Во второй половине дня, когда тени становились длинными и густыми, он любил смотреть на закат из галереи. В это время суток все делалось цвета золота – арки, стены, земля, воздух и кожа, особенно – кожа, короче, все, кроме глаз. Вечернее колебание раскаленной атмосферы превращало предметы в смутные образы, люди становились призраками. Терялось ощущение реальности. Терялась сама реальность.
Пустыня темнела. Солнце ползло к горизонту, неуклюжее и багровое, но Галактика была еще высоко. Сейчас она напоминала клочок ваты, бледно мерцающий на буром фоне неба, единственное облачко, не принадлежащее ему: температура планеты была слишком высокой, и влаги на ней имелось слишком мало, чтобы смог образоваться фронт осадков.
Он стал вспоминать, когда впервые прилетел сюда. После продолжительных раздумий на ум ему пришла лишь картина коллапса – взрыва сверхновой звезды и многие месяцы перелета, наполненные унынием.
- Жизнь спонтанна, - сказал кто-то рядом, читая его мысли. – Странно, ты должен бы уже позабыть это.
- Да. Должен, - пожал он плечами. – Долженствование. Обязательства. Наверно, я недобросовестно исполняю их.
Она присоединилась к нему, облокотилась на парапет, обхватила лицо ладонями, идеально повторив овал скул. Они смотрели, как миражи бегают по долине, как сворачиваются на ночь бутоны аглей, а скалы на западе делаются все острее.
- Ясный сегодня день, - сказала она. – Пылевых бурь нет.
Он промычал утвердительно. Прислонившись головой к несущей колонне, он скрестил руки на груди.
- И не так жарко. Обычно градусов на десять повыше…
Он закрыл глаза, настраивая поток мыслей. Сперва это был ручеек, но затем к нему присоединился второй и вместе они образовали извивающуюся струю атомов.
«Тебе нравится бывать здесь, на то есть свои причины. Это хорошо. Мне это тоже нравится. Профиль твоего лица точен и безупречен, в нем нет изъянов. Ночью он будет похож на черноту неба. Тело твое манит, я ощущаю исходящее от тебя тепло, и это наполняет меня тоской предвкушения. Мне легко и спокойно находиться рядом с тобой. Мы вместе, пока светят звезды, пока крутится карусель Галактики. Временами я думаю, что ты – плод моего воображения, значит ты можешь растаять без следа. Печально…
Мы обладаем способностью создавать. Практически все. Тяжкий дар. Странно, я как-то не додумался. Может быть, я – призрак, твой личный призрак. Ты вызываешь мой образ на закате, чтобы не скучать. Это ведь легко, любой сможет. Есть закон: пока существует оригинал, могут существовать все его творения. Можно разрушить. Но созидать тяжелее. Смотрю на тебя. Долго смотрю, наблюдаю твои метаморфозы. Тебе нравится играть своей плотью.
Спасибо за наблюдательность, улыбаешься ты мне. Молчишь, некоторое время собираешься с мыслями. У звезд есть планеты, у планет есть спутники… у меня есть ты. Как это принять? Необязательно принимать. Просто знать об этом и все».
Я соглашаюсь. Она кивает: да, правильно. Она мудрее меня, она старше на пару циклов. Раскусывает мужчин, как орешки. А еще она – это та, которая снаружи меня, а ты внутри. Ты и она – одно лицо. Вы единое целое. Ты ее подсознание. Вот как глубоко мы связаны. Две живые тайны. Две глубокие пропасти.
Ты спокойна. Да, отвечаешь ты. В таком случае, я хотел бы спросить. Да. Я существую по твоей воле?»
Он наблюдал, как ее веки чуть расширились, дрогнули ресницы. Как глаза ищут что-то.
- Нет, - шепнула она, словно бы поколебавшись перед тем, как сказать. Это прозвучало как «Н-нет». Неуверенно. Еле заметно.
Это его не удивило. Как и то, что произойдет ночью, и еще через тысячу ночей.
- Гляди! – внезапно крикнула она, - Андра пульсирует!
Ее пальчик указывал точно в центр нависшего над ними облака. Он меланхолично поднял глаза, потом застыл, прищурился.
- Да… Точно. – он не знал, что сейчас сказать. – Такого никогда раньше не было. Что это может быть?
Они растерянно переглянулись.
- Дождемся ночи, когда солнце зайдет.
Он кивнул.
- Так и поступим. Я сообщу Отцу.
- А я – Матери!
Две тени быстро разошлись в оранжевых сумерках, осталась только гудящая зноем тишина. Солнце падало медленно, в одиночестве. Минув широкую цельную галерею и спустившись по мраморным лестницам, он свернул и вошел в сад; воздух здесь дышал свежестью, растения не знали засухи, сочные зеленые побеги тянулись вверх, на стеблях деревьев пели птицы, а мелкая живность шастала у корневищ, где-то журчала чистая прохладная вода, питая собой землю, от которой исходил жирный пар плодов, еще не созревших, но настолько крупных, что можно было подумать – они готовы упасть от сока жизни, которую защищает гидропонный купол сада, ничто не угрожает ее будущему, ибо создатели мудры и дальновидны; его шаги мерно стучали по гравийной дорожке, а листья колыхались в такт эху, подтверждая его печаль – да, жизнь спонтанна, она случайна, непредсказуема, внезапна, молниеносна и нестабильна – та, которую мы носим в себе, самая хрупкая из всех жизней, думал он и кивал идущим навстречу и те улавливали его эманацию, как сачок бабочку, а он не останавливаясь, стремительно, с нулевым ускорением преодолев сад, вторгся в коридоры дворца, чтобы из них попасть прямиком в зал, впервые замечая, насколько старо здание, впервые видя облупленные стены, выветренный камень, дыры и трещины в полу, и с потолка мелким песком сыпалась штукатурка, ничего не изменилось, тысячи лет назад люди наблюдали ту же картину, их в ту пору снедала война, голод и болезни, но время текло и новые поколения окунались в темноту ее вод, это непрерывно, размышлял он, до скончания веков, рассеянно наблюдая проступающую местами плесень, печатая шаг, шелестя сутаной, и так он очутился в громаднейшем из всех когда либо существовавших зале, зале построенном не по физическим законам, а по мировосприятию входящего: кому-то этот зал покажется каморкой, но уж точно не ему, для него это был зал, своды которого терялись где-то на такой высоте, где, казалось, начинается космос, столпы его были изваяны так искусно, что сверкали внутренним светом планет, с которых были привезены, изразцы его покрывали тысячи барельефов, для осмотра коих не хватило бы жизни, и зал был молод, он хранил дух величия этой расы, обретшей здесь мудрость о связи вещей, да, здесь короновали и низвергали, но это было в далеком кровавом прошлом, в пору варварства – вот таким он увидел его, и увиденное вновь потрясло его, будто бы он только что очнулся от сна.
Зал кишел посетителями и ему нужно срочно найти Отца, решил он, во что бы то ни стало. Пусть его примут за полоумного. Пусть будет так.
- Где Отец? – спрашивал он у каждой тени.
- У Сферы Эклипса, осматривает Крайние Миры, - сказали ему.
Отец стоял там, где и сказал тот человек. Вернее, сидел в сооружении, напоминающем трон, парящий в воздухе. Вокруг собралось прилично публики, несколько сотен человек, все напряженно следили за манипуляциями старшего. Он попытался протолкнуться вперед, но напоролся на мощный поток волн возмущения. Выбора не оставалось – лишь ждать. Он попытался успокоиться, он стал вспоминать свои беседы с Коннором, закрыл глаза, создал звукоизоляционный пузырь, пустил медленней кровь по жилам. Так время пойдет чуть быстрее.
Вспомнилось то утро у пещеры, рядом с водопадом. Нужно ли, спрашивал его и самого себя Коннор, разводя руками перед бушующей водой. Всему, с чем мы сталкиваемся, дается объяснение: мы наделяем вещи формами своего иррационального мышления, обезображиваем вещи именами, делаем частью своего воображения. Зачем? Зачем мы меняем мир, когда мир может поменять нас, сделать более совершенными. Подобным себе. Разум чужд жизни. Жизнь – отрыжка материи. Вот, друг мой вопросы, очень много вопросов. Могу ли, например, я быть частью твоего воображения? Ведь у меня есть имя, впрочем как и у тебя, мы взаимно отвергаем друг друга, два ноля, две болванки, существующих в некоем измерении. Ты не знаешь, почему мы существуем? Где критерий существования? Что есть, а чего нет. Закрой глаза, взгляни на свое тело изнутри, этот кусок органики и спроси себя, может ли существовать окружающий мир? Как младенец в утробе матери узнает об этом, слепой, маленький, закутанный в плаценту, как? Как он может узнать о существовании мира? Только одним путем.
Мы знаем этот путь, но мы слишком недооцениваем его, поверь. Смерть – это дверь. Кем ты был в прошлой жизни? Кем мог бы быть? Летчиком? Астронавигатором? Может, обычным фермером? Перед этой дверью станет каждый. Но не думай, дорогой друг, что этим все ограничится. Цепочка рождений-смертей непрерывна, кто-то рождается, кто-то умирает ежесекундно. Кто-то вошел в дверь, кто-то лишь потянул на себя ручку, а для кого-то это случится через год. Так же и с приходом в этот мир. Не думай, что карусель будет крутиться вечно. Смерти и рождения не совпадают во времени, и поэтому люди часто не понимают друг друга, и живут разными жизнями. Рано или поздно, все человечество откроет эту дверь в один момент. Все, как одно существо. И тогда ему предстоит прозреть, обрести новый слух и обоняние, ему предстоит родиться.
Энергия во Вселенной. Кровь в жилах.
Коннор открыл свою дверь полгода назад. Кроме смутных воспоминаний, иных доказательств, что этот человек когда-то существовал, у него не было. Ветер времени выдувал его образ по песчинкам прочь. Прибой унес Коннора, его лучшего учителя, друга и наставника. Иногда, сосредотачиваясь, он действительно видел нечто необычное, слышал песни на непонятных языках, видел удивительные пейзажи с неведомых миров, причудливые ваяния природы, эфемерных существ, просто людей, с которыми никогда не был знаком, люди говорили ему что-то, смысл чего он понимал приблизительно и тогда он начинал верить в слова учителя. Он знал, что вера громадный риск, но все же решился. Он попытался сам отыскать этих людей.
Да, множество лиц предстало перед ним, но видения прекратились ровно за день до сегодняшнего события и это имеет свои причины.
Как и то, что он испытывал к ней бессознательное влечение. В часы, когда вещи отбрасывают длинные тени, они всегда сидели рядом, они проводили этот период вместе, в долгом молчании, и он постепенно привык к ее присутствию, он не знал дня, в который впервые столкнулся с ней, как она впервые подошла к его парапету и подходила так вплоть до сегодняшнего дня, утром скрываясь в своих усыпальницах, днем занятая ремеслом «креации» (creation), и только по вечерам живая, необыкновенно живая, настолько реальная, что окружающее казалось в сравнении с ней блеклым туманом.
Если они и беседовали, то о чем-нибудь несущественном. Иногда разговор заходил о чем-нибудь волнующим обоих, тогда она неуловимо обращала все в шутку, если он чересчур увлекался спором. Это игра, говорила она насмешливо, так невинно и просто, что приходилось признавать очевидное.
В прошлой жизни я исследовала звезды, - сказала она однажды, в один из тех волшебных вечеров. – Они как зеркала, в каждой можно увидеть свое отражение, и оно никогда не повторится, каждый раз оно будет особенным, вот где вся прелесть. У них своя жизнь, свои законы бытия, чуждые нам. Мы в разных категориях, в разных пониманиях категориальности. Я видела белые, желтые, пурпурные, голубые, алые, изумрудные, почти всех цветов; громадные и микроскопические, почти всех размеров, старые-престарые, готовые лопнуть как мыльный пузырь, и только рожденные, бьющие энергией, - всех возрастов. В чем-то они на нас похожи.
Потом она замолчала и добавила: их также много, как и нас.
- Битое стекло, - сказал он тогда.
- Зачем?
Он не ответил, потому что знал – вопрос задан не ему.
- Мы можем лишь наблюдать. Делать выводы. Пробовать что-то, когда вместе, и настроены на одну цель.
- Наверно, это плохо, - она закусила губу. – Я боюсь временами таких контактов, эта сила меня пугает. Хочется уйти.
- Свобода у каждого своя. Как и время, - он смолк, прислушиваясь к хору жрецов на крыше. Те отдавали дань уходящему дню.
- Уж не испытываешь ли ты какие-то чаяния и надежды?..
- Нет. Раньше…
- Со всеми из рода случалось такое. Они хотели стать теми, кем стать никогда не смогут. Тяга к недосягаемому. К ограниченному. К надежности этих границ, за которыми можно спрятаться. Но от себя не убежишь. Тварь должна знать свое место в мире и соблюдать правила. Мы поняли это. Мы узрели, что цель существования необходимо искать внутри себя – и мы ступили на долгую тернистую тропу.
- Есть и другие…
- Другие колена? Да! Действительно, они – другие существа. Мы с ними разные, мы открыли в своем сознании мир теней, узнали его глубину. Они же движутся к тупику, они уже там, у них нет перспектив, их присутствие в мире лишено смысла. И потом, надо отдать должное предкам. Наши предшественники поняли, что обречены и сделали все, на что были способны.
Мимо них проплывали пары, излучающие негу и спокойствие.
- Я не имею права становиться частью Матери к исходу этого года, потому что не могу разобраться в себе до конца. Я чувствую неизвестность и она меня отталкивает.
Он покачал головой.
- Это не аргумент. Мир полон таких неизвестностей, они суть материя и время, и вообще, ты водишь меня за нос, думаешь, я не чувствую?
- Просто ты думаешь о другом, - сказала она; ее глаза сузились до двух маленьких белесых щелочек, – а я пытаюсь отвлечь тебя. Твои мысли далеко. К сожалению, свобода ограничивает. С этим фактом ничего не поделаешь, остается смириться…
Он рассеяно прислушивался к хору. «Падай, падай, и воспрянь из пепла, окно в небеса, слушай песню, сущие вместе, и нет здесь таких, какие есть, плачь, плачь, смейся плача, умирай, чтоб родиться вновь, о узник из темницы, у которой нет стен и решеток, пока мы живы, двигайся, пока мир есть, данный в мгновении и бесконечности….» Вскоре ему надоело и это, он не знал, куда себя деть, что-то сжимало грудь, мешало дышать, давило, и вдруг глаза стали влажными, что-то потекло из них, закапало на сутану, пальцы тоже стали влажными, что это такое если не кровь и не тлен?..
Из галереи доносилось эхо звонких голосов. Она не ушла, она была рядом, и он не знал, как выразить ей свою благодарность – иногда так сложно выразить чувства, выразить правильно, тем более что собеседник твой об этом не догадывается.
- Вот результат. Ты – наглядный пример собственной самонадеянности. Осуждаешь других, а сам ведешь себя в точности, как они. Где же граница между нами, между тобой и мной? – произнесла она таким голосом, что ему захотелось тут же соединиться с ней, прямо здесь, и плевать на окружающих, пусть видят. Она угадала, но не ответила ничего.
- Недавно во сне путешествовала к одной тройной звезде, два гиганта, одни карлик, голубой. А гиганты изумрудного и алого цветов. Карлик тянет из толстяков энергию, потоки видно безо всяких приборов. Скорости сумасшедшие. Но главное, триптих вполне стабилен, имеются даже планеты. Представь, какая там цикличность, что там может возникнуть. Одна планета мерцала всеми оттенками спектра, пульсировала. Жаль, не получилось приблизиться.
- Ерунда. Ничего серьезного в этой системе не получится.
- Ты зануда. Но ты трогательный. Ты сам не знаешь, насколько ты ценен.
Он фыркнул.
- Не понимаю тех, кто любит управлять Окраинными мирами. Неужели им нравится ощущать себя богами? Это ужасно трудно, особенно для меня.
Она продолжала о чем-то щебетать, пока не устала. Потом он повернулся к ней и сказал:
- Да, я действительно думаю о другом. Все наши смотрят в себя на протяжении жизни, ищут в себе ответы на загадки мироздания, а я пытаюсь смотреть через себя, туда, дальше, будто я …
- Призма!
- Дикая затея, верно? – он засмеялся.
- Нет. Кем ты был в прошлом?
Он попытался вспомнить, разглядывая сворачивающийся агль. Прошло довольно много времени, предметы заметно потемнели.
- Не знаю, - растерянно ответил он. Память была чиста, абсолютно и кристально чиста. Ни одной жизни, даже самой завалящей.
- Вызови архив.
- Пусто, - пробормотал он через пару минут.
- Не хочешь ли ты сказать, что являешься Первым из Цепи?! – она победно сверкнула глазами.
Силы на секунду оставили его и руки безвольно опустились на парапет. Почему никто не обнаружил это раньше, воля случайности.
- Вот причина твоего странного поведения. Ты – абсолютно новое существо. Твоя история впереди. Твои жизни еще не занесены в архив, потому что попросту не прожиты. Забавно. Отец с Матерью сообщили бы нам о таком намерении – синтезировать Нового. А может, ты – ошибка инженеров: неправильно введенные параметры, другие генные комбинации.. Да ты живое воплощение энтропии. Дитя хаоса!
Он уставился сначала на нее, потом на медную пустыню, затем на солнце и серебристое облако, на свои руки. Неужели таково имя силы, создавшей его….
- Ерунда какая-то.
И вот тогда ему почудилось, что существо напротив гораздо дальше от него, чем миллиарды световых дней всех вместе взятых галактик в поперечнике. Да, мы разные, со своими мирами, которых бесконечное число и плоскости реальностей, в которых мы существуем, не поддаются счету. А он не просто отличается от сородичей, он создан совершенно по иному принципу, он существует по иному, он сам иное, чем они, но это не мешает ему видеть и ощущать, а вдруг, все, что он видит сейчас, ложно и совсем не то, что видит она, и она совсем не то, что он раньше думал, она – вообще другое, и эта планета другое, и весь мир другое, и сам для себя он чужое, нечто из темных глубин вселенной, по воле случайности сосредоточенное в этом теле. Это открытие было похоже на то, как если бы слепой вдруг увидел людей – четко и ясно.
- У меня теперь нет уверенности, что моя плоть идентична твоей.
- Болел ли ты когда-нибудь?
- Нет.
- Ранился? Ударялся? Ломал кости, тянул сухожилия, отравлялся?
- Нет, нет, нет….. Кошмар. Может, я сейчас сплю?
- Может, все мы спим, все человечество, а? – улыбнулась она ласково. – Видим блики настоящего мира, расплывчатые образы, тени от костра на стене пещеры, прыгающие тени, но наш мир отличен, так выходит. Выходит так. Те ли мы, кто мы есть на самом деле?
После того разговора он много думал о своем открытии. Тот ли он, кто он есть на самом деле… Может, красное и не красное на самом деле, может оно зеленое или вообще не имеет цвет.
И вот он стоял так перед толпой, окружавшей Отца и люди гудели, переговариваясь, по стенам ползли черные тени, шелестели одежды, шар лениво светился изнутри колесом смоделированной Галактики, Отец покачивал головой, склонившись над Сферой, а время испарялось, там снаружи могло смениться несколько дней и ночей, в зал приходили новые посетители, уходили старые, они двигались и бубнили, бубнили и двигались, и не было этому хороводу никакого конца, пока Отец не встал и не сказал: «Конец» и пока толпа не начала растекаться, как кисель, осталась еще вереница посетителей, старых сородичей, смиренных и черствых, смиренно черствых, шепелявивших свои молебны, перебиравших свои четки, им было много сотен лет, они были подревнее некоторых городов на этой планете и не до кого им не было дела. Поселенцы первой волны, беженцы-аристократы, бежавшие из погибшей системы самыми первыми, следовательно самые трусливые и хитрые в роду, им надо было закончить свои дни там, счастливыми и молодыми, но они прилетели сюда за старостью, испепеляющей старостью, которая вытравит из них все прежнее, оставит лишь тускло мерцать глаза.
Он догадывался, что Отец о чем-то знает, знает гораздо больше чем его имя и генный код, но повода тревожить самого древнего из рода не находилось, да и желания не было, пока не представился этот. Правда, сам по себе он был настолько уникален, что заслуживал как минимум внимания.
Миг наступил, Отец повернул к нему свой лик. Он онемел, открывая перед старшим мысли, подсовывая их первыми, не дожидаясь, пока их заберут. Смотрел в жемчужины глаз старика.
- Здравствуй. Давно ли ты открыл это? – голос старика был глух.
- Нет, пару дней назад. Не знаю, что и делать.
- Начало и конец! Или ты забыл первородную истину? Ты – начало для нас. Ты же, судя по всему, принесешь нам конец. По-моему, все ясно, - старик замер, потом продолжал, - Да, она любит тебя. Нет, это неизбежно. Скоро, очень скоро, признаться я заждался, и теперь – ты. Говори же!
Он рассказал все что видел. Отец нахмурил седые брови, помолчал. Решительным движением махнул двум техникам, стоявшим поодаль. Те удалились.
- Удивительно, что такое не видел никто до нас!
- И не увидит. Чтобы увидеть то, что видел ты, надо быть тобой, - Отец ткнул ему палец в грудь.
- А она?
- И она – тоже.
- Но она жила и раньше.
- Это неважно. Она подходит тебе. И она прожила две жизни. Самый маленький срок у человека из нашего рода.
Один из техников вернулся и удивленно произнес:
- Информацию подтверждаем. Ядро галактики Андра вспыхнуло год назад каким-то новым видом излучения. Такого раньше не наблюдалось. Скорость распространения частиц нарушает все существующие законы вселенной….
- Все законы этой вселенной, - усмехнулся старик.
- Частицы состоят из нового элемента.
- Когда волна достигнет атмосферы?
- По нашим расчетам к полуночи.
- Да будет так! – Отец хлопнул по подлокотнику. Обратился к технику, – Ступайте прочь, вы свободны. Ты слышишь, Мать?!
- Нечего так орать.
Внезапно рядом с ними возникла старая женщина, ее глаза были также застланы бельмами, как и у Отца, из-под накидки выбивались струи белых волос. Она держалась очень прямо и уверенно для своего возраста.
- Значит, такова наша судьба. Однажды это уже случалось. Где мы были тогда?
- На Марсе. Солнце тогда вспыхнуло чуть ярче обычного.
- Помню, в подробностях, секунда за секундой. Такое не забывается.
- Я тоже, - кивнул старик, и глаза его блеснули. – Потрясающее ощущение, жаль нам придется испытать его обратную сторону.
- Так надо, - сухо сказала Мать. – Кем они станут? Во что превратятся? Я бы, например, не узнала себя сейчас.
- Неизвестность всегда пугает. Что ж, может быть, им удастся шагнуть на новую ступень и тогда изменится сам способ их существования. В любом случае, это будет грандиозно.
- О чем идет речь? – осторожно осведомился он.
- Конец для одних есть начало для других, - провозгласил Отец. – Начало, которое положишь ты. Где-то хаос достиг критической точки. Произошло нарушение баланса в системе, и возник диссонанс, который ты увидел. Вскоре ударная волна распространится по всей Вселенной. Природа импульса такова, что он переворачивает материю наизнанку, меняет саму основу сущего, и прежде всего основу жизни, и мы как ее носители должны это понимать. Наш род прекратит свое существование, мы умрем. – Он выдержал паузу. – Но мы родимся. Ты – эмбрион будущей расы, ты сохранишь в себе матрицу прошлого человека.
- Я понял, - ответил он. Да, похоже Коннор был прав.
- А теперь иди к той женщине, которую любишь. Иди и люби ее, только это имеет смысл для человека, нас ты больше не увидишь.
И он без колебаний ушел прочь, в тенета дворца, не замечая тела уже умерших, и не слыша шаги убегавших, не останавливаясь и не сворачивая с намеченного пути, думая только об одном, об ответе на вопрос, которого не возникло, и солнце уже зашло, его обожженный край захлебнулся в песке последнего дня уходящей эры Наблюдателей, и хор допел свой последний гимн и он последний раз бросил взгляд на кровавый горизонт, а потом углубился в усыпальню, где обитала она.
Он нашел ее в самой дальней комнате, в масляном сумраке, в тусклом свете от зажженной лампы. Она ждала его, она догадывалась еще днем, а когда Мать сказала ей, она уже точно знала о грядущем и успела подготовиться, и он смотрел, как она подходит к нему и совершает то, что ей так давно хотелось, и тени на стене соединились в дрожащее пятно, а где-то Отец и Мать рода, взявшись за руки, вспоминали тот закат, который унес ветер времени, закат с семенем будущего, но все ушло бесследно, безвозвратно и волна, коснувшись атмосферы планеты, в тот самый миг, когда они обрели свое единство, изменила все.
Живые, они лежали, обнявшись, и думали миры ярких красок, зная, что завтра будет восход и подует новый ветер.
Планета медленно поворачивалась вокруг своей оси; большая, старая, напоминающая высохший на солнцепеке глиняный кувшин; покрытая трещинами каньонов, оспинами котлованов, выветренная планета на задворках Галактики, на самом ее краю, такая горячая, что песок на поясе экватора давно расплавился в ядовитые реки стекольной массы, которые застывали ночью и дымились днем. Планета, настолько неуютная, что жизнь копошилась там лишь ближе к полюсам. Раскаленный дряхлый мир.
Но – мир, ставший приютом. Оплот и колыбель. Ночлег и пристанище для изгнанного колена человеческой расы.
Мир, называемый его обитателями Крион.