стояла в стороне, закрыв ладонями рот, сдерживая крик. Мамино лицо исказилось яростью, и это тоже было для меня открытием. Сыпались частые резкие удары, ее рука, сжимающая палку, уже уставала, слабела. Но черное тонкое тело, очень походящее на короткий шланг, уже не сопротивлялось, уже смялось, скомкалось, смешалось с песком и взрытыми пучками травы.
Все стихло. Мамина рука выпустила палку. Змея не шевелилась, но все же мы обошли стороной то место, где она оставалась.
Шли быстро и молча. Уже кончился лес, и коровы, гуляющие в загороде, любопытно смотрели на нас, пугливые овцы шарахнулись с блеянием.
Мне хотелось плакать. Наверное, маме и сестре тоже.
- Жалко… - едва слышно прошептала я. – Зачем мы ее убили?
- Да. Жалко, - сказала мама. – Но она же не пропускала нас.
- Но мы могли обойти ее, вернуться назад…- робко вставила сестра.
- Говорят, что если убьешь змею, с тебя снимается сорок грехов…
- А вдруг у нее детки там были, - всхлипнула я, - поэтому она так и защищала… гнездо свое-о-о!
Мы снова замолчали. Настроение у всех было испорчено окончательно.
Весь вечер мы переглядывались виновато, запоздало просили прощения у убитого нами живого существа. Пусть и у змеи, пусть и у гадюки…
Никто из нас больше никогда не ходил старой дорогой, хотя там росла крупная сладкая земляника, было много грибов. Палка, которой была забита змея, скоро потерялась.
Не знаю, снялось ли с нас хоть по одному греху, но стыд и отвращение даже сегодня охватывают меня при воспоминании о том случае. По-детски наивно хочется верить, что змея та ожила, уползла к своим детям, вырастила их. Они никогда не ужалили никого, только ловили ночами лягушек да мышей.
Смешно столько лет каяться в том, чем иные люди гордятся, специально забивают случайно встреченных пугливых змей, суеверно подсчитывая снявшиеся с них грехи.
Первородный страх. Первородная вражда.
Змей будет жалить тебя в пяту. Ты - бить его по голове.