Как же долго я спала. Потолок давил на меня сверху, простыни выкручивали запястья, ветер дул в глаза, заставляя держать их закрытыми. Я не могла крикнуть ни слова: луна своим светом затыкала мне рот. Меня окружали мои собственные ошибки. Они, подобно злыдням из сказки, обступали моё ложе и пели каждая о себе. О, это известные себялюбцы! Ошибки толпились, как скворцы в скворечнике, беспрерывно множась и порождая одна другую. Их музыка была беспрерывной и стройной, как будто растягивались меха некоего огромного тысячеклавишного аккордеона.
Я любила их. Если где-то есть идеальная любовь, то это и была она. Многие называют жизнью то, что на самом деле является любовью к своим ошибкам. Каждое животное, например, собака, имеет, как минимум, два плана существования. Человек же располагает всего одним и всегда ошибается. В этом его величие, его печаль и беспомощность величия, рождающая печаль. Я всмотрелась в листья акации, засиявшие в луче света, и не могла понять, чей этот луч: луны ли, солнца ли, или это отблеск догорающих писем к себе самой.
Человек наивно пытается любить других, не сумев понять и полюбить себя. Непознанный тревожный свет стал ярче, и сумерки моей души стали ещё гуще. Всё реже и реже мне удавалось встретиться со мной. Сдутый мячик земного шара жалкой державой шершавил ладонь, а злыдни-ошибки продолжали аккордеонить гимн любви. Скипетра не предвиделось.