Сумерки. Слякоть. Грязь успокаивающе хлюпает под новыми ботинками. Цена такого спокойствия - изгаженные ботинки.
Ботинки - чушь. Страшно. Дело не в ботинках - дело в том, что вокруг страшно. Внутри страха нет, страх только снаружи. Страх прячется в заплеванных дождем кустах, в ржавчине покосившихся ракушек, в мерзком свете редких фонарей.
Справа, в овраге распеваются вонючие жабы. Слева, хоронясь за железными клетушками гаражей, шныряет молокосос-беспризорник. Грязь визжит под его босыми ногами так же звучно как и под моими обутыми. А еще он изредка кашляет, не сухо, по-стариковски, а гулко, отхаркиваясь, может кровью, может гноем. Это пневмония, мальчонка скоро потухнет, если никто не вмешается.
Грязь и кашель выдают его, он сам, наверное, это уже понял, но любопытство, а скорее корысть, гонят его вперед. Но бояться его глупо, этот молокосос способен только попрошайничать и быстро бегать, да страх и не в нем, страх вообще, в принципе, потому что в таких ситуациях принято чего-то бояться: убийц с финками и кастетами, привидений или прикрытого не крышкой, а ночной тенью, канализационного люка. Страх есть, но есть и нужда, необходимость идти вперед и плевать на все страхи.
"По этой тропинке следует спуститься в овраг," - всплывают в памяти корявые трудночитаемые строки, выведенные единственной (левой) Валькиной рукой. Тропинка круто берет вниз. Она сильно изъедена бесконечными дождями и является гибридом грязевой ванны и трубы в аквапарке. Мерзко, скользко, страшно. Шаг за шагом, аккуратненько, вниз, вниз, вниз. Необдуманный шаг - и вот уже этот желанный низ приближается чересчур быстро. Костюм - к чертям. От этой грязи уже не отчистить ни костюм, ни душу. Свист в ушах, и брызги, и ногами в массивное дерево. Сначала резкая боль в коленях, а затем упасть обессиленно на спину, темечком в лужу. Полежать, вздохнуть, не отряхиваясь, двинуться дальше. Дальше - овраг. Воды по щиколотку.
Потом в бреду, наощупь, наугад, но как-то. Дверь. Стук, от которого, застрявая в гнилом болотистом воздухе, по всему оврагу распростроняется равнодушие.
Тихо - ответа нет. Темно - паршивая луна отправилась шляться по облакам. Гадко - угораздило же вляпаться в поистине гадкую историю. Страшно - потому что темно, и тихо, и гадко.
Дверь оказалась не заперта. Разрывая затхлую пелену комнаты, в петле степенно покачивался искалеченный войной Валера...
Раствориться.........