Созвездие Рыб

ЖЕНСКИЙ РОМАН (мужчинам НЕ читать)

Иллюстрация заимствована с прекрасного, романтичного блога Лалико (http://blogs.mail.ru/mail/laligia/6096B8A72ECA8B37.html)

ПРЕКРАСНЫЙ СОН

Ирэна уже поняла, что проснулась, как будто она и не спала вовсе. Давно не испытанное чувство счастья, разливалось внутри. Как в детстве - когда, проснувшись, осознаёшь, что впереди не только весь день, но и вся жизнь.
Что это было? Сон? Но она явственно представляла себе только что увиденное. Тогда явь? Нет, невозможно… Старик, судьба… Анне Карениной тоже приснился старик. Ирэна поняла – ей подан знак.

Да, да! С сегодняшнего дня жизнь приобретает смысл. Боже мой, какое солнце! Тёплые солнечные лучи на полу, на стенах и кровати, по всей комнате. И хотя её так и подмывало скорее встать, чтобы осуществить пришедшую на ум мысль, она медлила и тянула время, устремив глаза в потолок, где плескался горячий золотой прибой.

Ничего, она успеет, она теперь всё успеет. У неё теперь всё впереди. Сейчас, сейчас она встанет, пойдёт в гостиную, возьмёт «Анну Каренину» и найдёт то место, где описан сон Анны.
Она и без книги помнила его - этот сон, но ей хотелось перечитать его слово в слово, – а вдруг она увидит там то, чего не заметила раньше. «Анна Каренина» была одной из её любимых книг, и Ирэна любила здесь всё до мельчайших подробностей. Как «Евгения Онегина» в школьных учебниках называли энциклопедией русской жизни, так и «Анну Каренину» Ирэна могла бы назвать энциклопедией жизни женщины.

Это была вкусная книга – так она её определяла для себя. В ней были разнообразные вкусные подробности, смаковать которые было одно удовольствие. Ирэна не могла сказать, что она любила только Анну – нет, она любила всех – и Долли, и Кити, и Вареньку, каждую с их собственной неповторимой судьбой. Но Анна, именно Анна жила в ней всегда. Она как будто существовала где-то рядом, незримая, и Ирэна иногда совершенно неожиданно для себя отмечала в своей жизни что-то похожее, или вдруг открывала в себе похожие чувства, так правдиво описанные Толстым.

Анне приснился страшный старик. Может, Судьба всегда является в образе старика? Ирэна вскочила и босиком, в ночной рубашке, на цыпочках, побежала к книжному шкафу в соседней комнате. В детстве она бегала по дому только на цыпочках, как балерина. Она и хотела быть в детстве балериной и, воображая себя ею, порхала по дому, легко подпрыгивая и делая на лету пируэты, точно и грациозно приземляясь в нужном ей месте или у намеченной вещи. Затем перепархивала в другом направлении. Она была легка, и ей было легко.

Жизнь тогда была продолжением детских снов, в которых ничего не стоило, оттолкнувшись от земли, взлететь на высоту второго или третьего этажа. Весь сон тогда состоял из прозрачного воздуха и прямой, как стрела, широкой дороги, над которой девчушка с упоением летела и летела вдаль, лишь изредка отталкиваясь кончиком носка.

Ирэна открыла дверцу книжного шкафа, и огромный, тёмного дерева пузан с готовностью подставил ей свои недра. Собрания сочинений выстроились плотными рядами … Как они хороши, эти серьёзные переплёты с золотыми буквами. Сколько там, внутри жизни, страстей, сколько спрессовано людских судеб – целые миры.

Вот классики, а вот и Толстой. Взяв нужный том, Ирэна погрузилась в ворсистое кресло, перед которым дремал Абрек – большой чёрный дог, любимец её и мужа. Заранее предвкушая удовольствие от встречи с любимыми, не раз читанными – перечитанными, но каждый раз такими новыми страницами, она вытянула ноги и пристроила их в бархате Абрековой шкуры. Пёс заурчал и подобострастно завозился, радуясь возможности быть полезным.

Вот оно - описание Анниного сна. Ага, так ведь, один и тот же сон приснился одновременно и Анне, и Вронскому. А Ирэна уж и позабыла. Ну-ну, как же это было? «Анна рассказывала:
- Я умру. Я видела сон.
- Сон? – повторил Вронский и мгновенно вспомнил своего мужика во сне.
- Да, сон, - сказала она. – Давно уж я видела этот сон. Я видела, что я вбежала в свою спальню, что мне нужно там взять что-то, узнать что-то; ты знаешь, как это бывает во сне, - говорила она, с ужасом, широко открывая глаза, - и в спальне, в углу стоит что-то.
- Ах, какой вздор! Как можно верить…

Но она не позволила себя перебить. То, что она говорила, было слишком важно для неё.
И это что-то повернулось, и я вижу, что это мужик маленький, с взъерошенною бородой и страшный. Я хотела бежать, но он нагнулся над мешком и руками что-то копошится там…
Она представила, как он копошится в мешке. Ужас был на её лице. И Вронский, вспоминая свой сон, чувствовал такой же ужас, наполнявший его душу.

- Он копошится и приговаривает по-французски, скоро - скоро и, знаешь, грассирует: «Il faut le batter le fer, le broyer, le petrir…» (Надо ковать железо, толочь его, мять…) И я от страха захотела проснуться, проснулась…»


Анна… Она была другая, совсем другая, - эта мятущаяся женщина, но именно этой своей несхожестью она была почему-то близка и понятна Ирэне. Может потому, что у неё тоже был муж с отвратительной привычкой хрустеть пальцами?
Да, так сон. Анне приснился страшный старик, нет - мужик. Вот и Ирэне приснился мужик, но он был с бородой, поэтому она называла его про себя – старик… Хотя он был совсем не страшный… Да сон ли это был?

Она видела ясно, чётко – нет, не во сне, наяву: под низким сводом, в тёмном узком пространстве вспыхивало оранжевое пламя, озаряя склонившегося над ним бородатого старика. На закопченных стенах плясали отсветы пламени. Гулкий звон по наковальне и дым заполняли собой и без того тесную землянку. На наковальне, зажатый длинными щипцами, золотился и распускался жёлтый цветок, рождённый только что из равномерного гулкого звона и дыма. Это был обыкновенный, часто виденный в лесу или в поле цветок, но сейчас его пушистая кисточка возникла, как откровение, а сгущающаяся желтизна серединки золотым взрывом притягивала взгляд.

Цветок бархатился жёлтыми сполохоми, то распускаясь и сияя неведомой красотой, то вдруг, повернувшись в изменчивом свете и становясь обычным узнаваемым сорняком. В нём переливалась, волновалась и дышала неведомая тайна. Она была в той поразительной разнице между привычным обликом обычного цветка и сияющим символом чего-то огромного, непостижимого, что могло бы вдруг открыться, если бы…

Если бы что? ...Бородач задумчиво смотрел на цветок и вдруг, повернувшись, протянул его Ирэне длинными щипцами. На этом самом месте Ирэна открыла глаза. Именно открыла, а не проснулась, потому, что она и не спала вовсе. Но что же это было? С этого дня что-то новое поселилось в душе. Это было светлое чувство надежды. Это стало её сокровенной «страшной» тайной, волнующей и манящей.
А жизнь продолжалась. Были всё те же хлопоты по дому: уборка, стирка, готовка – всё то, что она ненавидела всей душой. Но всё это уже казалось временным испытанием, пока она не отыщет тот цветок из сна. И она вновь и вновь возвращалась мыслями в ту дымную пещеру, чтобы снова увидеть чудесное видение и запечатлеть его в памяти навсегда.

Фантазии с детства обуревали Ирэну. Оттуда, из детства проросли эти странные ростки ирреальности в её нынешнюю, взрослую жизнь. Когда ей было четыре года, улицы были широкие, как реки, дома – высокие, как горы, а деревья уходили далеко - далеко в небо своими вершинами. Она верила, что если залезть на такое дерево, то можно увидеть Москву и рубиновые звёзды Кремля.

Воздух чудно пах, в голубой бескрайней дали летали и пели разные птицы. Это сейчас ей некогда разглядывать птиц и прислушиваться, какая птичка - как поёт, – всё слилось для неё в однообразное чириканье, а в детстве все птицы были разные, и пели они по-разному. Мир вокруг был тёплым, а земля – чёрная и душистая, - была близко - близко, совсем рядом и обдавала маленькую девочку волнами своего чудного дыхания, открывая ей свои секреты.

И времени было мно-ого в этом залитом солнцем мире, и можно было часами разглядывать то цветок, то листик, то лягушку. Лягушка – это, конечно же, заколдованная Василиса. Где-то там, далеко на болоте, под зелёным листом лилии спрятаны у неё расшитый наряд и сверкающая корона. Вот бы Ирэне хоть раз примерить их! И вечером, лёжа в своей постельке, маленькая девочка вспоминала бархат зелёной лягушачьей мордочки и загадочные выпуклые глаза, безмолвно отвечающие на вопрос чистых детских глаз:
- Да, я Василиса! Отпусти меня, девочка!
А Ирэна и не думала её держать. Разве она может обидеть эту хрупкую нежность? Прыгай, Василиса, дальше. Счастливая ты! Ведь у тебя есть корона и расшитое золотом платье.

Ей никогда не было скучно потому, что она не бывала одна. С ней всегда были тайны. Вот, например, капустная кочерыжка, завёрнутая в грязную тряпочку. Для кого-то это была просто кочерыжка, но для Ирэны это - её будущий сынок, Мальчик-с-Пальчик. Она положит его в тёплое место у печки и будет терпеливо ждать дни, недели. Будет разворачивать время от времени грязную тряпочку и с умилением всматриваться в кочерыжку, убеждая себя, что вот уже наклюнулись бугорками ручки и ножки, виднеются глазки, ротик… И вот-вот Мальчик-с-Пальчик спрыгнет с печки и весело позовёт её – мама!

А звёзды в детстве были цветные – жёлтые, зелёные, красные, голубые. И девчушка кружилась по снежной равнине тёмным зимним вечером, задрав голову и представляя, что летит среди разноцветной россыпи звёзд. Огород, покрытый снежным ковром, превращался для неё в бескрайнюю равнину Лапландии – родину Снежной Королевы. Фантазии переходили и переливались одна в другую, ни на минуту не покидая её. Да, кстати, она ведь была и не Ирэна вовсе, а обыкновенная Ира.

Имя Ирэна – это был единственный ценный трофей, отвоёванный ею в неравной борьбе с обыденностью. Когда её семья, получив новую квартиру, переехала в другой район, Ирина назвалась в новой школе Ирэной, заменив в своём имени всего одну букву. И всё, - и нет проблем. Была Серой Шейкой, - стала Белым Лебедем, и примой засияла среди Тань, Наташ, Люб и Галь.

А одноклассники и не пытались упростить или укоротить её имя до банальной «Иры». Они с восторгом приняли известие о том, что в их классе появилась девочка с таким необычным, шикарным именем. Они гордились дружбой с ней и с удовольствием произносили:
- Ирэна, здравствуй!
- Как дела, Ирэнка?
Но всё же, несмотря на необычное имя, обыденная действительность всё равно брала своё. В юности появились первые обязанности, возникло такое понятие, как долг. Долг перед родителями, родственниками, перед обществом и самой собой, наконец. А это – скучно. Жизнь как бы запылилась, как молодая клейкая листва, перешагнувшая из весны в лето, и потеряла яркость.

Притупились запахи и звуки, и земля уже не дарила девочке своих сюрпризов. Ирэна выросла, и земля отодвинулась далеко вниз под ставшими длинными, ногами , и некогда уже стало разглядывать смешных кузнечиков, жевать травку с наивным названием «калачики», сосать мёд из цветков медуницы и думать про Царевну – лягушку. Надо было спешить на уроки в школу, потом в институт. Надо было нести и оправдывать звание хорошей девочки из приличной семьи.

А Душа рвалась и бунтовала против рутины и скуки. Душа хотела делать глупости, и Ирэне хотелось убежать от скучных учителей и нудных уроков, от привычных тошнотных обязанностей. Но куда?! На Таити, например. Наслаждаться там природой, свободой, дикостью и первозданностью. Рисовать красками на холсте местных туземцев и пейзажи, как Гоген – ярко, сочно, по-сумасшедшему. Ни есть, ни пить, а рисовать и купаться в море.

Бродить бы по свету, пересаживаться с поезда на поезд, выходить на маленьких затерянных станциях в лесу, в тайге, в джунглях. Уехать, уплыть, уползти бы в Гималаи, на Экватор, подальше, подальше, подальше… от всех. И она представляла, опять представляла в своём неутомимом воображении гроздья тропических плодов, которые она будет срывать там, в тропических зарослях. Вот она впивается зубами в их сочную мякоть, и оранжевый сок течёт по подбородку. Вместе с обезьянами она прыгает по деревьям, нюхает огромные цветы, похожие на бабочек и любуется бабочками, похожими на цветы.

А потом, перемазавшись соком и пыльцой, утомившись от жары и солнца, облепленная травинками, лепестками цветов и прибрежным песком, Ирэна побрела бы пешком по горам – по долам, на север. Туда, где над бескрайней бездной снега и льда разверзается бескрайняя бездна сияющего сполохами неба.

Она представляла, как упав на снег, долго – долго отходила бы она от жаркого солнца, прогревшего и пропёкшего каждую клеточку и косточку её тела. Лежала бы, не шевелясь, глядя на северное сияние, и воскрешала бы в памяти буйство тропиков и пышные гирлянды тропических цветов – жёлтых, с тяжёлыми махровыми лепестками и розовых – глянцевитых, плотных, в росе, их аромат…

И никого – ни семьи, ни школы… Время остановилось, и только верный смерч мечты буравит лёд в ожидании, готовый унести свою госпожу в любую точку Вселенной. Ирэна так и не стала взрослой, да и не хотела быть ею.

С появлением мужа и началом семейной жизни все фантазии рухнули, но не покинули Ирэну окончательно. Они стали жить отдельно от неё, своим обособленным миром. Как часто она рвалась в этот мир снова. Как пловец, борющийся с омутом, протягивает руки для спасения, так и она пыталась дотянуться до цветных клубов тающей мечты. Но омут затягивал, лишал сил, и она падала, в который раз падала на дно - в бесцветный мир домашних дел, в ненавистные дебри кастрюль, сковородок, тряпок и прищепок, в вороха грязного белья, которые душили её.

Теперь ей смешно было вспоминать мечты о высокой и вечной любви – бурей прокатились по ним измены мужа. Она вдруг поняла, что хотя и привлекательна, но вокруг, помимо неё существует ещё немало красивых женщин. А она хотела быть единственной…

Но всё же тайфуны ревности и цунами слёз недолго бушевали в её сердце. Обмельчав, они ушуршали к другим берегам. А на её опустевшем берегу мало – помалу вновь зазеленели какие-то всходы. Хотя Ирэна тоже нравилась мужчинам, но мстить мужу за его измены не хотелось. Она с радостью спряталась за его спину от суеты симпатий, от возможных романов и намёков на роман, сознательно отказавшись от желания увлекать и быть увлечённой.
Люди слабы и уязвимы. Физически они подвержены болезням, старости; они так же слабы морально – сколько в них неблагородства, подлости, предательства, мелочности и зависти. И среди них нет такого, кто мог бы увлечь её теперь.
 
Чего ждать от людей, на что надеяться? На то, что кто-то зажжёт её вновь?! Простой смертный - такой же, как все – ограниченный условностями быта, не в силах преодолеть их –он, со своими мелкими страстями и желаниями, возможно, неизвестными дурными привычками, -неизбежно поблекнет после первого любовного ослепления.

Нет, человеческой любви Ирэна не хотела. И вообще не хотела больше никакой любви. Как это, в конце концов скучно! Любви, любви, любви… Все хотят любви. Ничего нового не придумано. Все хотят одного и того же. Скучно, неоригинально, обидно – хотеть того же, что и все! Миллионы мужчин и женщин с надеждой ждут чего-то необыкновенного друг от друга. И всё это ради того, чтобы в конечном итоге к своей собственной слабости и ничтожности присоединить ещё чью-то слабость и ничтожность?! Есть во всей этой суете и погоне за счастьем что-то судорожное - изначально обречённое, ущербное.

Чего вы ищете друг в друге, люди?!
Целые армии любовников крутят, сменяя друг друга, ручку «Перпетуум мобиле» любви - этой всепожирающей машины, - не желая смириться с тем, что всех их ждёт разочарование. И как бы не искал человек понимания, как бы не жаждал ощущать рядом тепло любимого существа - он обречён на одиночество. Каждый из нас всё равно одинок - разница только в степени одиночества.

Муж всё же любил Ирэну, хоть и замечал других женщин. Но Ирэна была уже другая - мудрая и холодная. Внешне спокойная, но на самом деле затаившаяся, она жила уже по другим законам, своим собственным. После того, как повыходили замуж и уехали одна за другой две их дочки, Ирэна вновь стала погружаться в мир мечты, но этот мир никак не соединялся с реальной жизнью - как когда-то в детстве, и тем тягостнее было переходить из одного состояния в другое, от снов к действительности.

В отличие от серой будничности дня, ночь дарила ей целые феерии цветных прекрасных снов, поражающих чистотой и яркостью красок. Часто это были сны без действующих лиц, без сюжета. Просто сны - мечта, сны - красота. Но они оставляли неизгладимое впечатление и дарили надежду на неизбежность чего-то прекрасного, что, всё же, должно было произойти в её жизни… Или же поднимали вдруг на секунду завесу над другим, высшим бытием.
Вот сон о падающей звезде. Одинокая звезда стремительно летела в чёрном живом вакууме, оставляя за собой длинное, светящееся фиолетово - розовое лезвие следа. Она просто летела - и от скорости звенело в ушах, и сон ничем не кончался – просто летела одинокая звезда в пустом, но живом и гибком пространстве.

Сон и явь – это были два противоположных мира, вразнобой жившие в её душе. И она жила со странным чувством недосказанности, в ожидании чего-то. Но чего? Ничто не предвещало перемен в серых буднях, которые катились себе да катились под горку, поражая время от времени какой-нибудь очередной неприятностью. И вдруг этот сон про цветок …

- Филипп, перестань! Ну, прошу тебя! – она подалась вперёд, надеясь скорее положить конец отвратительному звуку. Но Филипп, поглядев на неё невидящим взглядом, лишь на секунду оторвал голову от книги и продолжал хрустеть пальцами.
- Филипп! Ты слышишь?! - Ирэна с отвращением впилась в него глазами. Боже! Ну почему она так ненавидит этот отвратительный хруст?

Перестал, но, забывшись - через минуту снова начнёт выворачивать свои суставы. Это сводило её с ума. До этой минуты всё было так хорошо. Они сидели вдвоём в гостиной, уютно расположившись вокруг низкого столика. Оба любили почитать на досуге, покорпеть над книгами, порассуждать над статейками. Вечерами, впридачу к духовно - бумажным лакомствам шли за милую душу лакомства материальнее - кофе и чай, варенья – печенья... Вот и сейчас намечался один из таких тихих, уютных вечеров. Но Филипп всё испортил.

Ирэна прищурившись, исподтишка вглядывалась в него, присматриваясь к его ушам. У Каренина были большие, хрящеватые уши. Наверное, как у летучей мыши – вампира, бр-р! А у муженька? Казалось – нет. Но было что-то в очерке его сухой головы такое же хрящеватое и давящее, как уши Каренина. (Ах, как она понимала Анну!)

Она осмотрелась вокруг. Какое вдруг стало всё чужое! И сама она чужая здесь – в этой комнате. С другим чувством смотрела она на привычную обстановку, обои и люстру, на мужа в мягком кресле. Почему она тут?! Из глубины подсознания поднималась такая знакомая с детства, боль – не боль, тоска - не тоска, какое-то щемящее чувство чуждости всему. Как будто не здесь она должна была родиться, не этот мир – её родина. Почему же она здесь - на этом островке света, под этой лампой, в этом теле? Почему этот глупый маленький мирок? Неужели судьба не уготовала ей ничего лучшего?! Она вдруг так ясно ощутила возможность в мгновение ока покинуть это зыбкое существование, за приделами которого пульсировал огромный и родной, живой Космос.

Ирэна знала, как попасть туда! …Знала, но забыла. Да, она была там когда-то… Там жизнь настоящая, могучая, вечная, и она ощущала её всегда каждой клеточкой своего существа - сидя всё под тем же абажуром, окружённая, как бронёй, четырьмя толстыми стенами, забаррикадированными мебелью, полками с посудой, книгами, безделушками. Но всё это - и стены и полки, всё это было ничто перед энергией Космоса, которая беспрепятственно проникала сквозь любую броню, - стоило только позвать её.

Ирэна провалилась в отчуждение, в мир мечты. И застыла, как заворожённая, глядя прямо перед собой. С детства чувствовала она в себе причастность к чему-то таинственному. Как часто в её сознании всплывали, бередя воображение, магические формулы и знаки, но она не знала им применения и чертила их бессознательно на бумаге, на песке, в воздухе.

Может быть когда-то, в другой жизни, с помощью заклинаний она поднимала и останавливала бури, разгоняла облака, вызывала дожди? Может быть, она была жрицей в храме, на берегу моря? Гулкие гранитные стены храма, чёрные волны, бьющие прямо о высокий цоколь и она - голая, смуглая, с распущенными волосами под яркой луной… Ночь и магия. Морская прохлада и брызги прибоя. Но ей не холодно. Она – другая, она – не такая, как все…

Да, Ирэна была не такая, как все. Живая и подвижная в играх с детьми, она совершенно менялась наедине с собой. Тогда к ней снисходило что-то необъяснимое, заставляя вслушиваться в себя. И она, забравшись с ногами на кровать и забившись в угол, всматривалась в сгущающиеся сумерки, пытаясь уловить ту странную, непонятную, незнакомую жизнь, которую нельзя было объяснить обычными человеческими словами.

Но это была её жизнь, её собственная жизнь, возможно обитающая в другом измерении, просвечивающая через призму нашего привычного мира и будоражащая воображение. Её маленькая комната и обычная обстановка школьницы - стол, стул, узкая кровать, теряли своё привычное предназначение, растворяясь и покрываясь рябью в изменяющемся пространстве. Её сознание вдруг раздваивалось, и оказывалось две Ирэны. Одна - земная и материальная, сидела, поджав под себя ноги, на кровати, а другая - незримая, лёгкая, но явно ощущаемая, - парила в воздухе под потолком.

И Ирэна смотрела уже нездешним взглядом на свои руки, ноги, как будто видела их впервые. Разве ЭТО – я? Зачем ЭТО? Её собственное тело становилось вдруг чужим, а сама она смотрела на него, как будто сверху. Её сознание плавало под потолком, в фиолетовых клубах сумерек - то растворяясь, то снова сгущаясь, - и смотрело оттуда, сверху, на себя, сидящую и странно глядящую, чуждую самой себе. Оно, это другое «Я» подавало ей сверху из-под потолка какие-то знаки. Оно знало больше, чем Ирэна, но оно не могло или не хотело открыть ей свои тайны.

После этого Ирэна по нескольку дней ходила сама не своя, пока увлёкшись чем-то, не забывалась на время. Но странное чувство возвращалось вновь и вновь, и опять она застывала с широко раскрытыми глазами, вопрашая: «Я это или не я? Кто же?». Ответа не было.
Она часто пыталась узнать у других - бывает ли у кого-либо подобное состояние, на что многие пожимали плечами, а другие с готовностью отвечали:
- А-а! Понятно. Конечно, бывает. Это как во сне, что ли? Дежа вю?
Но это было не то. Об этом таинственном состоянии невозможно было так быстро и определённо ответить. Значит, у других этого не было. Так и жила Ирэнка, чуждая иногда сама себе, раздваиваясь на обычную девочку и таинственную незнакомку.
Да! Цветок! Как же она забыла? Цветок – это ключ к чему-то важному – может быть, к тому, на что никто бы не дал ей ответа. Цветок необходимо найти.

       ПОИСКИ ЦВЕТКА

Ирэна стала всё чаще выходить в лес – благо, он был совсем недалеко от дома. За дачными участками сразу начиналась сосновая роща и смешанный лес. Для уверенности она брала с собой собаку. Абрек бегал, вынюхивая что-то и весело виляя хвостом, а она ходила, не спеша, приглядываясь к травам и цветам.
Обычные невзрачные цветочки, которые раньше не привлекли бы её внимания, являлись сейчас средоточием непознанных загадок.

Безмолвно шептали они о чём-то главном, качаясь под лаской ветра. Где-то среди них были одолень- и разрыв-трава, приворотный корень и загадочный папоротник – древний свидетель земного существования. Привычные травки, бледные мелкие соцветия и сиреневые метёлочки кивали своими головками с каким-то смыслом.
Они не таились – слушай, не прятались – собирай. И Ирэна слушала, вглядывалась, собирала, сравнивала их с рисунками в книгах, читала об их волшебных свойствах. И всё же это были не те цветы. Среди них ещё не встретился ей тот, жёлтый цветок из сна. Были похожие, но всё не те.

Лето разгоралось. Уже пошли жаркие знойные дни, и Ирэна ходила в лёгком сарафане на загорелое тело. Сон никак не шёл из головы, но стало притупляться острое желание найти цветок. Оно постепенно стало в ряд с другими «надо». В один из дней она пошла в лес, больше уже по привычке. Жара опускалась на городок, хотя до полудня было ещё далеко. Войдя в лес, Ирэна почувствовала облегчение. Прохлада хранила и овевала её то под сенью огромного дерева, то, вырываясь из-под густого кустарника. Ничто не предвещало, что сегодня ей повезёт и, решив не задерживаться, она пошла быстрее.

Небольшой пригородный район, в котором она жила стоял, окружённый редким лесом, прудами и загородными дачами. Сегодня она решила дать круг по лесу и вернуться домой с другой стороны. Солнце светило так приветливо сквозь зелёные своды, птицы пели так заливисто - и она, не задумываясь, пошла. Шла, весело задирая голову на птиц и белок, хлеща сорванной веткой направо и налево. Ноги сами несли, а на душе было весело и беззаботно.

Забылись тягостные мысли о муже, где-то далеко остались размышления о вечности. Мир, казалось, был заключён в солнечных бликах на зелёной листве, в приятных дуновениях ветерка, во вспорхах птиц. И всё было просто, ясно, как улыбка ребёнка. И, казалось, так будет всегда. Абрек то задерживался где-то позади, то догонял её.
Вдруг лес резко оборвался. Перед глазами предстала большая холмистая поляна. Что-то незримое, немое и жуткое витало над ней. Птицы тут не пели, воздух не двигался, земля была местами взрыта, местами покрыта жёсткой травой, торчащей острыми, длинными иголками.

И посреди этой странной пустоши она вдруг увидела высокое растение с толстым стеблем, крупными листьями и несколькими жёлтыми кисточками наверху. Она рванулась, было, вперёд, но за спиной яростно зарычал Абрек. Обернувшись, Ирэна не узнала его - шерсть ощетинилась, морду исказила гримаса страха. Ей и самой вдруг стало не по себе, но она махнула рукой:
- Фу, Абрек! – и побежала к заветному цветку. С каждым шагом она радостно понимала, что это - он, тот загадочный цветок из сна! Вот он всё ближе, ближе, в рост человека – огромный разлапистый друг, протягивающий ей зелёную ладонь. Ирэна с разбегу ухватилась за неё. И тут же земля ушла из-под ног. Кромешная тьма и холод повлекли её вниз, а сверху неслись, быстро отдаляясь, собачий визг и лай.
       
       В ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ

Подавленный и похудевший Филипп второй день сидел возле гроба жены. Ни слёз, ни горя он ещё не чувствовал, лишь безмерное удивление перед случившимся. Он вглядывался в её лицо – такое привычное, виденное каждый день, - и не мог представить, что не будет больше видеть его, что во всю его жизнь, ни на рассвете, ни на закате - не предстанет оно больше перед ним ни в гневе, ни в радости, ни в хлопотах, ни в слезах.

За открытым окном шумели деревья, всходило и заходило солнце. Ветер то зноем, то прохладой врывался в комнату, шевеля занавески, а он сидел над мёртвой, ни в силах отойти.
Приехали на похороны две дочери с мужьями и ходили тут же. Соседки в тёмных платках бесшумно сновали по каким-то, только им понятным, нужным делам. Лишь он ничего не понимал, отказывался понимать.
Старшая дочь, наклонившись к нему, заставила встать и повела на кухню, где его покормили и дали выпить «для бодрости». Женщины в соседней комнате причитали вполголоса:
- Такая молодая… Жить бы да жить… И так неожиданно.

Филипп и сам не мог понять, как это могло случиться. Ирэна вернулась с прогулки в хорошем настроении и была с ним особенно ласкова, но как-то странно улыбалась. Да, да, он точно помнит – улыбалась она странно. Он-то, дурак, думал тогда, что эта улыбка относится к нему. А сейчас, вспоминая, он понимал, что улыбалась она каким-то своим, совершенно не связанным с ним, мыслям. Каким же? Этого она уже не расскажет.

Слегка приободрившись после стопки, он оглядывался вокруг. Зачем тут родственники, зачем соседки? Казалось - вот сейчас мелькнёт среди них знакомое лицо жены, вот сейчас выйдет к нему Ирэна. Но она тихо и неподвижно лежала на своём ложе. Скоро уж будут выносить. Народу всё прибавлялось. Филипп занял привычное место возле гроба. С удивлением отметил, что нет в воздухе того тлетворного запаха, сопутствующего покойнику. А ведь прошло уже два дня. К тому же на дворе стояла жара.

Взглянув ещё раз в лицо жены, Филипп насторожился. Какая-то неуловимая перемена произошла в нём - оно цвело тихой, скрытой жизнью. Только недавно жёлтое, оно побелело, по щекам, до кончиков ушей разлился нежный розовый румянец. Ресницы распушились, брови и волосы, как будто потемнели и заблестели. Серьёзно сложенные губы не улыбались, но горели и пылали какой-то тайной, и казалось, что вот-вот усмехнутся насмешливо.
Филипп не выдержал и припал щекой к её руке, но тут же отшатнулся - лёд! Как же морочит смерть живых, как смеётся она над ними, бросая свои неожиданные загадки. Нет, Филипп, не встанет больше твоя Ирэна, её больше нет.
Это ледяное прикосновение отрезвило и окончательно стряхнуло с него недоумение. Он понял, наконец, всё – и слёзы в первый раз навернулись на глаза.

       ПОСЛЕДНИЙ ПРИЮТ

На тихом уютном кладбище - среди зелёных ветвей и белых берёз, среди клумб, крестов и памятников появилась свежая могила, усыпанная по обыкновению цветами, украшенная венками и траурными лентами. Около могилы сидел печальный пёс и оглашал окрестности протяжным воем. Это было последнее пристанище Ирэны.
Она же, лёжа четвёртые сутки в холодной сырой могиле, в заколоченном гробу, прислушивалась сквозь странный сон к тому, что происходило в ней. Леденящий холод сковал тело, но вот она почувствовала, как кровь в жилах стала теплеть и струиться всё быстрее и быстрее, омывая горячими потоками заледеневшее нутро.
       
Но что это? Раздался лёгкий треск, затем тихий хлопок – начали лопаться оболочки внутренних органов. Вот сердце сжали стальные холодные тиски - обжигающая стужа сдавила и без того обледеневший комочек, но… - лопнули ледяные оковы, и из них выпорхнуло молодое, новое сердце. Следом за ним выходили из ледяных одежд новые, невредимые, без единого изъяна печень, почки, лёгкие, селезёнка, а из старых сосудов вылущивались молодые, гибкие, звонкие новорожденные сосуды – эластичные и крепкие, как у молодой лани.

Кровь с гулом и шумом, всё более разогреваясь, неслась по телу, как вешняя вода, прорвавшая плотину. Старые ледяные оболочки снежным крошевом падали в кровяной водоворот и растворялись в нём. Осколки льда заполонили всё тело и, хотя Ирэна чувствовала себя обновлённой, ей было страшно и тяжело от переполнивших её холодных осколков, с которыми боролось подступающее тепло. Наконец, всё тело, сбросив старые обёртки, разогрелось и, растопив последнюю льдинку, потребовало воздуха.
Захотелось вдохнуть полной грудью. Радостно встрепенулись и зазвенели струны – сосуды. Весело отозвалось молодое тело. Волосы заклубились, зашевелились на голове и полезли на волю, на свет – в щели гроба. Стало нечем дышать. Она попробовала приподняться, но тут же стукнулась головой о заколоченную крышку.

Вдруг припомнилось всё, что случилось с ней перед этим: и та странная поляна, и заветный цветок, к которому она неслась, очертя голову, и то, как провалившись в темноту, она не ощутила ни боли, ни страха. Какой-то высший смысл был во всём происходящем. Она уже не удивлялась цепи необычайных событий, последовавших одно за другим, после пророческого сна.

Провалившись тогда в тар-тарары, она увидела знакомую картину, виденную ею во сне - закопчённая землянка, пылающий горн, и цветок на наковальне. Старик с бородой возился над ним. Ирэна отметила то, как странно он одет: из-под длинного чёрного фартука - военная гимнастёрка с аксельбантами, галифе, и высокие чёрные сапоги. Где же она видела такую форму? Ах, да, в фильмах про белогвардейцев, вот только чего-то не хватало здесь.
- А-а, эполеты, - я их оторвал, а то мешают, - сказал старик, не оборачиваясь.
Ирэна вздрогнула: как он узнал её мысли, даже не глядя? А старик продолжал:
- Ну, что? Явилась – не запылилась?

Затем взял жёлтый цветок и высоко поднял, любуясь.
- Это – цветок девясила. Девять сил своих открыл он людям, но десятая неизвестна никому. Триста лет я выпаривал её по капле из сотен и тысяч цветов, триста лет ковал из этой силы один – единственный цветок, в котором сконцентрировано чудесное свойство. Возьми его, и ты узнаешь десятую силу. Ты станешь жить вечно. Познаешь величие и ничтожество людей, отомстишь врагам, посмеёшься над тщетой суеты, постигнешь языки и обычаи народов, увидишь страны и острова, узнаешь древние секреты, скрываемые от непосвящённых. Тебе откроется доступ к сокровищам и кладам. И ты постигнешь главную тайну – смысл человеческого бытия.

Ирэна слушала, как заворожённая. Она верила, что это – правда. Ведь недаром ей снились прекрасные сны. И вот наконец, она приблизилась на один шаг, на один маленький шаг к сверкающей тайне. Она смело протянула руку к цветку, но тут же отдёрнула её. От цветка шёл нестерпимый жар. В глазах старика мелькнули красные искры, взгляд вдруг стал жёстким и злым, зрачки впились в самое сердце и, размахнувшись, он бросил в неё пылающий цветок. Тело дрогнуло, как от удара. Горячая золотая капля прожгла лёгкую ткань платья и с шипением впиталась в кожу над сердцем. Глаза старика потухли, он проговорил:

- Теперь быстрее домой. Ты должна успеть до заката. Отныне ты умрёшь для тех, кто тебя знал. Окончился твой смертный путь. Теперь ты – м о ё творение. Для тебя скоро откроется иная жизнь. Не жалей ни о чём. Мы ещё спляшем на останках и руинах мирских. До скорой встречи в вечности, сударыня!

Он за руку вывел Ирэну по земляным ступеням на зелёную холмистую поляну. Она вдруг по-новому ощутила своё тело, которое стало лёгким и сухим, и как будто, пустым внутри. Необычайная лёгкость поднимала её над землёй, и она, что есть духу, полетела в сторону белеющих многоэтажек, прикрывая рукой прожжённое на груди платье.
- А что же дальше? – спрашивала она себя по дороге домой. Что бы там ни было, лишь бы не окунуться снова в липкую трясину будней. Но всё же немного страшно оставить этот привычный мир - хлипкий и хрупкий, как бумажный кораблик, - но такой знакомый и родной, ставший для неё вдруг трогательным и милым.

А что же там, дальше, что?! Разум сопротивлялся: страшно… нет! Но горячее лёгкое тело уже не знало пути назад. Невесомые ноги принесли её к дому и подняли вверх по лестнице. Уже ощущая слабость и истому, Ирэна присела перед зеркалом. Хотелось прилечь, но она медлила, окидывая комнату прощальным взглядом. На туалетном столике – милые безделушки. Вот флакончики с духами, пудреница, коробочка со шпильками и заколками. Как часто она сидела здесь раньше, вглядываясь в глубину зеркального провала, глядя в глаза своему отражению. Вот и сейчас, преодолев слабость, Ирэна заглянула в зеркало. Задумчивое лицо оттуда смотрело рассеянно. Уже не безупречный овал, морщинки на лбу, начинающая
блёкнуть кожа…

Почему природа так неумолима и жестока к своим созданиям? Всё живое старится в подлунном мире. В распахнутых миру глазах младенца уже отражается его безобразная старость. Почему, такие прекрасные в юности лица людей, становятся к старости почти всегда некрасивыми? Люди достигают возраста, когда пороки отражаются на лице, как в зеркале. Признаки порока постепенно искажают гордые, чистые черты. Сладострастные морщины бороздят щёки и носы, выворачивают губы. Жадность и зависть змеятся на лицах узкими щёлками ртов, лиловыми огоньками зажигают свиные глазки.

И шелковистая нежность превращается в шершавую вульгарность. А вдохновенный некогда взгляд приобретает выражение тупого самодовольства. Вместе с волосами и зубами выпадают благородство и отвага. На их место приходят лысины, отвислые щёки и равнодушие. Бескрылая обыденность неизбежно превращает «юношу с горящими глазами» в скучного, солидного папашу, толкующего об урожае и ценах…. И бескорыстие сменяется коварством, а любовь – пошлой привычкой…

«Привычка свыше нам дана – замена счастию она» - вспомнилось, как «отче наш». И, как логическое продолжение – мысли о муже, с которым Ирэну связывала лишь привычка - этот вечный аксессуар человеческой жизни. В молодости, почему-то, привычек не бывает. Всё хочется менять, обновлять – и друзей, и себя, и всё вокруг. К старости привычки отвоёвывают себе крепкие позиции в душах людей. И вот уже поносятся новые нравы и новое время и, одетая в толстую броню привычки душа, уже не может жить по-новому. Брюзгливые выражения застывают на обрюзгших лицах, и брюзжащие голоса звучат недовольно…

И всё же, - замечала Ирэна, - далеко не всех обезображивала старость. Встречались милые лица старичков и старушек. Что-то детское было в их трогательных сморщенных личиках, в наивных - выцветших, голубоватых глазах. Сколько им лет? Семьдесят, восемьдесят? Но ведь это же так мало. Какое-то необъяснимое знание подсказывало Ирэне, что семьдесят, восемьдесят лет – это детский возраст для человека, и старческие лица этих милых, преждевременно состарившихся детей – всего лишь вина их неопытного детства.

Старость… Ирэна была уверена, что это – одна из слабостей человека, наряду с алчностью и завистью, обжорством и безволием. Короли и президенты, канцлеры и генералы – они могут всё, в их руках мир и власть, но старость победить они не в силах.
Стареют все: власть имущие и нищие, всемирные знаменитости – актёры, актрисы и шикарные красавицы-модели, спортивные кумиры и баснословно богатые олигархи. Миллионеры и миллиардеры, готовые отдать всё своё состояние за рецепт молодости, всё же умирают на радость своим наследникам. И всё потому, что никто не может победить себя. Человек может покорять природу, космос и другие государства, но справиться с собой, лично с собой не дано почти никому.

Ирэна часто думала над этим. Она всем своим существом ощущала… - есть, есть средство, в победе над собой надо искать ответ.. … Ключ к тайне вечной молодости лежит где-то на поверхности - его и искать не нужно - только протянуть руку и взять. И потому, что оно очень простое, это средство - трудно догадаться о нём. И живут люди, не имея возможности заглянуть по ту сторону зеркала, ограниченные со всех сторон отражающими плоскостями. А что там, за зеркалом - знать не дано, не положено - брысь...

И живут, старясь так же, как и человек, твари хвостатые, рогатые, крылатые. И не может понять старая волчица, поднявшая озябшую морду навстречу морозной ночи - почему не греет больше медленная кровь, почему нет с ней больше весёлых, шалопутных волчат, от которых каждое лето было тесно в логове. Почему, некогда молодая и сильная, убивающая добычу одним ударом лапы, беззубо терзает она теперь остатки чьих-то пиршеств.

Всё ушло безвозвратно, остались холод, лёд и одиночество. А впереди маячит смерть. Смерть она знает по памяти, переданной от предков. Она не боится её, как люди. Она знает, куда ей идти тогда, и как умереть. И старая волчица терпеливо ждёт желанную подругу, чтобы покорно пойти за ней, освобождая место молодым и сильным. А она пойдёт в другой мир по широкому, утоптанному мириадами существ, пути - вместе с теми, кому тоже пришёл срок - в огромной, ревущей, копошащейся толпе, лавиной устремляющейся к пропасти небытия и завершающей свой жизненный круг.

А ведь у этого общего рокового пути есть боковое ответвление - незаметная маленькая тропиночка, поворачивающая снова в жизнь, уводящая вдаль от ревущего потока смерти. И по этой стезе идут единицы, избранные провидением или проклятием.
Одиноко маячат их странные фигуры, не подвластные времени. Среди них вечные странники Сен-Жермен, богоотступник Агасфер, вечноживущий Элиас и философ Аполлоний Тианский. Ирэна слышала о них и читала. Есть в числе избранных индийские йоги, китайские мудрецы и тибетские монахи.

Вот если бы ей снова встретиться с Сен – Жерменом!
Он был её кумиром с самой юности. Подруги и знакомые боготворили эстрадных звёзд, известных артистов, политиков. Ирэна же видела в них обычных, слабых человеческих существ, ничем не лучше её самой. Она же мечтала о сверхмужчине - пусть просто, как о друге, и этим человеком был для неё граф Сен – Жермен. Это его лицо она повседневно искала в толпе. Когда-то, читая о нём, она увидела в книге его портрет.

Парик и камзол времён восемнадцатого века. Утончённость и аристократизм черт, предполагающих изысканность манер. Но живой взгляд и энергетика лица были вполне современны. И Ирэна верила – он где-то рядом - может быть, совсем близко. Живёт где-то, переодетый в современный костюм, с современной причёской и вечностью в глазах.
А ведь однажды – давным-давно, в юности, она видела его. Глаза в глаза, друг против друга сидели они на маленькой захолустной станции, дожидаясь поезда, каждый - своего, незнакомые друг другу. Только потом, через годы, Ирэна поняла и осознала, кто был перед ней…

Ах, граф Сен – Жермен! О нём писали, что сама маркиза де Помпадур, первая дама Франции, умоляла его о секрете эликсира бессмертия для своего короля и возлюбленного. Но тщетно. Откуда явились вы, граф, и куда исчезли потом, оставив в недоумении несколько поколений? Дряхлые старушки, встречая вас на балах, – молодого, блистательного, вспоминали вдруг, - что видели вас в салонах своих бабушек таким же молодым. А потом, в разные времена, под разными именами вы вновь и вновь являлись в мир и снова исчезали, чтобы снова вынырнуть в другом месте, в другой стране.

Бессмертие! О нём Ирэна и не мечтала. Но у неё была другая мечта – мечта о трёх жизнях. Ей хотелось прожить три разные жизни, совершенно отличные одна от другой, так как в обычной человеческой жизни совместить всё то, что бы ей хотелось, было невозможно.



       ТРИ ЖИЗНИ… ТРИ ЖИЗНИ… ТРИ ЖИЗНИ...


Первую жизнь она хотела бы целиком посвятить самому главному женскому предназначению - материнству. Ей, здоровой, красивой, хорошо сложенной - самой природой было назначено иметь много детей. Она была создана для этого, она чувствовала в себе огромный жизненный, женский потенциал, первобытную силу и желание посвятить этому всю себя без остатка. Ей хотелось видеть рядом с собой с десяток – полтора милых крошек, в которых она должна была бы воплотить всё своё самое лучшее, и в которых бы природа варьировала, разнообразила и усовершенствовала бы все её черты, всю её любовь к жизни, её твердую волю и пытливый ум, её физическое совершенство и красоту.

В этой же, данной ей – единственной человеческой жизни, материнский инстинкт в ней был не востребован, не реализован полностью. Да и условия современной городской жизни диктовали свои правила, по которым невозможно было бы осуществить мечту о большой семье.
И что было бы с ней, если бы она, невзирая на условности городской современной жизни, превратилась бы только в многодетную самку? Тогда не удалось бы закончить институт, да и зачем бы он ей понадобился? Тогда не удавалось бы осуществлять другие интересы и потребности, привитые цивилизованной жизнью – некогда было бы ходить в гости и кино, общаться с друзьями, читать, - а без книг она не могла. Да и где в городской квартире можно было бы разместить такую ораву?

Цивилизация! Кто её, к чёрту, придумал? Ирэна хранила в памяти рассказы бабушки, как жили среди полей и лесов её предки, когда вокруг каждого деревенского дома было несколько десятин земли, и вся эта земля была цветущая, ухоженная… Когда в каждой избе было по пятнадцать – семнадцать душ детей и не было тесно в доме, потому, что вокруг был простор лугов и полей.
       
… И небо было рядом – только выйди за порог и глянь вверх. И деревья, травы, цветы – всё было рядом, они учили людей, как жить. Люди работали на земле, вели простую, здоровую жизнь. И всё у них было: закрома ломились от зерна, а кладовые – от масла и мёда, в хлевах мычала скотина, а в сараях было полно птицы…

Ах, как хотелось этой простоты и изобилия, (и, конечно, много детей!). Вот если бы знать наверняка, что в запасе есть ещё пара жизней и всё, что мешает, отодвинуть туда - чтобы потом с этим разобраться, потом прожить. …Вот тогда можно было бы с чистой совестью влезть в эти первобытные животные радости - ходить, не заботясь об эстетической стороне дела - постоянно брюхатой, вслушиваться в нежные толчки изнутри, любить заранее маленький растущий комочек, представлять, кто же там наклёвывается – мальчик или девочка, превратившись только в самку, мать – и жить по-звериному, не строя планов на будущее, растворившись полностью в своих детенышах…
Сидеть бы безвылазно в ворохах детского белья – всех этих пелёнок, распашонок, слюнявчиков, ползунков…, стирать и кормить, купать и укачивать, любоваться тихо на своих чад, ползать вместе с ними по полу за игрушками, радуясь каждому новому движению, улыбке, слову. Не интересоваться ничем, погрязши только в этих земных радостях.
 
В другой жизни Ирэна хотела бы быть женщиной – учёным, не внимающей никаким природным порывам и инстинктам. Этаким сухарём – аскетом. Она представляла себя худой и высокой, как изображали в дореволюционных романах гувернанток – англичанок. И такой же, как они - смешной и нескладной, заранее жалея свою неуклюжую внешнюю оболочку и уважая внутреннюю суть – точность, целеустремлённость, реализм и бескомпромиссность.
В этой жизни её друзьями были бы только микроскоп, книги и мушки – дрозофилы. Она работала бы в области генетики и часами разглядывала бы в микроскоп тайную жизнь хромосом. День за окном сменялся бы ночью, лето – осенью, зима – весной, а она всё мерила и мерила бы шагами свою лабораторию и думала, думала, думала, совершая одно открытие за другим…

Ну, а третья жизнь была бы совершенной противоположностью первым двум. Это была самая тайная, самая сокровенная мечта – окунуться в преступный мир: быть отвратительной, жестокой, коварной, рисковать каждый день, прожигать жизнь и ни о чём не жалеть. Добрая и отзывчивая от природы, Ирэна знала за собой и черты неумолимой жестокости, холодной беспощадности.

Они жили глубоко в её душе, всплывая лишь изредка и удивляя родных и знакомых. Она знала так же, что могла очень сильно влиять на людей – часто одного её слова было достаточно, чтобы все головы, как подсолнухи, поворачивались к ней и, будь она предводительницей, она могла бы подчинять себе людей.
Ей хотелось проверить и утвердить эту силу, ей хотелось насладиться властью. Она представляла себя прекрасной Муркой – атаманшей. Ах, какие хитроумные ловушки строила бы она врагам; умно и тонко, как может только женщина, разгадывала бы их планы. Но, отдавая дань умопомрачительным интригам, она не чуралась бы и действий напрямую – выстрела в упор, или ножа в спину.

- Воздуха, скорее воздуха!
- Сейчас, сейчас – послышался глухой голос.
- «Я знаю, помню, где быть должна… Я там и нахожусь…» - пришли на ум слова шекспировской Джульетты.
- Ага, не терпится цыплёнку на волю? Вот и лопнула твоя скорлупа! Выбирайся!
Послышался скрежет поддающихся гвоздей, и крышка гроба приподнялась. Ирэна зажмурилась от света и узнала склонившееся над ней лицо. Это был он, старик, явившийся к ней во сне, а потом и наяву - в подземелье, когда она провалилась в его землянку.

Она попыталась встать со своего ложа. Старик подал руку и выдернул её из гроба. Скакнув легко и свободно, она сама удивилась своей лёгкости. Оглядевшись, она увидела земляной свод своей могилы и уходящий в сторону, длинный подземный коридор с мерцающим светом вдали.
- Что это - свет в конце тоннеля? – подумала Ирэна, - а вдруг я всё же умерла? А дед кто? Сатана или ангел? Но он скорее похож на полковника. И какие у него красивые высокие сапоги. Ей послышался тонкий запах кожи.

- Вот и зови меня полковником – сказал дед, - чтоб без лишних вопросов. Сапог у меня таких много, несколько складов военного обмундирования царской армии. А что касается того, живая ты или мёртвая, то запомни: ты теперь живее всех живых. За то время, что ты пролежала в могиле, тело твоё полностью обновилось. Будь готова к тому, что, взглянув в зеркало, ты себя не узнаешь. Ты очень изменилась… Сколько тебе лет?
- Сорок четыре – пролепетала нерешительно Ирэна.
- Ну, а на вид не больше пятнадцати.

Ведя свой диалог, они незаметно прошли тёмный коридор и вышли в освещённое подземелье. Одна из его стен была из гладко отшлифованного камня. Ирэна подошла ближе и вдруг увидела своё отражение. Затаив дыхание, разглядывала она его без страха и суеты, равно как и без восторгов. Всё в ней затаилось, в ожидании… Она ли эта красавица – бабочка, вылупившаяся из неповоротливой куколки – паралитика, и ещё не верящая в эту метаморфозу?

Первое, что бросилось ей в глаза, была причудливая грива дымчато - пепельных волос, ниспадающая с плеч и спины завитками и спиралями. Тут же она почувствовала, что грива эта живёт какой-то своей жизнью. То и дело с плеча падал новый завиток. Пепельная грива шевелилась и дышала.

- Да они растут! – в испуге схватилась Ирэна за голову. - Этого только не хватало! Кто знает, каких ещё сюрпризов ждать ей от себя самой. Ладно ещё, если волосы просто растут, а вдруг им вздумается встать дыбом, как антенны, и начать передавать куда-ни будь на Луну, - неизвестные ей тайные сигналы.
- Ну, придумала, глупости какие – покачал головой дед. Он стоял, незаметный, в уголке и наблюдал за ней исподтишка. – Волосы интенсивно растут оттого, что у тебя теперь другая физиология. В тебе сконцентрирована огромная жизненная сила, и избыток её выходит через волосы, выгоняя их, как молодые побеги весной. Ты можешь стричь их каждый день, часто меняя прически. Твоё женское тщеславие будет удовлетворено сполна. Утром ты можешь состричь волосы хоть наголо, а к вечеру уже будешь красоваться в замысловатых локонах.

Ирэне, наконец, надоела навязчивость полковника в угадывании мыслей. Она возмутилась про себя, но собственное отражение притягивало её, как магнитом и она, решив пока не заводиться, целиком переключилась на него.
- Боже, какие ножки! – ахнула она. Начинающие было рыхлеть, сейчас они вновь стали гладкими точеными барабанными палочками. Тело стало тоньше и уже вдвое. – А мордашка-то, Господи! Неужели это я? – Такое лицо было у неё в пятнадцать лет, и сейчас она была в точности такой же, как двадцать девять лет назад – юная, нежная и удивительная.

Вдруг захотелось запрыгать и заорать, и броситься старику на шею, забыв о его противном свойстве отгадывать мысли. Старик засмеялся, и Ирэна, резко обернувшись, воззрилась на него радостно и нетерпеливо, говоря мысленно:
- Ну, что ещё, старый хрыч, скажешь? Давай, трави, не стесняйся!
- А то и скажу, что сто лет для тебя будут, как год. И за сто лет ты будешь стариться лишь на год. Иди к людям, стань среди них своей. Проживи все жизни, о которых ты мечтала. Исчезай и снова возвращайся к ним, начиная каждый раз с нуля. Но помни и о том, что тело твоё – уже не тот тлен, чем было раньше. Теперь оно существует по другим законам, и тебе не обязательно питаться тем прахом, чем питаются простые смертные. Твоя сила – жёлтый цветок, что растворился в твоей крови. В нём – энергия Космоса, жар Солнца и свет Луны. В нём – сила Земли, Ветров и Дождей. Поэтому тело твоё будет обновляться само по себе и будет неувядаемым, свежим бутоном. И только, если ты захочешь пожить, как все люди, и начнёшь ублажать свою плоть и желудок земными радостями, - ты станешь стареть так же, как и все. Но и тут для тебя есть путь к спасению – уединись и снова отрекись от всего земного. Не ешь и не пей, не стремись к людям, пока снова не наберёт силу цветок в твоём теле. И ты опять помолодеешь и расцветёшь.

Ирэна слушала с волнением. Всё это было заманчиво и странно. Она не могла себе этого представить, и в то же время это не было новым для неё. Её смутные догадки и мечты точно обрисовал старый «полковник» - это и несколько жизней, и бессмертие, и незримая для других избранность. Но ей не терпелось на волю – в новом облике, молодой, обновлённой. Совсем другими глазами будет смотреть она на мир, на знакомых людей… А они не будут узнавать её, бедные – восторг от этой мысли рвался изнутри. И она нетерпеливо гарцевала на месте на своих длинных тонких ногах.

Молодёжь во дворе уже называла её «тётя Ирэна». Как? Неужели она уже так далеко ушла от них? Ведь ещё совсем недавно она была такой же… Если так пойдёт и дальше, то скоро её будут называть «бабушкой Ирэной». Ну, вот теперь, она покажет им «тётю». Особенно соседке Алиске, которая, сама уже была матерью четырёхлетней девочки, и которую Ирэна уже не раз просила называть её просто по имени, однако, забывшись, Алиска снова и снова легкомысленно повторяла это противное «тётя». Ирэна злорадно представляла, насколько выигрышнее выглядит она теперь по сравнению с двадцатидвухлетней Алиской и как гордо она пройдётся мимо неё во дворе…

- Не очень-то веселись. Несмотря на своё бессмертие, ты не неуязвима. Бессмертие – лишь мера твоего возможного существования. Но ты беззащитна перед ножом или пулей, перед несчастным случаем. Будь осторожна, пока не обретёшь могущество над ними.
- А разве это возможно? - спросила с робкой надеждой Ирэна.
- Да, возможно. В ночь на Ивана Купала мы пойдём с тобой за этой возможностью, но сейчас не спрашивай ни о чём.

Ирэне стало вдруг неуютно. Ну вот, радовалась новой жизни, а это, оказывается, ещё не всё, и надо ещё куда-то тащиться за чем-то, да ещё в ночь на Ивана Купала. И чёрт его знает, что её там ждёт. …Не успела от одних страхов очухаться, как опять надо куда-то… да ещё ночью. И она, вдруг, поймала себя на мысли, что рассуждает, как маленькая капризная девочка. …А ведь ещё недавно она была готова на всё, лишь бы изменить свою жизнь. Совсем ещё недавно она была усталой, умудрённой жизнью женщиной, и вот она уже не узнаёт себя. Кто это гарцует в нетерпении, кто это рвётся убежать скорее от своего спасителя, обзывая его про себя старым дураком? Кто же это - уже не удивляясь долгожданным чудесам, ещё и ищет предлога, чтобы избежать их?

- Не-ет, - степенно сказала себе умудрённая жизнью женщина - сорокачетырёхлетняя Ирэна внутри пятнадцатилетней плутовки, - нет, не для того я столько претерпела, чтобы поддаться прихотям юной оболочки. И, улыбнувшись старику мудрой улыбкой, сказала, что с нетерпением будет ждать купаловской ночи. Старик ответил ещё более мудрой улыбкой, пожелал удачи и сказал, что она может в любой момент прийти сюда и жить здесь, если будет в этом необходимость. Затем он вывел её потайным ходом на улицу.
Тёплый ласковый воздух наполнил лёгкие, обнял за плечи, понёс вперёд – куда глаза глядят. Целую вечность Ирэна не видела этот зелёно – голубой мир, не вдыхала запаха цветов, не слышала пения птиц и шуршания травы под ногами. Она была мертва. И вот она вновь жива. Она вернулась! Она вернулась! И она полетела, счастливая, радуясь лёгкости тела и лёгкости платья и, главное – своей, отныне, непричастности к этому миру.

Наконец-то, наконец она свободна от всех его условностей, от всех отношений. Мир дарил ей это солнце, эти встречные цветы и деревья, но ЕЁ он больше не подарит никому. Она была уже не в его власти и не принадлежала ему.
Где же ты, далёкая звёздная родина – Созвездие Рыб? Далеко – далеко мерцает оно, холодное, серебристое… Я здесь, твоя частица, - пока ещё земная, но уже неуловимая, ускользающая от навязчивых лап, от липкой паутины обязанностей, будней и условностей.

Холодная с виду – безразличная, непривязчивая, но тёплая и нежная внутри, - Ирэна всегда чувствовала в себе эту потребность свободы, это стремление к ускользанию, - чтобы ни от кого не зависеть, никому не принадлежать, нигде не задерживаться…
Отовсюду уплывать, исчезать, никому ничего не доказывать, ни о чём не спорить - лишь знать свою собственную, личную правду, и быть счастливой этой единственной правдой.

Созвездие Рыб было её правдой. Оно сияло и переливалось, приветствуя её издалека. Под ним в один из февральских вечеров родилась она на свет, и к нему неосознанно стремилась её душа. Луна и Вода так же были её правдой. В полнолуние яркий диск исступлённо звал её:
- Приди, услышь, пойми!
Невозможно было оторвать взгляда от его зовущего белого сияния. И душа бескрыло трепыхалась в бренном теле, тщетно пытаясь найти выход, тщетно стремясь слиться с этим вечным, неумолимым светом, льющимся с высоты.
Как раненая птица не может улететь вслед за стаей, так и душа, обречённая жить вдали от родины, живёт в вечном ожидании и страданиях. Это болезненное ожидание, эта пронзительная боль в полнолуние заставляли Ирэну отходить от окна, задёргивать досадливо, шторы.

- Люди, люди! Что же вы наделали, люди! Вы заперлись в своих коробках – домах, вы оторвались от матери – Земли, вы убежали от ночного неба и россыпи звёзд. Вы лишили себя возможности воочию видеть фазы светлой Луны, и узнаёте об этом лишь из календарей. Не так всё должно быть, не так!
Вот в чём была её правда и, хотя она любила Жизнь, она не хотела участвовать в натужной возне, именуемой этим словом. Она не хотела ни с кем соревноваться, не принимала законов и, хотя внешне жила, не противореча им, внутренне сопротивлялась и бунтовала.

Она отстранённо наблюдала за всем со стороны - она хотела быть бесстрастной, и в этом была «Рыбой» - дочерью своего Созвездия до мозга костей.
Но, окружающие её властные Львы, ядовитые Скорпионы, пунктуальные, аккуратные Девы, славные Весы и весёлые, мятущиеся Близнецы, требовательные крикливые Овны, Водолеи - ясновидцы, Стрельцы - трепачи, дотошные скрытные Раки, радостные румяные Тельцы, Козероги - рвачи и мудрецы, - прямо и косвенно заставляли её участвовать в своих трепыханиях и авантюрах.

Они слишком близко к сердцу принимали эту захватывающую прекрасную игру, называемую Жизнью. Они приделывали ей самодельные крылья, подвязывая их верёвочками, прилепляя пластилином и другим подручным материалом, надеясь взмыть на них в горние выси. Они исступлённо копили ценности, бились за них друг с другом и тащили за собой награбленное добро ввысь. Но неуклюжие самодельные крылья отваливались, не выдерживая тяжести, а богатства и драгоценности, запачканные кровью, переходили из рук в руки.
 
Главные же сокровища, подаренные Творцом, оставались невостребованными. Прекрасными и ничьими оставались блики солнца на зелёной траве. Ничьими были прозрачный воздух берёзовой рощи и облака, отражённые в воде, голубая, волшебная даль... Они уступали место тяжёлым золотым украшениям - потому, что нельзя обвить шею лентой реки или приколоть на грудь закат, чтобы похвастаться им перед друзьями.
Ирэна скользила в мире людей отстранённо, ничем особенно не дорожа, даже собственной жизнью. Она была уверена, что жизнь – это просто интересный подарок, подобный калейдоскопу – поверни, и увидишь другой узор. И она с интересом и любопытством наблюдала: а что будет, если вот так повернуть… А так, а вот так?
Там, где другие расстраивались - ей зачастую было просто смешно, где для других была трагедия или драма, - она только снисходительно улыбалась. Но всё же Жизнь нашла способ затянуть и её в свои сети и заставила-таки участвовать в своих спектаклях.

Появились роли верной жены, заботливой матери, рачительной хозяйки. И роли эти нужно было не просто играть, надо было каждый день доказывать их достоверность сердцем, кровью и слезами, вкладывая в них всю душу. Ей теперь нужно было воплощать настойчивые требования тех, чьей частицей она стала – мужа, детей. Она теперь зависела в первую очередь от тех, кто зависел от неё.

Дети – это стало её самым уязвимым местом. Вот через кого эта хитрюга Жизнь выманивала её душу наружу, заставляя забывать о стремлении к ускользанию, заставляя её спускаться с небес на землю и заниматься решением самых обыденных проблем, заставляя её, лёгкую и прозрачную, материализоваться и тяжелеть. Это случалось, когда дети болели, когда их обижали сверстники, когда Ирэна валилась с ног от усталости, от домашних бесконечных забот, когда жизнь стала не только трогать её, но и бить.

За этими мыслями Ирэна не заметила, как очутилась возле своего дома. Ноги сами принесли её сюда. Уютный дворик кирпичного пятиэтажного дома утопал в зелени. Кажется, она не была тут целую вечность. Всё – такое же, каким она видела это в последний раз. Ей даже на мгновение показалось, что ничего не случилось, что всё по-прежнему, и ей надо сейчас подняться в квартиру, чтобы заняться своими обычными делами. Она затравленно глянула на свои руки, ноги, потрогала пышные волосы. Да нет же, напрасные страхи – ей не приснилось, и она села на лавочку возле подъезда.
Она не боялась, что её увидят, узнают. Нет, нет, никому и в голову не придёт, что это юное, тонконогое создание – Ирэна. Это какая-то девочка, случайно забредшая в чужой двор. Может, ждёт кого-то, может, просто присела отдохнуть.

Неплохо было бы хоть краешком глаза увидеть мужа – как он? И Филипп не заставил себя долго ждать – вот он вынырнул из-за угла и, не глядя по сторонам, побрёл в подъезд. Да-а, видок у него не очень… С высоты её пятнадцати лет он показался ей старым, совершенно не интересным мужиком.
Серое, помятое лицо, какой-то запылённый, тусклый вид. Он даже не заметил её, а у неё внутри не ёкнуло, и не сжалось сердце при виде его. Без жалости и сожаления смотрела она ему вслед.

Вдруг рука в кармане нащупала ключ. Что?! Ключ от квартиры, от их квартиры, куда только что направился Филипп? Откуда? Может, это он положил ей ключ в минуты прощания, а может дед опять чего-то намудрил, но Ирэна вдруг чётко и ясно осознала, где будет жить пока. Где же ей ещё жить, как не в собственной квартире, где она знает каждый уголок, каждую мелочь и местонахождение каждой вещи, где всё расставлено и разложено по местам её заботливыми руками.
       
У неё даже дух захватило от такого решения. Вот это мысль! Самое изощрённое воображение пришло бы в восторг от возможности такого необычайного приключения.
Она будет неуловимым таинственным фантомом жить бок о бок с собственным мужем - но так, чтобы он не догадывался об этом. Это будет фантастический симбиоз. Она будет являться тогда, когда он будет спать или когда его не будет дома. За многолетнюю совместную жизнь она изучила его привычки, знала график его работы и всевозможные в нём отклонения.
Собственно, ей не надолго и нужно-то было это пристанище. Она не собиралась застревать здесь. Вот узнает, что там старик задумал на Ивана Купала, оглядится немного и - адью, куда-нибудь, в дальние страны…

Ирэна пошла пошататься по городу и вернулась к дому уже затемно. Подняв взгляд к тёмным окнам, поняла, что Филипп уже спит, и решительно поднялась наверх. Ключ в замке повернулся плавно и бесшумно. Она вошла в тёмную прихожую и застыла на пороге. В открытую дверь спальни было видно, как Филипп курил, сидя у раскрытого окна и глядя в ночь. Как же это она не заметила с улицы огонёк сигареты? Она боялась пошевелиться, но Филипп был настолько погружён в свои думы, что ничего не заметил.

Ирэна, медленно пятясь назад, отошла по коридору к дверям гостиной и тихо приотворила их. Да, это была её любимая гостиная, и всё в ней соответствовало её вкусам и настроениям. В ней она воплотила своё пристрастие к различным оттенкам тёплых, оранжево – красных тонов. …Кремовые, подбитые оранжевым атласом, шторы на окнах, задрапированные по последней моде, перекликались с овальным бежевым ковром на полу. На обоях – фантастический золотистый узор - переплетения длинных, разлапистых, в завитках, - листьев папоротника.

Гладкий, зеркальный, словно каток, сплошной пол – ярко-красного цвета, меняющего местами свои оттенки. От почти розового по краям, пенясь, как бьющая из раны, горячая кровь, цвет переливался в кроваво-красный, сгущаясь к середине и становился густо-бордовым. Все эти оттенки, как террасы, наползали друг на друга, то сливаясь, то расходясь, расплываясь округлыми уступами от центра, создавая полное впечатление растекающейся огромной, густой лужи крови.
Ирэна всей душой любила этот агрессивный красный пол, он был её гордостью, её тайной отдушиной, потому, что воплощал ту загадочную даже для неё самой, сторону её характера, которую она старалась не выставлять напоказ. Некоторые из подруг и соседей, заглядывающих вечерами на чашку чая, болезненно морщились, завидя этот, бьющий в глаза и мозг, ярко-красный символ крови, а Ирэна довольно жмурилась – ей нравилась реакция гостей. И она, довольная, грелась в горячих волнах тепла, ощущаемых всем телом, которые излучал, посылая ей, и растекаясь выпуклыми террасами, её любимый пол.

У стены, покрытый пёстрым восточным покрывалом, стоял мягкий диван – оттоманка – олицетворение покоя и неги. А посреди комнаты царил массивный овальный стол на круглых пузатых ножках и восемь таких же мягких стульев вокруг него, всегда готовых к приёму гостей. И, наконец, гордостью гостиной был всеобщий любимец семьи - старинный книжный шкаф чёрного дерева с фиолетово – серебристыми прожилками - патиной, похожими на седину. До невозможности древний и мудрый, он каким-то непостижимым образом распространял в окружающее пространство такую мощную ауру тепла, покоя, уюта и защищённости, что, только взойдя на порог своей любимой гостиной, Ирэна сразу вспоминала слова «мой дом – моя крепость». Старинный шкаф, как и красный зеркальный пол, был её гордостью и радостью, так как, приобретённый ею когда-то по счастливой случайности на аукционе, обошёлся её совсем в небольшую сумму.

После того, как дочери разъехались, комната почти всегда пустовала и использовалась только для гостей и торжественных случаев. В обычные дни в гостиную почти не заходили, и Ирэна смело прилегла на диван, достав из его внутренностей пушистое одеяло. Чувство умиротворённости оттого, что она оказалась в знакомом уютном месте, тихо замурлыкало внутри. Усталая от нахлынувших впечатлений, она легла прямо в платье и быстро заснула.
Так и стали они жить – поживать: ничего не подозревающий муж – в одной комнате, Ирэна – в другой. Утром, когда он уходил на работу, она всё ещё спала и сквозь сон прислушивалась, как он возится в прихожей, шуршит плащом и звенит ключами. Какое это было наслаждение – находиться в двух шагах от собственного мужа, считающего тебя уже несуществующей и не могущего предъявить на тебя права, - и спокойно потягиваться в душистой, нежной постели.

Нега и лень причудливо сплетались с риском быть обнаруженной, что приятно щекотало нервы и веселило душу. Двустворчатые двери гостиной с матовыми узорчатыми стёклами позволяли даже видеть неясный силуэт Филиппа. Вот он поднимал руку, чтобы надеть шляпу - и, наконец, хлопала входная дверь.
Гостья в собственной, годами обжитой квартире! Её обживала та Ирэна - взрослая, разочарованная, рассудительная, сейчас же она – юная и нетерпеливая, - а что дальше?! Она не могла и предположить, что тело может так диктовать. Она думала, что первопричиной всё же – разум. Ан, нет. Новое юное тело – здоровое, не отягощённое недугами, нагрузками - рождало в ней какую-то дерзость, пренебрежение к тем, кто старше, дряхлее её. Филипп был один из них. Глядя на него, Ирэна не испытывала ничего, кроме злорадства.

- Так тебе и надо! – думала она.
Однажды ночью она явственно услышала сквозь сон, как он зовёт её. Первой реакцией были испуг и удивление: как он узнал? Она даже напряглась в ожидании, что сейчас он войдёт. Но он не приходил. Тогда она сама вышла тихонько и выглянула. Дверь в комнату мужа была открыта. Филипп плакал, сидя на кровати и звал, сотрясаясь в ладони:
- Ирэна, Ирэна!
У неё отлегло от сердца: - фу-ух - ну, слава Богу, не знает, что она здесь. Зовет мертвую Ирэну. Ну что ж, зови - твоей Ирэны больше нет и в помине, а я – уже не та, которую ты ждёшь. Жалость мелькнула, мазнув крылом по щеке и улетела в форточку - ведь она всё равно уже не могла ничем помочь этому человеку. Её нет.

Она целыми днями бродила по городу, наслаждаясь свободой, любуясь собой в витринах и во встречных, восхищённых взглядах. Как и предсказывал старик, она действительно потешила своё женское самолюбие, каждый день меняя причёски.
Сегодня это была просто роскошная пепельная грива ниже пояса, завтра она шла в парикмахерскую и стриглась под мальчика, а к вечеру волосы отрастали до плеч.

За какие-то пару недель она перепробовала все самые модные причёски. Деньги на парикмахерскую она брала каждый день в кошельке Филиппа. Только на это они ей и были нужны. На еду тратиться не приходилось: правду сказал старик – есть не хотелось, и она равнодушно смотрела на витрины кондитерских и мясных магазинов.
Вскоре, в одну из июльских ночей он снова приснился ей и смотрел на неё молча, как бы заставляя вспомнить что-то.
И она вспомнила: Ивана Купала!

       
       НОЧЬ НА ИВАНА КУПАЛА

Лунная душистая ночь встретила Ирэну и старика бесстрастной прохладой. Раньше мир обманчивых неверных сумерек немного пугал её. Как и все люди, запирающиеся с наступлением вечера в своих домах, она не любила зловещую тьму.

Но сейчас она была другая. Весело и бесшабашно, чувствуя сверхъестественную поддержку, она смело ступила в ночь. Долго шли молча, углубляясь в лесную чащу. Под ногами что-то хрустело и шуршало. Ирэна удивлённо подумала, что не помнит здесь такого густого леса, таких могучих высоких деревьев. А может, это в темноте ей так кажется?
Лунный свет лился с высоты и, путаясь в косматых гривах деревьев, падал вниз, изменяясь и кривляясь, принимая самые неожиданные очертания и образы – как будто тянулись навстречу длинные лапы и щупальца, а из-за деревьев вытягивались страшные рыла.

- Ничего, ничего… Qui a peur des feuilles ne va point au bois - пробормотал дед, вроде бы, по – французски.
- Что вы сказали? – переспросила Ирэна
- Да так, ничего… Волков бояться – в лес не ходить – ответил полковник.

Вдруг Ирэна заметила, что деревья вокруг неё как-то странно мелькают. Вот стояло впереди дерево – она смотрела на него, как на ориентир, когда шла, - и вдруг оно исчезло и возникло правее, ещё правее, ещё правее – этакими провалами в небытиё с последующими возникновениями из ниоткуда. Остальные деревья так же безмолвно кружили вокруг, как немые исполины, зловеще возникающие то здесь, то там, то подступая вдруг ближе и грозя задавить в морщинистых твёрдых объятиях, то расступаясь и выжидая.
У неё закружилась голова и, присев на мягкий мох, она закричала вслед уходящему вперёд полковнику:
- Подожди-и-те-е!

Дед быстро оглянулся и подбежал, хрустя сучьями.
- Тьфу ты, господи! Я и забыл тебя предупредить, чтоб ты не смотрела по сторонам. И оборачиваться нельзя. Что бы ни было, - пусть хоть земля горит под ногами, - не бойся и не оборачивайся. Это сторожа дурят – не пропускают тебя.
Он протянул Ирэне руку:
- Держись и иди за мной. Не смотри по сторонам, только под ноги.
Так они шли долго – старик впереди, Ирэна, крепко держась за его руку и потупив глаза – немного сзади. Лес слева начал редеть и, наконец, исчез совсем. В этом месте был крутой обрыв, а внизу открывалась огромная равнина, поросшая редкой растительностью. Освещённая яркой луной, равнина с переменчивым волнистым рельефом, притягивала взгляд. Ирэна засмотрелась вдаль и попросила старика остановиться, но он заторопил:
- Быстрей, быстрей, надо успеть к полуночи, а впереди ещё много препятствий.

Но тут его взгляд что-то привлекло. Ирэна посмотрела в том же направлении. По полю неслась, быстро увеличиваясь в размерах, худая человеческая фигура в белом одеянии. Отрешённость взгляда, застывшие черты и ритмичные движения рук и ног были в какой-то сверхъестественной зависимости друг от друга. Человек совершал длинные летящие прыжки, касаясь земли редко, легко и толчкообразно, как летают люди во сне. Но скорость при этом была огромна, и он быстро приближался.

Он не видел смотрящих на него с обрыва людей – взгляд его был безучастным, но Ирэна не на шутку испугалась и крепко сжала руку старика. Пролетев внизу под обрывом, человек стал удаляться. Но тут на горизонте, откуда он появился, показался ещё такой же человек с азиатским лицом и голым черепом, в белых развевающихся одеждах. Он так же бесшумно и быстро пронёсся над каменистой поверхностью и, не успел ещё исчезнуть, как вдали показалась ещё фигура…

- Сколько их? Кто это? – Ирэна с выражением ужаса посмотрела на старика.
- Это лунгомпы – тибетские монахи, владеющие особой техникой бега. С помощью тренировок и заклинаний, в состоянии транса, они достигают высоких скоростей. За ночь они могут оббежать Землю по своим заповедным тропам, которые передают по наследству только посвящённым, но они совершенно безобидны для нас. У них другие цели, и наши пути не пересекаются.
- Для чего же это им нужно? – полюбопытствовала Ирэна.
- Сейчас не стоит об этом. Смотри лучше вперёд. Мы снова углубляемся в лес, и сейчас начнётся морока.
В лесу слышалось какое-то ауканье и гиканье. Ирэна снова вцепилась в шершавую руку своего спутника и шла наугад, почти ничего не видя перед собой. Лес здесь был густой и тёмный. Ветви хлестали по лицу, цеплялись за платье. Из темноты вдруг возникла белая фигура. Руки с растопыренными пальцами потянулись к Ирэне. Она успела заметить белое пятно лица, но отмахнулась, и этот, в белом, остался позади.

- Как это ты не испугалась? – спросил на ходу полковник.
- Ты же сам сказал, что у лунгомп другие цели.
- Но это – не лунгомпа. Это человек, когда-то погибший здесь, а теперь лесной сторож.
- Как? – Ирэна запоздало ужаснулась, вспомнив липкое прикосновение.
- Вот они, смотри… - дёрнул старик за руку. То тут, то там на пути возникали какие-то силуэты с горящими, как угли, глазами. Они перекликались друг с другом на клокочущем гортанном языке. Ближние, мимо которых проходили путники, что-то кричали дальним, как бы договариваясь о чём-то и передавая им свою жуткую эстафету.

С ветвей срывались и падали призрачные, голубовато - зелёные, мерцающие огоньки. Не долетая до земли, они мельтешили перед глазами, заслоняя дорогу. В уши что-то шипело и шептало, то уговаривая вернуться, то угрожая. Вдруг сзади раздался смех, и стук быстро приближающихся каблучков. Стук быстро приближался, и Ирэне на минуту показалось, что она не в лесу, а на городской улице - страшно захотелось обернуться. Но она помнила, что сказал дед: что бы ни было – не оборачиваться.

Каблучки стучали за ними долго, неприятно щекоча нервы. И вдруг протяжный жуткий вой огласил окрестности. Тут же заплакал ребёнок. Волосы встали дыбом. Невидимый младенец закатывался в плаче, каблуки стучали, не переставая, а вой и рычание, казалось, раздавались прямо в уши. Мало того - вдруг раздался паровозный гудок, и самый настоящий, лязгающий стук колёс, возвещающий о том, что прямо за спиной приближается, мчась на всех парах, самый что ни на есть настоящий, скорый поезд. Это было так неожиданно, так предательски страшно и неестественно в этом глухом лесу, что, конечно же, Ирэна в ужасе встрепенулась, чтобы обернуться – ведь поезд был уже совсем рядом…

- Не сметь, не сметь! – и «полковник» буквально кинулся на неё, сбивая с ног и валя на твёрдый, колючий валежник. Ей на голову он накинул свой кожаный фартук, и она, в ужасе, понимая, что это – конец, только слегка трепыхнулась и замерла, принимая покорно смерть…
А поезд ехал и ехал – через неё, где-то тут, он всё ехал и гремел, а она всё ещё не ощущала себя до конца мёртвой.
- Ну, когда же смерть, в конце-то концов? – подумала она, и полковник убрал фартук с её лица. Глядя прямо перед собой, она явственно слышала грохот поезда, но её глаза говорили ей, что его здесь нет. Так кто же лжёт? Уши или глаза? И, наконец, слуховая галлюцинация, не подкреплённая зрительным образом, стала затухать, становиться всё тише, тише, и исчезла совсем…

Зато что-то холодное и скользкое несколько раз коснулось её ног. Змеи! Отвращение и страх тошнотой подступили к горлу. И снова «полковник», крепко схватив её за руку, не давая опомниться, чуть ли не волоком, потащил её, не чувствующую и не понимающую, почти летящую над землёй.
Дважды под их ногами проваливалась земля, но дед каждый раз вовремя подпрыгивал сам и выдёргивал её на твёрдую почву. Он был невозмутим и преодолевал препятствия сосредоточенно и методично, что-то бормоча себе под нос.

- Пришли – наконец сказал он и опустился на поваленный корявый ствол. - Видишь, сколько здесь папоротника, но надо ещё подождать. Смотри и жди. Цветок папоротника появится внезапно. Может, в том месте, где мы и не ждём. Он только на миг засияет красной искрой, и в этот миг бросайся, как кошка и хватай. Не бойся ничего – пусть трещит и гремит вокруг, а ты держи красный, огненный лепесток крепко – ведь это ВСЁ для тебя сейчас.
Пока старик говорил, Ирэна с ужасом озиралась. Если бы не он, её невозмутимый спутник, она бы дунула отсюда, забыв начисто о своей избранности и бессмертии. Прежние смертные страхи воскресали в душе, мутили разум, холодным потом выступали на лбу.

Вдруг раздался страшный треск, веером взметнулись красные искры из лесной чащи. Как же они не заметили подступающего из глубины леса огня? А теперь он окружал их со всех сторон. Лес вокруг горел. Падали огромные сучья, разбрасывая снопы искр. Языки пламени, извиваясь, побежали по земле, подбираясь к тому месту, где сидели путники. Она вскочила, озираясь: куда бежать? Всё вокруг горит и только вон там, под влажным ельником ещё нет огня.
- Туда! – и она повернулась, обезумев, к старику. Но что это? Может, он сошёл с ума? Смех сморщил его лицо. Он смеялся, махая рукой, не в силах вымолвить слова. Ирэна, дико озираясь, осталась на месте. Её порыв бежать без оглядки, остудил этот добродушный смех.

- Тебе видится пожар? – наконец выговорил старик, - успокойся, это папороть морочит, отводит от себя. – А ты хотела бежать туда? – он показал в сторону высохших скелетов елей. – Там тебя как раз ждут - дожидаются, в болоте… Вот подожди – сама приползёт, увидишь. Если гора не идёт к Магомету, то Магомет ползёт, тьфу ты, - идёт, к горе.
- А пожар – это видение. Вот посмотри – он поднял руку ладонью наружу и повёл ею в сторону горящего леса. Пламя поблёкло на глазах, как будто полиняло. Дед обвёл рукой вокруг – и как будто ничего и не было. Тёмные деревья стояли, освещённые луной. В зарослях папоротника ничего не предвещало, где именно расцветет чудный цветок. Ветра не было, но вдруг заросли зашевелились, и из самой их гущи выбросились вверх две тонкие, голубоватые в лунном свете руки, потянувшиеся к Ирэне. За руками она увидела ползущее по земле, извивающееся тело и прозрачное, голубоватое лицо с жалобными глазами.

- Осторожно, не давай, чтобы она уцепилась! – воскликнул дед.
Ирэна смотрела во все глаза на женщину в серебряной чешуе, с хвостом, обсыпанным каплями росы. Хвост шлёпал по земле, голое до пояса тело блестело. Мокрые трясущиеся руки молили дать ей опору, помочь подняться. Тонкий голосок изнывал, лепеча нечеловеческие мольбы. Черты лица искажали потусторонние желания и бледные отблески странных мыслей. Нежное тонкое лицо, большие, полные слёз глаза вызывали невольное желание помочь.
- Не смотри на неё. Не давай руки! – предостерегающе сказал дед. – Это уже не наваждение, а настоящая болотная русалка, - приползла, учуяла. Но она нас не видит, а только чувствует и находит человека по его взгляду. Не смотри на неё, и она потеряет тебя из виду. А уж если вцепится, то и мне не под силу будет её оторвать. И он быстро пнул русалку носком сапога:

- Пошла вон, Наташка, дурных нема.
Ирэна отвела глаза от извивающегося тела, и русалка жалобно запричитала, завозилась в зарослях. Почему дед назвал её Наташкой? – и Ирэна снова невольно взглянула. «Наташка» мгновенно повернула к ней голубое лицо. Оно исказилось судорогой, по нему побежали синие тени – отражение гнева, негодования. Тонкие бескровные губы задёргались, зашептали… Но Ирэна быстро отвернулась – хватит, с ней всё ясно. Так, значит, легенды о лесной нечисти – не выдумка?!

- Конечно, не выдумка – отозвался полковник. – Про Наташку я тебе после когда – ни будь расскажу. Сейчас же нам не до неё. Вот-вот зацветёт папоротник. Цветок предназначен не для людей и, чтобы люди не охотились за ним, масса препятствий встаёт на их пути – лесная глушь и лесная нечисть и то, что распускается и отцветает он за мгновения, в которые не каждый человек может завладеть им. И всё же есть считанные храбрецы в этом мире, умудрившиеся сорвать цветок, но ещё меньше тех, кто смог воспользоваться его волшебной силой. Тебе необходим цветок, чтобы твоё бессмертие поддерживалось его могуществом, но за те мгновения, что он цветёт, надо суметь удержать его.

- Вот, возьми, - старик протянул ей нож. – Цветок притягивается к железу и крови. Как только увидишь его, быстрым движением рассекай кожу на ладони и протягивай к нему руку – он сам войдёт в рану. Не бойся, рана сразу заживёт, благодаря чудодейственным свойствам папоротника, ты и боли не почувствуешь, а на ладони останется лишь слабое свечение. Вот как у меня – он показал левую ладонь. Сквозь задубелую коричневую кожу пробивалось ясное розовое сияние.

- Кто вы? – вдруг спросила Ирэна. Но он не счёл нужным ответить на её вопрос, а про себя пробурчал небрежно, по-итальянски:
- Много будешь знать, скоро состаришься, - чего она, конечно же, не поняла:
- Что?
- Смотри, смотри!- дед быстро повернул её за плечи и всунул в руки холодный клинок. По воздуху, в трёх шагах от Ирэны плыл, переливаясь голубым и красным, как горящий уголь, сиянием, чудный цветок.


       ПЕРЛАМУТРОВАЯ ЛЕДИ

В один из прекрасных ярких дней «осени первоначальной» в аэропорту города Харькова пребывала в ожидании рейса Харьков – Новосибирск прелестная юная особа, явно не вписывающаяся в общую картину отъезжающих – провожающих. Она отличалась от всех не только своей нездешней, ангельской красотой и необычайной хрупкостью, но и всем, что она делала, во что была одета.

Богатая, по последней моде одежда подчёркивала достоинства её фигуры. Классический, жемчужного цвета, костюм, отделанный тончайшим, как пух, драгоценным мехом светло-опаловой шиншиллы, выглядел романтично. Узкие от плеча и в локтях, рукава слегка расширялись к кисти, открывая нежные белые пальцы с длинными перламутровыми ногтями, украшенные серебряными кольцами самой разнообразной конфигурации, среди которых одно, - тонкое, разветвлённое, было с крупным сапфиром, а другое – с голубоватым аквамарином.

Два других старинных кольца без камней поражали воображение искусной филигранной резьбой.
В ушах поблескивал живым блеском жемчуг, и такая же длинная жемчужная нить, обвив несколько раз точёную шейку, спускалась, змеясь, вниз и приминая меховую опушку. Стройные ноги охватывали мягкие летние сапожки из молочно – белой кожи. Вся её фигура была утянута, узка, но не худа. Всё поражало чистотой и чёткостью линий. Ничего лишнего –ни складки, ни утолщения, всё – гибко, тонко.

По всему видно было, что кожа, ткани и драгоценности – всё настоящее и очень дорогое. Драгоценные камни массивных колец поблёскивали при движениях рук. Жемчуг был крупный, и в каждой жемчужине под слоем перламутра ворочался живой розовый огонёк. Тончайший, как пух, драгоценный мех шиншиллы и необычная, шершаво – упругая ткань костюма могли бы, наверное, составить целое состояние, и были достойны гардероба королевы.
Довершала туалет прекрасной незнакомки белоснежная шляпа – скорее большая, чем маленькая, с полями ассиметричной формы, более узкими и заломленными вверх спереди и опущенными вниз сзади. Из-под шляпы крупными пепельными локонами выбивались пышные волосы, покрывающие сплошной волной плечи и спину и предполагающие вполне ощутимую тяжесть.

Странным было то, что при всём своём блеске и роскоши, незнакомка была одна, без сопровождающих и телохранителей. Уж наверняка, это была непростая птичка. Никаких вещей, чемоданов при ней не было, кроме изящной белой сумочки с перламутровой инкрустацией, и тонких лайковых перчаток. Но она нисколько не смущалась ни своим одиночеством, ни подавленным вниманием со стороны публики, и вела себя совершенно свободно и естественно.

Понимая, что каждый её взгляд и жест ловят десятки пар глаз, она не скрываясь и не смущаясь, рассматривала в свою очередь, в упор всё, что привлекало её внимание. Спокойно проходила по залу, разминаясь и слегка потягиваясь, спокойно оглядывала свой костюм – не помялся ли где, всё ли в порядке. Когда она проходила мимо групп людей, то смотрела на них, не отводя взгляда, но взгляд её не был вызывающим. Он был скорее скучающе – внимательным и как бы говорил:
- Всё равно я у вас, как на ладони, всё равно вы будете наблюдать за мной, ну так смотрите – вот она я, вся тут. А я буду смотреть на вас.
О том, чтобы обратиться к прекрасной незнакомке, не могло быть и речи. Настолько она была необычна и светла, как ангел, настолько весь её облик контрастировал со всеми, здесь присутствующими.

Девицу же это ничуть не смущало, и чувствовала она себя совершенно в своей тарелке. Пройдясь немного по залу, затем заглянув в буфет, она опустилась, наконец, в кресло зала ожидания и, потупя взор, стала поигрывать белыми перчатками.
Её лицо, абсолютно гладкое и матовое, без единой морщинки, с тонкой прозрачной кожей, говорило о её юности. Не слишком тёмные брови казались нарисованными, благодаря исключительно светлому тону лица. Опущенные ресницы нежными шёлковыми веерцами затенили щёки. Ни одного яркого мазка – только пастель, только полутона: от нежно – розовых губ и белой кожи, до серо – свинцовых глаз и дымчато – пепельных бровей и ресниц.
Конечно же, это была Ирэна.

Жизнь открывала перед ней новые страницы, и сама она была вся новая, с новыми мечтами и планами. В её сумочке было достаточно денежных знаков, чтобы преодолеть любые расстояния, выполнить любые свои прихоти. Там же был новенький загранпаспорт, но пока что пунктом её цели был город Новосибирск.
Ирэна могла бы провести время до отправления самолёта в гостинице, но она за два часа до отправления прибыла в аэропорт. Ей хотелось вспомнить те далёкие годы студенчества, когда она летала самолётами аэрофлота домой, на каникулы, и обратно - на учебу, в другой город.

«Первым делом, первым делом – самолёты... …Берегите время, Берегите время! ТУ – 104 – самый лучший в мире самолёт – он всё летает, и никак не упадёт…»
Любила Ирэнка аэропорты, как, впрочем, и вокзалы. Но аэропорты ей нравились всё же больше – и чище там, и уютнее, и публика поприличнее. Аэропорт – это романтика, это – как чистая страница. С момента пребывания в нём можно начинать новую жизнь.
«Аэропорт, стою у трапа самолёта…»,
«Аэропорт, аэропорт – сплошное зарево огней…» - вспоминались ей слова то одной, то другой песенки, расхожих в далёкие годы её юности. И для Ирэны всегда было песней, подъезжая к аэропорту, ещё издалека всматриваться в его обособленную, как на ладони, панораму, пронизанную сверху донизу голубым воздухом и самолётным гулом.

В центре – стеклянный дворец, перед ним – просторная площадь, а на заднем плане – живое, гудящее лётное поле. И над всем этим кружат и кружат, взлетая и садясь, крылатые странники. Ах, как любила она это маленькое королевство – его клумбы, дорожки и аллеи, голубые ели на видных местах и разноцветные игрушечные машинки в рядок – кого-то они встречают, кого провожают? Но главным было тут, конечно, само здание - стеклянный дворец, огромный светящийся кубик Рубика, где как в сказке: направо пойдёшь – заплутаешь, налево – коня потеряешь, а прямо пойдёшь – откроешь волшебную дверь с чудесами.

И толпы, сонмы ищущих, алчущих, страждущих устремляются организованными потоками налево, направо и прямо - согласно указателям, табличкам и светящимся табло. Текут, несутся нескончаемыми лавинами по лестницам, растекаются по фойе, кучкуются у стоек, дымят у входа, атакуют кассы, толпятся в буфетах, рвутся к администратору, кричат, вопрашают, негодуют, улыбаются, знакомятся, галантничают, любезничают, мечутся и культурно прохаживаются.

Одним из чувств, опьяняющих Ирэну, когда она ступала на священную землю и бетонную плиту этого маленького королевства, была свобода. Ходишь, как кошка – сама по себе, и никому до тебя нет дела! Смотри, куда хочешь, иди, куда хочешь. Ты одна и не одна, и никто не имеет на тебя ни-ка-ких прав. Ни друзей, ни знакомых, - никого, кто бы мог потребовать внимания и нарушить священное одиночество. Хорошо!
Для той, прошлой Ирэны, пребывание в аэропорту было целым ритуалом, праздничным событием, которым она потом жила несколько месяцев, вплоть до следующего путешествия.

В обычной обстановке всем от тебя что-то надо. В магазине – встаньте в очередь (сами не с того конца стоите), в автобусе – ах, позвольте, ах, не толкайтесь (нет уж, позвольте вам не позволить), дома – сделай то, убери это, сходи туда (не знаю, куда), принеси то (не знаю, что). Тут же – совсем иная картина. Вон сколько людей – всякие разные, голубые – красные, мелькают разноцветными пятнами, и никто не цепляется, не имеют права. Покой и одиночество в беспокойной толпе. Этот приятный контраст сладко волновал сердце.

Главное – чтоб билет в кармане, а там – трын-трава, отдыхай себе на свободе. Плевать на задержки рейсов, к чёрту бессонные ночи – время остановилось. Спешить некуда – всё объявят, всё скажут, а ты лови миг свободы.
И всё же, не только эта праздность так влекла к себе. Это было лишь началом священного действа. Когда позади были хлопоты по регистрации билетов и оформлению багажа, когда были оббеганы все лабиринты и обнюханы все закоулки, то впереди ждал самый главный и дорогой сюрприз – конечная цель всего подготовительного ритуала знакомств с тайнами неистощимого кубика Рубика.

Это был зал ожидания. Какие же разные они бывают, эти временные пристанища человеческих судеб, в скольких ей пришлось побывать: одно – и двухъярусные, с телевизорами и без, с мягкими креслами и твёрдыми стульями, состоящие из анфилады комнат, и простенькие – из одной. Ирэна всегда с нетерпением ждала тех заветных минут, когда войдя, она отыщет взглядом свободное место и, стараясь быть незаметной, срастётся с ним – руки под мышки, ноги – под кресло. И вот тогда начнётся то, ради чего совершалась прелюдия вживания в толпу.

- Смотри, смотри – шептал ей внутренний голос, и она смотрела во все глаза.
- Смотри, люди! Семьями и поодиночке, влюблённые и пенсионеры, странные попрошайки, командировочные, военные. Красивые, смешные, толстые, худые. Все они вышли – каждый из своего мира – единственного и неповторимого. Кто-то из мира, кто-то – из мирка. На них ещё лежит отпечаток того, чем они жили вчера, час, полчаса тому назад. В глазах ещё отражаются их жёны и кошки, мужья и собаки, оставленные дома, а у кого-то это – пустая комната в коммуналке, а у кого-то – шикарные аппартаменты с прислугой.

И запахи у каждого свои, привнесённые с собой из гнёзд, гнёздышек, логовищ, пещер. Но вот аэропорт собрал их всех под одной крышей, и оттого ещё явственнее видны различия между ними, с их привычками, выражениями лиц, с чемоданами, личными проблемами. Вот разъедутся они по местам назначения, с облегчением захлопнут за собой двери и вновь будут вариться в собственном соку частной жизни.
Люди, люди! Сколько же вас вокруг. Сколько проходит мимо, как тени, для скольких мы – тени. Но каждый занят лишь собой. Та далёкая Ирэнка – студентка мучилась вопросом: почему все заняты только собой? Её ещё не томил груз семейных проблем, её никто нигде не ждал, кроме родителей. Её не звали долг и семейные обязанности, и она была вся настроена вовне. Она смотрела на мир и на людей широко открытыми глазами и удивлялась. Она взывала мысленно к толпе:
- Люди! Да взгляните же друг на друга! Поднимите свои озабоченные, задубелые от радостей и невзгод, закрытые лица! Ведь это только кажется, что все мы одинаковы, а на самом деле среди нас, как и среди собак, есть множество разных пород...

Ведь это же так интересно! Не хотите? Ну, как хотите. Ей даже лучше. Пусть ковыряются, каждый в своих мыслях и чемоданах – тем удобнее ей будет их разглядывать. Нет, люди не хотят смотреть друг на друга – им кажется, что они и так всё знают. Кто-то скучает, кто-то занят укладкой вещей, а вон супруги выясняют отношения. Кто во что гораздо, кто - в лес, кто – по дрова! И каждый прав по-своему.

Ирэна сидела тихо – тихо, затаив дыхание, и со стороны могло показаться, что она, как и все, поглощена чем-то своим. Но внутри её происходила лихорадочная работа, бродила и пенилась быстрая мысль. Внутренний взор метался, находил, высвечивал. Щёлк – сфотографировала она объект глазами, а потом, опустив ресницы, прокручивает плёнку назад, рассматривает мысленным взором подробности, отмечает детали. И всё видит и слышит раньше всех. Вон в том углу сейчас упадёт чемодан, задетый неловко, - сейчас грохнет, а хозяйка жуёт себе спокойно какой-то затхлый песочник из буфета. И, уже отведя глаза, она отмечает грохот и запоздалое урчание сквозь песочник.

Кто кому есть кто? Как они друг к другу относятся? Какое у них образование, какое благосостояние? Она делала с ними, что хотела. Могла, например, представить себе первую брачную ночь вот этих равнодушных супругов или что, например, будет с этой влюблённой парочкой хотя бы через пару лет.

Вот они сидят напротив. Ей – лет двадцать, Ему – двадцать три – двадцать четыре. Его голова – у неё на коленях. Он, кажется, спит, а она нежно – нежно гладит его волосы, всматривается в его лицо влюблёнными глазами. Её тонкие ноги во французских ( итальянских?) туфлях и до колен не прикрывает этакая короткая новомодная туника. Славная девочка. И он ничего.

Ирэнка ненавязчиво ловит взгляды влюблённой девочки, стараясь понять её чувства и одновременно контролируя себя со стороны, - отмечая, что заподозрить её в повышенном внимании к паре нельзя. И вообще – смотрит она мимо. Но видит всё. В отличие от рядом сидящей старой девы в очках. Та крутит шеей, стремясь занять оптимальное положение для наблюдения за голубками. Ну, ясное дело – у самой-то подобное лет тридцать назад было, а тут вдруг такая находка – как грибы в лесу! Но очки ей явно мешают, она их то и дело поправляет, вытягивает увядшую шею, бросает испуганно – отрывочные взгляды, суетится и выдаёт себя. Умора! Она явно стесняется своего любопытства. На лице обозначается внутренняя борьба:
- Ну хватит, неудобно. Ах, нет, ещё только посмотрю, из чего это у неё платьице связано… с лю-рексом – физиономия печально вытягивается - у неё такого платьица никогда не было, и теперь уж, конечно, не будет. А, в принципе, она вроде бы совсем даже неплохая тётка, и может быть, даже вовсе не старая дева.

Ирэна встала и вышла подышать свежим воздухом на просторный балкон, примыкающий к залу ожидания и выходящий на лётное поле. Порыв ветра наполнил лёгкие воздухом, гул самолётов оглушил и взбодрил. Она продолжала думать о тех, кто её окружал. Государственные тайны Ирэну не занимали – шпионов и переодетых «чекистов» она угадывать не стремилась. Мужчины её интересовали меньше, чем женщины. Женщины были интереснее. А мужчины – это грубо. Она не ценила ни их, ни их внимания, - тем более, что ей не составляло труда его завоевать. Стоило только снять непроницаемую маску и «выйти из подполья» - начать крутить головой, вертеться и совершать всяческие ужимки, как тут же в ответ устремлялись взгляды и призывные сигналы. А стоило встать, чтобы, к примеру, выйти освежиться, как тут же объявлялись попутчики и собеседники, сопровождающие и сочувствующие, готовые проводить, объяснить, предложить.

Ах, мужчины! Но все вы, в конечном счёте, зануды, - и слава Всевышнему за то, что хоть в этом месте он сводит меня с вами на считанные часы и минуты, где вы не успеваете развернуть свою гнусную деятельность. Думая так и самодовольно улыбаясь, Ирэнка выкуривала на балконе сигарету, предложенную каким – ни будь любезным кабальеро. Сигаретка – так, для души, одна за весь день. Она не злоупотребляла.
При этом воспоминании наша перламутровая леди достала из сумочки изящный серебряный портсигар удлинённой формы и вынула оттуда длинную тонкую сигарету с золотым ободком и длинный перламутровый мундштук. Вставив сигарету в мундштук, она лишь на мгновение прикрыла её рукой, и под ладонью вдруг вспыхнуло розоватое свечение. К удивлению наблюдающих за незнакомкой, они не видели, чтобы она зажигала спичку или какой-нибудь другой огонь, чтобы прикурить, но вот уже дымящаяся сигарета поднесена к хорошеньким губам.

Нисколько не скрываясь и не смущаясь, красавица картинно держала её своей точёной белой ручкой. Взгляд её был кротким и задумчивым. Присутствующие в зале дамы были вне себя от возмущения и только подбирали слова для того, чтобы поставить дерзкую на место, указав ей, где можно заниматься подобными вещами, как вдруг ноздри всех окружающих невольно затрепетали и стали благоговейно ловить восхитительный аромат.
Синеватые струйки, поплывшие по залу, змеились в лучах дневного света и проникали в самые отдалённые уголки, заставляя принюхиваться даже дремавших пассажиров. Никто не знал названия этому запаху, но у многих всплыло в памяти слово «фимиам». А один толстый товарищ даже подумал об амбре.

- Кто это такая? – спросил толстяк у сидящего рядом мужчины восточного вида с чёрными миндалевидными глазами и холёной чёрной бородой.
- Не знаю, не знаю – поглаживая бороду и глядя в сторону незнакомки, протянул бородатый, - сам желал бы узнать…
Ирэна понимала, что сейчас она не может позволить себе незаметно наблюдать за другими. Слишком заметна она сама. Но тогда, в далёком прошлом, когда она была «как все», она с удовольствием отдавалась своему хобби. И главное, - продолжала она вспоминать, - никому ничего не должна, всем – привет, всем – наше вам с кисточкой. Вам – в Ленинград, вам – в Семипалатинск, а мне – в другую сторону! Вот так-то, товарищи! Ирэна вспоминала, как она прохаживалась по кубику Рубика. Всё ей было интересно: и как в буфете в очередь стоят, и какие блюда берут, и как едят. Всё, всё интересно. И как багаж в камеру хранения сдают: что при этом говорят, как смотрят на оставляемые вещи – тревожно или же равнодушно…

Вот так, в подробностях отпечатывалось в её сознании всё, что происходило в этом огромном муравейнике. Рассматривая одних, она помнила о только что оставленных ею, возвращалась к ним то и дело взглядом, чтобы зафиксировать изменения. Скучала по другим, занявшись новичками, и так же незримо их навещала. А они и не подозревали, как она вживалась в их мир, как понимала каждый взгляд, додумывала за них их мысли, продолжала мысленно начатые движения рук, губ, глаз. Разговоры, переглядки, знакомства попутчиков – во всём она принимала незримое участие. Принимала, понимала…
А они, как слепые котята, каждый за своей, кажущейся им непроницаемой перегородкой.

Каждый – в своём условном мирке, и за его пределы выводит их ненадолго разве что голос диктора, объявляющий рейсы, да светящееся табло.
Она привыкла к разгулу среди этих незрячих лиц, невнимательных глаз. Она пожирала их тайны, читала их чувства, зарождающиеся мысли и желания. Она делала выводы относительно разных сторон их жизни. Тем более, что это было совершенно безнаказанно. Никто ни разу не заметил, как его потрошат и разбирают по косточкам.

Никто… Но однажды…
Ирэна устроилась поудобнее в кресле. Это было её самое любимое воспоминание из той, «прошлой» жизни. Однажды, зимней ночью она очутилась на маленькой промежуточной станции. Она только что сошла с поезда, чтобы вскоре пересесть на другой. Какое-то время надо было переждать на вокзале. Вокзалишко был затрапезный, с гладкими деревянными креслицами, отполированными задами сотен и тысяч побывавших тут пассажиров. В здании станции было ничуть не теплее, чем снаружи. А Ирэне и не интересно было знать, что там, снаружи. Там, за окном был мороз, были ночь и безлюдье. И только тут, на этом островке света, небольшое скопление народа олицетворяло собой продолжение жизни и бытия.
Пар изо рта – клубами… Народу мало, но ничего – есть пища для мозгов. Кутаясь в свою искусственную, чёрно – белую шубу, Ирэнка окинула взглядом рабочий материал, и началась очередная вакханалия: кто? что? зачем?

С этими всё ясно – он, она, двое спиногрызов. Семейство занимает пол – ряда кресел. Узлы, авоськи, на сиденье – апельсины, раскрошенная булка, видавшая виды походная кружка, под сиденьем – горшок. Все ещё тёпленькие – тоже только что с поезда. Казалось бы, всё понятно. Ан нет. И тут можно задать себе массу интересных вопросов и поискать ответы на них. По тому, как они смотрят друг на друга, можно решить, давно ли они в пути, как друг к другу относятся, кто кого больше любит, и любят ли вообще. Интеллект можно определить по тому, как они разговаривают с детьми, как делают им замечания. Не затюканные ли дети? Едут они в гости или, уже нагостившись, возвращаются домой. Всё, всё становится понятным, только вникни, не говоря уже о верхней части айсберга – внешний вид, одежда, причёски, разные мелочи и предметы обихода, даже предположительная цена и форма дорожных сумок.

А во-он в углу парочка… Намётанный глаз сразу отмечает её своеобразие: мужчина и женщина - так себе, ни молодые, ни старые. Он держит её руки в своих, как будто греет. Муж и жена? Как бы не так. Жёнам руки не греют. Она – проще, он – элегантнее. Наверное, командировочный прощается со своей очередной пассией. У неё кротко – беззащитный, растерянный взгляд, а он уже не с ней. Его губы трубочкой ещё шипят ей на ушко что-то успокаивающе – нежное, а в виляющих глазах уже нескрываемое торжество – домой, к жене-е! В цивилизацию – в ванну, к телефону, к детям – как они там, паразиты – разбойники?! Зато тебе, киска, остаётся вся прелесть твоего нетронутого захолустья: и свежесть огромного звёздного неба, и буйство сирени в кривых переулках весной. Не плачь, вспоминай нашу любовь. А я – работа, долг… Вытри слёзки, дурочка…
Мы странно встретились,
И странно ррязойдёмы-ся…

Разглядывая всех, как обычно, исподтишка, Ирэна вдруг заметила, что глаза её чаще, чем обычно, встречаются с серыми глазами напротив. Это насторожило, но она тут же отмахнулась – быть не может! Теперь взгляд туда. А что у нас там? Ага, так…
Тьфу ты, Господи, опять эти глаза напротив! Вы успели пробежаться взглядом по залу и вернулись ко мне, сударь? Ох, хитрец! Тоже сидит неподвижно, как и я, и только глаза…

Кто такой?! Ловит меня, то и дело встречаемся взглядами. Значит, всё же есть такие, кто занят не только собой. А может всё проще: понравилась ему, вот и пялится.
Не поймёшь, какой он там из себя – тоже кутается в необъятный полушубок. На лоб и глаза надвинута шапка – ушанка, уши которой опущены – холодно. Из-за этого трудно определить возраст. Похож и на молодого парня, и на моложавого худощавого мужчину. Лицо не поражает ничем, но скорее приятное, чем отталкивающее. А светлые глаза – без обычной для других рыбьей плёнки – ясные, острые, понимающие. И они говорят: да, я такой же, как и ты. Я тоже вижу всё. Я живу жизнью других, мне всё понятно в ней, и тебя я тоже вижу насквозь.

Впервые Ирэна почувствовала себя беспомощной, впервые не могла спрятаться под непроницаемой личиной, не помогло и напускное равнодушие. Его глаза буравили душу, вытаскивали её из насиженных недр, тормошили и вели с ней незримый прямой разговор. Его энергичная мысль летела на острие ясного взгляда, без промаха била в цель, вызывала невольный ответный огонь.


Не верю! – в смятении упрямилась она, - чертовщина какая-то! Не может быть! Я не встречала ещё… Ты – неправда.
- Нет, правда, правда – отвечал он. – Мы с тобой одной крови – ты и я.
Её так и подмывало вскочить, напасть на него с расспросами, но огромными усилиями воли она заставляла себя сидеть. В его глазах отразилась её решимость – он понял.
Встать, подойти, сказать? «… Пустое, существует взглядов речь!» Земные, материальные слова лишь запутают, уведут в сторону. Да и как – первой, к парню? Здравствуйте, я ваша тётя! Обойдётся! Ну его… Вот если бы он сам…

Опять смотрит. Ну, встань же, подойди, скажи что-ни будь! Ну же! Сидит. Ну сиди, сиди… Смотрит. Глаза его разверзаются, превращаясь в бездонные озёра, зеркала. В них – символы и иероглифы, объясняющие Ирэне всю картину отражающегося мира по-своему, но понятно для неё. Но не этот сверкающий мир ошеломил её, не возможность постичь его и сравнить со своим, а то, что такой мир существует. То, что объявился единомышленник. Или соратник по хобби?
Он не встал и не подошёл, ничего не объяснил. Но, кажется, тоже был подавлен открытием. Для него, наверное, тоже был наваждением этот молчаливый диалог. Так они и расстались – не сказав друг другу ни слова, не расспросив ни о чём. Вот тебе и маленькая станция (тополёк и акация), захолустье. Потрясённая Ирэна провожала взглядом странного незнакомца, пока он не скрылся в сутолоке около подошедшего поезда. Это и была та самая незабываемая встреча с Сен-Жерменом.

Ирэна никогда не забывала об этом человеке и, когда увидела в книге его портрет, сразу узнала его: так вот с кем тогда свела её Судьба. Она не раз вспоминала черты незнакомца, его взгляд, и сравнивала с портретом. Он! Он! Тысячу раз он!!! Только он мог так смотреть. Его глаза могли не просто видеть или посылать ответный взгляд. Они могли рассказывать такие вещи, о которых Ирэна и не подозревала. Это был нечеловеческий, необыкновенный взгляд обыкновенного человека. Возможно, он был усилен какими-то сверхъестественными знаниями и опытом, но его взгляд говорил так, как мы говорим словами.

О многом он тогда рассказал Ирэне, а ещё он показал её прекрасные картины какой-то горной местности. Утонув в его глазах, она попала в другой мир. Это был прекрасный, голубой и воздушный мир, где-то высоко в горах.
Огромные просторы, пронизанные насквозь прозрачным лёгким воздухом, представали перед ней, как будто с высоты птичьего полёта. Что это было? Что означал этот прекрасный горный пейзаж, расположенный кольцом вокруг голубой долины? Задумавшись, Ирэна не заметила, как в зале ожидания поднялось заметное волнение. Люди зашептались, приподнимаясь со своих мест, послышались даже возгласы удивления.

Освещённый лучами солнца, один в светлом пространстве, шёл навстречу Ирэне человек в широкополой шляпе со страусовым пером. Он шёл, не торопясь, пристально глядя ей в лицо, чтобы она не сомневалась, что он идёт именно к ней. Его наряд был отражением её наряда. Шляпа была белоснежна, перо на ней – густая упругая дымка, колышущаяся в такт шагам. Молочно-белый камзол с позолоченными пуговицами обтягивал стройный торс. Такие же молочно-белые панталоны по моде восемнадцатого века, обливали стройные суховатые ноги. И довершали наряд такие же изящные сапожки тонкой выделки, какие были на ногах у Ирэны.
Эти мягкие белые сапожки, этот бесшумный шаг, этот вкрадчивый взгляд – это было как взрыв, как выстрел в самое сердце! Ирэна поняла, почувствовала всеми фибрами своей души: Свершилось! Он пришёл!

Да, он пришёл! И мужчина с восточной внешностью ясно и отчётливо сказал в тишине своему соседу:
- А-а, всё ясно – это они кино снимают!
Да, действительно кино, как сразу просто стало всё и ясно. Как же раньше-то никто не догадался. Ведь дураку понятно – кино… И под начавшийся оживлённый гул граф Сен – Жермен тихо сказал своей даме:
- Ну, привет!
- Привет – ответила дама. – Так значит, это был ты?
- Да, это был я!
- Почему же ты не дал знать, не сказал тогда ничего?
- Тогда было не время. Да и зачем? Ведь сейчас я здесь, я же не исчез.
- Да, правда…
- Ну, к делу. Ты однозначно хочешь сейчас лететь в Новосибирск, или мы всё же можем отложить это на время?
- Нет, я очень хочу, давно хочу именно в Новосибирск.
- Ну, не беда, полетим в Новосибирск и окажемся там гораздо раньше, чем, если бы летели самолётом.
- Как это? – привыкая к чудесам и не удивляясь, спросила она.
- Скоро увидишь – ответил он.
Они стояли рядом, как две диковинные птицы, - странные, красивые, редкие, но никто из публики уже не удивлялся, ведь все дружно поняли, - идут съёмки, и где-то тут, среди них, снуёт незримый оператор со скрытой камерой, чтобы заснять как можно естественнее обстановку отлетающе – встречающего аэропорта. И все старались вести себя, как можно более естественно и непринуждённо, и не глядеть на странную пару.

А странная пара, тем временем, направилась к выходу. Кавалер предупредительно взял свою даму под локоть, и они чинно прошествовали мимо притихшей публики. Из зала ожидания они вышли в зал регистрации и оформления багажа. Везде их встречали удивлённые взгляды: уже и сюда просочился слух о том, что снимается кино, и летел впереди них. Вокруг раздавался неясный шёпот:
- Фильм, фильм. Снимают фильм!
Сен-Жермен улыбался невозмутимой улыбкой уверенного в себе человека, и Ирэне передалось его настроение спокойной невозмутимости. Миновав людные места, они повернули в какой-то узкий боковой коридор. Затем, открыв дверь с надписью «Посторонним вход воспрещён», пошли ещё более узкими коридорами подсобных помещений. Ирэне стало немного не по себе, тем более, что её спутник уже не проявлял подчёркнутой галантности, как вначале, а шёл впереди молча, всё ускоряя шаг. Она уже едва поспевала за ним, когда он неожиданно остановился.

Прямо перед ними была железная трансформаторная будка со знакомой табличкой, на которой были изображены череп со скрещенными под ним костями и зигзаг молнии. Этих будок Ирэна с детства боялась, чувствуя к ним вполне понятное отвращение. Она отступила немного назад и вопросительно посмотрела на своего спутника. Она вдруг поняла, что они очень далеко от людей, что рядом с ней, в общем-то, совсем незнакомый человек, и что, возможно, она – в западне.

- Ну, зачем уж так мрачно? – глядя ей прямо в глаза, спросил человек. – Боишься? Значит, ты мне не веришь? Ну, теперь уж тебе деваться некуда…
И он, схватив Ирэну за руку, дёрнул её изо всех сил к себе и быстро открыл дверь железной будки. Ирэна в ужасе закричала. Сейчас он толкнёт её на все эти переплетения, проводки и железки, и её не станет… Но он толкнул не её, а железную панель с проводками и рубильниками, которая поддавшись, открылась и обнаружила в своих недрах что-то наподобие кабины лифта. Ирэна стояла, ни жива, ни мертва – бледная, как полотно, и не знала, что ей делать дальше.

- Эх, ты – сказал Сен –Жермен немного насмешливо. – В твоих руках сила папоротника, а ты не можешь дать отпор. Ну, Агасфер ещё получит у меня за то, что не проинструктировал тебя толком и не научил простым приёмам.
- Кто?! – Ирэна не успела ещё оправиться от одного потрясения, как её оглушило другое. – А-га-сфер?! Ве… Вечный жид?
- Ну, конечно - Вечный жид, он самый! – засмеялся Сен-Жермен, и смех его, светский и лёгкий, как дуновение ветерка, овеял Ирэну и привёл её в чувство.
- Итак, вперёд, навстречу будущему! – граф снял в поклоне шляпу и пропустил даму вперёд. Ирэна со смешанным чувством восторга и страха шагнула в странную кабину. Граф вошёл вслед за ней. Дверь бесшумно закрылась. Кабина поехала вниз.

       НАВСТРЕЧУ БУДУЩЕМУ

Когда путешественники вышли, наконец, из остановившейся кабины, их взору предстало огромное пространство, напоминающее длинный, очень широкий и очень высокий коридор, простирающийся далеко вперёд. Дверь, из которой они вышли, была малюсенькой по сравнению с этим огромным пространством, и сами они, очутившись здесь, были похожи скорее на карликов, на песчинки в глубинах океана, чем на людей.

Стены, пол и потолок этого гигантского и, видимо, ветвящегося, коридора из белого, похожего на пластик, материала, переходили друг в друга, плавно закругляясь, совершенно не образуя прямых углов, благодаря чему, в сечении этот великанский грот напоминал собою овал. Ни людей, ни каких бы то-ни было, предметов здесь не было видно. Абсолютно пустое белое пространство тянулось вперёд, насколько хватало глаз, и только кое-где в стенах были видны огромные овальные отверстия – там труба - коридор разветвлялась на боковые ходы – такие же молочно – белые коридоры.

Ирэна растерянно озиралась по сторонам. Ей было не по себе оттого, что она и граф несоизмеримо малы по сравнению с этими, открывшимися их взору гротескными коммуникациями. Тут было светло, чисто, чтобы не сказать – стерильно, и стояла приятная молочно – белая, прозрачная тишина. Ирэна пригляделась: да это же сами стены светятся мягким, рассеянным светом.
Вдруг она насторожилась: вдалеке, вынырнув из какого-то бокового ответвления, на них неслось, быстро увеличиваясь в размерах, что-то огромное и круглое. Сен-Жермен спокойно взял её за руку и они немного отошли к стене. Мимо них бесшумно пронеслось гигантское блюдце. Да, да! Ирэне не показалось. Это был эллипсовидный объект из тех, что называют НЛО. Подобные ему она так часто видела на фотографиях и рисунках, иллюстрирующих статьи о пришельцах. Она читала столько описаний этих летающих тарелок и блюдец, она столько о них слышала и думала, что не могла ошибиться: Это было именно то, что люди называли неопознанным летающим объектом.

Ирэна повернулась к своему спутнику: как же он объяснит ей это? Но тот уже указывал ей в сторону другого бокового хода. Оттуда, так же бесшумно выплыло другое блюдце, немного меньше размером и, набирая скорость, понеслось в противоположном направлении. Через минуту ещё два блюдца, одно за другим, проследовали по молочно – белому коридору.
- Да они снуют тут, как автомобили по автостраде, - произнесла дама, обернувшись.
- А вот и наш корабль – сказал кавалер, и дама увидела приближающееся к ним блюдце, которое в мгновение ока приблизилось и остановилось рядом.

Ирэна восхищённо смотрела на это чудо. Серебристо – голубая, похожая на металлическую, поверхность его сияла в двух шагах от неё. И всё же это был не металл. Не было впечатления застывшей твердости металла. ЭТО вещество как будто находилось в постоянном движении, переливаясь и перетекая внутри себя. Голубые сполохи появлялись то тут, то там, по всему объёму небывалого аппарата. Обшивка его была, как живая: она дышала, мерцала, постоянно видоизменяясь. Это вещество было скорее жидко – газообразным, чем твёрдым, и очень лёгким. Залюбовавшись невольно игрой странного вещества, Ирэна вдруг заметила странный вихорок над его поверхностью - ещё и ещё, как протуберанцы на Солнце.

Они появлялись и исчезали, растворяясь в воздухе, но внешняя форма аппарата от этого ничуть не менялась, и он так и оставался огромным блюдцем.
По выпуклому его краю были расположены круглые иллюминаторы, опоясывающие его кольцом вокруг. Над каждым окошечком мерцал красный огонёк, который вместе с голубым свечением обшивки вдруг остро напомнил ей ту незабываемую ночь на Ивана Купала и цветок папоротника, плывущий в воздухе и сверкающий точно таким же смешанным красно – голубым сиянием. И дед вспомнился ей. Так вот, значит, кто это был… Агасфер?!

В летающем блюдце отодвинулась передняя панель, и в образовавшееся отверстие стоящих внизу людей сильным потоком воздуха втянуло внутрь. Они оказались в круглом зеленовато – голубом зале. Всё здесь - стены, пол, потолок и какие-то округлые выступы из стен, было однородно, цельно - плавно переходящим одно в другое. Всё было будто бы затянуто в зеленоватую, слегка ворсистую кожу какого-то гигантского животного, плотно выстилающую внутренности аппарата.

Посреди зала стояло круглое, уютное сооружение, наподобие дивана. Сен – Жермен жестом пригласил Ирэну сесть и сам опустился рядом. Ирэна села, и сиденье под ней тотчас же приняло форму её тела, удобно охватив его со всех сторон. Граф оказался в таком же удобном углублении. Ничего не говоря, он вытащил откуда-то продолговатый предмет с кнопками, нажал одну из них, и на стене перед ними засветился экран. На экране была их «тарелка», стоящая всё в том же гигантском коридоре. Граф нажимал кнопки одну за другой, и Ирэна с удивлением смотрела, как тарелка превращается то в шар, то в эллипс, то вытягивается в сигару, меняя кроме всего прочего и свои размеры.

Одновременно с изменениями на экране происходили и внутренние изменения. Зал бесшумно принимал разнообразные формы - то удлиняясь и вытягиваясь, то превращаясь в сферу. При этом менялся цвет внутренней обшивки и освещение в зале. При сигарообразной форме они были белыми, при шарообразной – оранжевыми, а при эллипсоидной – зеленоватыми. Всё это происходило в полной и гармоничной тишине. Не было ни гудения моторов, ни дрожания корпуса, ни тряски и толчков, столь обычных в земных конструкциях. Всё происходило плавно, быстро, как трансформации в виртуальном пространстве.

Сиденье, на котором расположились Сен – Жермен и Ирэна, кружилось и поворачивалось вместе с изменениями «тарелки», но оставалось строго в центре. Наконец, нажав одну из кнопок, граф сказал: - Поехали! – и рядом с первым вспыхнул второй экран. Он был гораздо больше первого, и на нём была изображена карта полушарий Земли. Вся она была испещрена линиями, напоминающими дороги или каналы. Там, где на карте находилась Евразия, в одном из таких каналов двигалась ярко – красная точка.

- Это наш корабль – пояснил Сен – Жермен, - видишь, сейчас он движется в районе Харькова, теперь в направлении Белгорода и сейчас пересечёт границу Украины с Россией. Тут же экран приблизил изображение, показывая движение объекта крупным планом.
- Что же это за каналы такие, или дороги, где они находятся? – удивлённо спросила Ирэна.
- О, они находятся очень глубоко под землёй и им миллионы лет. Ваши шахты и метро – хлипкие карточные домики по сравнению с этими мощными, сверхпрочными и вместительными коммуникациями.

Ирэна посмотрела на карту. Особенно много каналов было в районах гор, пустынь и в океане. Уральские горы, Тянь – Шань, Тибет, Кордильеры, Анды, пустыня Гоби, Сахара были исчерчены ими вдоль и поперёк. В океанах и морях они образовывали даже спирально закручивающиеся окружности, а не только прямые пересекающиеся линии. Сен – Жермен следил за направлением взгляда спутницы.
- А хочешь, - оживился он, - я покажу тебе океан? – и его глаза заблестели, как у мальчишки.
Тут же Ирэна увидела, как красная точка на втором экране понеслась с огромной скоростью, петляя и поворачивая на ходу в подземных коридорах. Сен – Жермен показал ей на первый экран, о котором она уж и забыла. Там их тарелка неслась по огромному стеклянному тоннелю, светящемуся в толще воды на дне какого-то огромного водоёма.
- Это не стекло, а силовой энергетический барьер, создающий проходимость для нашего корабля – сказал граф.

Ирэна с замиранием сердца смотрела на грандиозные картины, открывающиеся ей. Энергетический коридор, в котором нёсся их корабль, светился сам и освещал всё вокруг. Она смотрела, словно из окна поезда, на сменяющие друг друга изображения подводного мира. То перед ней расстилалась холмистая, голубовато – серая равнина и долго тянулась, насколько хватало глаз, словно поле за окном поезда, то вдруг, как из-под земли, вырастали скалы - чёрными уступами поднимались они ввысь и терялись где-то в сгущающейся темноте.

То вдруг, пред её взгляды представали огромные разломы и пропасти, уходящие зияющими провалами в чёрную бездну… И над этой страшной, разверзшейся, исполинской бездной сияющей тонкой дугой проходила их чудо – трасса. Всё это – и скалы, и поля, и каменные карманы - пропасти находилось в толще воды, и целые километры воды уходили ввысь. И везде, где только было возможно, лепились мхи, вились и свешивались роскошные, разноцветные космы и подводные лианы, отовсюду – из всех щёлочек и расщелин выбивались и выглядывали листья и цветы невиданных растений.

И меж всеми этими многочисленными представителями подводной флоры сновали мириады представителей подводной фауны. Рыбы, рыбки, рыбёшки и рыбищи, рачки, какие-то непонятные раскоряки и каракатицы, морские звёзды и медузы, червячки, морские коньки, гусеницы. Они шевелились, изгибались, копошились, зависали прямо перед экраном и иллюминаторами то крупным, то общим планом.
Вот промелькнул по ходу движения целый косяк гусениц, шествующих по дну. Их кишащая масса сияла и переливалась всеми цветами радуги: то она отливала ярко – оранжевым, то меняла свой цвет на желтоватый, переходящий затем в зеленоватый, и становясь, наконец, изумрудно – зелёной. Сплошная, движущаяся масса гусениц ярко светилась, и казалось – это само дно светится и колышется в движении.

Вдруг вдалеке за холмами показалось нагромождение причудливых строений. Ясно промелькнули шпили башен, зубчатая панорама высотных зданий и в них, как ячейки пчелиных сот – многочисленные окна. Что это? На древний затонувший город не похоже - слишком уж необычна и ультрасовременна его панорама - тем более, что в некоторых окнах Ирэна ясно различила красноватый свет.

Изумлённая, она бросила быстрый взгляд на графа – может быть, он как-то объяснит ей, что за явление предстало перед ней. Но граф, будто нарочно, уткнулся в какие-то карты, совершенно отвернувшись от неё. Не успела она удивиться, как чудный город уже сменила другая подводная декорация. Огромная гора заслонила собою весь экран. Наверное, это был подводный вулкан – очень уж гордо и одиноко возвышался он над всем подводным миром.

Вдруг что-то чёрное закопошилось у подножия и, отделившись от него, подалось вперёд.
Ирэна в страхе отпрянула от экрана. Прямо на неё смотрели огромные жуткие глаза. Взгляд с вполне осмысленным, почти человеческим вниманием и животной жадностью следил за продвижением «тарелки». Это был гигантский осьминог, под стать огромному вулкану, у подножия которого он обитал. Ирэна что-то слышала об этих монстрах, якобы живущих в морских глубинах, и даже видела фантастические фильмы о них, но никогда до конца не верила в их существование.

Горой вздымающаяся масса тела, шевелящийся клубок щупалец с присосками, ещё перехватывающий в своих страшных объятиях остов разломанного корабля… А этому балованному детищу океана уже хотелось новой игрушки. Глаза осьминога продолжали следить за удаляющейся от него любопытной штуковиной. И вдруг он бесшумно всплыл ввысь, легко оттолкнувшись своими страшными змееобразными ногами.
Ирэне стало страшно. Осьминог закрыл собой весь экран – не стало видно за ним ни вулкана, ни подводной долины, ни её обитателей. А их тарелка, летящая в подводном пространстве, превратилась по сравнению с этим чудовищем в маленький световой блик, чудо-трасса – в светящуюся ниточку.

Экран бесстрастно показывал, отдалив изображение, чтобы вместить всего монстра, как он в один прыжок нагнал движущийся объект и без усилий поплыл рядом, явно примериваясь, как бы его схватить. Ирэна в смятении обернулась к Сен – Жермену. Его лицо было безмятежно. Он с довольным видом похлопал её по плечу:
- Эх, темнота! Чему вас только в школе учили? Науки ваши – сплошная чушь. Вот – наука! Смотри, что сейчас будет.
Осьминог явно не хотел больше ждать. Вытянув одно из щупалец, он пытался преградить путь летящему пятнышку, но обвившееся вокруг светящегося тоннеля щупальце не смогло охватить его вплотную. Между тоннелем и его страшными кожаными присосками, появившимися крупным планом на экране, образовался воздушный зазор, который не давал ему сдавить желаемую добычу. Монстр пустил в ход все свои змеевидные руки – ноги и, обвив ими светящуюся нить, повис на ней.

- Ну, это уж слишком – произнёс Сен – Жермен и нажал кнопку на пульте.
Осьминог вздрогнул, подскочил и закрутился волчком, взметая тучи песка и камней. Вокруг него образовалось огромное чернильное облако, быстро разрастающееся в воде. Какие-то мгновения экран был совершенно чёрным и, наконец, вся эта буря из летящего песка и мелькающих в диком танце щупалец, стала удаляться, пока не осталась далеко позади.
- Фух, - облегчённо вздохнула Ирэна, как будто это она сама только что боролась с подводным чудищем, - и в изнеможении откинулась в своём кресле. На экране, как за окном, проплывали, ставшие уже привычными, картины океанского дна, заглядывали и тут же отставали любопытные и равнодушные морды и мордашки разнообразных существ.

После удачно закончившегося приключения Ирэну охватила эйфория, и захотелось приятно поболтать. Она уже поняла, что их путешествию ничто не может помешать, и полностью успокоилась. Она вдруг отчётливо осознала, что они с графом Сен – Жерменом, по сути, ещё не разговаривали. Так, отдельные фразы, междометия…
- А можно, я буду называть тебя Серёжей? И на «ты»? – бухнула она графу и, не давая ему опомниться, продолжала:
- Ведь в имени Сен – Жермен тот же ритм и почти те же буквы, что и в имени Серёжа… Её прорвало и понесло, она хотела объяснить ему всё: все мысли и думы о нём за те долгие – долгие годы, когда изучая его портрет, она вспоминала их странную встречу на маленькой станции, и его лицо – такое таинственное и всё же понятное, близкое ей чем-то. Вот тогда она и назвала его для себя Серёжей. Этот сплав знакомого с детства, «нашенского» имени и абрис благородного лица с утончёнными чертами в шапке – ушанке, тоже «нашенской», были для неё тогда прекрасным, щемящим воспоминанием.

И вот, наконец это «воспоминание» сидит перед ней – живое, настоящее, из плоти и крови. (А ведь он, опять же, не изменился совершенно, - каким она видела его тогда на станции, таким и был, а ей ведь уже было сорок четыре, и, если бы не Агасфер с его цветком, то она бы сейчас очень проигрывала его молодости). Она вгляделась в его лицо – оно было бледновато аристократической бледностью высоких кровей.
Те же правильные тонкие черты, широко поставленные, крупные глаза, нос с небольшой горбинкой посередине… Да, - вспоминала Ирэна про себя читанные когда-то, давно приобретённые знания: - широко поставленные глаза - это признак уроженца южных широт – Франция, Италия, Испания… Но жгучей черноты этих стран в нём не было. Он был почти блондин, почти такой же дымчатый блондин, как и она сама.
- Мы с тобой одной крови – ты и я, да? – спросила она его мысленно, и он ответил вслух:
- Да!

Буйная радость охватила её. Вот он, тот долгожданный, продолжающийся разговор глаз, мыслей, чувств!
- Так, значит, Серёжа? – снова спросила она мысленно и, не удержавшись, глянула на него умоляюще.
- Ну, конечно, Серёжа, и на «ты»… Хотя, на «ты» - мы, по-моему, с самого начала - ласково положил он тёплую ладонь на её руку. Блеснули драгоценные камни колец. На среднем пальце блеснул крупный бриллиант.
- Ведь я – человек Мира. Под какими только именами не бродил я по Земле, где и кем только не был. Французы – маркиз Монтфера и граф де Беллами, англичанин майор Фрезер, русский генерал Солтыков… И можно ещё долго продолжать длинный список имён и титулов, под которыми я жил в разное время в разных странах. В Голштинии пришлось даже инсценировать собственную смерть и похороны в 1784 году, чтобы хоть как-то остановить разросшийся интерес общественности к моей персоне.

Ирэна жадно ловила каждое слово, вбирала в себя жесты, взгляды этого человека. Он был непостижим: такой земной и обычный – простая речь, немного усталый вид, - и в тоже время он был далёк, как Полярная звезда, сияющая и манящая из своей недосягаемой звёздной вышины.
… Между ними огромная пропасть. Сколько ему лет? Тысяча, миллион? Или тысячи, миллионы?! Сколько он видел, сколько знает? Сколько в этой лёгкой, белокурой голове воспоминаний, событий, людей – и не таких, как девочка Ирэна. Там короли, принцессы, там посланники, великие актёры, учёные с мировыми именами, знаменитые философы, полководцы, генералиссимусы. В этих, немного насмешливых, немного холодных глазах стоят грандиозные картины великих событий, очевидцем которых он, вероятно, был. А может, и будущее ему подвластно?!!

Сен – Жермен посмотрел ей в глаза:
- Не надо усложнять, не надо… Всё гораздо проще.
- Что проще, что? Ведь я ничего не знаю. Я, наверное, маленькая смешная глупышка, ничтожество по сравнению с тобой…
- А как ты думаешь, за что-то ведь МЫ тебя выбрали из миллионов живущих людей.
- МЫ?!
- Да, МЫ – и глаза его просияли неземным светом.
На карте полушарий Земли красная точка, ныряя в сети подземных коридоров, стремительно приближалась к Новосибирску.

       ПРИВАЛ В ТАЙГЕ


В одном из массивов Чулымской тайги, на сорок четвертом километре, неподалёку от просеки вынырнул, словно из-ниоткуда, и остановился, зависнув над землёй, неопознанный летающий объект. Постояв немного в воздухе, как бы раздумывая – стоит ли останавливаться в этом месте или, может, поискать чего-то получше, он плавно опустился на тёмную траву.
Было глубокая ночь. В небе сияли мохнатые таёжные звёзды, глядя с высоты на голубеющую «тарелочку» и, наверное, узнавая её - старую знакомую, - вечную, неугомонную странницу. Тарелка постояла, голубея живым переливающимся светом в темноте ночи и вдруг, как цветок, с лёгким треском раскрылась. В середине её сияющей чашечки сидели, конечно же, наши путешественники.

- Ах… - Ирэна вдохнула ночного таёжного воздуха.
- Ох-х! – потянулся, привстав, Сен – Жермен.
- Что такое? Лес?
- Тайга…
- Почему тайга? Где же обещанный Новосибирск?
- Будет тебе белка, будет и свисток… Так вы в школе учили? Будет тебе и Новосибирск. А сейчас мы, вдали от шума городского обсудим, ради какой цели ты хочешь оказать этому городу своё высочайшее внимание. Ведь цель имеется?
- Конечно. Цель проста.
- Стоп – стоп – стоп! Так сразу мы её обсуждать не станем. Давай немного отвлечёмся, отдохнём, полюбуемся природой… Выпьем кофе, наконец. Ведь можем же мы, бессмертные, несмотря на неприязнь к обычным человеческим яствам и слабостям, позволить себе эту малость – чашку кофе? Тем более, что кофе этот – настоящий, ароматный арабский, не чета современным суррогатам, что заполонили собой ваши рынки.

Ирэна была в восторге. О! Опять этот удивительный человек дарит ей свои неожиданные сюрпризы. Чашка кофе в ночном лесу! И она, не скрывая дурацкого телячьего восторга, во все глаза смотрела на него. Опять ей хотелось вскочить и броситься ему на шею.
- Ах, нет-нет, увольте. Только не это – телячьи нежности, - проговорил жеманно граф, комично изображая чопорность какой – ни будь старой девы из пансиона благородных девиц. Он изящным жестом поднял руку вверх и щёлкнул пальцами.
Тотчас же в руке у него оказалась чашка кофе, которую он с поклоном отдал своей даме.

Ещё один щелчок – и вторая чашка очутилась в его руке. Ирэна с наслаждением вдохнула действительно ни с чем не сравнимый, густой аромат, а затем отхлебнула обжигающий напиток. А ведь она с самого дня своей «смерти» не держала во рту маковой росинки. Сколько же дней прошло? Да какая разница! Путешественники пили кофе, сидя как на террасе и глядя со своего возвышения на чернеющие стволы деревьев, на скудный свет месяца, с трудом продирающийся сквозь густой кедрач и пышные шевелюры сосен.

- А помнишь, тогда, на станции, – что это за страну я увидела в твоих глазах? Голубая страна, окружённая горным кольцом?!
- … Запомнила – таки? Молодец! Значит, хорошо работают наши с тобой приёмники – передатчики. Я показал тебе Шамбалу…
Вдруг Ирэне показалось, что из-за дальнего дерева кто-то выглянул, а вот кто-то выглянул и из-за соседнего дерева тоже. Маленькие карлики завыглядывали отовсюду, то зажигая свои матовые фонарики, то пряча их в ветвях.

- Ага… - произнёс Сен – Жермен, что-то сообразив. – Сторожа забеспокоились, значит кто-то идёт. Примем-ка и мы меры предосторожности. И он, взяв пульт управления, нажал подряд несколько кнопок. Ирэне показалось, что вокруг их тарелки встала по окружности еле различимая, прозрачная стена.
И сейчас же из чащи вышел какой-то человек. Он был заросший, с рюкзаком за плечами. Может, это был геолог, отбившийся от своей экспедиции, а может, крестьянин, предпринявший поход в соседнее село и задержавшийся в пути. А может, это был скрывающийся от кого-то человек или, упаси Бог, преступник. Ирэна ожидала, что человек сейчас удивится, увидя их, а возможно и обрадуется, ведь кто знает – может, он заблудился и ему нужна помощь. Но тот тупо смотрел перед собой, будто не видя ярко – голубого цветка, распустившегося среди тёмного леса, и двух необычных людей в его серединке.

В это время один из карликов, лукаво подмигнув Ирэне, подбежал к путнику сзади и дёрнул его за полу, а другой, подкравшись, хлопнул его по плечу. Ещё один шутник влез на дерево и прямо перед носом у бедняги бросил свой фонарик. Мужик вскрикнул и замахал руками.
- Ну, что они творят, а, Серёжа? А почему он нас не видит?
- Законы леса. Не попадай сюда ночью, а если попал – терпи. Хуже будет, если он попадёт в радиус действия нашей защиты.
- Защиты?
- Ну, конечно. Потому-то он нас и не видит. Вокруг я поставил защиту. Вот только что, - на твоих глазах, я развернул вокруг нашего аппарата подобие прозрачной плёнки. Для него же – и граф показал в сторону мужика, растерянно озирающегося по сторонам, - это зеркальная поверхность. Она сама держит его на расстоянии, давая ему посредством своего силового поля ненавязчивый приказ не переходить границу. И он будет думать, что это он сам ходит там, где хочет, - в действительности же долго будет кружить и кружить вокруг…

- Вот скажи, - продолжал Сен – Жермен – слышала ли ты когда-нибудь о том, что в лесу часто, особенно ночью, люди ходят по кругу, не в силах выбраться на правильный путь, что якобы лесная нечисть их морочит?
- Конечно, слышала, сколько раз…
- Так вот, это происходит, если человек наткнулся на такую защиту и подошёл к ней близко. Таким образом, он попадает в область действия энергетического поля и начинает ходить по силовым линиям, расположенным кольцом. Ночная темнота ещё усугубляет положение, сбивая с толку горе – путников, не предполагающих, что они ходят по кругу и уверенных, что идут в верном направлении. Защита, как я уже говорил, представляет собой зеркало, которое скрывает нас от нежелательного внимания и для стороннего наблюдателя отражает пейзаж вокруг, а энергетическое поле вокруг зеркала не даёт подойти к нему близко и не выпускает того, кто попадает в него. Этот человек – граф показал на растерянного путника – нас не видит, мы же можем преспокойно наблюдать его, сидя в убежище. Зеркало отражает для него весь окружающий лес – деревья, кусты, траву и ничего необычного, что насторожило бы его, здесь нет. Кроме, правда, сторожей… - и Сен – Жермен фыркнул от смеха.

Карлики, как будто ждали его сигнала, - завыли на разные голоса, человек дёрнулся с места и, хрустя валежником, скрылся в лесной чаще.
- Слава Всевышнему, пусть лучше побегает по лесу, чем маячить у нас перед глазами, - видно, он всё же не попал в радиус действия поля.
- И много в лесу таких мест? – полюбопытствовала Ирэна.
- Довольно много. И находятся они в основном в местах выхода подземных коммуникаций. Все эти выходы защищены.
- Да-а-а, - задумчиво протянула Ирэна. Я вот припоминаю одно местечко у бабушки в деревне, про которое говорили, что оно заколдовано, и что там не только ночью, но и днём люди кружат, не могут выйти. А место это прямо посреди села находится, в небольшом поле. Разве может такое быть?
- Конечно, может. Самое удобное место для наблюдения. Видно, кто-то из наших или из инопланетных сотрудников поставил там свой пункт наблюдения, а жителям и невдомёк.

- Ага! – оживилась Ирэна, - а ещё я слышала, что бывает такое: иногда в лесу или в поле, где-нибудь в глуши, люди порой находят такие необычные красивые или какие-то особенные места, увидев которые один раз, больше никогда их, как ни бьются, не могут отыскать. Ведь и это, наверное, из той же самой оперы?
- А как же?! Из той же самой оперы. Прилетели, например, наши в какое-то прекрасное, живописное место… Например, на берег озера, а вокруг красота – цветы растут на полянке, рощица берёзовая, самая, что ни на есть расчудесная. Расположились на отдых или для работы и поставили, как положено, зеркальную защиту. Тут вдруг, выходят местные крестьяночки – по ягоды пришли или ещё зачем, и удивляются: ах, какая красота! Ах, почему мы этого никогда раньше не видели? Два озера одинаковые, как близнецы – создаст же природа, (а одно из озёр, как ты понимаешь, отражённое), и полянки с цветами, и рощицы… ах, красота небывалая. Рвут цветы, смеются. А потом бегут домой рассказывать, какое место красивое видели. Ну, а когда через день – два приходят туда, то перед ними только одно озеро, одна полянка и одна рощица, и всё как-то не так… И тогда рождаются слухи, легенды,
сказки.


- Сказка – что?! – и Сен – Жермен лукаво посмотрел на Ирэну – правильно, сказка – ложь, да в ней намёк, глупым девочкам урок. … El cuento de nunca acabar… – тихо добавил он по-испански.
- Ну вот, и ты туда же, Серёжа – обиделась Ирэна. Агасфер всё загадками говорил на разных языках, и ты что-то бурчишь непонятное.
- Ха-ха-ха! – звонко рассмеялся граф, - услышала? Я сказал – сказка про белого бычка… Это я специально, чтобы тебя подразнить. В твоих руках ключ, а ты всё никак не можешь им воспользоваться. Да, мы, вечно живущие, знаем в совершенстве все языки мира и поэтому иногда невольно вставляем в свою речь выражения и поговорки разных народов. Но ведь ты тоже можешь понимать их, ведь ты теперь владеешь энергией космоса.

- Как это?
- Как это? – передразнил её Сен – Жермен, - а папоротник? Папоротник – твой помощник во всём. Этому растению – миллионы лет, и выращено оно в далёкой, прекрасной стране – там, где живут сильные, могущественные люди, но их миссия – помогать землянам и они часто путешествуют здесь, на Земле, - незаметные и не узнанные, - среди людей. Но и у них бывают трудные минуты, и бывает даже, что они погибают здесь, среди вас, жертвуя своими жизнями ради вашего спасения. Тогда, если ещё есть силы, посланец Света ищет папоротник, чтобы восстановить утраченное и вернуться назад, в свою прекрасную страну, откуда он пришёл. О! Папоротник обладает большим могуществом!

- Смотри! – он взял её за руку и повернул её ладонью к небу: розовое сияние, выбивающееся из-под кожи, вытянулось в тонкий лучик, и его длинная острая стрела прорезала тёмное небо. Сен – Жермен заговорил по - испански. Ирэна увидела, как из чёрной бездны неба к ней пошёл обратный розовый луч, и тут же стала понимать, что говорит ей граф:
- Держи ладонь так, не опускай. Вот видишь, теперь ты понимаешь меня, как будто всегда знала испанский. Ты видишь эту обратную связь? Посылая луч в космос, ты связываешься с информационным полем Вселенной, и луч несёт тебе нужную информацию. Можешь задавать мысленно вопросы. Ты будешь получать на них правильные ответы. Лучи видны только тебе. Для непосвящённых они невидимы.

Ирэна, замерев, слушала мелодичные звуки ставшего вдруг понятным языка. Ей показалось, что триста – пятьсот лет назад она говорила на нём... Какие-то смутные воспоминания зашевелились в ней, но Сен – Жермен продолжал:
- Теперь ещё об одном свойстве папоротника – о том, чему должен был научить тебя ещё Агасфер. Если ты подвергнешься нападению со стороны людей или животных, стоит только повернуть луч в их сторону и послать нужные тебе команды, отвлекающие образы – и ты в безопасности. Ну, с этим справится даже ребёнок.

Ирэна задумчиво посмотрела на свою ладонь, медленно поворачивая её к свету. Потом она подняла глаза на Сен – Жермена:
- А у тебя… есть этот лучик?
Тот изящным жестом раскрыл левую ладонь: на ней засияло розоватое пламя.
- Мы с тобой одной крови… - ты и я…


       ПРОИСШЕСТВИЕ В КАФЕ «САЛЮТ»

Жизнь в Новосибирске шла своим ходом, как в старые добрые времена, когда никто, как водится, и не подозревал, что они добрые. Город стоял всё на том же месте. Автомобили сновали по его улицам, пешеходы всё так же ходили по тротуарам, дети всё так же бегали, где попало, - и никто даже и не подозревал, что сегодня, сейчас, сей момент, их город посетил один из самых знаменитых, самых таинственных и необыкновенных людей, какие когда-либо жили на Земле.

Этот человек и его спутница сидели в этот великий миг, как совершенно обычные люди, за круглым столиком в небольшом кафе «Салют» в одном из тихих районов города и, опять же, как обычные люди, слегка спорили.
Название «Салют» осталось у этого заведения с советских времён, когда почти всякое название – газеты ли, ресторана, фабрики или того же кафе, должны были нести какую-то идеологическую окраску. «Салют», естественно, намекал на революционные праздники, так как только в эти дни, да ещё в день Победы гремели над советской страной залпы салютов.

Но советские времена сменились постсоветскими, и для страны взошла звезда бизнеса и рекламы, звезда банкиров, олигархов, депутатов, «новых русских», рэкета и наёмных убийц.
Не смотря на большие перемены, произошедшие за последние двадцать лет – время, что Ирэна не была в этом городе, обстановка в кафе была почти та же. Изменения коснулись только цен, которые согласно свободному рынку, были отпущены на свободу. Новое веяние проявило себя так же в появлении в заведении гриля и гирлянд искусственных цветов по стенам.

Ввиду того, что был ещё довольно ранний час, народу в кафе было мало – небольшая компания молодых людей, тесно обсевших столик в дальнем углу, да влюблённая парочка в противоположном. Молодые люди по вполне понятным причинам разговаривали громче обычного и оживленно жестикулировали, над их столиком стоял сигаретный дым, который, впрочем, не достигал наших путешественников. Играла тихая музыка, и в кафе было довольно тепло.
А в городе уже праздновала новоселье зима. Первые снежинки кружились в воздухе, и позёмка пустила по асфальту своих быстрых, колючих змеек. Сен – Жермен и Ирэна были по такому случаю в лёгких пальто поверх всё тех же изысканных костюмов. Он – в чёрном пальто до пят, она – в белом, с большим пушистым воротником. Шляпы они, чтобы не привлекать внимания, оставили на своей передвижной базе.

Итак, они слегка спорили:
- Ну, зачем тебе его видеть, скажи пожалуйста? Да, я поддался твоему желанию приехать в этот город. Да, я до последнего момента был уверен, что это не так серьёзно. Я отвлекал тебя по дороге видами морских глубин, я специально обрушил на тебя столько впечатлений, посвятил тебя в такие тайны, которые, по моему разумению, должны были бы вытеснить из твоей головы этого человека. Ещё древний философ правильно заметил, что нельзя в одну реку войти дважды. Для тебя открываются такие возможности, тебя ждёт столько открытий. Зачем тебе возвращаться в прошлое? Ты выросла из него, пойми. Ты уже не та слабая девочка, живущая бесплодными мечтами, ты – ОДНА ИЗ НАС, ты – могущественна, сильна.

- Потому-то я и хочу увидеть его – отвечала Ирэна, - чтобы окончательно оторваться от земного, обыденного. Я ещё не привыкла к своей новой роли, прошлое по инерции влечёт меня, и я хочу порвать с ним, как можно быстрее. Я хочу увидеть человека, который занимал мои мысли несколько самых лучших, самых чистых юных лет. Первая любовь не забывается, она оставляет в душе горький след недоумения: почему? Почему так трудно признаться, почему глупые и смешные недоразумения вырастают в непреодолимые препятствия для неопытных сердец? Ведь всё так просто, прекрасно и просто…

Ирэна умолкла. Сен – Жермен вздохнул:
- Ну, что ж, повызывай его ещё. Если он не умер и не уехал из города, то не пройдёт и часа, как он явится сюда. Вот видишь, какие чудеса тебе подвластны. С помощью волшебного луча ты можешь вызвать любого человека на встречу с собой. Причём, человек этот даже не заподозрит, что выполняет чужую волю. Просто он вдруг почувствует непреодолимое желание заглянуть вот в это, например, кафе, как в нашем случае, или у него вдруг, внезапно появятся дела в этом районе, и опять же он подсознательно завернёт в кафе «Салют»…

Страсти за столиком неподалёку, тем временем, накалялись – один из парней настойчиво пытался убедить в чём-то своих товарищей. Ирэна же сейчас не хотела ничего слышать и замечать. Она держала ладонь вверх и наблюдала за розовым лучом. Он светился, то бледнея, то вдруг, ярко разгораясь – так, что она пугалась – как бы его не увидели окружающие. Перед ней и Сен – Жерменом стояли бокалы с шампанским.
- Когда – ни будь, нет, очень скоро, я угощу тебя настоящим шампанским – тем, что было изготовлено в середине семнадцатого века на его родине, в Шампани. Там, в потаённых погребах моего замка ещё сохранились запасы этого драгоценного вина.

Вдруг Ирэна напряглась и опустила руку с лучом. В зал входил мужчина средних лет, средней внешности, слегка лысоватый, средне одетый. Ирэна ахнула и уткнулась глазами в стол. Мужчина подошёл к барной стойке, взял чашку кофе и сел неподалёку на свободное место. Он, видимо, не располагал временем, так как торопливо тянул горячий напиток и беспокойно поглядывал в окно.
- Ирэна – заговорщически прошептал Сен – Жермен, - успокойся. Он даже не смотрит в нашу сторону. Посмотри на него, не бойся.

Ирэна, осмелев, взглянула на среднего мужчину. Да, он действительно был поглощён своими мыслями, и она стала жадно разглядывать его, ища в его чертах следы прошедших лет, признаки счастливых или несчастливых событий – того, ч е м он жил все эти годы, к а к жил – здесь, без неё… Она даже не знала, женат ли он, есть ли у него дети.
Она впивалась в него глазами, она читала в его внешности, в его лице то, что он так и остался холостяком - её странный молчаливый принц. В нём не было того лоснящегося самодовольства и лёгкого оттенка умиротворённости, отличающего женатых мужчин, как не было и других признаков расслабленности – круглящегося брюшка и мутноватого взгляда сонных глаз. Но был в его облике какой-то надлом. Он сквозил в намечающейся лысине и беспокойном взгляде больших тёмных глаз, которые то растерянно взглядывали по сторонам и за окно, то вдруг застывали, уставившись в пространство.

О, как хорошо Ирэна знала эту его привычку сидеть с остановившимся взглядом. Как часто на уроках, с болью в сердце наблюдала она за ним, нездешним, витающим в каких-то неведомых мирах. Она сидела на задней парте, он – впереди, и она ловила каждое его движение, каждый взгляд, видела его постоянную отрешённость и задумчивость. Она жила его мыслями, пыталась проникнуть в них, но видела там только роковую, чёрную бездну. Этот странный мальчик, каковым он был тогда, заронил в её, и без того непростую, недетскую душу, зёрна неясного, смутного беспокойства, которое не покидало её и впоследствии.
Вот учительница задала задание, вот все наклонились над тетрадками, а он опять тоскливо взглянул в окно.

Ей с задней парты видно было, как блеснул в профиль его тёмный глаз. О чём он всё думает, что его гнетёт? Какие тайны мироздания он всё пытается постичь? Ирэна мучилась вместе с ним, следила за ним исподтишка и невольно сваливалась в какие-то тёмные таинственные волны и бездны, влекомая потоком его воли.
А на переменах он храбрился, он пытался изображать из себя обычного мальчишку, иногда даже говорил грубости и пошлости. А ей хотелось кричать - она видела, как чуждо ему всё вокруг, как он пытается предстать таким, как все, как он шутит с чужим, нездешним лицом и вдруг застынет, словно увидев перед собой что-то такое, чего не видит никто. Странный мальчик, загадочный мальчик. Он пытался быть грубым, а был до краёв переполнен нежностью мечты.

Ирэна сравнивала его с «Демоном» Врубеля. Она любила живопись и, когда в первый раз увидела картину «Демон сидящий», сразу отождествила его со своим загадочным возлюбленным. Вот, откуда, наверное, явился он на Землю – из подземного царства, где вокруг – обломки чёрных скал, где разбросаны огромные валуны и куски горной породы, обожжённые в подземном горниле.

Где на базальтовых стенах играет отсвет адского пламени и пышет жар раскалённого озера, а на скалах расцветают каменные цветы разноцветных, драгоценных кристаллов. Всё дико, первозданно, и стелется первозданный, чёрный дым, и горят красные огни в задумчивых глазах сидящего молодого Демона…

Вдруг, допив свой кофе и уже поднявшись из-за столика, человек взглянул на Ирэну. Он застал её врасплох: она смотрела на него, не отрываясь, и в глазах её было так много, что он застыл, как вкопанный.
- Ирэна? – проговорил он, наконец, удивлённо.
Как? Он узнал её? Этого она не ожидала. Даже собственный муж не узнал её, пройдя мимо… В чём же дело? Ну конечно, - лихорадочно крутились мысли, - он узнал меня потому, что я выгляжу сейчас так же, как и двадцать лет назад. Он меня другой и не видел, для него я не изменилась – ведь я всё та же Ирэна.

Но он для неё изменился. Несмотря на грустные воспоминания, э т о т человек не вызывал у неё прежних чувств. Он вырос из себя т о г о, в обычного взрослого человека, покорённого годами, подавленного, сломленного действительностью. Ей и не надо было расспрашивать его о чём-то. Она всё увидела в его лице, походке, манере держаться. Да, прав Серёжа - нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
И она, удивлённо приподняв бровь, молча взглянула на него, как бы переспросив: вы что-то сказали? А он всё же был не дурак: кинув быстрый взгляд на Сен –Жермена, потом снова на Ирэну, он что-то понял и, бросив короткое «извините», стремительно вышел вон. У неё защемило сердце: вот, он всегда был таким – слишком сообразительным, слишком быстро всё понимающим, и он никогда не навязывался, даже чересчур не навязывался, и поэтому всегда был одинок… Запоздалое сожаление и тяжёлая странная грусть, как в те давние годы, сдавили грудь.

Она попросила:
- Серёжа, закажи ещё шампанского. – И пока граф ходил за шампанским, сидела разбитая, опустошённая, уставившись невидящим взглядом в одну точку. Вдруг, краем глаза она заметила направляющегося прямо к ней молодого человека с наглой ухмылкой на лице. Он был хорошо навеселе. Подойдя к столику, молодой человек бесцеремонно плюхнулся рядом.
- Привет – сказал он.
- Привет – рассеянно ответила Ирэна.
- Откуда у нас такие цыпочки? Что-то я тебя тут раньше никогда не видел…

Он, наклонив круглую тяжёлую голову, смотрел снизу вверх на Ирэну неприятными цепкими глазками. Она отметила алчно сверкнувший взгляд, которым он быстро оценил драгоценности на ней. Увидев приближающегося Сен – Жермена с бутылкой шампанского, парень нехотя встал и отошёл за свой столик. Там, где сидели его друзья, вновь возник оживлённый разговор, но теперь его вели почти шёпотом.
- Да я уверен, что настоящие… Я сейчас своими глазами видел, ошибка исключена. Уж я в этом кое-что волоку – говорил парень, только что подходивший к Ирэне.
- Ради двух – трёх побрякушек рисковать? – возражал один из дружков.
- Да эти побрякушки стоят того. На малявке – целое состояние, а у него – парень показал на графа – я такой бриллиантище щас видел, что еле удержался, чтоб тут же, на месте его не придушить. Ну, решайтесь, ребя… Судьба нам подфартила – нельзя упускать. Если получится, на всех хватит, во всю жизнь больше ни палец об палец…
- Неожиданно это как-то, Плохиш, - произнёс один из дружков – если б тут никого не было, а то вон парочка сидит…

В этот момент в кафе вошли ещё двое – мужчина и женщина.
- Ну вот, ещё этих принесло – зло проговорил Плохиш, - надо быстрее решать, а то время к обеду, сейчас народ повалит. С этими мы ещё управимся. А твой план, Змей – нападение на ювелирный, чем лучше? Там ведь тоже – и посетители будут, и с вооружённой охраной придётся что-то решать. Вот сейчас, лови миг удачи – Судьба услышала наши молитвы и послала прямо на нас этих чудаков. Чёрт их знает – артисты залётные или иностранцы… да какое нам до этого дело. Главное – ошарашить их, чтоб неожиданно. Главное – быстрота. Ты, Вовчик, идёшь заводить машину и заодно смотришь, чтоб никто больше не входил в кафе –отвлекай, как хочешь, придумывай что-ни будь. Валенок становится на входе. Змей прикрывает меня. А я выполняю основное. По окончании операции быстро садимся в «Мерс» и сматываемся. Змей, пушка на месте? Контролируй ситуацию. Моя – при мне… Хватит двух стволов. Остальные, не дёргайтесь.

Ничего не подозревающая Ирэна смотрела, прищурившись, поверх полного бокала с шампанским. Какая-то трудная работа происходила в её голове. Она совершенно ушла в свои мысли, не замечая ничего вокруг, чего нельзя было сказать о её спутнике, исподтишка наблюдавшим за компанией в углу. Он хоть и оставался спокойным, но лёгкая досада обозначилась на его лице. Он вздохнул и тихо произнёс:
- O, don`s Russia! O, these Rassiа!

В ту же секунду тот, кого называли Плохишом, вскочил и выхватил пистолет.
- Не двигаться! – закричал он, одним прыжком очутившись посреди зала. – Всем сидеть! А ты, выйди оттуда, руки вверх! – приказал он бармену. Бармен, побелев как полотно, вышел из-за стойки с поднятыми кверху руками. Остальные и не думали двигаться. Застыв от ужаса, они сидели, вытаращив глаза и повернув головы в сторону бандита. Сидящих за столиком четырёх посетителей и бармена взял на мушку подоспевший Змей. Плохиш же, направив оружие на Сен – Жермена и Ирэну, отрывисто приказал:
- Драгоценности и деньги – на стол! Быстро!
Ирэна растерянно смотрела на дуло пистолета. Сен – Жермен, словно не поняв, что от него требуется, медленно поднимал руки. Плохиш, осмелев, дёрнул Ирэну слегка за нитку жемчуга:
- Вот это снимай, кольца, серьги. А ты – повернул он дуло в сторону Сен – Жермена, - давай сюда свои бриллики!

Граф не двигался и стоял, подняв руки. Ирэна ясно увидела розовый луч, протянувшийся к Плохишу и упёршийся прямо в его широкий лоб. Парень тут же стал вдруг странно озираться. Розовый луч перекочевал к Змею, потом к стоявшему на входе Валенку. Все они, как по команде, стали рассеянно оглядываться, глядя себе под ноги. У них вдруг пропал интерес к своим жертвам.
Они нелепо поднимали ноги, как будто стараясь перешагнуть через невидимую преграду; поднимали, подтягивая повыше, брюки. Плохиш бросился закатывать спортивные штаны и задрал их до самых колен, обнаружив под ними кривенькие волосатые ножки. Валенок, неуклюже топтавшийся у дверей, вдруг скинул ботинки и с ботинками в руках, подняв их повыше, перескочил, как ему, видимо, казалось, в более безопасное место.

Сначала Ирэна смотрела молча, но когда преступники повскакали на стулья, как зайцы, она начала хохотать.
- Вода… вода – давясь от смеха, пыталась она что-то сказать. - Вода прибывает? – наконец проговорила она.
- Да, у нас в кафе мини – наводнение, локальное, так сказать, – ответил её друг.
Бармен и четверо несчастных посетителей не знали, что и думать. Они попали, как им казалось, из огня да в полымя. Видение на них не распространялось, но они ещё не были уверены в своей безопасности и чувствовали себя заложниками какой-то мафиозной разборки.

- Ирэна, - обратился Сен – Жермен к своей спутнице, - нам пора идти, но так всё это оставлять нельзя. Надо снять стресс невольным свидетелям криминальной сцены, да и преступников успокоить. Теперь твоя очередь – придумай что-ни будь, надо ведь и тебе попробовать свои силы.
Ирэна подняла ладонь. Одна из присутствующих женщин закрыла голову руками, но через минуту отняла руки и радостно засмеялась, показывая куда-то на стену. Посетители и бармен вдруг счастливо заулыбались. Поспрыгивали со стульев, забыв о наводнении, Змей, Плохиш и Валенок.

Вовчик, заводивший машину во дворе и заглянувший озабоченно через стеклянную дверь, так же с широкой, дурацкой ухмылкой остановился на пороге. Все они восхищённо смотрели на стены кафе, которые покрывались вьющимися стеблями. Зелёные стебли ползли ввысь, цепляясь за все, подходящие для этого опоры. Тут же, на всём протяжении стеблей, наклёвывались и с треском лопались тугие почки, из которых разворачивались и разрастались прямо на глазах сочные упругие листья и вылуплялись крупные жёлтые цветы.

Стебли росли, ветвились и уже оплетали собой стены выше, чем наполовину. Жёлтые цветы тут же отцветали и опадали, обнаруживая многочисленную завязь, и вот уже завязь превращается в хорошенькие пупырчатые огурчики. За окнами кафе хлопьями повалил снег, а внутри зал заполняла собой изумрудная пахучая зелень.
Позабыв о всех проблемах, Плохиш первым сорвал огурец и, откусив, захрустел им, торжествующе глядя вокруг и распространяя вокруг себя запах огуречной молодой свежести. Его товарищи тоже бросились обрывать урожай. За ними, сначала робко, а затем веселее и всё более воодушевляясь, полезли за огурцами и те две пары, что в страхе жались за столиками.

- Человек, водочки всем! Под такую закусь пьём на брудершафт! – щёлкнул пальцами Змей и подмигнул бармену. Тот, сорвавшись с места, побежал за стойку.
Про Ирэну и Сен – Жермена все как будто забыли, а они, полюбовавшись ещё немного на то, как люди лезли на стены, срывая воображаемые плоды, на их пустые кулаки, сжимающие добычу и рты, с аппетитом пережёвывающие пустоту, вышли незамеченными из кафе.
- Да-а, фантазия у тебя работает на «отлично», ты за ней в карман не лезешь, - похвалил Сен – Жермен, - теперь надо звякнуть из ближайшего телефона – автомата в милицию, сообщить, что в кафе «Салют» веселится вооружёная банда, и больше нам в этом сибирском городе делать нечего.

Газеты на следующий день написали о странном случае, произошедшем в кафе «Салют», когда веселящиеся в кафе вооружённые до зубов бандиты с распростёртыми объятиями встретили прибывший туда по сигналу наряд милиции. Они, пребывая в какой-то странной эйфории, доверчиво, с радостными детскими улыбками сдали своё оружие и наперебой приглашали стражей порядка выпить с ними на брудершафт и закусить свежими огурчиками. Огурчиков, правда, никто кроме них самих не видел, и эксперты сделали заключение, что налицо случай массового самогипноза.


       
       ЛЕСНОЕ ОЗЕРО

Чёрная гладь воды круглого лесного озера, как блестящий излом антрацита, стояла, не тревожимся ничем. Расположенное на дне глубокой котловины, отороченное по бокам пушистым мехом ельника, сверху озеро было покрыто безбрежным куполом неба, на котором высыпали звёзды. Алмазные броши созвездий на чёрном бархате неба сияли, как напоказ. Наискось через всё ночное пространство клубился Млечный Путь со своими неисчислимыми звёздами, звёздочками и целыми облаками светящихся точек, туманностей и звёздной пыли.

- Ригель, Бетельгейзе, Алголь, Кассиопея, Альтаир, Арктур, Сириус, Фомальгаут. Неземные названия неземных миров. Ни в одном языке мира не могли они родиться. Эти названия пришли к нам оттуда. Их названия принесли человечеству пришельцы. Слышишь гортанную чёткость этих слов? Это – музыка космоса, общее наречие разных созвездий, которые дружны между собой и подчиняются Общему Закону Космоса, но они разные, как различны люди на Земле. Да, земляне – потомки разных небесных рас, с разных планет, разных созвездий. И потому им так тяжело жить вместе, но в этом есть высший смысл, который ты тоже постигнешь.

- Ах, я устала, Серёжа. Тяжкий груз последних впечатлений придавил меня. Я очень, очень устала… Ты говоришь – мы с разных планет? Так может, это не пустые фантазии – то, что я, находясь на Земле – маленькая земная песчинка, всем своим существом ощущаю, что там, далеко – далеко в небе, в толще космических высот, есть сверкающий мир, который зовёт меня и манит издалека. Я всей кожей ощущаю, как он, переливаясь там, двалеке, посылает мне свои лучики и блики, колышется, дышит… Он тёплый и нежный. Я была там когда-то. Я смутно помню блаженство и негу ласковых волн. Я помню свободу и одиночество, которых мне так не хватает здесь, на Земле. Я хочу туда, я хочу отдохнуть. Серёжа, где это?! Это – Созвездие Рыб, да?

- Да, твоя родина – Созвездие Рыбы. Ты помнишь, твоя память сильна. Эх, я должен был предвидеть, что тебе будет нелегко вынести такой обвал нового знания. Это несколько нарушает наши планы. Скоро сюда прибудет Агасфер, и мы вместе обсудим, как нам быть дальше. По моему плану, одобренному Советом Учителей, ты должна была прибыть в моём сопровождении в страну Света – Шамбалу. Там нас уже ждут, и там тебя ждут новые знания и откровения. Учителя с нетерпением ожидают появления каждого нового избранника, ведь избранные редко появляются на Земле. Последней до тебя там была женщина по имени Елена. Ах, как она любила пить кофе на свежем воздухе. Доставать чашку кофе из ниоткуда, а правильнее сказать – из предметной матрицы Земли, она научилась в совершенстве. Ох, и озорница была – любила демонстрировать, как материализуются и падают с потолка живые розы в росе. Правда, видели это только самые близкие Леночки, но и те не верили своим глазам.

- Эх, человеки! Неверием своим вы всё усложняете, вы затягиваете своё совершенствование. Елена не захотела стать бессмертной – она тоже была детищем своего века. Видно, придётся дать тебе отпуск, чтобы и ты не пожалела о своей избранности и бессмертии. Решено! Сегодня на заре мы полетим на твою родину – в далёкое и прекрасное Созвездие Рыб. А Шамбала подождёт. У Шамбалы – тысячелетнее терпение, оно побеждает время.

У Ирэны уже не было сил удивляться, она хотела одного – забыться и уснуть.
- Уж не Блаватская ли была та Леночка? Наверняка у тебя был с ней роман – кофеёк, розы… - начала она дерзить от усталости.
- А вот не скажу – был роман или нет. Угадай! – в тон ей ответил граф.
- О-о, коварный искуситель, волк в овечьей шкуре. Скольких, наверное, ты соблазнил в вечности, сколько женщин тебя любило… Но меня ты не проймёшь, не надейся – погрозила она пальцем. Давай расставим все точки над i.
Хочешь ты или не хочешь, а я должна быть уверена, что мне не придётся решать в отношении тебя дилемму – любить или не любить… я не желаю любви такого искушённого сверхчеловека, как ты. Не вздумай приставать ко мне ни в обозримом настоящем, ни в тысячелетнем будущем.

- Да что вы так раскипятились, прелесть моя? - ласково произнёс граф, будто нарочно наклонясь к самому её уху и пощекотал губами завиток у виска.
Потом, довольный своей маленькой местью, он тихо сказал:
- А вот и не угадала – не было армии женщин в моей жизни. Была только одна – её звали Мерседес. Ей было сорок лет, а мне – двадцать. Настоящих двадцать человеческих лет. Это было, кажется, в середине четырнадцатого века, а может, даже двенадцатого… Что такое для юноши полюбить женщину сорока лет, если эта женщина – испанка, если она красива, как дикий цветок, если её красота и чувства достигли зенита, если она отвечает взаимностью?! Для юнца это – омут, это страсть навсегда. И я был влюблён, как никто на свете. Это была необыкновенная женщина. Годы ничего не могли сделать с её умопомрачительной красотой. Тонкая талия, нежная атласная кожа, яркие губы и вольная грива дремучих волос. К тому же она была умна и дерзка. Но стремительный и острый ум в сочетании с такой красотой не могли принести счастья. Слишком заметна она была, слишком необычна для окружающих. Слишком многим она отказала. Мне тяжело продолжать свой рассказ… По прошествии стольких не лет, а веков, - всё живо во мне. Её сожгли на костре, обвинив в колдовстве. А я был тогда далеко, я не знал и не мог помочь.

- Горя заживо на костре, она призывала меня. Задыхаясь в дыму и пламени, она кричала моё имя. И нет мне ни прощения, ни оправдания. Мука, вечная мука суждена мне на Земле. Но я выбрал бессмертие – я хочу снова найти на Земле мою Мерседес и испить с ней своё земное счастье. По закону реинкарнации она должна снова возродиться где-то, но вот уже много тысяч лет я ищу её безрезультатно. И чем дольше я её ищу, тем сильнее крепнет во мне надежда, что скоро мы встретимся. Ведь такие, как она, не часто приходят в этот мир. И раз её не было так долго, значит, всё ближе наша встреча!
Сен – Жермен замолчал. Молчала и Ирэна. Вдруг она скривилась, как от боли:

- О-о-у-у, и ты, Брут… Любовь, любовь… Куда ни ткни – везде любовь. Я-то думала, ты – коварный соблазнитель, Казанова в вечности… Ты был бы гораздо привлекательнее, если бы с холодным и трезвым расчётом, спокойно и безжалостно очаровывал красавиц, чтобы потом равнодушно полюбоваться на то, что осталось от них в старости. Я уже вооружилась против тебя безразличием, я предвкушала холодную войну, из которой я выйду несломленным победителем. Я не сомневалась в твоих чарах, в твоём обаянии и умении сводить с ума, но ты лишаешь меня удовольствия противостоять им?! Ну, что ж, браво! Один ноль в вашу пользу, граф! Вы победили, даже не шевельнув пальцем, рассказав мне вашу слезливую, жалобную историйку, из которой следует, что вы – такой же слюнтяй и зануда, как все, и что ваше бессмертие не означает вашей исключительности. Нет, нет, видно мне никогда не найти того особенного мужчину, о котором я мечтала.

- А, кстати, где мы сейчас находимся? – заозиралась Ирэна. Что-то слишком уж ласков ветерок, слишком тёплый дух идёт от земли. После снежной Сибири это просто райский уголок.
- Наконец-то заметила. Ты со своей завуалированной сексуальной озабоченностью ничего вокруг не видишь. Мы – в одной из тёплых стран и это – последняя твоя ночь на Земле, перед дальним путешествием. Не скоро, наверное, ты захочешь сюда вернуться. Ты ведь устала… тебе нужен отдых, а то твоё раздражение становится похожим на брюзжание обычной сварливой бабы. Можешь искупаться, в конце концов, в этом озере… Может, хоть это немного взбодрит тебя.

- Ну, что ж… Луна и вода – моя стихия – произнесла Ирэна, - а ты, несчастный любовник, не смотри на меня – мне всё равно, вспоминай лучше, свою испанку – и она сбросила одежды.
Облитая лунным светом, тонкая и стройная, словно кипарис, фигурка, уходила в ночь, навстречу чёрному зеркалу воды. Сен – Жермен смотрел вслед, он отказывался верить.
- Мерседес – тихо выдохнул он.
Ирэна, разбив зеркальную гладь, поплыла на середину. Лунная дорожка влекла её своим блеском. Вокруг сияли мириады отражённых звёзд. Как давно она мечтала об этом – поплавать в ночном озере, и чтобы луна и звёзды – как сейчас. Но разве может простой смертный человек отдаваться без страха такой необычной радости, разве не потянут его на дно страхи и суеверия, разве не ждут его в чёрной воде неведомые опасности?

В нынешнем своём качестве Ирэна уже не боялась этого. Ведь у неё – сила папоротника, и рядом – граф Сен – Жермен. Она старалась плыть бесшумно и плавно, чтобы не дробить отражённого неба в воде, чтобы слиться с этим спокойствием, с Луной и звёздами. Как же она любила воду! Она любила и обожала её по-рыбьи, она просто не могла жить без неё и была в ней, «как рыба в воде».
В прежней, человеческой жизни, она всегда подолгу плавала, будь то море, река или озеро. Она могла плыть и на спине, и на боку, и свернувшись калачиком, слегка шевеля руками и ногами, как плавниками, а то и не шевеля вовсе, вытянувшись, как стрела, вперёд или кувыркаясь в ласковых волнах…

Вот и сейчас, она только хотела перевернуться на спину, чтобы полнее слиться с темнотой и звёздным небом, как вдруг что-то мягкое невесомыми прикосновениями обвилось вокруг её ног. Ноги, потеряв свободу, запутались в каких-то шелковистых сетях. Ирэна с ужасом почувствовала, как чьи-то руки обхватили её и она, пленённая, опускается на дно. Страх сковал тело.

- Это – конец, - яркой вспышкой пронеслось в мозгу. А папоротник? Она с трудом выпростала руку из крепких объятий и осветила розовым лучом существо, увлекшее её за собой. Прямо перед ней было красивое, но необычное, нечеловеческое женское лицо. Длинный шлейф чёрных волос колыхался, то свиваясь, то развиваясь в воде. Собственные Ирэнины волосы, тоже поднявшись и зазмеившись, создавали вместе с волосами женщины зловещий ореол вокруг них.

Как ни странно, Ирэна не чувствовала нехватки кислорода - сказывалась сила папоротника, она продолжала освещать незнакомку лучом с ладони. Увидев, наконец, блестящий хвост, она поняла, что перед ней русалка. Стараясь понять, чего хочет эта подводная разбойница, Ирэна попробовала выполнять то, что та показывала ей жестами.
Взявшись за руки, они покружили немного по дну… «Хоровод» - подумала Ирэна, - потом посидели, обнявшись, на огромном подводном камне, и русалка пыталась пальцами расчесывать ей волосы.

- «Подружки на посиделках» – мелькнула мысль.
Потом они немного погонялись друг за другом, прячась за выступы скал.
- «Догонялки» - опять подумала Ирэна, - ага, русалка вспоминает девичьи игры, в которые она играла, когда была человеком. – И властно взяв русалку за руку, дала понять, что теперь её очередь командовать. Та подчинилась, и они всплыли на поверхность.
Там, встревоженный не на шутку, Сен – Жермен, уже ждал по колено в воде, готовый бросится на поиски. Русалка села на поваленное в воду дерево, Ирэна же вышла на берег. Одна другой красивее были девушки в лунном свете. Ирэна отжимала пену, которую вобрали в себя её волнистые волосы. Русалка расчёсывала свои длинные, иссиня – чёрные пряди, сидя неподалёку, наполовину в воде.

- Ле-ле-ле-пе-е-е? – нежным серебристым нечеловеческим голоском прозвенела Русалка.
- Скоро будет – ответил ей Сен – Жермен, - ну и напугала ты меня, глупая. Зачем ты на наших людей нападаешь? Вот, чуть не утопила мою подругу.
- Про что это сказал граф – «скоро будет»? – подумала Ирэна и повернула ладонь к небу. Розоватый луч скользнул вверх, и через мгновение назад к ней пошёл такой же лучик. Ирэна мысленно повторила фразу на русалочьем языке и поняла: «Где же Агасфер?»
- Ле-э пи-и-и – ответила русалка. «Твоя подружка – смелая» - поняла Ирэна, - а скоро придёт Агасфер? – спросила опять Русалка.

- Отстань, – сказал ей Сен – Жермен. – Ох уж, эти мне бабы… ведьмы, кикиморы, русалки и прочая нечисть женского пола просто обожают беднягу. Хоть и безответно. Где он только не появится, они сползаются стаями – чуют грешника за версту. Ему ведь свой грех носить, пока Земля вертится.

- А вот и он, лёгок на помине, – произнёс граф, указывая на невысокий, ничем не примечательный пенёк поодаль.
Сначала Ирэна ничего не увидела и, недоумённо посмотрев туда, куда показывал Сен – Жермен, стала оглядываться по сторонам. Пенёк же она на всякий случай держала в поле зрения, и не зря, - там начали проступать бледные контуры сидящего человека. Постепенно видение сгущалось, становилось всё объёмнее, реальнее, и вот уже перед ними появился живой и настоящий старый знакомый, который в ту же секунду, как только закончилась материализация, вскочил с пенька и упругой походкой подошёл, почти подпрыгнул к графу и Ирэне.

- Гуд монинг, гутен таг, привет, бонжур, здравствуйте, здоровеньки булы! – затряс он руку Сен – Жермену, затем обратился к Ирэне:
- Здравствуйте, мадемуазель! О, вы очень изменились с тех пор, как я видел вас в последний раз. Что за метаморфоза с вами произошла?
Ирэна, только что вышедшая из воды, стояла полуодетая, но Агасфер, совершенно не придавая этому значения, а может, как раз и придавая, – бесцеремонно обошёл её кругом.

- О, майн гот! Может, это мне кажется? Рассейте же мои сомнения, граф. О, эта потемневшая масса спутанных волос, о эта кожа – атлас и бархат вместе, о эта проступившая оливковая смуглость, осиная талия! Не кажется ли вам, граф, что наша красавица становится всё больше похожа на…
- О нет – нет, Агасфер, не надо об этом, - испуганно замахал руками Сен –Жермен. – Мадемуазель крайне утомлена событиями последних дней и с рассветом мы отправляемся на её родину – в Созвездие Рыбы. Ей надо отдохнуть и немного отвлечься. Четвёртая планета созвездия, как нельзя лучше подходит для этого.

- Созвездие Рыбы… Четвёртая планета… О, у меня сохранились приятные воспоминания об этом космическом курорте. Я был там по специальному заданию в 1631 году по земному летоисчислению. Это – чудесное место и тому, кто хоть раз увидел тамошнюю природу, становится понятнее характер людей, родившихся под знаком Рыб. Вот тогда понимаешь, откуда в них эта расслабленная нега, эта шаловливая несерьёзность, ром античная рассеянность, склонность к уединению и свободе. Да, природа планеты располагает к мечтаниям, неторопливой созерцательности. Это – одно из созвездий, с которого на Землю приходят чистые, лучшие души. Это не то, что в Созвездии Скорпиона, например. Помнишь, Сен – Жермен, мы были с тобой там вместе, кажется, где-то в районе 1500 года? Ну и планета, слушай… Я помню, что там всё красное, какой-то дым валит постоянно, везде - вулканы, а между ними шныряют люди – скорпионы и охотятся друг на друга из-за каждого камня. Чуть зазевался – стал добычей сородича. Бр-р! Ну, да ладно, так что там от меня требуется?

- Слушай, Агаси, я заю, что ты очень занят в своей подземной лаборатории, но будь другом, помоги мне в одном деле. Меня вместе с новой избранницей уже заждались в Шамбале. Но, как ты уже понял, обстоятельства изменились. Учителя и я допустили небольшую оплошность – мы не учли непостоянство и переменчивость характера человека – Рыбы. Если сейчас начать форсировать события и вопреки её природе - граф кивнул на Ирэну, - продолжать обучение, то мы можем потерять и то, чего уже достигли в её продвижении. Необходим перерыв. Ты должен сообщить об этом на Совете Учителей. Если же набраться терпения и дать ей какое-то время опомниться, то за результаты я ручаюсь. Рыб подгонять нельзя. Эти нежные существа обладают страшной силой противодействия и упрямством, и с удовольствием сделают всё наоборот.

- Ах ты, плутишка Сен – Жермен! А ты, конечно, и сам не прочь слетать на курортное созвездие. Ну, конечно, есть достойный предлог, - засмеялся Агасфер. – Итак, я всё понял – прощайте навек.
- Ну, век – может и много, а лет 20 – 30 ей вполне хватит для адаптации. Я-то, как раз, там задерживаться не собираюсь. Вот устрою избранницу, познакомлю её с планетой, обитателями… Может, и замуж её там выдам, и снова сюда – на работу. Миссионеру отдыхать не пристало.

Ирэна с тревогой взглянула на графа: как? Он собирается оставить её там одну? Она будет там без него? Она забеспокоилась: стоит ли тогда лететь туда? Но на востоке забрезжил белёсый рассвет, и Агасфер, помахав на прощание рукой, растворился в воздухе, а Сен – Жермен вынул пульт и нажал кнопку. Взметнув фонтан брызг - из озера бесшумно поднялась уже знакомая голубая «тарелка».

       
       ДОЛГОЖДАННОЕ СОЗВЕЗДИЕ

Сен – Жермен и Ирэна летели в своём, ставшим таким привычным и родным, межзвёздном корабле. Ирэна стояла у иллюминатора, захваченная разворачивающейся панорамой космоса. Она хотела издалека узнать своё созвездие, и ту чудную планету, на которой родилась её душа. Звёзды в открытом космосе были разного цвета. Их сверкающие россыпи проносились мимо со страшной быстротой.

Пространство вокруг корабля жило какой-то своей, налаженной жизнью. То тут, то там вспыхивали яркие сполохи, зори и зарницы, освещая то один, то другой угол небосвода невиданным заревом. Полосы света то ширились, то сужались, то вдруг, закрутившись в спираль, уносились безвозвратно.
Вдруг Ирэна увидела радугу – настоящую семицветную гигантскую радугу, возникшую в чёрном густом пространстве.
- Фиолетовый, синий, голубой, зелёный, жёлтый, оранжевый, красный, - семь! – посчитала Ирэна. Цвета были настолько чисты и ярки, что глазам было больно смотреть на них.

Увлёкшись сменяющими друг друга, космическими пейзажами, она совсем забыла о своём спутнике. И если бы внезапно обернулась, она не узнала бы его.
Лицо его исказила гримаса мучительного страдания. В глазах была такая скорбь и тоска, какой она никогда не предположила бы в нём. Но вот вдали показалось созвездие бледно – бирюзового цвета. Туманное и бледное, оно по мере приближения становилось всё ярче, и вот уже стали видны маленькие твёрдые шарики – планетки…

Корабль сделал крутой вираж и направился к одной из них. Ирэна затаив дыхание, наблюдала, как планета из маленького шарика разрастается до размеров воздушного шара, и вот уже видна её зыбкая изменчивая поверхность. Зеленовато – голубой, прозрачный слой вокруг неё пускал целые полчища солнечных зайчиков в окружающий космос.
- Сен – Жермен, что это – вода? – обернувшись, спросила Ирэна.
- Да, это огромный океан, сплошь покрывающий планету.
- Как так сплошь? И там нет ни капельки суши?
Но «тарелка» уже опустилась на что-то твёрдое. Это была вершина огромной скалы, выглядывающей из воды. Ещё несколько таких же вершин возвышались над водой неподалёку.

Граф нажал кнопку, и летающий аппарат раскрылся. Свежий и чистый морской воздух хлынул в лёгкие. Неведомые ароматы неведомой страны витали вокруг. Насколько хватало глаз, раскинулся безбрежный, зеленоватый океан. Вода была прозрачной далеко – далеко в глубину, и Ирэна с удивлением обнаружила там какие-то огромные деревья, рощи и сады с плодами и цветами, и людей, плавающих в этих райских кущах.

Все люди были похожи на земных, видны были даже явные отличия мужчин от женщин. Все они были прекрасны и молоды. Загорелые их тела, обточенные водой, были мускулисты и стройны той особой утончённой мускулистостью и стройностью, сродни стати породистых лошадей, когда под тонкой атласной кожей видны каждая твёрдая мышца и впадинка, играющие и переливающиеся упруго и где, несмотря на кажущуюся нежность и изящество, таятся огромные сила и выносливость.
Особенность же этих прекрасных людей была в том, что каждая их нога в отдельности заканчивалась вместо ступни вуалеобразным прозрачным плавником, и сложенные вместе, они образовывали огромный причудливый хвост.

- Хвосты подводных обитателей составляют их гордость и обнаруживают принадлежность к тому или иному сословию – прокомментировал граф, перехватив взгляд спутницы. – Чем больше, прозрачнее и причудливее хвост, тем более высокая кровь и знатность у его обладателя.
Путешественники вышли на выступ скалы над водой. Ирэна зачарованно смотрела на ласково плещущиеся волны. Огромные просторы, которые открывались взору благодаря необычайной прозрачности, поражали воображение. Вширь и вглубь расстилались подводные луга, колыхались цветочные поля и дремучие дебри подводных лесов. В этих необъятных просторах численность хвостатых людей казалась неизмеримо малой…

Сен – Жермен с тревогой и тоской смотрел на Ирэну. Он видел, что она уже не с ним… А их уже заметили: и из воды вокруг скалы то тут, то там стали выныривать любопытные представители местного населения. Сначала они просто задорно и удивлённо выглядывали из воды, а потом стали взбираться на торчащие скалы и, не скрываясь, дружелюбно рассматривать пришельцев.

Красивые и благородные их лица с тонкими чертами, выражали, не смотря на явное добродушие, различные оттенки человеческих чувств. У кого-то это было любопытство, у кого-то – восхищение, глаза других смотрели насмешливо и слегка задиристо. Но никто из них не стремился приблизиться, не выказывал попытки познакомиться. Многие из них, оглядев вскользь незнакомцев, почти равнодушно отворачивались и сползали в воду с тем, чтобы, вильнув хвостом, исчезнуть в водных глубинах.

Не было назойливой радости аборигенов и диких выходок дикарей. Подводные люди оказались на редкость интеллигентыми и воспитанными, и вскоре скалы вокруг совсем опустели. Все люди – рыбы уплыли по своим делам, кроме одного смуглого юноши, который не хотел или не мог «уйти». Лицо его отражало внутреннюю борьбу, происходившую в его душе. Он с робким восторгом смотрел на Ирэну, которая встала на скале во весь рост.

Она хотела скорее погрузиться в эти родные спокойные воды, она хотела уплыть далеко – далеко и насладиться свободой и одиночеством в необъятных просторах. Сбросив мешающие одежды, она ступала всё ниже и ниже по склону. Яркие блики на поверхности воды слепили глаза. Было радостно и немного горько. Что за странная горечь примешалась к этой радости? Она на мгновение нахмурилась. Ах, да! Сен – Жермен. Ей будет не хватать его здесь. Ну что ж, ведь он мечтает о своей испанке, так пусть летит обратно на Землю, искать её. К чёрту!

Ирэна в ярости зачерпнула горсть воды и, обернувшись, брызнула неожиданно в лицо ничего не подозревавшего графа:
- Улетай скорее – сказала она ему. – У тебя есть дела поважнее, чем возиться здесь, со мной. А мне, возможно, поможет на первых порах, вот этот юноша, который прилип к склону напротив и не сводит с меня глаз.

Ирэна отвернулась и, соскользнув в воду, поплыла. И вновь яркие блики горячего солнца заслепили глаза, засветили в сердце. Вот так же ослепительны были языки пламени… Горел костёр… Она вспомнила…
Ирэна обернулась: Сен – Жермен стоял, протянув к ней руки, и в глазах его сияли слёзы…, или солнечные блики? Или яркие отсветы пламени?!
 

       (Продолжение следует)