Лариса, милая моя!
- Я – не Лариса! Я её не знаю!
Я тайну женскую Ларисы разгадаю,иль я – не я!
Не дам я ей увязнуть в жерновах психиатрии! Все тайны женские
от нелюбви мужской! Любви желают все, но многие боятся,как стихии, которая разрушит дом и отберет покой.
- Вставай и одевайся, Мерзкая девчонка!Твой завтрак стынет на столе!
Идет Катрин – девица молодая, с глазами динозавра,-
кудрявая и с бутербродом,- она всегда с отменным аппетитом что-нибудь жуёт, иль ищет, что бы пожевать.
А ключик к ней так прост! Игрушка заводная с батарейкой,
которую забыли подключить – нарушили контакт.
А что ей надо, этой вот Катрин? Чуть-чуть внимания и капельку любви – мужской любви и женского вниманья.
Как просто открывается ларец её девичьего секрета! Обидно даже – до смешного просто!Но где же взять ту капельку любви?
Потоки влаги протекают мимо, а тут лишь капли не хватает.
Но без этой капли в глазницах чёрный цвет депрессий и экстаза,-
два в одном. Как это страшно, боже!
Открою я Ларисино письмо, оно не из Майями! Из Мей Ами – из горного кибуца, что расположен выше Ум – Эль – Фахма.
Я помню запах шашлыка на углях и вкус по-бедуински сваренного кофе – совсем без сахара, и крепко… Большой арабский город Ум-Эль-Фахм! Семейство Омара. Два русских журналиста, которые боялись в арабский мир войти … Я помню, Омар чётко выстроил маршрут. Свою экскурсию он начал из Мегидо: кибуц и кладбище, опутанное проволокой колючей и с шипами – туда нельзя входить. Не ясно, почему, но на иврите и арабском написано там:
" Входа нет!"
Порушены старинные могилы, и глыбы камня сдвинуты с опор.
Потом мы видели следы волнений бурных - бензоколонка сожжена дотла, разбиты стёкла и витрины магазинов, у банка выбито стекло… и город пуст, как зимний муравейник.
На улицах прохожих нет почти, как в комендантский час.
Начало интифады. Всего лишь два дня после линча в городе Рамалла – у Жени Райн сломался телевизор, и она не знала,
что там происходит, в городе, на площади…
Рамалла - не Нью-Йорк! Без телевизора все правду знали,
но эта правда ужас навевала, её бы , правда, лучше и не знать…
Всё замерло от страха. Только меудзины с минаретов
пели заученную песнь – призыв к полуденной молитве.
Он для нас звучал так непонятно, будто звал в атаку –
сразить неверных призывал. Неверными здесь были мы.
А Омар нас безустали водил по Ум-Эль-Фахму:
в мерию, в редакцию газеты от "Исламского движенья",
на встречу местных адвокатов – к брату! И к себе домой
на шашлычок, на кофе с терпким элем!
Тогда я поняла, что в жизни много правд, и очень часто эти правды по смыслу могут быть различны.
А мне казалось, что интеллигенты не могут впасть, как в крайность, в правизну. Но я ошиблась в этих журналистах:
они подъели хумус и шашлык, а позже написали целый разворот газетный о том, как разнятся культура и язык.
Так много общего по сути, а различья – они, конечно, есть,
но все они вторичны, хотя, наверно, и бросаются в глаза…
Израильский араб! Араб ли он? А, если он – араб, то как он может быть израильским гражданином? Проблема из проблем!
Понять свою же суть! Кто ты? Кто я? И в чём мы все едины?
-Лариса, милая, и Мерзкая Девчонка! Мы так похожи…
Столько общего у нас! Но ты меня моложе, и твой светильник
не совсем угас,- поэтому ты здесь: нуждаешься в уходе,
в заботе и тепле, чтоб отогреться от холода экранного стекла,
а я, конечно, подостыла малость… Тебя я старше и поэтому мудрее.
Живешь ты сердцем, а я разумом живу.Я заглушила барабаны в сердце! И алгебру ценю намного больше, чем все гармонии любви!
Я даже знаю, что гармоний не бывает!
Придумали от скуки их, которые боятся бурь. Трусливые
к гармонии стремятся и всюду ищут идеал.
А ты, как видно, круто напоролась: тяжелая расплата
свалилась на тебя, как на башку кирпич!
И идеал твой рухнул, будто карточный домишко: быстро и бесшумно!
А тишина свела тебя с ума! Сейчас узнаем, что тебе он пишет
из своего Мей-Ами. Заранее его я не люблю, но прочитаю всё,
чтоб вас двоих сравнить и сопоставить, подумать, что и как…
Попробовать понять тебя, Лариса, и твои терзанья, приведшие тебя
в наш ирреальный мир.
Я от своей любви сумела излечиться. И думаю, что помогу тебе
всё постепенно закопать в душе и трактором по ней проехать:
утрамбовать и засушить, посыпать солью, чтоб сорняки любви
не прорастали болью! Без боли легче жить! Я это знаю твердо,
и берегу себя от сильных чувств: от страсти, от безверья и любви…
Читаю я письмо чужое и без разрешенья. Такая низость с подлостью граничит, как будто я в чужом саду краду цветочек маленький засохшего женьшеня, забыв про этикет и правила приличий.
Но как же он красиво излагает своё не очень благовидное решенье. Красивость слов и манит, и пугает: он просит пониманья и прощенья. Мужик устал от тонкостей Ларисы, ему бы надо больше простоты. Он любит сосны, пальмы, кипарисы, но не рожден
зимой искать цветы. Ему с Ларисой было очень трудно.
Он долго через силу угождал, потом взрывался, даже и прилюдно.
Просил прощенья, и прощенья ждал. Её он мучил, и она страдала,
детей рожала, дорожила ими. Хотела избежать развода и скандала,
с ним не делилась мыслями своими.
Еще упоминалась страсть к литературе, компьютер, сайт, какие-то стихи, которые она писала,и в натуре,- она его подбила на амурные грехи.
Ларисе он желал душевного здоровья. Прощался кое-как –
ведь знал, что виноват… Писал он всё соплями, а не кровью,
не так, как муж жене, а будто сводный брат…