(Эссе опубликовано в книге: А.В.Безуглов "Вечное возвращение. Духовный поиск", Ростов-на-Дону: Изд-во СКНЦВШ, 2004. С.164-166)
«Легкое усвоение свободных мнений создает раздражение, подобное зуду; если отдаешься ему еще больше, то начинаешь тереть зудящие места, пока, наконец, не возникнет открытая болящая рана, т.е. пока свободное мнение не начинает мучить и беспокоить нас в нашем жизненном положении, в наших отношениях к людям». Ф.Ницше
Трудно понять, что хотел сказать Достоевский в «Преступлении и наказании». Особенно трудно согласиться с мнением, что Достоевский как-то опровергал «теорию» Раскольникова, и что это и есть основной мотив «Преступления и наказания». Существует такое мнение, что Достоевский хотел показать, как «жизненный процесс» опровергает все теории. При этом пользуются таким выражением, как «ложка жизни». Однако если рассуждать «логически», то предположение о том, что жизнь опровергает все теории, нуждается в определенном представлении о жизни, на котором оно и основывается. Таким образом, положение, что жизнь опровергает теории, уже само по себе является теорией, каковую «жизнь» согласно ей самой (т.е. теории) должна опровергать. Так что эта «логика жизни» опровергает сама себя. Вообще спор Достоевского с Раскольниковым – понятие, лишенное смысла, т.к. переспорить своего оппонента не представляет никакого труда, если сам сочиняешь его аргументы. Так чем же, в конце концов, была «теория» Раскольникова и о чем говорил Достоевский?
Вначале Раскольников не воспринимает всерьез свою «теорию»: «Так, ради фантазии себя тешу; игрушки!»; и до последнего момента Раскольников не верит в осуществимость его «теории». Что же произошло? Рассматривая поведение Раскольникова с момента, когда он услышал на улице разговор Лизаветы с торговцем, напрашивается мысль, что «теория» осуществилась как бы помимо Раскольникова, поселившись в его голове и паразитируя в больных, израненных уголках его сердца. «Теория» овладевает Раскольниковым; он чувствует, как какой-то чудовищный механизм захватил краешек его одежды и тянет его с неодолимой силой. Но почему Раскольников позволяет «теории» овладеть им? Потому что «теория» на каком-то моменте своего развития явила Раскольникову всю свою отвлеченность, оторванность от жизни, «недодуманность». Раскольников, смертельно уставший от нее, бессознательным движением помутил свой разум, давая теории возможность овладеть собой. Раскольников инстинктивно сознает неправильность, чисто логическую противоречивость его «теории», но ничего уже не может поделать – у него нет сил, воздуха, о котором впоследствии скажет Порфирий Петрович. Раскольников не был в здоровом уме, когда совершал свою «пробу», он был одержим паразитом, который по капельке подтачивал его волю, пока обессиленный Раскольников не пал в его цепкие объятья. В душной комнате Раскольникова, в душном Петербурге нет воздуха, нет здоровья, кругом только болезнь, порок, нищета, разложение; здесь сердце должно разбиться или окаменеть. Так что же губит Раскольникова? Как называется то, что отбирает у него силы? Ответ – сострадание. «Ах, где в мире совершалось больше безумия, как не среди сострадательных!..» Сострадание, именно сострадание, приводит его к «теории», бросает его в ее лапы – можно ли теперь говорить о каком-то его, Раскольникова, родстве Лужину или Свидригайлову?..
Нельзя понять какую-либо теорию, не зная ее корней и не видя лица человека, в котором она родилась! Только самый поверхностный взгляд может поставить Лужина, Свидригайлова и Раскольникова в один ряд. Да и если развить положение о том, что Достоевский опровергал Раскольникова указанием на Лужина – не значит ли это, что он противопоставлял Раскольникова Лужину? Иначе, зачем было показывать ему Лужина, – не затем ли, чтобы сказать: «Смотри, к чему ведет твоя «теория»: вот ее воплощение, – разве оно не противно тебе?..»
Так чем же было преступление Раскольникова, как не болезнью, умопомрачением, агонией загнанной лошади, прыжком в пропасть в надежде перепрыгнуть ее – хотя ее противоположного конца даже не видно, актом крайнего отчаянья, криком в пустыне?..
Раскольников – не Соня, которая есть олицетворение жертвы, самопожертвования, он не хочет ждать, ему нужен «весь капитал сразу», он не может «послушно принять судьбу, как она есть, раз навсегда, и задушить в себе все, отказавшись от всякого права действовать, жить и любить!» Конечно, он обречен в этом мире – ведь он не может приспособиться к нему так, как Лужин, или как Свидригайлов – что касается именно приспособления для своего удовольствия – или как Разумихин – здоровый человек и единственный из «хороших» в романе, у которого есть шанс на будущее. И обезумевший от кромешной тьмы Раскольников делает шаг наугад – и срывается в пропасть.
Но чем же предстает Раскольникову его «теория» после убийства? А дело теперь в том, что Раскольников, убив, сжигает свои мосты и привязывает себя к «теории» кровавыми узлами. Пути назад нет, он отрезал себя от всего мира, ему не за что больше ухватиться, кроме своей «теории»; он окончательно подавлен, – ему теперь труднее признать неправильной свою «теорию», чем признать себя недостойным ее! И Раскольников приносит в жертву «теории» свою душу и свою жизнь.
Теперь невозможно сказать, что Достоевский опровергал Раскольникова или его «теорию». Теорию он опровергал не в принадлежности ее Раскольникову, а в переадресовывании к Лужину; между Раскольниковым и Достоевским стоит не «теория», а … вера, вернее ее отсутствие у Раскольникова. Вера Достоевского в Бога: ведь кто такой Раскольников? Это Достоевский, не верующий в Бога; невозможно такому человеку, как Раскольников (или Достоевский) «действовать, жить и любить» без веры в Бога, без утешения в вере – вот главная мысль «Преступления и наказания».
(1992)
Иллюстрация - В.А.Фаворский "Достоевский"