В каждом человеке живет матрешка. Точнее, каждый человек – это матрешка, в котором прячутся – один в другом – его разные облики. Грани их вовсе не деревянные. Наши матрешки перетекают одна в другую в зависимости от ситуации и внешних обстоятельств. Даже мимолетная мысль может вызвать из глубин души забытую всеми остальными «сестричками» маленькую матрешку, о которой мы сами и знать не знаем.
Сегодня мне шла самая красивая и особо не думающая матрешка.
Мы с подругой сидели на желтом диванчике в одном из трех клубов нашего городка. Музыка здесь звучит слегка приглушенно, свет неяркий, барная стойка под рукой – красота. Симпатичный бармен усердно протирает стойку, пытаясь не пропадать из нашего поля зрения. Подруга поглощена беседой.
- У меня есть Костик. А Миша красивый, умный, добрый и честный. А еще богатый, - говорит она. – Что мне с ним делать-то?
Удивительное дело. Красиво-умно-честно-добро-богатый Миша никому не нужен, с ним нет никаких проблем, а соответственно, нет ничего, кроме скуки и стабильности. А кому в 20 лет нужна стабильность? Ведь куда лучше скачками нестись с учебы, прыгать вокруг благоверного, тащить на себе весь груз проблем, а еще, естественно, быть самой нежной, заботливой и верной. А золотце будет лежать на диване и вздыхать, какая тяжелая у безработных нынче жизнь.
- Что делать? – я старательно задумываюсь. Если честно, моя самая добрая и понимающая матрешка давно утрамбована вглубь души ее более деловыми и циничными сестрами, поэтому сейчас меня более всего занимает пустота моего бокала. Но, тем не менее, я всегда готова помочь.
- Да, что делать? Костю я бросить не смогу, мне его так жалко, я его люблю. – Подруга удрученно вздыхает.
Жалко. Боже мой, весь мир вертится на жалости.
Жалко родителей, которые вложили в нас столько сил, - и мы идем учиться в институт, получаем ненужное и неинтересное образование.
Жалко затраченных на высшее образование денег и времени – и мы идем работать по специальности, хотя все детство и юность мечтали петь на сцене и даже имели неплохие способности.
Жалко ленивого и глупого бойфренда – и мы покорно любим его, потеряв и гордость, и блеск в глазах.
Сидим и жалуемся на судьбу далеким подругам по телефону. Они сочувственно кивают нам в трубку, грызя яблоко, и совершенно не понимают, как жизнь может быть столь несправедлива.
А несправедливая жизнь тем временем подбрасывает нам идеальных миш, дабы загладить свою вину, но мы отбрасываем подарки даже не разворачивая, мол, все равно ничего дельного ждать уже нет смысла.
- А ты не пробовала его полюбить? Дать ему шанс? – спрашиваю я. Ответ я знаю заранее, поэтому особенно не напрягаюсь. Когда-то и я вот так любила.
Маленькая матрешка в глубине сдавленно всхлипнула. Я улыбнулась.
- Помнишь моего Вадика?
О да, про Вадика знали все. Безумно красивый какой-то именно мужской красотой, яркие брови и губы, задумчивый взгляд – это был мой Вадик. Я влюбилась будучи невменяемой. Кажется, был чей-то день рождения, и Вадим пришел уже под конец, когда я на спор вливала в себя бокалы с чем-то горячительным. На утро я проснулась совершенно разбитая и безумно влюбленная.
Через неделю наших отношений я уже рисовала свое свадебное платье и спорила с подружками, какого цвета будут глаза у нашего сына: карие, как мои, или зеленые, как у него.
Он очень любил рассказывать о своих проблемах, и для меня это было признаком наивысшего доверия. Проблем было все больше и больше, но я - сильная и понимающая – восторженно выслушивала все и чуть не плакала от счастья, когда мне удавалось помочь ему.
Мы почти не виделись – мой любимый был занят работой, учебой и разладом в семье. Я выла в четырех стенах от тоски и бессилия, часами ждала его возле ноутбука – вдруг выйдет в сеть.
А через месяц он меня бросил.
Наверное, у него тоже были свои матрешки. И самая главная решила, что мы слишком разные люди. Он был красивый и неприступный, и бросил меня по смс. Мы слишком разные, у нас ничего бы не вышло, так он говорил. И на следующий день закрутил роман со своей начальницей.
А что, поступил вполне честно, разве нет?
Я пыталась к нему вернуться. Мне было так жалко своих чувств, недобитой надежды и недопитого виски, что я приехала к нему спустя полгода. Сутки вместе – еще трое он думал, можно ли склеить разбитую чашку. Я прорыдала два дня, обозлилась и вычеркнула его из своей жизни.
Теперь его в ней нет. Только иногда маленькая матрешка, которая когда-то была большой и красивой, моргает ресничками и вздыхает, но я почти не слышу ее.
- Вадик? – переспрашивает подруга. – Ну да, кажется помню. Ты его бросила?
- Что-то вроде этого, - киваю я. – Только это он меня бросил. Не стал жалеть и мучить, понимаешь?
- А мне девчонки не советуют бросать, - спорит подруга. – Мы уже столько с ним вместе!
Одна из моих матрешек, самая громкая и несдержанная, сливается с верхней. Поток мыслей и воспоминаний во мне начинает бурлить.
- Девчонки? – усмехаюсь я. – Да-да. Ну ладно, против большинства не попрешь.
Городской женсовет – это сила. В небольшом населенном пункте все знают друг друга. Мы медленно и лениво ворочаемся в болоте, не имея особо ни сил, ни желания выбраться. В клубах – одни и те же юбки и лица, на улицах – одни и те же люди. Все девочки – чьи-то подруги, причем частенько у многих они оказываются общими.
Самое любимое дело в маленьком городе – сплетни и зависть. Если подруга тебе хоть в чем-то не завидует – она не подруга.
У меня были такие. Поначалу мы не отлипали друг от друга, болтали часами и даже слали друг другу письма в конвертах, если уезжали куда-то, а потом открывалась правда: я искренне люблю – подруга молча терпит и завидует. Господи, было б чему завидовать! Но видимо повод находился, и я в очередной раз оставалась одна, в стороне от всех, со слезами слушающая, как бывшая подруга весело пересказывает классу мои секреты.
Надо бы сказать им спасибо. Они были первые, кто пнул мою маленькую матрешку и загнал ее поглубже, так что последующие пинки и тычки ее уже мало доставали.
Именно такие подруги, которые, наверное, водятся только в маленьких городах, закалили меня и научили оберегать свои внутренние, гораздо более уязвимые облики.
Я достаю расческу и привычным движением приглаживаю челку. Вокруг стайками бегают девчонки лет четырнадцати-пятнадцати, что-то оживленно обсуждая. Я фыркаю, глядя на их раскрашенные мордашки. Доносятся разговоры о «контрошках», ценах на учебники и зачеты. Мы с подругой умильно вздыхаем и переглядываемся. В общем-то нам все равно, да и не так давно мы сами закончили школу, но вздохнуть и переглянуться просто необходимо – взрослые же, из другого мира теперь.
- Смешные дети, - улыбаюсь я. – Думают, что килограмм косметики и модные сумки прибавляют им года три. Такие милые.
- Они перед входом поспешно полторашку коктейля допивали, когда мы подошли - говорит подруга. – Помнишь, мы еще их обходили. Сколько времени?
Я показываю ей дисплей мобильника.
Мои матрешки снова перемешиваются.
Жалость – самое глупое чувство на свете, но от нее никуда не деться. Умер хомячок – жалко, плачем. В очередной раз замерз возле плота Джек из «Титаника» - рыдаем. Сломался с любовью выращенный ноготь – снова в слезы. «Жаааааалко!» Зато о подруге, напившейся в хлам от переживаний и проблем, мы предпочитаем забыть, и о маме, которая уже постарела лет на десять от трех работ, тоже. Мы требуем и хотим, кричим о добре и свете, о всеобщем счастье – но ровным счетом ничего не делаем. Ведь всеобщее счастье – это ого-го сколько надо сделать! Разве одному слабому мне это под силу?
Я где-то слышала интересную фразу. Смысл ее в том, что человеческое всеобщее счастье – это счастье каждого отдельного человека. Поэтому счастья «вообще» не существует – оно привязано к каждому из нас. А значит, для всеобщего благополучия ничего особенного делать не надо – просто стать счастливым самому и помочь своим близким. Наверное, это сложно. Как говорят, попытка не пытка, но для нашего времени даже попытка – это уже подвиг. Отбросить жалость к другим и к себе, особенно к себе, - попробуйте-ка. Проблемы – значит, заслужил, а вовсе не судьбе-злодейке снова стало скучно. С этим непросто смириться, а на самом деле и не нужно. Бороться нужно.
Полная мыслей о борьбе, я воинственно бросаю взгляд в толпу. Оттуда меня, оказывается, уже несколько минут обсматривает хорошенькая пьяная девочка. Как любая самка, видимо чувствует конкуренцию. Но я не лезу на рожон. Борьба борьбой, но выразилась-то я фигурально.
Мне снова становится смешно. Как же любят люди побороться с невиновными! Особенно мне нравится борьба «зеленых» с теми, кто носит шубы. Человек работал, копил деньги, купил жене шубку, о которой та мечтала всю жизнь, а тут наши борцы обливают ее всякой гадостью – и довольны, спасли. А кого спасли-то? Уничтожили одну шубу – появится другая, и третья, и двадцать пятая. Бороться не с потребителями нужно, а с производителями, а точнее – непосредственно с убийцами зверьков. Остальное же – глупо, по-детски жестоко. Лишь бы показать силу – а кому, зачем, как – не имеет значения.
- Ну так что? – отрывает меня от занятных мыслей подруга. – Что мне нужно делать?
Я встаю, даю бармену бумажку и получаю два полупустых бокала. Сажусь и улыбаюсь.
- Тебе нужно выпить, - говорю я. – Держи.
Когда я пью, все мои чувства работают сообща. Обычно они болтаются кто где – слух - возле полузнакомых компаний, зрение летает вокруг смазливых мордашек, осязание никак не может определиться, нравится ему этот диван или нет… А вот алкоголь как-то приманивает их всех обратно, и думать становится намного легче.
От пары глотков поверх колючести и циничности выплыли открытость и доверчивость. Маленькая матрешка снова заморгала бабочками-ресничками, и я вместе с ней.
-А у тебя-то как дела? – спрашивает подруга и зевает. – Ой какой мальчик, смотри! Ну и страшная у него девушка, ты видишь? И где только они их цепляют, эти страшненькие девочки? - она качает головой. – Вообще мир с ума сошел, честное слово. Ой, какая юбка! Юбка моей мечты!
Как я открыла рот, да так и закрыла. Маленькая матрешка заплакала и спряталась.
- И то верно, - улыбаюсь я. – Мир сошел с ума. И юбка классная.
Подруга счастливо улыбается и тянет меня на танцпол. Она в общем-то неплохой человек, только несерьезная и поддается на провокации.
Мы протанцевали до утра, разъехались по домам на такси и попадали по кроватям. Больше не хотелось думать ни о чем.
Жизнь – она как книга. Но мы пишем свою историю, толком не зная жанра. Изначально задуманная как трагедия, по сюжету которой главный герой обязательно умирает, наша жизнь превращается в комедийную пьесу. И мы живем и смеемся и сменяем одну за другой наши трагикомические маски. Глупые матрешки плачут, а мы улыбаемся. И жизнь продолжается.