Молчи! Устал я слушать,
Досуг мне разбирать вины твои, щенок!
Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать.
И.А.Крылов «Волк и Ягнёнок»
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Я очень признателен и благодарен всем тем, у кого хватило терпения и выдержки дочитать до этого места! Поэтому, с вашего позволения, продолжу.
Мою жалобу по Карнову суд удовлетворил. Отказ в возбуждении уголовного дела в отношении героя-дознавателя был признан незаконным и необоснованным.
Устроив себе коротенький передых, я приходил в себя от изматывающего турне, срезонировавшего какой-то просто нечеловеческой усталостью. Перенапряжение последних дней сказалось – я занедужил. Погоризонталил пару дней. Но, зато, чуть отвлёкся – нет, всё-таки, худа без добра.
Разделавшись с болезнью, вернулся в исходную боевую позицию. Почувствовал прилив новых свежих сил. Открылось второе дыхание и неожиданно вспыхнула бешеная энергия, будто мне в заднее место вставили батарейку «Энержайзер». Работы было невпроворот, предстояло поишачить на всю железку!
Начал с того, что взялся готовить обжалование отказняка по Рыжовой. Даже такой тупица, как я, уж за столько-то времени как-нибудь сумел нажить определённый юридический капиталец. Поэтому раскритиковать в пух и прах такую топорную лабудень, в принципе, не представлялось чем-то особо трудоёмким – отказ в возбуждении уголовного дела в отношении Рыжовой был неправомерен как по содержанию, так и по форме. Было, где развернуться творческой натуре.
Благодаря приобретённому в боях опыту, у меня, наконец, выработалась определённая сноровка по написанию заявлений. Составлял уже честь по чести. Появился определённый лоск. При других обстоятельствах имело б смысл даже попробовать на этом поприще делать бизнес... А чего, собственно? Дать в сети объяву: «Пишу заявления о возбуждении уголовного дела»... Надо подумать...
Как и положено, прежде чем творить новое произведение, я, потягивая крепчайший кофе, принялся внимательно вчитываться в имеющиеся в моём распоряжении материалы.
Так-так-так!.. Рыжова Ольга Сергеевна. Год рождения – 1960. Замужем, есть дочь... А вот интересно, если бы её, эту самую дочь, так же изуродовали, стала бы маман выгораживать пьянь, которая это сделала? Думаю, не стала бы... А меня, значит, уродовать можно. Ну, это, как раз – не ново. К этому-то мне не привыкать.
Поплыли дальше. Из объяснений Рыжовой: «Степень вреда здоровью оценивается по трём критериям: опасность для жизни, степень утраты общей трудоспособности, срок утраты трудоспособности». Что ж ты, милая, ничего этого в Заключении экспертизы-то не написала, а? Уж что касается утраты трудоспособности, то о ней в твоих писульках – ни слова.
Я продолжал изучать: «Данные критерии закреплены в Правилах судебно-медицинского определения степени тяжести телесных повреждений, утвержденных Приказом Минздрава РФ от 14.09.2001 № 361».
Я, естественно, тут же слазил в «Консультант плюс», и запросил этот Приказ. Стал читать его текст.
Как я и думал, близко ничего подобного там не обнаружилось. Приказ № 361 лишь отменял прежний хороший Приказ Минздрава № 407. И никаких «правил» к нему не прилагалось.
Что тут скажешь? Без комментариев. Эх, мне бы этой дамочке в глаза заглянуть!.. Сказать пару ласковых. Но, как показало время, такого счастья мне не представилось. Рыжова ни разу так и не показалась... Энигма!..
Всё было понятно, пальцы поскакали по «клаве», и вскоре очередной новенький опус под моим копирайтом благополучно направился в Измайловский суд. К своему заявлению я присовокупил официальный текст Приказа № 361.
Как говаривал Великий Комбинатор: «Заседание продолжается».
У Рыжовой срок истекал 15 июля, стало быть, три месяца у меня в запасе пока имелось...
Тем временем проскочил десятидневный срок подачи обжалования на постановления районных судов в Мосгорсуд. По закону, по прошествии десяти дней, если на постановление не подано обжалование, оно автоматически вступает в законную силу.
В страшном нетерпении я понёсся в Пресненский суд. С дрожью в коленках, приблизился к канцелярии по уголовным делам. Предварительно незаметно перекрестившись, просунул голову в заветное окошечко. Нервишки неугомонно шалили, а сердце исполняло бешенное соло на удар-ных, пока сотрудница канцелярии разыскивала папку с материалами...
...Победа! Обжалования не было, и постановление суда вступило в законную силу. Отказ в возбуждении уголовного дела по 125 статье УК за оставление в опасности был отменён. Так держать! На сердце полегчало. Выставить меня кретином оказывалось не так-то просто. Не на того напали. Я-то не о своей заднице пекусь!
Радостно помахивая выигрышным постановлением, я вылетел из канцелярии, словно птица.
В коридоре из-за этого нечаянно столкнулся с какой-то местной толстухой, которая неуклюже помогая рукам подбородком, транспортировала стопку папок с судебными делами. Долго рассыпался перед ней тыщей извинений...
Вертанувшись в свою нору, немедля засел за срочное ваяние нового заявления о возбуждении уголовного дела с учётом выигрыша в суде. Потирая виски, мудрил и мудрил над своим творением, раскрашивая его всё новыми штрихами. Каждый день уже имел свою цену. Ну а в загашнике моего изрядно подъеденного неравной борьбой нутра пока ещё попискивали надежды.
Быстренько сочинив новую заяву, отправился прямиком в Пресненскую прокуратуру. Время давило железным обручем – до истечения срока привлечения к уголовной ответственности оставалось совсем на мизинец. И хошь не хошь, необходимо было гнать, поторапливаться.
Два месяца – много это или мало? А это как посмотреть! Для жизни – немного, конечно, а для возбуждения уголовного дела, в принципе, достаточно... Если телиться побыстрее, а главное – если захотеть.
Вот с этим обстояло совсем худо.
И всё же моё заявление в Пресненской прокуратуре нехотя, но приняли, а я поспешил действовать дальше.
Пришаркав на следующий день в Хамовнический суд, тоже нанервничался с лихвой, но выяснил, что и здесь, вроде бы, порядок, и постановление суда об отмене отказняка по Карнову вступило в законную силу. Ещё Победа! Совсем хорошо!
Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего... Одержанные победы, по большому счёту, ничего не изменили. Все герои нашего времени продолжали, как ни в чём не бывало, шутя заниматься тем же, чем и занимались. Им от всей этой сумятицы было ни жарко, ни холодно.
Виктории мои имели место только на бумаге. Они скорее утешали ущемлённое самолюбие. Эффект от них напоминал помощь психолога погорельцу, у которого только что пламя подчистую уничтожило всё нажитое годами имущество.
Тем не менее, теоретически время вроде как ещё было, и пришибленно сдаваться я считал абсолютно недопустимым.
И, что греха таить, с определённой долей злорадства хоть немножко, но грел мою душу железный факт, что раз у нас давно повсеместно осуществлён переход на рыночные отношения, и бесплатный сыр бывает только в мышеловке, то, стало быть, в условиях глобального супермаркета моя боль и кровь чего-то, да стоила!
По этой причине я был ещё вполне резв, кончитой и не пахло...
Март плавно перешёл в апрель, весна всё шибче давала о себе знать. В памяти ещё свежа была сверх всякой меры сердитая зима, и поэтому появление после этого злобства первой зелёной травы казалось едва ли не волшебством. Вид набухающих почек, щебетание возвращающихся с югов птиц, разлив в игривые ручейки тающего снега, пришедшие на смену недавним лютым морозам поначалу вызывали у меня естественное ощущение радости и настоящего праздника.
Однако чем меньше оставалось до знакового для меня конца весны, тем меньше на душе оставалось праздника и тем больше накатывало другое ощущение, а именно, что вся грязь, вдалбливаемая обывателям с телеэкрана, в принципе, недалека от истины.
А в башке постепенно произошла метаморфоза – добавилось ещё и любопытство. Хотелось уж досмотреть шоу до конца. Я прекрасно понимал, что ассортимент фокусов в мой адрес ещё далеко не исчерпан, и был, поэтому, в известной мере заинтригован – как же, интересно, меня собираются шпынять дальше...
Как в анекдоте про пессимиста и оптимиста. «Пессимист: «Как же всё хреново! Хуже и быть не может!». Оптимист: «Может-может!».
Обращение в Измайловский суд увенчалось телефонным звонком оттуда – назначили слушание по Рыжовой.
Практически день в день, поступил звонок и из Хамовнического. Секретарша объяснила, что мне высылается копия кассационного представления прокуратуры ЦАО и ходатайство прокуратуры о продлении срока обжалования. Свои возражения я могу отправить по почте. Само слушание в Мосгорсуде запланировано на конец мая, о чём меня уведомят.
Я поблагодарил за извещение, а сам только усмехнулся – последние шансы на возбуждение уголовного дела по 264 статье были умело слопаны. Даже в случае выигрыша в Мосгорсуде уголовное дело уже не возбудится – сроки истекут. Сработано мастерски, на совесть. Если, конечно, совесть у тех, кто столь старательно отравлял мне, и без того немедовую инвалидную жизнь, в наличии всё же имеется.
Тут я и сообразил, что теперь – самое время подключать «тяжёлую артиллерию». Раз меня так шикарно «обули», и вряд ли уже можно что-либо кардинально изменить, попробуюка я на десерт преподнести своим «друзьям» небольшой презент.
Обращаться к депутату – поздно. Этот момент я прошляпил. Зря, кстати. Мог быть толк. При определённом стечении обстоятельств, конечно.
Стал наводить справочки – куда ж ещё можно. Опыт, сын ошибок трудных, приобретённый обращением в УСБ, давал повод рассчитывать, что если внести хороший диссонанс, появляется шанс на определённый эффект. Хоть что-то.
После консультаций со знающими людьми передо мной пестрел список правозащитных организаций, которые предстояло одарить новыми заявлениями.
Пришлось гнуть спину на новую инициативу. И задача уже стояла посложней – вкратце и в доступной форме рассказать о своих юридических похождениях. Крайне тяжело объяснять юридические премудрости не юристу. По себе помню, как поначалу ничего понять не мог.
Но, всё ж, я попытался расписать всё по порядку. Дело вот только было уже настолько запутанным, и настолько разрослось, что получались не заявления, а прямо какие-то детективные романы.
Началось привычное ежедневное обивание порогов. Постепенно я просёк, что от большинства этих организаций реально ощутимого результата ожидать не приходится. Чем там занимаются, и для чего вообще эти организации существуют, для меня осталось большой загадкой.
Особенно хороши тамошние юристы! Сидит типа какой-то молодой лох, перед ним ноутбук с «Консультантом плюс». Точно таким же, что и у меня. Законов не знает. Так и я могу! Стоило ли ради этого записываться и мотаться?
Зато, потолкавшись в очередях, я наслушался леденящих историй о чудовищном беспределе на периферии, как там над людьми издеваются и какие там взятки. С Москвой – никакого сравнения. В Москве ещё как-то можно артачиться, а где-нибудь в Зажопинске – беспредел полный.
Услышанное ещё более прибавило уверенности, что я делаю нужное и полезное дело. Если не я, то кто?
Бесполезные поездки отняли, конечно, много времени, но и они всё же принесли пользу в учебном смысле. Круг сужался, и после соответствующего отсева остались три инстанции, куда мне можно было бы обратиться с расчётом на принятие ощутимых мер – Общественная палата, Комитет по защите прав человека и Администрация Президента Российской Федерации. В эти инстанции можно обращаться в случае, если все имеющиеся возможности юридического решения вопроса исчерпаны.
Технология подачи таких заявлений мне, разумеется, была неизвестна, поэтому я ринулся узнавать, как это делается. Когда и этот вопрос был решён, история, начало которой было положено в последнее воскресение весны, вступила в очередную новую фазу.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Судебная география меж тем продолжала расширяться. Подошёл день слушания в новом для меня суде – Измайловском.
Измайловский суд располагался в массивном здании, в котором кроме него обитало ещё несколько организаций. Больше всего меня впечатлило, что соседняя дверь от входа в суд принадлежала ... кабаку. Жизнерадостная реклама зазывала отведать произведения местного кулинарного искусства. Ну и соседство! Не знаю, не знаю, каково отмечать всякие-разные события, пить и веселиться, когда за стеной водят под конвоем в браслетах и выносятся приговоры!..
Как уж повелось, первые поездки в Измайловский суд были пустыми – документы из прокуратуры не поступали. Слушания откладывались, но я заставлял себя относиться к этому спокойно. Ездил себе и ездил... Сам же Измайловский суд сравнению со своими предшественниками мне показался каким-то тёмным.
Тем временем я сумел подготовить три заявления, в которых тщательно изложил все подробности «одиссеи». Различались лишь адресаты: Аппарат уполномоченного по правам человека в Российской Федерации – Мясницкая, 47, Общественная Палата Российской Федерации – Миусская площадь, 7 строение 1, и, наконец, Администрация Президента Российской Федерации – Старая площадь, 4.
В заявлениях я просил принять меры, указав, что все имеющиеся возможности исчерпаны. Рассказал во всех деталях, как мне врали, и как надо мной издевались.
Все эти заявления были отправлены, а мне оставалось лишь ждать результатов. Нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся... Ладно, что кто-нибудь, да прочитает...
Вскоре мне пришло Кассационное Представление прокуратуры ЦАО – документ, благодаря которому было выиграно полгода процессуального срока, а возбуждение уголовного дела по 264 статье УК делалось невозможным уже по любому. Обещанные гарантии были выполнены – зло-дею полагалось заряжать праздничный банкет, а терпиле – хныкать и кусать локти.
И всё же, я обязан был защищать свои попранные честь и достоинство. Поэтому и ссутулился в изучение сего документа на предмет поиска в нём нарушений закона. И, за компанию, новых издевательств над инвалидом. По закону принятое заявление о возбуждении уголовного дела не мо-жет игнорироваться, как в случае со мной. Прокуратура обязана была дать на моё заявление предусмотренный уголовно-процессуальным законодательством ответ, чего сделано не было.
Так что же сочинили на улице Льва Толстого? Читаем: «Согласно ст. 264 ч. 1 УК РФ нарушение лицом, управлявшим автомобилем правил дорожного движения, повлекшим по неосторожности причинение средней тяжести вреда здоровью человека, преступлением не является, а является административным правонарушением». Мухлюют! Если уж на то пошло, по состоянию на 30 мая 2004 года, то есть на момент совершения ДТП, не являлось оно административным правонарушением. А согласно статье 1.7 КоАП «лицо, совершившее административное правонарушение подлежит ответственности на основании закона, действовавшего во время совершения административного правонарушения».
Далее: «Статья 265 УК РФ признана утратившей силу». Ну, это, чтобы надо мной лишний раз поглумиться. Я никогда не подавал заявления по 265 статье УК РФ. Как же подло издеваться над инвалидом!
За сим следовало: «В ходе проверки заявления Шавернёва А.В. прокурором надзорные функции выполнены в полном объёме, с соблюдением требований ст. 26.4 КоАП РФ, главы 30 КоАП РФ». Да ничего подобного. 26.4 – это по экспертизе. Экспертизу я бойкотировал, о чём сразу же уведомил прокуратуру ЦАО. Вместо надзорных функций за моей спиной была устроена гнусная инсценировка, последствия которой окончательно лишили меня последнего шанса на занятие профессиональной деятельностью.
Не говоря уже о том, что на подачу заявления о возбуждении уголовного дела руководствоваться по закону полагалось соответствующими статьями УПК, а вовсе не главой 30 КоАП.
«Повреждения у Шавернёва А.В. не сопровождались опасным для жизни состоянием и по длительности расстройства здоровья относятся к причинившим вред здоровью средней тяжести». Опять мухлюют. Где самое главное – утрата трудоспособности? И по какой же такой длительности – свыше трёх недель? Какое число на дворе?! А что до опасности для жизни, я сразу вспомнил больницу, мужика с ампутированной ногой. Для жизни не опасно... Зато такая вот травля потерпевших действительно создаёт реальную опасность для их жизни.
Замыкала Представление прокуратуры ЦАО подпись «Павлов». На этот раз – настоящая, без всяких фокусов.
Что ж, с инвалидом в очередной раз справились. Калеку выставили клоуном. Снова было сделано всё, чтобы справедливость не восторжествовала.
Заявление о возбуждении уголовного дела осталось без ответа, а не в меру резвому терпиле-остолопу снова намекнули возле чего его место.
Вот и вся любовь. Но, факты, как говорится, – вещь упрямая. Разрываемый хоть и низменным, но вполне объяснимым чувством бессильной ярости, я изложил свои возражения и отослал их по почте. Терять было уже нечего. Тем более что, проанализировав Представление прокуратуры ЦАО, я лишний раз убедился, что прав на двести процентов, и что молчать нельзя. Если все будут молчать, то и количество изуродованных судеб будет пропорционально расти и расти.
Побушевав маленько, успокоился и решил, что пора Чапаю думу думать. Встряхнув извилинами, составил план действий и с новой силой приналёг на работу. Вспомнил, что по моему давнему заявлению в Хамовнический суд по поводу детища, рождённого гоп-компанией с Сивцева Вражка – Акта № 109 – и конь не валялся.
Такой расклад меня совершенно не устраивал, и, покумекав, я ударился в муки творчества.
Плодом моего труда стало новое заявление по 125-ой статье УПК. В «шапке» я дополнительно указал, что оно повторное. Прежнее было мной отправлено по почте, поэтому на этот раз я решился сменить методу и подать заявление лично, через экспедицию суда.
С камнем на сердце потянулся в Хамовнический суд. Чувствовал себя погано – погода выдалась влажная, и внутренний барометр мучил меня с особым старанием. В канцелярии по уголовным делам мне настроение дополнительно подпортили – заявление принимать решительно отказывались, ссылаясь на то, что рассмотрение данного вопроса якобы не входит в рамки 125-ой статьи УПК. Скажите, пожалуйста!
Но я-то к этому моменту был уже «тёртый калач», с моего языка почти автоматом сыпались всякие юридические речёвки, и попререкавшись, моё произведение нехотя, но всё же приняли.
Финализировался апрель месяц 2006 года назначением слушания в Мосгорсуде по обжалованию Представления прокуратуры ЦАО, которое должно было состояться 15 мая. За полмесяца до истечения срока... Ну-ну...
Началось новое ожидание моего посещения Мосгорсуда. Как я уже не раз рассказывал, у меня хорошая память на числа. И день 15 мая для меня непростой.
В этот день в 1998 году не стало одного хорошего человека. Очень хорошего. Человека, который много для меня сделал, и здорово мне помог. Далеко не каждому дано даже после своей кончины продолжать творить добро – ему удалось...
Начинался тот тяжёлый день оптимистически. Я ехал на концерт, первый, кстати, на родной земле после недавнего возвращения из поездки в Африку. Мозги распирали африканские впечатления, и настроение поэтому пребывало самое что не на есть балдёжное. Загар и всё такое прочее.
Правда, накануне я здорово напортачил с компьютером, тогда я ещё только-только осваивал эти территории, агрегат приобрёл недавно, и пока что в этом вопросе был, попросту говоря, чайником. Ну и в результате моих экспериментов, процессор полностью был выведен мной из строя.
Но, как обычно, я по-быстрому смирился – отнёсся к этой неприятности по-философски, то бишь старался просто неё не думать, дабы не портить себе настроение. Решил, что разберусь как-нибудь при случае. И не такое бывало...
Участники предстоящего концерта договорились встретиться в условленном месте, и оттуда на площадку добираться уже коллективно.
Прибыв на место сбора, я увидел поэта-песенника Саню Шаганова, и сразу заметил, что на нём лица нет. Спросил:
– Что случилось?
Его ответ прозвучал, как взрыв:
– Беда... Серёга Парамонов умер.
Я остолбенел:
– Подожди, он же мне совсем недавно звонил. Потрепались с ним нормально. Про мой новый комп интересовался, выспрашивал, как, что... У меня вон дома диск его с исходниками валяется, всё времени не было вернуть...
...Сергей Парамонов, в советские времена – по-настоящему всенародный любимец, золотой голос страны середины семидесятых. Солист детского хора Центрального телевидения. Для него специально писали песни лучшие композиторы и поэты – Пахмутова, Добронравов, Шаинский... Но когда он стал взрослым, его звёздная карьера оборвалась. Однако, несмотря ни на что, он не изменил музыке, продолжал трудиться на музыкальной ниве, и остался при этом добрым и отзывчивым человеком. У него было много друзей, потому что он был отличным парнем.
Про Серёгу написано и сказано уже столько, что мне бы не хотелось повторять то, что уже и так всем известно.
Я же очень благодарен судьбе, за то, что мне довелось с ним плотно поработать. Его мнением я всегда дорожил, и поэтому мне было особенно приятно то, что и он хорошо отзывался о моих работах. Его похвала для меня имела большое значение...
...В последний путь Сергея провожала огромная толпа. Я никогда ещё не видел на похоронах так много народу. Такое количество желающих проститься уже говорило само за себя. Многих из пришедших я знал, мы кивками здоровались.
После отпевания процессия двинулась к кладбищу. Чтобы всех вместить, потребовалось несколько похоронных автобусов.
Путь на Митинское кладбище был долгим. Я оказался в одном автобусе с ребятами-звукрежами из студии в подмосковном Крюкове, с которыми Серёга сотрудничал постоянно. Я же этих парней знал постольку-поскольку, один раз у них писался, и то – год назад. И всё же, пока ехали, мы вполголоса перекинулись несколькими фразами:
– Ну, как вообще жизнь-то? Есть работа?
– Да так, помаленьку. Работаем периодически. Проблемка у меня. С компом чего-то сделал. Я же мастер-ломастер со стажем. Начал в «Кубейсе» ковыряться, ну и, короче, поломал его ко всем чертям.
– Хочешь, к нам привози свою бандуру, починим.
– Что, серьёзно?
– Да привози, чего такого...
Потом было тяжёлое прощание, затем поминки...
А спустя пару дней, я привёз компьютерный блок к ребятам в студию. Они оказались настоящими доками в своём деле. Профи, одним словом. Быстренько всё мне починили, наладили, ещё и напичкали мою барбухайку кучей новых музыкальных прибамбасасов.
Я был настолько потрясён, что только хлопал глазами и восхищённо водил головой. Ребята с заслуженной гордостью продемонстрировали мне новые возможности:
– Всё, принимай. Машина – зверь!
– Спасибо, мужики! Сколько я вам должен?
– Нисколько. Это в память о Серёге.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Нахлынул май. Установилась клёвая погода, люди на улицах как-то сильнее заулыбались, а мне же становилось с каждым днём паскуднее и паскуднее. Я всё больше чувствовал себя аутсайдером. Признавать, что меня урыли, причём, в предвкушении очередной резьбы, конечно, не хотелось, однако шансы мои неуклонно таяли, а в то же самое время кое-кто, надо полагать, уже затаривался бухлом и закусоном для победного отрыва. Опять-таки, каждому – своё!
Чисто теоретически у меня, конечно, ещё оставался небольшой резерв на возбуждение уголовного дела по 125-ой статье УК об оставлении в опасности, и я с трудом выждал первомайские каникулы, чтобы немедля начать действовать.
Со времени подачи моего нового заявления по 125-ой статье УК, прошло больше месяца – срок, в общем-то, достаточный для принятия конструктивных мер, поэтому по пути в Пресненскую прокуратуру, я вполне допускал, что дело может быть на мази.
Рассуждая логически, крыть-то ведь – нечем! Драпанули же, оставив человека в беспомощном состоянии? Да, было дело. Подтверждений тому – целая груда протоколов, рапортов, свидетельских показаний. Потерпевший – до сих пор инвалид, причём уже два срока, до сих пор – беспомощный. Две операции уже спихнул, третья – не за горами. Сколько их будет всего – чёрт его знает.
Предыдущий отказняк отменили – 264-ая статья здесь никак не катит. Все основания, чтобы возбуждать уголовное дело – налицо. Поэтому, как говорится, извиняйте, батько! Зло должно быть наказано.
Такие вот мысли гнездились в моей дурной голове на пути в канцелярию Пресненской прокуратуры...
Не тут-то было! Выяснилось, что хотя заявление я подал ещё 28 марта, а на календаре уже красовалось 4 мая, никаким возбуждением уголовного дела и не пахло. Про гарантии-то я забыл!
Подался на приём к дежурному прокурору. Изложил картину, показал вступившее в законную силу постановление от 14 марта и своё новое заявление от 28 марта. Прямо в кабинете накарябал от руки жалобу Пресненскому межрайонному прокурору, что решение суда не выполняется. После недолгих уговоров сумел разжиться и резолюцией, что на моё заявление о возбуждении уголовного дела от 28 марта, по состоянию на 4 мая ответ не дан...
Это был удар – оставалось каких-то три недели до истечения срока, а дело с мёртвой точки не сдвинулось! Опять отмазались! Впрочем, этого следовало ожидать. Недобитый, дочиста обобранный терпила был никому не нужен. Чувство унижения и бессилия буквально сбивало с ног. Опять получил за то, в чём не виноват.
Я попытался было качнуть права, разыскал кабинет тётки, которой было поручено проведение проверки, но та мне заявила, что всё делает правильно. Я попробовал дискуссировать, на что в ответ прозвучало язвительное:
– Вы – юрист?
Я сказал, что нет, инвалид. Тётка ухмыльнулась:
– А я пять лет в институте училась!
Из меня выскочило:
– Да вас на пять минут в лапы пьяного хулиганья отдать – сразу станете умнее. Виноват. Ещё умнее.
Измордованный и оплёванный я вытиснулся наружу. Поковылял продышаться по майской «белокаменной». Внутри полыхало. Мутно брёл сам не зная куда. Прогулка свежести не прибавила. На улице сильно жарило, купленное в палатке какое-то шипучее пойло не помогло, химия есть химия.
Сознание того, что никто ради меня палец о палец ударять не хочет, выбивало почву из-под ног. По мозгам « в тему» смертным боем завалтузила народная песня:
Кому это надо – никому не надо!
Кому это нужно – никому не нужно!
Пекло всё сильнее. Тогда оступаясь и впиваясь в перила огненными потными ладонями, я кое-как спустился в подземный переход. Там хоть и воняло мочой, но было попрохладнее.
Остановился, подобрался к облицованной плиткой стене. Притулился к ней спиной, запрокинул голову, тяжело отдуваясь.
Проходившая мимо пожилая пара тут же засеменила ко мне:
– Вам плохо?
Я закрутил тяжёлой головой:
– Нет-нет, спасибо...
...Очутившись в своей конуре, сгоряча быстро-быстро напечатал заявление в Пресненский суд. О том, что по вступившему в законную силу постановлению суда от 14 марта, Пресненская прокуратура мер не принимает.
Через пару часов я уже был в суде, и подавал очередную касатку через экспедицию.
Вот тут-то я, пожалуй, поспешил, чересчур поддавшись эмоциям. Накосячил, вспылил. Не уловил, что тут-то изначально светит явный глухарь. Шансов – ноль.
Но я был на взводе. Накипело. Получив в очередной раз фейсом об тейбл, ну, не мог я проанализировать ситуацию целиком и полностью. Выступил тот самый пресловутый человеческий фактор. Я и не выдержал, всё-таки – не андроид какой!
Понял я это, разумеется, позже...
Надо сказать, что май 2006 года для меня оказался не менее насыщенным, чем март. Из-за этого я вынужден был даже отодвинуть операцию, что явно не принесло моему здоровью пользы. Снова пришлось, высунув язык, пооббивать порогов и потно потрудиться. Опять только и успевал поворачиваться, хотя проку от моей бурной деятельности уже было, прямо-таки, не шибко много.
Но признать, что с инвалидом справились, плюнуть на всё, и бросить начатое, нужное и полезное людям дело я уже не мог. Не имел морального права.
Столько горбатиться, борясь за справедливость, чтобы потом трусливо нассать в штаны и сдаться на милость ухмыляющимся врагам? Да ни за что, надо доводить дело до логического завершения. Хотя бы ради тех, кто не может, как я, бороться.
Сталкивались две силы – грубая физическая, ничем и никем неограниченная, и бесправная, но стойкая моральная. Кто – кого, и насколько. Мне показывали оттопыренный средний палец, а я этого словно не видел. На кону стояли всё те же честь и достоинство ни в чём неповинного человека. По-моему, цель достойная!
События же продолжали раскручиваться. Я был ничего так, вполне бодренький, и планировал переть бульдозером до последнего.
В назначенный день, после предварительного прозвона, намарафетившись, я устремился на слушание в Измайловский суд. Прибыв на место, отметил свою явку. Были все основания полагать, что на этот раз я проделал этот, отнюдь не ближний, путь не зря – секретарша сообщила, что звонила прокурору, и тот уже на подъезде.
Ждать пришлось недолго. Приехал прокурор, всё было готово для начала судебного заседания. В зале появилась судья, слушание по моему обжалованию отказа в возбуждении уголовного дела в отношении Рыжовой началось. Федеральный судья Поспелова, разъяснив права участников, предоставила мне слово.
Я зачитал длиннющее выступление заявителя. Всё рассказал, отдельно выделив историю с приказом Минздрава № 361. Предоставил суду его текст. Естественно, приобщил и обе справки об инвалидности, как-никак я являлся инвалидом второй группы третьей степени. Во время читки мельком посматривал на присутствующих – похоже, моё выступление производило эффект. Добавил, что меня даже не вызывали для дачи объяснений.
Предоставили слово прокуратуре. Прокурор показался мне положительным. Он слегка замялся, честно признавшись, что пока не готов делать выводы. Что приведённые заявителем доводы слишком серьёзны и требуют тщательного изучения. Поэтому он просит судебное заседание отложить, поскольку ему требуется время, чтобы разобраться.
Слушание было отложено на две недели... Впервые за всю историю моих судебных скитаний прокурор не вставлял мне палки в колёса!..
Когда я выполз из зала судебных заседаний в коридор, я увидел там прохаживающегося положительного прокурора. Захромал к нему поближе:
– Ну, как вам дельце?
Прокурор задумался, а потом заговорил мягким голосом:
– А вам не кажется, что вы требуете слишком сурового наказания? Всё-таки возбуждение уголовного дела... По-моему тут имеет место дисциплинарное нарушение...
Цепь предыдущих событий на меня подействовала:
– Мне не кажется! Со мной почему-то никто не цацкался, меня никто не жалел. Даже близко. Я за два года что-то не ощутил и намёка на сочувствие. Это при том, что я ни в чём не виноват.
Довольный своей речью в суде, и произведённым ей эффектом, я шпарил от здания Измайловского суда к метро Бауманская, что при моём передвижении было путём неблизким, а по пути в мыслях уже вычерчивались контуры главной битвы, основного события, которое угрожающе приближалось – обжалования в Мосгорсуде Представления прокуратуры ЦАО. Ещё бы – наконец-то сам Павлов подписал, а никакие-то непонятные поручики Киже с неясными подписями!
Вопрос стоял серьёзный. И, хотя от его решения с практической точки зрения ничего уже не зависело, но необходимо было доводить дело до конца. Победного, разумеется.
Поэтому я взялся готовиться самым тщательным образом. Вновь и вновь перелопачивая все имеющиеся в моём распоряжении юридические документы, я всё сильнее и сильнее убеждался в своей безусловной правоте.
Накануне моего визита в Мосгорсуд, я извлёк из своего почтового ящика погашенное уведомление о вручении моего письма в Администрацию Президента Российской Федерции. На бланке сиял штамп: «Вручено в Управление Президента Российской Федерации по работе с обращениями граждан Бородаю Н.И.»
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
И вот, в тёплый день 15 мая в сильном возбуждении я направился на улицу Богородский Вал. Несмотря на мандраж, чувствовал себя в полной боеготовности. Ведь наступал момент истины.
Примундирился получше, настраивая себя только на Победу. Грело душу приятное осознание, что немало хороших людей сегодня держат за меня сжатыми кулаки.
Погода выдалась неплохая, Москва уже оделась в зелень, и окрестности Мосгорсуда смотрелись не так убийственно, как в прошлый раз. Я даже заприметил вполне симпотный скверик с клумбочкой, на которой желтели какие-то цветочки. На витых скамейках вокруг клумбы пенились дебаты – кипуче обсуждалось решение чьей-то судьбы. Скорее всего, судьбы кого-то, ни в чём не повинного. Что неудивительно.
Возле самого входа в здание тоже гуртовалась небольшая, но нервная группа. Просочившись сквозь неё, я стал пробираться к искомому залу. Профильтровался сквозь несколько проверок и, попетляв в унылых лабиринтах коридоров, с некоторыми приключениями, достиг цели.
Ноги хорошо поламывало, но на всём этаже не нашлось ни одного сидячего места – все сидения оккупировали ожидающие решения своих непростых судеб. Их вид создавал атмосферу тотальной безысходности. С замордованными заявителями резко контрастировали осанистые адвокаты-позёры, гулко вещающие самодовольными бархатными голосами. Машинально подумалось: «А вот интересно, сохранилась бы бравада у этих чистоплюев, попади они в мою шкуру? Думаю, навряд ли...»
С трудом дождался приглашения в зал. Сосущее чувство полной беспомощности перед предстоящим аутодафе заработало во всю прыть. Кого, скорее всего, будут защищать – мощную и «родную» организацию с грозным названием «прокуратура» или доходягу-ушлёпка, от которого навара, как от козла молока? И чего он притопал? Сидел бы себе дома, зырил бы по телеку разные там мыльные оперы и прочий порожняк, а не мешал бы занятым людям делом заниматься!..
Зайдя в зал, я обратил внимание, что судебная коллегия точно такая же, как и 7 ноября.
Угнездился за столом, дрожащей рукой разложил композицию из документов. Слушание объявили открытым, и после обязательных судебных формальностей мне предоставили слово.
Срывающимся от нервного напряжения голосом, я начал. Логика была простой. Если человек подаёт заявление о возбуждении уголовного дела, то уголовное дело либо возбуждают, либо не возбуждают. В любом издании УПК имеется приложение – образцы процессуальных докуметов, как должен выглядеть ответ на заявление о возбуждении уголовного дела, в том числе и отказ в его возбуждении. Этот самый отказ заявитель имеет возможность обжаловать. Меня же прокуратура ЦАО такой возможности заведомо лишила. Обязательная в таких случаях проверка прокуратурой ЦАО должным образом не проводилась. Таким образом, моё заявление о возбуждении уголовного дела было попросту проигнорировано. Закон грубо нарушен. Собственно говоря, всё.
Предоставили слово прокуратуре. Когда прокурор Григорова принялась с пулемётной скоростью доказывать, что всё нормально, что Представление прокуратуры ЦАО надо оставить без изменений, а решение суда отменить, по моему телу пошли судороги, а голова сделалась тяжёлой, как самосвал. В сдавленных, словно плоскогубцами, мозгах запульсировало: «Неужели признают законным, что можно вот так, запросто не реагировать на заявления о возбуждении уголовных дел? Не обращать на них внимания, как будто их не было! Это что же будет дальше? Завтра какой-нибудь выродок человека укокошит, подадут на него заяву о возбуждение уголовки, а он отмажется. И что тогда, заяву эту вышвырнут на помойку? Так, что ли?».
Это было выше моих сил. Чувствуя, как пол начинает проваливаться под ногами, встрял, заладил по-новой, что Представление прокуратуры полностью противоречит правовой системе России. Если человек подаёт заявление о возбуждении уголовного дела, то, как минимум он имеет право получить отказ в его возбуждении, который, в свою очередь, он имеет возможность обжаловать. Меня же всего этого лишили, и это противозаконно. Процитировал соответствующие статьи УПК.
Судебная коллегия удалилась на совещание. Снова слышался приглушённый шёпот, в котором невозможно было ничего разобрать. Я почувствовал, что моя физиономия горит, будто у меня подскочила температура. Сердце выделывало несусветные амплитуды, всё ближе и ближе подбираясь к горлу. Ожидание затянулось...
Наконец, судьи возвратились в зал. Я замер. Казалось, каждая клеточка моего организма напряглась. Председательствующий судья Марков огласил судебное решение:
– Судебная коллегия по уголовным делам Мосгорсуда постановила, – многозначительная пауза, во время которой я весь сжался, – Представление прокуратуры ЦАО отменить, решение Хамовнического суда от 28 декабря оставить без изменений.
Я закрыл глаза, как бы не веря... Победа!.. Пусть от неё ничего не зависит. Но главное – я отстоял свои честь и достоинство. Инвалид-беспорточник оказался морально сильнее.
Как и в прошлый раз, сердечно поблагодарил председательствующего судью Маркова:
– Спасибо, ваша честь! Я не сомневался в вашей порядочности.
В кафе Мосгорсуда было почти безлюдно. Лишь за единственным столиком пара едоков молчаливо уничтожала что-то мясное. Тишину нарушало только тихое блямканье их вилок по тарелкам. Я набрал еды, и отвоевал себе место в уголке. Обстановка располагала предаться аналитическим размышлениям.
Трудясь над какой-то котлетой, я занялся разбором полётов. Первоначальный подъём от победы улетучился, уступив место довольно пессимистичным мыслям.
Ну, вот – вроде бы я выиграл... Наша взяла... Жидкие аплодисменты... И что?
Хочешь-не хочешь, а бяку мне подложили хорошую – полгода процесссуального срока сноровисто скушали. Бортанули первоклассно! Называется – не мытьём, так катанием. И уголовку теперь уже не возбудят ни под каким соусом, это ясно.
Страсти бушуют. А Васька слушает, да ест! Опять – таки дедушка Крылов в действии.
Кстати, в первой половине девятнадцатого века именно Крылов, а вовсе не Пушкин, безоговорочно считался первым поэтом России. Но это я так. К слову...
Ну а сегодня... Да, реноме своё я, конечно, отстоял, но чего мне с ним делать?
На душе стало совсем грустно...
Нечто подобное хозяйничало в моих мыслях после окончания института. Хотя заканчивал его, надо сказать, по-чемпионски – диплом с отличием! Явление, кстати, совершенно нехарактерное для эстрадного факультета. Обычно эстрадники еле-еле на тройбаны вытягивают. Я же взял, и для разнообразия нарушил славную традицию...
Тремя днями ранее я имел некоторые приключения в столице Калмыкии. Поэтому экипировался в то, что второпях успел раздобыть с миру по нитке. Не являться же на финал в попсовых доспехах! В итоге, видуха у меня получилась, судя по всему, как у внезапно разбогатевшего плебея с «большим» вкусом – дорогие, но выпрошенные в разных местах пиджак, брюки и туфли с трудом уживались между собой. Моветон был тот ещё. Меня, однако ж, получившийся имидж конфузил мало.
При вручении я буквально зацеловал бедную тётку, выдававшую дипломы, долго-долго поочерёдно чмокая её в обе щёки. Увлёкся на радостях – не оторвёшь! В тот момент я пребывал на той стадии человеческого счастья, когда кажется, что жизнь – прекрасна, хочется тотально любить весь мир, и вообще – чего ещё, собственно говоря, можно желать!
Бережно держа в руках твёрдую бордовую книжку, разглядывал каллиграфические буковки, а сам ещё не мог до конца поверить в то, что я – чемпион. Подобающе улыбаясь, про себя мыслил:
«Надо же! А мог ли я себе представить такое, эдак, в школьные годы чудесные? Нет, конечно. Мог ли кто вообще предположить, что неисправимый лоботряс, отчаянный прогульщик и просто порядочный свинтус, которого чуть было из школы не вытурили, и которого никакие репрессии не могли прищучить и заставить взяться за ум, когда-нибудь станет круглым отличником, почти что эталоном? Да никто! Это была даже не утопия, это было решительно невозможно по определению.
Тем не менее – случилось же такое! Причём, без особых напрягов с моей стороны. Чуть-чуть приналёг на учёбу – и только. Такая вот метаморфоза. И это при том, что возраст был уже не то чтоб юный, и гастрольный график – более чем плотный. Но всё же, изловчился, и как-то умудрился отучиться достойно. А всё исключительно потому, что занимался любимым делом. Интересно было. Из-за этого-то пять лет и пёрло всё как по маслу. Даже сумел на стажировку за бугор прогуляться. Заслужил».
Помнится, у нас ходила хохма, что лучше быть с красной рожей, но с синим дипломом, чем наоборот. Так вот, ко мне это никак не относилось – и рожа, и диплом у меня были одного цвета. И ощущал я себя не пришибленным заучившимся мямлей, а вполне нормальным живчиком, полным сил. Разве что капельку стеснялся своих пятифонов...
...Потом был выпускной, переросший в грандиозную пьянку. Набубенились выпускники мощно. Всё как положено – купание академических знаков в водяре, тотальное спаивание всех проходящих мимо, братание, хоровые запевы... Под самую завязку кто-то харч метнул на лестнице... Нормально...
Эстрадники в тот год дали шороху – переплюнули всех. Хорошо оттянулись, весь институт поставили на уши. Отрыв вышел – первый сорт!
А на следующий день мне стало очень грустно. Цель была достигнута, и что? Я победил, но понятия не имел, что мне с этой победой делать. Практической пользы от неё не было никакой...
… И всё же, и всё же, и всё же, уголовка-то теперь возбуждена НЕ будет!!! Так-то вот! За то, что озверевшая пьяная мразь ни в чём не повинного человека сделала инвалидом, обворовала до последней нитки, лишила возможности зарабатывать на кусок хлеба, наказания не последует НИКАКОГО.
СТОП! Эх, если бы я тогда имел хоть какое-то внятное понятие о международном праве! В частности, о «Конвенции о защите прав человека и основных свобод» от 04.11.1950 и Европейском (Страсбургском) суде! А то ведь, так, на уровне «что-то такое слышал», не более. Да и к Интернету я в ту пору не был подключен…
Между тем, у меня были все основания для обращения в международную инстанцию – грубо нарушена Статья 6 Конвенции: «Каждый в случае спора о его гражданских правах и обязанностях… имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела в РАЗУМНЫЙ (!) срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона». О каком разумном сроке могла идти речь, когда у меня внаглую стырили драгоценные полгода? И допущенные нарушения признали, когда уже сделать было нельзя НИЧЕГО!
Самый момент подавать заяву в Страсбург!
Дело выигрышное. Хоть какие-то гроши бы получил. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Маловато, конечно, учитывая мою поломанную биографию, но всё ж таки не гуляш вокруг стола, что мне уготовили Качанова и Ко.
Увы, из-за незнания, эту тему я прошляпил... Отсутствие квалифицированной защиты сказалось… А то повоевал бы за правду…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Марафон по районным судам продолжался и продолжался. Правда, судьи, точно сговорившись, решили то болеть, то уходить в отпуск. Повеяло чем-то уже знакомым. Слушания откладывались одно за другим, я лишь терпеливо выжидал. Закалялся, стало быть. Что мне ещё было делать.
Тем не менее, очередной виток биографии связал меня с Пресненским судом, где ожидалось слушание по тому самому, сгоряча написанному заявлению, что Пресненская прокуратура не выполняет решений суда, не принимает никаких мер и не возбуждает уголовного дела, хотя срок привлечения к уголовной ответственности на исходе.
Наконец-то, после вереницы проволОчек, я прибыл на первое слушание, которое, правда, тоже было отложено – прокуратура, разумеется, не прислала необходимые документы. Это не стало для меня большой неожиданностью. Тем более в контексте развязанной в отношении меня истовой «любви». Сермяжная правда лежала на поверхности – данные два года назад обещания чётко выполнялись, невзирая ни на что. Даже, если бы я окинул копыта, процессуальные действия были бы точно такими же. Ветерок-то веял с улицы Льва Толстого, где мне симпатизировали в высшей степени.
Думаю, что именно стопроцентной уверенностью в отмазке и объяснялось столь наглое и бесстыжее поведение виновной стороны, за всё это время так и не пожелавших идти на контакт, и палец о палец не ударивших, чтобы хоть как-то загладить свою вину. Впрочем, имея таких мощ-ных заступников, выгибать пальцы было делом плёвым.
Ну а что касается отложенного слушания, то очередное судебное заседание по моей жалобе в Пресненском суде назначалось на 22 мая. Когда уже игра будет практически закончена.
И тут, как бы в качестве запоздалой компенсации, мне позвонили из опорного пункта – вызывали по моему заявлению. Поначалу, меня, естественно, точило сильное желание положить на этот вызов – всё равно бутафория. Дело-то ведь не возбудят за истечением сроков. На этот счёт всё продумано. Потом решил-таки уважить чужой труд, да и показать себя законопослушным. По-шкрябал через силу.
На месте выяснил, что участковый уже другой. Где предыдущий, спрашивать не стал – всё равно не скажут. Да и какая мне разница. Мозги забивали уже иные мысли – очередная встреча со скальпелем неуклонно надвигалась, окрашивая житьё в серые тона, и виделась мне назиданием. Захотел типа справедливости – вот тебе справедливость, получи! Каждому – своё. Кому отплясывать на радостях, что так классно отмазался, а кому и под нож полезать. Чтоб не гонялся за правдой на халяву. А то тоже – губки раскатал, разбежался! Подавай ему Ляпкина-Тяпкина! Вот тебе! Отваляйся на операционном столе, повой, а потом – жди, пока тебя в один прекрасный день ещё кто уделает с тем же конечным результатом. И на большее не рассчитывай!
Короче, по прибытию в опорный пункт я был, мягко выражаясь, не в настроении.
Новый участковый Мищенко оказался не в пример предыдущему – молодым парнем. Без пафоса и построений. Всё по делу.
Нормально поговорили. Тем более что обе стороны всё прекрасно понимали.
Разговаривали картонными фразами и обиняками. Скрытый смысл додумывался. Было понятно, что парень, даже если очень захочет – всё равно не сможет ничего сделать, ну, не дадут ему, вон какой прессинг – невооружённым взглядом видно.
Отбеседовав довольно дружелюбно, я по науке расписал свои объяснения. Впрочем, что мне ещё оставалось? Пожимая участковому на прощание руку, сказал:
– Хотя тут всё и так ясно, но вы уж там постарайтесь, сделайте, как положено, – потом, подумав, добавил. – А вообще, хотите дельный совет? Бросайте вы эту работу. Пока молодой, идите-ка лучше учиться. Опыт у вас есть, на юрфак – прямая дорога. Получите диплом, поднаберётесь знаний, связей, станете адвокатом, будете нормальные бабки заколачивать. Я бы и сам пошёл, да возраст уже не студенческий... И здоровья нету.
Участковый улыбнулся:
– Зато у вас уже так, ничего получается. Шпарите профессионально. Вот из вас как раз мог бы неплохой адвокат выйти.
– Поздно мне уже! – я вздохнул, и побрёл готовиться к новому судебному заседанию.
Гастроли по судам шли полным ходом. На 19 мая было намечено слушание в Измайловском суде. Прозвонившись, узнал, что слушание состоится. Приполз в назначенное время, отметился.
В зале судебных заседаний скопилось довольно много народу – участники нескольких слушаний прибыли с запасом. Пчелиным ульем жужжали мне в ухо обрывки разнопёрых диалогов. Моё слушание хронологически стояло первым, и не начиналось по ставшей традицией причине – ждали приезда прокурора.
Приехала тётка – крашеная блондинка пышных габаритов. Я уже было подумал, что вот-вот начнётся, но тут выяснилось, что это не та тётка, и стали ждать другую прокуроршу. Я начал напрягаться, нервозно и бессмысленно перекладывая бумаги на столе с места на место. Наконец, приехала та, какая нужно, всё было готово для начала.
В зале появилась судья Поспелова. Судебное заседание началось.
Когда дело дошло до предоставления слова заявителю, я сообщил, что мне нечего добавить к уже сказанному, на предыдущем заседании я изложил все доводы. Тогда предоставили слово прокуратуре.
Прокурорша вялым голосом начала вещать что-то тихое и неразборчивое. Я ничего не мог разобрать, поэтому встрял:
– Говорите, пожалуйста, внятно. Я, например, ничего не понимаю.
Прокурорша, глядя то на судью, то на меня, заговорила всё же более членораздельно:
– Ваша честь, я прошу суд оставить жалобу без удовлетворения, – тут я напружинился, а прокурорша продолжала, – потому что Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела в отношении Рыжовой уже отменено и материал направлен на дополнительную проверку.
Фу-ты! А я уж подумал, что меня вновь прокатили. Громкость моего выдоха была таких децибелов, что на меня синхронно переметнулось внимание всего зала. Меня это нисколько не смутило. В глубине моей души затрубили победные фанфары.
Ну и правильно. Должны же быть хоть иногда в жизни и положительные моменты!
Я выпросил у судьи копию постановления об отмене отказняка на Рыжову, поблагодарил уважаемый суд, и в приподнятом настроении откланялся.
На пути из Измайловского суда к метро мимо меня сновала хохотливая молодёжь – в районе «Бауманской» сосредоточено несколько вузов. Невольно слушая, бухтящий со всех сторон типичный студенческий звездёж, я не мог отделаться от мысли, как же ребяткам всё-таки везёт. До чего же здорово, когда беда – где-то далеко, не с тобой, а с кем-то другим, когда не у тебя всё болит, не ты отвыл несколько операций, и не тебе надо сотый раз мотаться и доказывать, что чёрное – это чёрное, а белое – это белое. Живёшь себе, и в ус не дуешь.
Да, не дай Бог этой ребятне когда-нибудь оказаться в моей шкуре. Пускай себе лучше учатся.
В метро какой-то дуремар продавал газеты. Я на радостях от выигранного заседания решил поддержать его коммерцию, накупил у него целую кипу, зачем – не знаю.
По приезде в свою лачугу, сразу же, не откладывая в долгий ящик, плюхнулся за изучение постановления. Мотивировка отказа была такой:
«14.12.2005 следователем Шабалиным К.В. вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела в отношении Рыжовой в связи с отсутствием в действиях Рыжовой признаков преступления, предусмотренных ст. 293 УК РФ.
Данное решение принято преждевременно, без всестороннего изучения и проверки доводов заявителя, в связи с чем подлежит отмене».
Ну что ж, неплохо. В любом случае этой мадаме придётся побегать. Уголовного дела, конечно же, не возбудят – кто ж допустит. Но в следующий раз, прежде чем отмазывать какого-нибудь гада, она, возможно, задумается: «А стоит ли?».
Отдыхать особо было некогда, поблажек мне никто не давал. Сага продолжалась. 22 мая надлежало ковылять на слушание в очередной пункт – в Пресненский суд.
Вот где ситуация уже была иной. Всего неделя отделяла меня до знаковой даты, мой пролёт в войне с коррупцией уже можно было считать состоявшимся – чудес, как известно не бывает, а бесплатный сыр, как не менее известно, – только в мышеловке. Короче говоря, пролетал я, как фанера над славным городом Парижем.
И всё же, надо было доводить дело до логического завершения. В моей дурной голове ещё перешёптывались робкие надежды, что, хотя бы задним числом я доберусь до правды. Поэтому я заставил себя насочинять довольно-таки громоздкое Выступление заявителя.
В апатичном настроении прибыл в суд. С чувством полного безразличия отметился, и стал ждать начала. Усевшись в коридоре, точно каменное изваяние, равнодушно созерцал дефиле чёрных мантий и синих мундиров. Я был настолько зачуханый, мне было настолько всё до фонаря, что спустись сейчас инопланетяне – я б, скорее всего, не сильно удивился.
Подъехала прокурорша с большим носом, я сунулся в зал, и спросил секретаря, совсем зелёного парня, будут ли слушать. Тот важно заверил, что обязательно будут.
Спустя некоторое время, меня пригласили зайти, я обосновался за столом, вывалил на него папки с документами. Отдельно отложил домашние заготовки на сегодня.
В зале появилась судья, судебное заседание по моему заявлению началось. Судья Васюченко зачитала положенные вступительные формальности, и мне предоставили слово.
Относительно спокойно, с выражением я проговорил подготовленный текст, и тут же неожиданно уловил, что моё равнодушие в мгновение ока куда-то испарилось, а внутри всё задвигалось. Вот он, человеческий фактор, расчехлился, мать его за ногу! Не нервничать в суде – невозможно.
Предоставили слово прокурорше. Та с бесчувственным видом просила жалобу оставить без удовлетворения, поскольку, по её словам, прокуратура все необходимые меры принимает. Что затягивает проверку не прокуратура, а ОВД Пресненского района, и что 16 мая туда было направлено Представление прокуратуры с указанием принятия срочных мер. А что касается проверки по моему заявлению о возбуждении уголовного дела, то в УПК сроки проведения проверок по заявлениям не прописаны.
Я весь обмяк. Тело сделалось неживым, реакция как-то замедлилась. В голове зашумело, словно от хорошего жорева. Я на короткое время даже перестал понимать, о чём, собственно, идёт речь. Во рту стало сухо. Пришибленно смотря невидящими глазами на некрасивую прокуроршу, ощутил, как её слова тонут в каком-то тумане...
Внезапно мне стала предельно понятна вся безнадёжность моего положения. Я отважился воевать с противником, которому меня урыть, что чихнуть. Вариантов – миллион. Не одним, так другим. Силы не равны...
Это меня вернуло к жизни, и хотя во рту пересохло и говорить стало трудно, я хриплым, как у Джо Кокера голосом, попробовал было подебатировать, что, мол, и проверять-то нечего, всё давно проверено – без толку...
Судебное заседание завершилось, вынесение постановления назначили назавтра.
А назавтра мне вручили постановление об оставлении моей жалобы без удовлетворения. Перед глазами снова поплыл туман, бросило в жар, в отяжелевшей голове загудело.
Мои победы, похоже, закончились. Не сразу, но до меня дойдёт, почему.
А удача, которая и раньше-то меня не сильно баловала и держала, что называется, в чёрном теле, теперь вовсе повернулась ко мне попинсом.