Набоков В. Цветная грамматология

     
Актуальные проблемы теории и методологии науки о языке :международная научно-практическая конференция 24-25 мая 2008г.  СПб,ЛГУ им. А. С. пушкина,2008 -272с.  -стр. 50-56

ISBN 978-5-8290-0759-1




 Цветовое восприятие мальчика “индиго” и цветная грамматология писателя-синэстета В. В. Набокова

       Цвет индиго, название которого восходит к экзотическому растению индигофера тинктория, и краска того же цвета, известная производителям джинсовой ткани, в последнее время в системах mass media стал обозначать особые качества ребёнка, его сверхъестественные способности, основанные на интуиции и не известных пока науке свойствах личности. В этом контексте уместно сравнить с “индиго” некоторых авторов, бывших детей- вундеркиндов, чьё восприятие мира в целом, природы , времени и пространства отличается от обыденного, благодаря чему , уже будучи взрослыми, они создают шедевры живописи, музыки, литературы, науки. Странные краски живут в их воображении, для них цвет- это символ необъяснимого происхождения и назначения, созданный их воображением, закреплённый за определённым предметом или понятием внешнего мира. Трудно сказать, почему К. С. Петров-Водкин выкрасил своего коня в красный цвет, К. Малевич заполнил свой квадрат чёрной краской , а В. Кандинский вставил в этот квадрат свою разноцветную композицию и создал сообщество художников под названием “Синий всадник “. Почему в картинах Н. Рериха преобладают сине-голубые краски, а у П. Гогена и В. Ван Гога- пламенно-оранжевые? Что побудило Пабло Пикассо в начале прошлого века рисовать сначала в сине-голубых тонах (“blue period”), а затем перейти к розово-серой палитре (“pink period”)? Почему одни дети и взрослые предпочитают рисовать чёрной тушью , а другие – яркой акварелью и маслом? Конечно, многое можно объяснить составом красок , традициями живописания, иконописи и др. Краски первобытного и древнего искусства создавались сочетаниями минералов, драгоценных металлов и камней. Рисунки на стенах пещеры Альтамир – сочные ярко-оранжевые, в пещерной живописи Востока преобладают сине-зелёные краски, купола и минареты средневековой Азии до сих пор хранят секреты голубого и синего лазурита , роспись масок и деревянные конструкции буддийских храмов Монголии полыхают тёмно-красным огнём. Древнерусская живопись, как выразился один из знатоков русской православной иконы, “удовлетворяет человеческую потребность в гармонии . Краски иконописи- как хор женских голосов, уносящийся под высокие своды.” ( Т. Мороз Православная икона, 2006).

       Что же в литературе и искусстве ? Г. Лонгфелло (или Лонгфеллоу) в своей «Песне о Гайавате» приписывает создание цветовой письменности своему герою:
       From his pouch he took his colors, Took his paints of different colors, On the smooth bark of a birch-tree Painted many shapes and figures, And each figure had a meaning, Each some word or thought suggested. Из мешка он вынул краски, Всех цветов он вынул краски, И на гладкой на берёсте Много сделал тайных знаков, Дивных и фигур и знаков, Все они изображали Наши мысли, наши речи ( Перевод И. Бунина // Кондратов А., Письмена мёртвые и живые, 2007). Судя по последним строчкам отрывка, Гайавата научил людей цветной пиктографии и идеографии ( “фигуры, знаки” ).

       Пытаясь найти следы цветного письма у древних, мы обнаружили свидетельство существования цветного огамического ( от кельтского названия божества Огм, Огмий) типа письма в скандинавских и германских рунах (А. Кондратов, Письмена мертвые и живые,2007). Древние инки использовали нити разного цвета в качестве символов своего письма кипу. Например, зеленая нить означала зерно, а красная- войну. Многие иероглифы Древнего Египта окрашены в зелёный цвет, цвет жизни. Каждая нация имеет свою символику цвета, отражённую в её фольклоре, религии, языке и литературе. Проблема цвета в национальном сознании изучается в современной науке, насколько нам известно, достаточно подробно, однако особенности восприятия цвета (которого, как утверждают, на самом деле в природе не существует) отдельным художником, писателем остаются загадкой. В литературоведении известно оригинальное восприятие цвета В. Хлебниковым и поэтами его круга, трепетное отношение к бирюзово-лазурным оттенкам А. Белого и С. Есенина, “малиновые“ мелодии М. Цветаевой, “желтизна” Петербурга в колористике Ф. Достоевского и Ф. Сологуба, чёрно-белая палитра А. Ахматовой и Джека Лондона, символическая белизна кита по прозвищу Моби Дик в литературном шедевре Германа Мельвилля, сочная зелень тропических рассказов С. Моэма и зловещая чернота Э. А. По (The Raven and other poems, The Black cat ) др. Удачно высказался о роли цветового восприятия в литературе и искусстве “отец русского символизма” А. Белый: «… переживаемый образ- символ; ежели символ закрепляется в слове, в краске, в веществе, он становится образом искусства » (А. Белый. Незнакомый друг, 1997).

       В случае с В. Набоковым цвет фигурирует в его оригинальном представлении графических символов- латинского алфавита и русской азбуки , восприятие которых у мальчика- “индиго” было связано с детскими играми, с предметами быта, растениями и домашней едой, но прежде всего- с его особым увлечением живописью, бабочками. В отличие от своей матери, которая воспринимала цвет в музыкальных тонах (“…she was optically affected by musical notes”), маленький Набоков «видел» цвет в ассоциациях , хотя и называл это явление “ colored hearing“, подразумевая под словом “hearing“ комплексное ощущение цвета , создаваемое артикуляцией и зрительным воплощением звука в букве: “ the color sensation seems to be produced by the very act of my orally forming a given letter while I imagine its outline” ( Conclusive Evidence, Chapter 2). Можно высказать фантастическое предположение об остатках генетической памяти у писателя, сохранившей клочки или пятна древнего цветного рунического письма. Это предположение имеет под собой основу, некоторые исследователи- литературоведы смутно ощущают в текстах В. Набокова кельтское влияние ( Я. В. Погребная и др.).

       В английском варианте мемуаров писателя мы обнаружили несколько фрагментов текста, непосредственно относящихся к индивидуальной цветовой символике: это абзац 2 главы 2 , часть 2 главы 5, часть 3 главы 14 и множество изящных цветных вкраплений в других местах воспоминаний, будь то описание крылышек редких бабочек, карандашей для рисования, вагонов международных экспрессов, цветных колбочек с игрушками на бульваре в Петербурге или метафорическое представление о времени как цветной спирали жизни. Цветовая гамма В. Набокова, представленная лишь в одном произведении, достойна изучения как лингвистами, так и психологами. Мы остановимся только на одной тематической группе цветовых символов, которые имеют отношение к так называемой грамматологии ( графологии, графемике, грамматографии, филографии,), то есть науки о письме как разделе языкознания и некоторых прикладных дисциплин, в том числе криптографии, как науки о дешифровке тайнописи и кодов , математической лингвистики и информатики. Эта наука ещё очень молода, но уже сегодня прослеживается её значение для формирования языка будущего, особого машинного языка, понятного и человеку, и роботу. Как справедливо отмечает А. Кондратов, “информационным взрывом в современной научно-технической революции будет создание системы записи, понятной и мозгу человека, и электронному мозгу вычислительной машины. Проблема эта может быть решена лишь в тесном сотрудничестве науки о письме с теорией автоматов, теорией информации, теорией алгоритмов и другими кибернетическими дисциплинами”. Возможно, цветовые этюды В. Набокова окажутся полезными при разработке программ «цветописания» и «цветочтения», ведь была же в своё время фантастической сама только мысль о цветомузыке, которая сегодня заполнила собою музыкальные файлы компьютеров и залы молодёжных дискотек. Можно вспомнить также жестовую азбуку глухонемых, код, или азбуку американского художника и изобретателя С. Морзе , предложившего использовать для телеграфной связи систему комбинаций посылок электрического тока ( знаменитые точки и тире) . Интересно, что, применяя один и тот же код для большинства латинских и русских букв, Морзе не смог подобрать латинские эквиваленты русским буквам Ч, Ш, Ю, Я, а русское Е закодировал одинаковым знаком с латинским E , букву Ц сопоставил с латинской буквой C, а Щ с Q. Опираясь на знание электромагнитных свойств тока, изобретатель сумел передать значения не только букв алфавитов, но и знаки препинания и сигналы начала, конца , прерывания сеанса связи и др. Обращает на себя внимание факт, что коды Морзе пользовались популярностью вплоть до начала 50-х годов прошлого века, как раз до того времени, как В. Набоков воспроизводил в своей взрослой памяти цветовые пятна далекого детства. И уж поистине фантастическими представлялись бы в начале прошлого века цифровые способы передачи текста, цвета, звука.

       Итак, В. Набоков, как истый модернист- индивидуалист, изобрёл собственную систему прочтения английского алфавита и русской азбуки. Можно предположить, что в основе особого цветового восприятия того и другого алфавита лежат детские впечатления от цвета предметов, которые сопровождали мальчика в период его семейного образования, например, цвет детских кубиков или рисунков на них, краски ярких впечатлений от вкусных сладостей и др. Мы проанализировали цветовую гамму писателя только по английскому варианту мемуаров, оставив студентам и аспирантам поле деятельности для сопоставления с восприятием русской азбуки, чёрно-белых фигур шахматной доски и экзотических насекомых.

       Представляется невероятным, чтобы маленький ребёнок, постигая первые знаки письменности (сначала- латинской, затем- русской), мог охватить весь алфавит в целом и, тем более, произвести классифицирование знаков в соответствии с цветовой гаммой и оттенками цвета. Эти операции проделал уже взрослый человек, писатель и учёный В. В. Набоков, который в начале пятидесятых решил “поиграть ” в детские цветные кубики, продемонстрировать европейскому читателю свои оригинальные качества ностальгирующего синэстета. Однако каковы бы ни были причины, стимулирующие изобретательство писателя, они позволяют исследователю сделать некоторые выводы относительно природы возникновения графического знака в сознании не просто человека вообще, а человека определённой национальности и культуры. Кроме того, как оказывается, графический знак, в данном случае - знак алфавита, отражает разные принципы его создания в языке того или иного народа. Так, для Набокова латинское O ассоциируется с ручным зеркальцем в оправе цвета слоновой кости (the ivory-backed hand mirror ), а буква L -c кривой макарониной , бледной и длинной (noodle-limp). Налицо признаки пиктографического мышления. Несколько иная символика у латинской буквы N. Она ассоциируется с мучнистым цветом овсянки ( возможно, потому что при виде овсяной каши у маленького Набокова часто возникала отрицательная реакция- “NO!” ). Русская буква Ш вызывает у Набокова звуковые и одновременно зрительные ассоциации ( “пуШистая, сиЗая”), что дает основание подозревать наличие фонетической основы графического символа.

       У нас нет оснований утверждать, что Набоков пытался уподобиться художникам или учёным реформаторам, пытаясь заменить латинские буквы цветовыми символами. Он не подражал также Бернарду Шоу, отразившему парадоксы английской орфографии в известной шутке “пишем ghotio, а читаем fish” ( “пишем Лондон, а читаем Константинополь”) . Он просто забавлялся игрой воспоминаний, цветовыми пятнами детства, окрасившими и символы двух родных ему систем письма- английской и русской. Как и его знаменитые фотизмы, фантастические образы, создаваемые глазом под влиянием солнечного света, цветовые оттенки знаков его азбук- сугубо индивидуальны, однако они достойны внимания , поскольку связаны с восприятием и называнием цвета, с восприятием и называнием графических символов, происхождение которых у многих народов остаётся загадкой истории и самой природы человека.

       Нам остаётся только подытожить наблюдения , произведя некую систематизацию лексики со значением цвета, применяемой Набоковым к графическим символам . Писатель группирует английские буквы латинского алфавита в соответствии с цветовой гаммой: black group, white group, blue group, the yellows, the greens, reds and browns.
       В чёрную группу попадают латинские буквы a, r, g, причём последняя имеет два варианта (g hard и g soft) . Туда же попала и начальная буква французского aлфавита. Глаз Набокова воспринимает цвет этих чёрных знаков как the tint of weathered wood, polished ebony, vulcanized rubber, a sooty rag being ripped, the rich rubbery tone.
       Белую группу букв открывает буква n,за ней следуют l, o и французская on (?). Цветовые ассоциации связаны с упоминавшейся выше овсянкой, макаронами, слоновой костью зеркала и “напряжённой поверхностью спиртового раствора в стаканчике”- oatmeal, noodle-limp, the ivory-backed hand mirror , the brimming tension-surface of alcochol in a small glass.
       Голубая группа букв представлена наиболее весомо. В ней- буквы
       x, z, k, q, f, s, c. Цветовые оттенки соответствуют следующим: steely, the inky horizon, huckleberry, as browner f than k, alder-leaf , not the light blue of c, but a curious mother-of-pearl, the light blue.
       Буквы e и i во всех позициях для Набокова- жёлтые (the yellows), эту группу дополняют кремовое d (creamy), ярко-золотистое y (bright golden), медно-оливковое u (brassy with an olive sheen) , бледноватое j ( paler).
       Зелёные буквы цветом похожи на недозревшее яблоко ( p- the unripe apple), на фисташковый орех ( t- pistachio), две буквы sh, обычно передающие звук ; , напоминают писателю камыши на Ниле (sh- as old as the rushes of the Nile), буква w- мрачно-зелёная, с фиолетовым оттенком ( dull green, combined somehow with violet).
       Красные и коричневые тона представлены буквами m ( a fold of pink flannel), v ( Rose Quartz in Maerz and Paul’s “Dictionary of Color”), h ( the drab shoelace ) и b ( burnt sienna).

       Отметим явный субъективный характер восприятия цвета латинского алфавита В. Набоковым всего на одном примере. Любой грамотный человек знает, что цвет индиго в представлении обычно связывается с синевой, фиолетово-голубыми оттенками. Именно так он описывается в словаре Лонгмана ( Longman Contemporary English):
       indigo- dark purple-blue color (тёмный фиолетово-синий/голубой цвет). Ежели представить это слово написанным в цвете букв набоковского алфавита, то мы получим не синюю гамму, а жёлто-белую с чёрным вкраплением в конце слова. Цветное изображение этого слова хорошо представляет компьютер ( жёлтый- белый- кремовый- снова жёлтый- чёрный и вновь- белый цвет). Следовательно, буквы и слова в целом , написанные этими буквами, не несут в себе никакой символики цвета, они являются плодом ассоциативной памяти ребёнка, плодом его фантазии и, если угодно, некоторым манерничанием взрослого писателя, пытающегося противопоставить себя и свои личностные качества обычному сознанию и восприятию. Однако , приняв условия игры писателя, попробуем в цвете изобразить русское написание цвета краски индиго: палитра будет такая же светло-белёсая, как для английского написания ( светло-палевый, белёсый, палевый, светло-палевый, темно-коричневый, белёсый). Отметим, как и прежде, светло-кремовые тона и предпоследний темный штрих ( в английском слове он чёрный, в русском- тёмно-коричневый). Если писатель не был дальтоником, в его цветных криптограммах что-то есть- то, что не раскодировать лингвисту без помощи специалистов другого профиля- психологов, физиков-оптиков и, возможно, офтальмологов.

       Учёные-фантасты двадцать первого века всерьёз начинают поднимать проблему “третьего глаза”…человека, который якобы был когда-то у людей древних цивилизаций и который спрятан у современного гуманоида в области эпифиза (эпифиз, как разъясняет «Новейший словарь иностранных слов и выражений»,это шишковидная железа –верхний мозговой придаток , расположен в промежуточном мозге, вырабатывет биологически активное вещество мелатонин , которое регулирует развитие половых желёз и секрецию ими гормонов, а также образование кортикостероидов корой надпочечников ). Обратим внимание на значение термина мелатонин, в корне которого прослеживается чёрно-коричневая гамма природного пигмента глаза (Г. Ч.) .
       Удивительно, но серьёзные академики –офтальмологи (Э. Мулдашев ) уже несколько десятков лет снаряжают международные экспедиции в Гималаи ,туда, где были Е. Блаватская и Н. Рерих, чтобы приоткрыть тайну, окутывающую происхождение и назначение “ третьего глаза” , изображённого на всех святынях буддизма в Тибете, Гималаях, Китае и других древнейших местах Земли.

       Возвращаясь к теме детей- индиго, закончим своё повествование цитатой из современного российского научного бестселлера: «Дети ближе к Богу, так как их души ещё недавно прибыли из нашей главной родины- Того Света, где они очистились и были напрямую связаны с Богом. Там, на Том Свете, мы, наверное, видим прошлое и осознаём, что наши с вами истоки уходят в далёкую древность, вплоть до атлантов , лемурийцев, призраков и ангелов. Поэтому, когда бабушка рассказывает сказку, шепот древности стучится в ещё романтичные и чистые детские сердца».