Ночь. Русская таможня на границе с Украиной. Поезд «Одесса – Москва». Молодая, крепкая, темноволосая таможенница смотрит мой потрепанный паспорт: «С таким документом я бы Вас не пропустила через границу, не будь Вы россиянин». Охрипшим, то ли со сна, то ли от волнения голосом, отвечаю: «Солнышко ночное, чем он тебя не устраивает, всей Одессе нравится, а у Вас претензия?» и беру у нее из рук свой паспорт. Она забирает его обратно и бросает на столик, - листочки веером, как из карточной колоды, разлетаются по столу. «Тут же усе есть, - с украинским прононсом гну свое, - на гэтом листочке - моё фамилиё, здесь - прописка-выписка, тут - моя невоеннообязанность...» «Тут ничего не найдешь!» - повышает голос она и начинает складывать листы в стопочку, проглядывая их. «Радость моя, не ищи 9 листок, есть, есть на нем штампик, только один, сорок лет уже скоро будет».
Похоже, голос у нее срывается от негодования: «А это что, - фотографии? У Вас нет других документов?» Отвечаю: «Для Вас всегда есть» , вытаскиваю из-под подушки помятые джинсы и торжественно: «Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза...» - протягиваю ей пенсионное удостоверение. Она его открывает, досадливо морщится: «Но тут тоже нет фотографии. А загранпаспорт есть?» Я пожимаю плечами: «Это мы не проходили, это нам не задавали», разворачиваю страховой полис, показывая, что и там фамилия такая же, как в паспорте и пенсионном. «Вы, что, шутите, - взрывается она, - мне нужна Ваша приличная фотография!» Я сокрушенно хватаюсь за голову, при этом простынка, которую я стыдливо левой рукой придерживал у шеи (с вечера было жарко, так что, я спал, в чем мама родила, не считая набедренной повязки), опадает, обнажая мой, прямо сказать, неспортивный торс с редкими седыми волосками. «Боже мой! Первый раз в жизни девушка просит у меня фото (Вам с автографом?), а у меня ничего нет с собой, ни рекламного щита 2x4 м, как у Филиппа; ни книги «Избранного» с портретом; ни жизнерадостного предвыборного кандидатского буклета со слоганом типа: «Со мной Вам будет жить лучше!»; ни, даже, календарика на этот год с моей «неподвижной личностью» на обороте. Ну, хотите, я сейчас нарисую Вам свой портрет? А еще лучше, если вместе с Вами? Секунду, только достану свой «Поляроид»». — «Знаете, хватит, перестаньте издеваться, одевайтесь, я Вас снимаю с поезда». До меня еще не совсем дошел смысл .ее речи, и я автоматически продолжаю: «Превосходно сказано, прямо в рифму":
Перестаньте издеваться
И извольте одеваться.
Сразу выйдете со мной,
-"Я всегда готов, бог мой"
Она испепеляюще смотрит на меня, сжимает губы, хватает мой паспорт и уносится в сторону купе проводника. Теперь до меня доходит «пикантность» ситуации, я начинаю прокидывать варианты развития событий, - хорошего мало, ибо «таможня дает добро», а сейчас может и не дать, одна надежда на человеческий фактор. Я вылезаю из-под простынки, надеваю левую брючину, а далее - судорога сводит мне ногу, и стою я, согнувшись, наполовину в джинсах, и не могу двинуться. В таком виде меня и застает таможенница в сопровождении старшего наряда и проводника вагона.
«Видите, что он делает!»,- начинает горячиться девушка. Я целомудренно закрываю простынкой половину себя ниже пояса и с кривой ногой валюсь на полку. «Ч-что делаю, ч-что делаю, - говорю я, заикаясь и стуча зубами от неожиданно охватившего озноба, - нач-чинаю одеваться, чтобы к Вам идти с-сдаваться, т-только у меня «ногу с-свело», это т-такая группа есть, но не та, которая «Группа крови - гнусаво подвываю - на рукаве...», и, вообще, я - пенсионер по стажу, скоро уже полтора будет». Одновременно начинаю смотреть на кончик своего носа, прекрасно понимая, как это выглядит со стороны. Старший наряда укоризненно глянул на свою сотрудницу: "Ну, что ты к нему прицепилась, видишь, человек не в себе. А то, что паспорт у него потрепанный, так еще полгода есть, если доживет, то поменяет, поспешим, нам еще два вагона осталось".
Затем обращается ко мне почти нежно: «Ведь Вы травку не везете?» Привожу глаза в порядок и начинаю смотреть осмысленно: «Немного везу. Теща попросила». Он, настороженно: «Соломку?» Я, вроде непонятливо: «Похоже, сухие веточки такие, но с листиками, их еще заваривать надо, чтобы потом хорошо было, но я не употребляю». Он, почти как с пятилетним ребенком: «А показать можете?» Я: «Конечно, вот тут у меня она в сумке наверху», расстегиваю молнию, копошусь в бумагах и достаю из пакета веточку сушеного чистотела. Он: «Что это такое?» Я: «Ну, как же, этот..., чистотел, теща его и от простуды, и от дерматита, и от расстройства живота пользует и всем рекомендует, хотите, я Вам немного отберу?» Он, резко: «Нет, не надо. До свидания», берет за руку «мою девушку» и увлекает за собой. Уже в проходе таможенница обернулась, и взгляд ее застал меня, посылающего ей воздушный поцелуй. Она сделала свирепое лицо, показала мне крепкий кулачок - «ну, заяц, погоди!» и больше уже не поворачивалась.
Да, к следующей поездке надо, все-таки, успеть поменять паспорт, а то можно схлопотать большую неприятность, женщины - народ злопамятный. И еще, - найду свою юношескую фотографию и напишу на обороте так:
И утро каждое, и вечер
Я буду помнить нашу встречу.
И голос Ваш, и Ваши взгляды.
Ах, как еще мне это надо !
И, конечно, две даты: 12.05.02 и ту, когда снова ее увижу. Ну, какая девушка устоит перед такими стихами и моей пристойной фотографией?
Май 2002 года.
P. S. В моем паспорте давно уже стоит: "Дата выдачи 09.10.2002", и в конце октября того же года я снова оказался на Украине, а этот текст и фото отдал на границе для передачи моей "знакомой незнакомке"
http://www.proza.ru/2008/06/26/412