У меня, как и любого ребёнка в семилетнем возрасте никаких сомнений не было, что родной двор является самым ярким местом во всей Вселенной.
Но наша семья из трёх человек с одним дитём, коим и числилась я, давно казалась узкой темницей. Сквозь щелки оной упорно и рвался наружу мой мозговой десант. Пытливому уму было откровенно скучно.
Про собственную семью мне всё было известно. Тем более что самый интересный её член – отец - пребывал в вечных командировках.
Племя соседей, превышающее наше численностью, преград в виде стен собственной комнаты нашей коммуналки не знало. Поначалу я с открытым ртом наблюдала за их жизнью. Затем поняла, что серий в бытовом сериале много, но содержание их не сильно отличается.
Устав кружить между идейной сутью всего двух программ по телевизору и гаснущей таинственностью сюжетов за соседней стеной, моя голова приступила к основной своей функции, а именно - анализу.
Видимо - как строгая диета иногда восстанавливает здоровье, так и ограниченность зрелищ заставляет собственный мозг открывать в себе новые способности.
И что же нарисовалось?
Соседская семья обладала неоспоримыми преимуществами перед нашей, и дело было не только в количественном перевесе.
Оба родителя двух сестрёнок возвращались домой с работы рано. Эти «не квалифицированные» труженики, как отзывались мои близкие, трудились неподалёку на каком-то страшно секретном заводе, который гудел даже по ночам, и начинали свой рабочий день с семи утра.
Таким образом, ровно в четыре часа и пятнадцать минут, по приходу их с работы, нарушалось вялотекущее, покрывающееся пылью движение ЦИ во всей квартире. Темп жизни сразу перескакивал на захватывающие дыхание обороты. Быстренько что-то подсчитав и прикинув, соседи все вчетвером, но врассыпную, устремлялись по разным соблазнительным объектам, прикрыв дверь «на собачку», то есть – на воздух между дверью и её косяком. Она от любого ветра распахивалась, намекая всем жителям подъезда на свою открытость. Мне это не нравилось, и я закрывала её, защелкивая английский замок без всяких «собачек». Это не нравилось соседям, потому что ключей на всех у них не хватало. А дожидаться, когда я на их звонки приду открывать дверь, да ещё старательно спрашивая «Кто там?» не доставало терпения. Потому что именно эта часть дня бежала у них в самом быстром темпе.
Наконец бешенная вступительная увертюра заканчивалась. Входная дверь закрывалась капитально, говоря о полной внутренней самодостаточности на сегодня. В радостном топоте их ног по коридору от кухни до комнаты и обратно, в громких восклицаниях можно было угадать, сколько сухариков, леденцов, хлеба и молока закуплено и понять вкусовые приоритеты каждого члена семьи. Жирно расплывающийся запах жареной картошки на сале звучал апофеозом соседского счастья в мире моего обоняния. Голодной тенью проскальзывала я пару раз мимо закрытых дверей удовлетворённо пережёвывающей пищу соседской комнаты к кухне, встречающей меня двумя помойными вёдрами. Полупустым нашим, и соседским – доверху забитым затосковавшими навек по свободе селёдочными хребтами, обречённо породнившимися с масляными газетами и луковой шелухой.
Когда из очень крупного и просто до невероятности засекреченного КБ возвращалась домой моя родимая - владычица грёз и источник, как радостей, так и всех печалей – моя мама, часы показывали семь вечера. Я с лучшими надеждами и замирающим в страхе сердцем одновременно, выжидала эту напряжённую минуту, в которую втискивался щелчок закрывающегося замка, последний стук сброшенных каблуков, заменённый мягким шуршанием тапочек и распахнувшаяся комнатная дверь, на которую с вожделением и взирала я, замерев тихой мышкой в углу дивана.
Мамин выход на сцену моих надежд решал всё!
И, о счастье, если я оказывалась хорошей девочкой и в принесённой сумке находились вкусности! Но чаще было по-другому. Даже на фоне появившихся лакомств. Я почему-то умудрялась делать совершенно не то и выглядеть совсем не так, как полагалось чаду, созданному её богатым воображением.
Мама улавливала следы любых моих преступлений, пока размещала на плечиках шкафа в прихожей своё пальто с чернобуркой. Не вытертую пыль она замечала, не успев шагнуть в комнату. А пока она ехала час в трамвае из своего удалённого, но хорошо оплачиваемого КБ, радеющие за благо общества учителя или родители других учеников вполне могли ей рассказать историю, как меня на прошлой неделе в классе поставили в угол за рисование на парте, или о том, что я прогуляла хор, прокатавшись сорок пять минут на снежной горке перед самыми окнами, за которыми пели старательные ученики, не отрывая взора от моих умопомрачительных спусков.
Ей Богу! Я была готова делать всё, чтобы быть в её глазах достойным ребёнком. Но почему-то у меня это упорно не получалось! И это являлось источником наших совместных страданий.
Мне влетало по полной программе! В ход шли и ремень, и сильные руки, и таскание меня за косы, даже полёты стула или сковороды. Но все эти физические действия меркли перед вступительной серией яростных раскатистых окриков в мой адрес. Я моментально цепенела, и кровь застывала в моих жилах. Поверьте, всё остальное было уже просто спектаклем, наблюдаемым, словно со стороны.
Это я потом уже вычитала, что моя мама по гороскопу – львица. А тогда я чувствовала на себе великую силу и внутреннюю мощь разъярённой хищницы.
Мне уже не мало лет, но, сколько бы выступлений на повышенных тонах не слышала я в последствии от других людей, кроме смеха от неуклюжей неумелости действий, ничего они во мне не вызывают. Таким талантом больше не обладал никто.
Итак, немного задремавшее ЦИ возле соседской двери, за которой ужин подходил к концу, резко взметалось к потолку и начинало выдавать огнённые залпы от громких криков в нашей комнате, а потом и вовсе покидало пространство. Так чувствовала я. Потому что вся остальная жизнь в джунглях коммуналки молниеносно затихала, а комната соседей приоткрывала ухо своей двери, чтобы лучше расслышать все похождения этой малолетней извращенки, то бишь – меня.
Минут через двадцать мы выдыхались. Обе. Крики и рукоприкладство сходили на нет. Потоки моих слёз высыхали от произнесённых обещаний больше так не делать. Мы обнимались, всхлипывали на пару и принимались за готовку ужина. Чистить картошку, как провинившемуся члену, следовало мне. Я, вздыхая и убеждая себя, что дальше буду только хорошей и замечательной, бойко заполняла ведро картофельными очистками.
Затем в приоткрытую щель соседской двери начинал проникать аромат зажариваемой нами курицы, вытесняя оттуда какие-то противные винные запахи.
- Галя опять жарит кур! – уничижающе говорил сосед своей жене сакраментальную фразу, намекая на неумение своей второй половины вести хозяйство. Возбуждённая ужином соседка сдаваться и не собиралась. Она резко шла в атаку на размер зарплаты супруга.
Опасаясь, что взаимный штурм между родителями «сойдёт на нет», наученные моим горьким опытом и нежелающие тоже прослыть законченными рецидивистками, соседские девчонки, сбегав на кухню, несли весть, подливающую масло в огонь. Полноту нашего ведра завершала коробка из-под торта, удачно расположившаяся между картофельными очистками и нахлобученной сверху крышкой! Вот так-то! А они даже забыли вкус шоколада – возмущались сёстры.
И – странно, соседским детям за это не влетало. Родителям было не до них. Каждый, напрягая голосовые связки, начинал обвинять другого в испорченной судьбе, лишённой достоинств высшего образования.
И пока мы наслаждались миром в нашей семье, уплетая кур и кремовые розочки на бисквите, взирая на будущее с радужными надеждами, за стеной всё громче звучала драма не сложившейся жизни.
Малолетние соседки резво стучали мячом по стенам коридора, периодически прислушиваясь – не переходит ли состязание их родителей в кулачный бой.
Но какие бы страсти не разыгрывались в пьесе сегодняшнего вечера, ровно в девять они все мирно ложились спать. Ранний подъём и необходимость работы ко многому обязывали.
Вечерами тех отдельных от всего года недель, когда страшно засекреченный отец не был в командировке, моя мама надевала очень красивый халат с серебристыми кружочками на нежно-бирюзовом фоне.
Если кто-то сейчас подумал, что я перехожу к дизайну её одежды из-за потерянной основной мысли, то вы очень ошибаетесь. В те времена ни у кого ничего не было. А то, что люди имели - убивало своей одинаковостью.
Соседка считала, что жизнь её складывалась бы иначе, будь у неё такой блестящий халат и роскошное зелёное с золотыми дракончиками покрывало на постель. Она даже накопила на всё это денег и в те редкие минуты, когда они вдвоём с мамой проводили время за дружественным чаем, просила продать ей эти невесть откуда привезённые редкости. Странно, что ей не хотелось иметь наш маленький телевизорик КВН с огромной линзой и холодильничек «Саратов». Хотя отсутствие холодильника – обычное явление в те времена. Продукты вывешивались просто за окно, масло все применяли топлёное, а платить лишние деньги за электричество желающих было мало.
За КВНом (да, да, тогда именно так назывался телевизор) надо было больше года отмечаться в очереди. Линзы же к ним все делали сами или искали мастера. В те времена было много очень необходимых вещей, которые вообще не выпускались нашей промышленностью, но все каким-то образом находили выход из положения.
Линза к телевизору – это особая песня. До сих пор помню это не стоящее самостоятельно чудо на двух длинных металлических ногах. Меж двух стёкол, одно из которых было выпуклым, заливалось вазелиновое масло, а верхняя дырочка затыкалось пробкой, свёрнутой из газеты. Наполненной до верху ту линзу я не видела никогда. Сами понимаете, с вазелиновым маслом в стране была напряжёнка.
Но соседка хотела всего две вещи: покрывало и халат.
Вы видите, как мало тогда нужно было для счастья?
Моей же маме вообще было надо только одно для полнейшего счастья. Я должна была стать такой, какой хотела она. И снаружи, и – внутри. Мы бились упорно над этим, но я никак не дотягивала до её высоких планок.
В один из таких вечеров, когда она дефилировала по квартире в своём чудесном халате, в нашей комнате отец приканчивал сковородочку с котлетами, а в соседской уже расстилалась постель, моя повелительница вручила мне до отказа заполненное мусорное ведро, нахлобучив на него крышку, и показала на дверь.
Вот ведру-то для мусора и посвящён мой рассказ! И я прошу прощения, кому показалось медленным всё предыдущее повествование.
В те давние времена не было целлофановых пакетов, не монтировалось мусоропроводов, возле подъездов не стояли вонючие контейнеры. Каждая семья имела собственное ведро для мусора и по мере заполнения его или пределов собственного воспитания один из членов этой самой семьи торжественно двигался через весь длинный двор на помойку за домом.
Мне и тут не повезло вдвойне. Во-первых, наш подъезд находился в дальней от помойки части дома. Сначала надо было дойти до огромной арки, разделяющей двор надвое, затем пройти к концу «не нашей» половины дома, и, повернув потом в самый тёмный угол между забором и гаражом, я попадала, наконец, в то место, где можно было освободить уставшую руку и выпрямить позвоночник. Моя рука уставала больше, чем у других. Это и являлось второй причиной невезухи.
Сейчас много показателей процветания семейства. Это автомобили, собственные особняки, шубы, количество детей. Спектр приоритетов очень широк. Тогда люди этим не заморачивались. Автомобиль являлся не очень нужной в хозяйстве экзотикой, да и оставлять его прямо возле подъезда считалось неуважением к жильцам.
Тот уровень жизни, который видели только соседи по коммуналке, продемонстрировать всем окружающим можно было лишь посредством ведра.
Наше было самым роскошным, как считала мама. Оно было большим, металлическим, покрытым с наружи и изнутри цветной эмалью с огромной, обильно залитой эмалью же – крышкой.
Самым тяжёлым – как уже поняли вы.
Во всём быть лучше всех – являлось девизом моей мамы, и только я зверски разрушала выстраиваемую ею блестящую жизнь. Поверьте, моя мама была умным, умеющим правильно поставить себя в любой ситуации человеком с прекрасными манерами и в приступы ярости могла вводить её только я. От меня нельзя было уйти, развестись, продать или с кем-то обменяться. Я старалась, как могла, но часто впадала в ступор от собственной забывчивости или бестолковости.
Я никогда не возражала на её приказы. Это было бесполезно. И сейчас, стоя в плохо освещённом подъезде с тяжеленным ведром я умоляла маму только об одном, пока дверь не закрылась окончательно.
- Всё равно там темно, - отбрыкивалась я от крышки.
Удача в этот вечер оказалась на моей стороне. И любуясь на неприкрытый мусор в ведре, я легко поскакала вниз по лесенке.
Морозная зимняя ночь выжидала меня за дверью подъезда. Многие окна в доме ещё горели, но сам двор, укрытый по-барски щедрыми сугробами, уже спал. Ни одно живое создание не нарушало его покоя. Даже залитый и тщательно расчищаемый каток вёл свою неспешную беседу только с небом.
Поверьте мне, в те времена на нашей окраине Москвы не было человека, который к девяти вечера ещё бы не вернулся с работы, не принял причитающийся ему ужин и не расслабился настолько, чтобы могло возникнуть желание сменить свою домашнюю пижаму на тяжёлые одежды, диктуемые суровой зимой. Я к этому привыкла. Потому что именно в такие вечера в полном одиночестве любила кружить на коньках до умопомрачения. Полностью отдаваться катку можно было только в абсолютном одиночестве. Кстати, те мои выступления на ледяной горке пошли так удачно именно потому, что она внезапно опустела. Мне в моём счастье даже не пришло в голову, что покинувшие школьную площадку ученики теперь взирают на меня из каких-то там окон.
Короче говоря, с вечерним двором моего дома у меня была крепкая дружба, почти на уровне любви, и видимо - взаимной. Во всяком случае, что касалось нашей половины…
Я жалела только о забытых дома варежках. Рука примерзала к ведру. Пришлось прибавить ходу в сторону площадки для мусора.
При переходе на не родную сторону двора, у самой арки, сквозь которую пронизывающий ветер не приподнял меня над землёю лишь потому, что не справился с металлическим ведром, я уловила со стороны помойки странные незнакомые звуки. Именно – уловила. Потому что услышать на таком расстоянии, да при двух поворотах можно было только играющий на полную мощь духовой оркестр. Я же поймала очень тихие, вкрадчивые звуки. Но в них таилась опасность бесшумно подкрадывающейся змеи, оскала внезапно возникшего бешеного пса, едкого тепла открытой над тобою пасти хищника.
В оцепенении я снова вслушалась в то пространство, куда следовало шагнуть. Странные шорохи, перевернувшие моё нутро, повторились.
Мне стало страшно! Впервые в жизни застыла я от жуткого страха и почувствовала электричество своих волос!
Никакие сказки про бабу-Ягу, или хождение по тёмной комнате, в которой не сумела я дотянуться до выключателя, не шли и в сравнение.
Я приросла к укрытому снегом асфальту. Холодное звёздное небо над головой, каменные стены родной арки, об которые так весело стучал летом мяч, и зеркальная гладь катка – смотрели на меня последний раз в моей жизни. Я это поняла, вот и всё. Но самым страшным было не это, а то короткое и жуткое происшествие, что ждало меня в напряжении за поворотом.
Быть может, в жизни моей мамы имелись варианты рождения нескольких детей, варианты, что не все из них сумеют преодолеть детский возраст или ещё какие-нибудь развилки в судьбе.
Но у меня, по-видимому, был только один путь – жить дальше.
Потому что ребёнок, который безропотно ходил в магазин перед самыми новогодними праздниками, томился там долгими очередями в своей цигейковой шубке, завидуя детям, сидящим у телевизоров, и получал потом нагоняй не за то, что он отказался идти, а за потерянную сдачу, неправильно выбранный сорт колбасы или общипанные по пути уголки чёрной буханки; вот этот самый ребёнок развернулся, отчаянно вытряхнул содержимое ведра на середину двора и отправился к дверям родного подъезда.
- Это моя жизнь! Только я отвечаю за неё – пронзило меня насквозь возле сброшенного мусора.
Как ни в чём не бывало, вошла я в дом. Мы начали готовиться ко сну.
Ровно в половине десятого раздался резкий звонок.
Дверь открывала мама в своём блестящем халате. Из-за её шелковистого подола выглядывала я в надежде, что это не по мою душу.
На столь поздний звонок вышла в коридор и полусонная соседка в ночной рубашке, из ванной комнаты выглянул бреющийся отец.
Когда дверь распахнулась, никто из нас даже не понял, что там такое. Ног у позднего гостя не было видно. Зато сверху, на уровне головы, находилась груда чего-то непонятно замешенного, неприятно пахнущего, удивляющего взор свисающими по бокам картофельными очистками. И вся эта несвежая разнопёрость посыпалась прямо на маму, оседая на её халате кусочками розового крема и влажными испитыми чаинками.
Основную часть помойного ведра составляли перепачканные газеты. И на них подписывались номера квартир…
Я даже в своём протесте проявила бестолковость. Мама оказалась права.
Когда весь мусор, таким образом, перекочевал обратно в дом, да ещё вокруг мамы, в дверях проявилась наша дворничиха.
Пока длилась немая сцена, я успела спряталась в темноте нашей комнаты за диваном.
Конечно, меня призвали к ответу. Но видимо мой испуганный вид на ответчицу совсем не тянул. Сплавив меня с глаз долой, дворничиха перешла на шёпот.
Я напрягала из тёмной комнаты слух, как могла. Услышав незнакомое слово «маньяки», интерес потеряла и ушла в свой уголок, пытаясь предугадать приближающееся возмездие.
Я снова стала причиной всех бед, и не только загубленного халата. Я испортила ей весь старательно сотканный вечер, тем более с отцом.
Главным маминым вредителем на свете по-прежнему являлась я.
Удивительно, но более в тот вечер не произошло ничего. Меня укрыли одеялом и пожелали «Спокойной ночи».
Видимо в стране росло не только количество телевизоров и холодильников, но так же - маньяков с преступниками.
Конечно, всё вернулось в прежнее русло. И только мусор в нашем доме выносился уже в светлое время суток.
А то покрывало с золотыми дракончиками мама всё-таки продала соседке. После того, как они развелись с моим отцом. С надеждой, что хоть у соседки жизнь сложится счастливее.
Увы, покрывало не помогло. Правда, расставались соседи, уже живя в другом месте.
Моя мама часто восхищалась другими детьми, но ни разу не услышала я одобрения в свой адрес. А ведь она очень любила меня, очень. Просто считала что принуждение – самый действенный метод на пути к совершенству.
- Чужие люди будут хвалить тебя, улыбаясь, даже когда ты окажешься совсем за бортом всех жизненных прелестей, - часто поговарила она.
Брошенный в воду щенок быстро выучивается плавать, а свалившийся в неё взрослый человек, не знающий воды, обычно тонет, и счастлив не тот, у кого на жизненном пути нет преград, а тот, кто со смаком умеет их преодолевать – поняла я со временем эти истины.
И не в одной русской сказке ещё не было, чтобы родная дочь выросла лучше падчерицы...
При моём-то количестве лени, бесхарактерности и невероятной любви к развлечениям.
Сейчас много новомодных теорий о том, что на самом деле дети выбирают родителей, входя в этот мир…
И вы знаете, а я в них очень даже верю.
Мама, прости, что мой выбор остановился на тебе! Я до сих пор, набивая себе шишки, карабкаюсь к вершинам.
И очень, очень тебя люблю.