Стружка из паутины
Александр Бурых
Безмятежно висевшая над землей небесная синева давно привыкла ничему не удивляться. Она равнодушно оглядывала эргеронское герцогство с его лесами, водами, пашнями, селами, городами и трактами. Небо видело земли и гораздо отстоящие от эргеронских, и знало все события, происходящие на тверди, потому его ничуть не смущало то, что впервые за множество лет арка главных ворот крепости зияла неровными краями, свободно впуская не только саму безмятежную синеву, но и никем незваных гостей.
Еще вчера эти окованные толстыми железными полосами ворота считались неприступными, теперь же они валялись двумя жалкими грудами, в бойницах надвратной башни плясали алые занавеси, а самые ее верхние этажи исторгали густые черные клубы. Толпы чужаков наводняли мощеную серым и зеленым камнем площадь, раскинувшуюся между стенами и темной громадой замка. Облако пронзительного гвалта все плотней окутывало родовое гнездо Эргеронов: масса пришельцев прибывала быстрее теста на хороших дрожжах. Одни деловито добивали раненых, другие обыскивали убитых, справедливо полагая: коли сам не позаботишься, радеть за тебя никто не станет, третьи осматривались в надежде заприметить в этой кутерьме еще что-нибудь полезное в хозяйстве.
И только в одном месте, в расщелине между главным зданием и украшенной колоннами прогулочной галереей бой еще продолжался. Оттуда, перекрывая иные звуки, доносились хриплые выкрики, звенел и скрежетал металл, и расплескивались в стороны волны отчаяния и необузданной ярости.
Скалясь на нападавших двумя лицами, герцог Ти Эргерон медленно отступал по узкому проходу. Одно лицо, его собственное, лишенное забрала, сбитого вместе со шлемом, темнело с каждой секундой, лоб заливал жгучий пот, глаза метали бессильные молнии, на впалых щеках все отчетливее прорезались глубокие складки. Второе было нечеловеческим: гербовое изображение на измятом щите менялось еще быстрее, теряя под ударами мечей и алебард то часть подбородка, то добрую половину крючковатого носа. Рядом натужно дышали сыновья, из последних сил защищавшие свои животы.
Больше никого не было с ними: кавалеры двора, выполнившие долг до конца, зарубленные валялись под ногами напирающего противника, и мешали ему разве тем, что заставляли спотыкаться и поскальзываться в обильных лужах крови. И даже непобедимые Серые рыцари, даже они! - последний оплот герцогства - все полегли, хотя этого невозможно было представить. Очень долго о неприступную стену Серых разбивались все новые и новые отчаянные волны нападающих - так во время шторма водяные валы отлетают прочь, пораженные безмятежностью стоящих на их пути скал - и, казалось, ужас, навеваемый непостижимой стойкостью рыцарей, должен был повергнуть в ужас захватчиков! Но те, не ведая сомнений, все лезли и лезли навстречу смерти! А потом Серые то ли от утомления, то ли по иной причине начали меняться – кудри, выбивающиеся из-под шлемов, становились седыми, лица изрезались глубокими морщинами, и глаза - глаза теряли яростный блеск и превращались в мутные безвольные вежды стариков, руки же утончались, покрывались толстыми, схожими с корнями, жилами и теряли мечи от бессилия.
И что с того, что груда убитых и покалеченных перед Эргеронами росла? Что постоянно вводимые в бой свежие ратники не умели выстоять против донельзя измотанной троицы и по минуте? Что, в конечном итоге, это меняло?
Лучи полуденного солнца, отчетливо, до мельчайших подробностей, освещали картину побоища, а ветер сносил дым и звуки в одно место - за северную стену; казалось, будто природа вознамерилась сохранить в памяти все обстоятельства разворачивающейся трагедии. Вот только для кого? Хотя, может быть, для той дымки, что тянулась вверх расплывчатым столбом, перерезая западный горизонт надвое? Да зачем какой-то дымке людские дела?
Герцог понимал: бой проигран, а вместе с ним и жизнь, и замок, и корона. Однако в эти последние мгновения его более всего угнетало не собственное бессилие, но жестоко грызло осознание того, что он – жертва измены! Неразгаданной вовремя измены! Что предан он самыми близкими: кем-то из детей, точнее, одной из дочерей. А времени на то, чтобы посмотреть в глаза изменщице, не оставалось…
Вот сыновья… те сохранили верность до конца, сначала один, затем другой присоединились к свите, своими телами заслонявшей властелина.
Сыновья?! Да нет уже сыновей! Оба остались под вражескими сапогами… а его лопатки пронизал холод каменной стены. Пронзил не хуже предательского кинжала – отступать более некуда!
Усилием, избывшем силы почти до дна, Эргерон попытался нырнуть в последнее пристанище - Уртрум – мир теней, но и оттуда оказался извергнут…
Тогда он отбросил бесполезные остатки щита, перехватил меч двумя руками, снес голову ближнему воину, отсек руку другому, и - получил удар в грудь, а второй клинок поразил бедро, заставив герцога рухнуть на колено…
И тут запекшиеся губы властелина искривились, вытолкнув густую кровь, и исторгли звуки Последней Воли, обращенные к духам, заключенным в каменном чреве наследного дома.
Странные и непонятные словеса продолжали вырываться из уст и тогда, когда больше десятка стальных жал пронзили его плоть, и тело, распластанное на плитах, перестало чувствовать и усталость, и боль, и прочие тяготы, свойственные тем, кто далек от порога вечности.
И он успел бы закончить, ибо смерть не властна над заклинанием Последней Воли. Успел бы, если бы кроваво пузырящийся и упрямо хрипящий рот его не смяла, не скомкала, не сковала печать молчания, наложенная выступившим вперед сутулым человеком в коричневой накидке с капюшоном.
Во владения тишины, нарушаемой дотоле лишь шорохом платьев, сдержанными голосами и размеренными шагами, вторгся разнузданный, возмущающий слух шум. Смесь отвратительных голосов, лязганья и грубого топота заполонила переходы и коридоры. Звуки распространялись все шире, заставляя сердца последних живых обитателей сжиматься от страха.
Когда у ворот раздались глухие охи таранов, никто не сомневался в том, что обнаглевший враг будет скоро отбит. И даже грохот падения тяжелых створок не породил сомнений. Надежда сохранялась и тогда, когда бряцание оружия заполнило внутренние дворы замка… Но лязг боевого железа сменился воплями ужаса и боли, а теперь затихали и те. Толпы головорезов, страшным потопом заливавшие помещения замка, не щадили никого – ни малого, ни старого. Но когда-то заканчиваются и те, и другие...
Если бы герцог завершил заклинание, если бы смог, если б успел! Не было бы здесь камня, не восставшего на недруга: потолочные балки ломали бы татям хребты, кирпичи превращались в разящие драконьи зубы, дубовые скамьи крошили чужакам колени, оконные решетки срывались с мест, чтобы обвить незваным гостям выи, а из подвалов лился бы вой, лишающий крепости духа и ясности разума. Если б успел…
Хотя и сейчас замок, послушный Последней Воле своего хозяина, вернее, той ее малой части, что Эргерон успел высказать, норовил поразить супостатов черной магией. И местами его старые стены как-то отбивались: то под захватчиками проваливался пол, обрекая тех на встречу с частоколом острозаточенных кольев, то рушились на головы пласты тяжелой штукатурки, то летели навстречу ядовитые брызги, вызывающие у людей смертельные корчи, и валились под ноги скамьи, и оконные решетки повредили кое-кого.
Впрочем, такая борьба продолжалась недолго: сопротивление прекратилось, как только под своды вступил тот, кому по силам было совладать со словом Эргерона. Так что погибло и покалечилось всего десятка два воинов, ну, может быть, три.
В девичьи покои вбежала мать в сопровождении старшей сестры, Благородной Дешии, и двух фрейлин. Резкие запахи дыма и крови ворвались за ними и утопили в себе привычное благоухание. Расширенные до предела темные глаза на белых как мел лицах взрослых казались бездонными колодцами.
— Отец и братья зарублены! — задыхаясь, воскликнула герцогиня. — Оздрел захватил замок! Кругом враги! Бегите… бегите нижним ходом в Летний павильон, пересидите там, а потом постарайтесь добраться до Грерда. Уходите водой, вы знаете, где лодка! Хоть одна из вас должна дойти! Бегите! Мы с Дешией задержим их, сколько сможем!
Ноги разъезжались на жидкой глине, в такт торопливым шагам нервозно позванивали шарики-колокольцы в косах, блеклый свет факела, зажатого в моей руке, отбрасывал тени на сочащиеся влагой стены. Нижний или тайный ход был известен только нескольким ближайшим слугам; они не должны предать сразу, но это не означает, что можно не торопиться. За мной топала самая маленькая из сестер – одиннадцатилетняя Изетта, а замыкала шествие Лебония, она была младше меня на год и четыре месяца.
Сейчас замок окружен со всех сторон, потому надо спрятаться, отсидеться, а потом, как и сказала мать, уйти рекой - это единственная возможность спастись.
Потолок на первом этаже Летнего павильона двухслойный, об этом, кроме членов нашей семьи, никто не знает. Мы поднялись по лестнице на полпролета, открыли потайную дверцу и не без труда втиснулись между слоями старой древесины, собрав платьями всю доступную пыль. Изетта чихнула, и мне пришлось зажать ей лицо. Малышка дернулась было, но, услышав приближающие-ся шаги, обхватила мою руку и замерла.
Снизу, сквозь щели между досками, пробивался свет, и можно было увидеть, что там происхо-дит. А в залу один за другим вбегали захватчики, огромные мужчины в латах. Судя по нашитым на спины красно-синими звериным мордам с разверстыми пастями, все они были из свиты Оздрела Гладкошеего, нашего главного врага. Воины, обмениваясь грязными ругательствами, переворачивали мебель, высовывались в окна, даже в камин залезли и долго копались в нем, но никто не удосужился поинтересоваться, что там, над ними. Разворотив все, что можно было разворотить, истоптав пол грязными сапогами и рассыпав повсюду головешки и пепел, они бросились обыскивать другие помещения павильона.
И тут меня осенило: «Даже если нас сейчас не найдут… даже если не найдут, то лодка-то всего одна! Утлая плоскодонка, рассчитанная на одного взрослого, да и то некрупной комплекции. Вдвоем с Изеткой в ней поместится любая из нас, но все втроем мы даже не отчалим, а сразу пойдем ко дну!» Я посмотрела на Лебонию, поймала ее взгляд, и поняла, что думаем мы одинаково. Но действовала она быстрей!
Все бытие нашей династии пронизано несметным количеством тайн, незначительных и поистине грандиозных: иначе не выжить. И один из маленьких секретов заключался в том, что доски, на которых мы лежали, имели поворотные механизмы. Мне до рычага было далеко, а у сестрицы ручка, отпускающая ворот оказалась прямо перед носом! Она перекатилась на самый край, забилась в боковую пазуху, и ручка, поддавшись Лебкиному усилию, повернулась, слегка заскрипев! Последнее, что осталось в моей памяти от многолетней наперсницы по множеству игр, шалостей и пакостей, был торжествующий блеск ее глаз.
В следующий миг опора ушла из-под нас, и мы с младшей шмякнулись об пол, словно два пыльных мешка! Причем, не менее громозвучно! И тут же за стеной послышались возбужденные голоса - они приближались! Я схватила Изетку за руку и в панике юркнула в черное жерло камина.
Спасибо варварам, перевернувшим здесь все вверх ногами! - наши следы на фоне разрухи замечены не были, а вот скрип возвращающихся на место досок заставил вбежавших обратить внимание на то, что находилось над головами.
Сначала мы услышали удары острого железа о дерево, будто дрова кололи, очевидно, кто-то портил потолок, потом мерзкий голос прокричал:
— Вылазьте, язвицы! Я знаю, что вы там! Слышите? Вылазьте! Иначе ведь гратекуруса запущу! А, вы этого, похоже, и желаете? — со злобным удовлетворением спросил он и отдал кому-то распоряжение. — Ну-ка, давай, расширь дыру! И ты не стой, помогай!
Рубка дров возобновилась с удвоенным старанием. А голос руководил:
— Наискось бей, наискось! Вот! Вот так! Поддевай, поддевай, давай!
Видно, Лебония совсем потеряла голову, - она затаилась, будто рассчитывала, что от нее отстанут! Может быть, лучше бы ей показаться? Хотя в ее положении выбор был нелегок…
Гратекурус убивает неотвратимо, быстро и, говорят, очень болезненно. Больше всего он напоминает игольницу – маленькую разноцветную подушечку, висящую на стене. Только не иголки торчат из нее, а несколько перьев, словно бы надерганных из разных птиц. При необходимости подушку снимают с крючка и крепят к поясу. А когда хозяин нуждается в услугах этой твари, ему довольно лишь подумать, мысленно указать предмет – и тогда спасения нет. Недостатка у гратекуруса, как и у любой подушки, всего три – он туп, глух и нем. Потому, если владелец пакости не знает, где тот, кого он ловит, «игольница» бесполезна.
Раздался треск ломающегося дерева, и все тот же голос закричал:
— Захотелось гратекуруса, отродья? Да? Так вот, извольте познакомиться!
Как же она орала! Какой грохот стоял! Можно было подумать, что стадо разъяренных быков проникло в тесное пространство над потолком и крушит там все направо и налево. Что-что, а быстро у гратекуруса не получалось: не просто, видать, справиться с нами, Эргеронами! Но вот ее визг, словно штормовая волна взлетел вверх и забил собой все другие звуки, кровь похолодела у нас в жилах; высокая нота звенела в воздухе бесконечно долго и… и все стихло.
Итак, одной претенденткой на водное путешествие стало меньше. Ну, а как этот гад запустит свой летающий ужас в камин?!!!
Не запустил. Убийцы оказались памятливые - не забыли, что наше укрытие совсем недавно осматривалось.
Некоторое время в зале продолжались работы – доставали, судя по всему, останки Лебонии.
— Одна, — немного разочарованно протянул мерзкий голос, — одна была, знать. Еще двоих найти надо. Ну, чего вылупились? Пошли!
Ответом ему был громкий топот.
Когда все стихло, Изетта тихонько прохныкала:
— Я не могу здесь, давай выйдем!
— Куда?! Ты в своем уме?
— Мне душно!
— Не ври! Что случилось?
— Противно!
— Что тебе противно? Что не тебя достали, да? Ошибку исправить хочешь? Гратекуруса…
— У меня юбки мокрые!
— Юбки мокрые? Отчего это? — удивилась я.
— Я описалась! — просипела сестренка.
Что ж, не мудрено! Как я сама-то удержалась?
— Но не обкакалась?
— Не-е-ет!
— Вот это главное! До вечера высохнешь…
Мимо камина опять пронеслось несколько человек, распространявших вокруг себя облака жути, настолько ощутимой, что она забивала вонь от грязных и потных тел. Мне, по крайней мере, казалось именно так.
Больше Изька до наступления тьмы не издала ни звука. Меня тоже на разговоры не тянуло.
Сколько ночи уже прошло? Трудно определить, но, сколько бы ни прошло, а выходить из убежища придется. Да… Ну, а вдруг кто-то сюда прокрался незаметно и только ждет, когда мы объявимся?
Нет, зала была пуста, иначе мое появление не осталось бы безнаказанным. Но вот покинуть ее было невозможно – за всеми тремя выходами чувствовалось чье-то присутствие. Или просто казалось? Во всяком случае, чем ближе я подходила к очередной двери, тем выше, к самому горлу, подкатывало сердце. Чем не предчувствие?
Оставалось одно - выбраться на крышу через каминную трубу. Она имела внутри ряд маленьких впадин, расположенных ступеньками напротив друг друга. Но беда заключалась в том, что Изетта не смогла последовать за мной: ее рукам и ногам не хватало длины для того, чтобы упереться в обе стены одновременно.
«И зачем мне эта обуза? — подумала я. — Не проще ли бросить ее здесь? Ведь и дальше придется нянчиться!» Но, поразмыслив, решила все же прихватить сестру с собой, иначе та не применит открыть врагам путь моего бегства. Маленьким ножичком, всегда хранящимся у меня в складках пояса, я распустила на полосы наши платья и, связав их, получила веревку достаточной длины. Из остатков ткани соорудила косынки – чтобы колокольцы в косичках не выдали. Мы остались в тонких перепачканных золой рубашках, не способных толком прикрыть наготу, но иного выхода не было.
Да, да, конечно: я могла использовать нож по-другому! Но где уверенность, что Изетка не успеет напоследок заверещать?!
Наверху дул ветерок, но холодно не было. Я вытянула сестренку наверх, и мы поползли к краю крыши. Когда добрались, я поняла, что ошиблась в темноте – спуск к ручью, протекающему под павильоном, находился на другом краю здания. Я молча развернула сестру, и тут послышались шаги. К зданию со стороны замка приближались два силуэта.
— Упускать их нельзя! Ты это понимаешь?— с напором говорил один из них.
— Да, Ваше Сиятельство, — согласились с ним.
— И как же ты собираешься отыскать их, а, преподобный Фризи? — спросил тот, что был поплотней и пониже.
Его собеседник, высокий и сутулый, голова спрятана под капюшоном - фигура отчетливо вырисовалась в лунном свете - то ли резко повернулся, то ли откинул от себя что-то, я не разобрала, и такая упругая волна ударила в нас, что мы с Изеткой отлетели назад, к трубе. От накатившего испуга мы чуть было не ринулись в нее обратно, неосознанно стремясь вернуться в тихую гавань – камин. Но вместо этого замерли, обессиленные, вжавшись в старые кирпичи и ожидая неотвратимого конца, а вихрь, или что это было? перепрыгнул крышу и понеся дальше, ломая древесные ветви и завывая.
Сомнений в том, что розыск наших персон завершен, не осталось.
Тем не менее, луна выкатилась из-за тучки, подкралась к другой, и полезла ей за спину, а нас никто не пытался изловить.
— Ладно, хватит, — сказала я сестре.
— Что хватит? — не поняла та.
— Так мы до рассвета просидим, пошли!
Это был наш ручей. Он рождался из родника, бившего в стенах крепости, струился под Летним павильоном, потом петлял по исконным землям Эргеронов, собирая воды и расширяясь, и на самой их границе, в дальних лесах, впадал в большую реку.
Мы плыли всю ночь и большую часть дня. Лодка была узкой, под стать водному потоку, несшему нас: порой, можно было коснуться сразу обоих берегов, если широко развести руки.
Изетка временами клевала носом, но я не могла позволить себе такой роскоши, поскольку быстрое течение то и дело норовило накренить суденышко, а то и вовсе опрокинуть. Ближе к вечеру, почувствовав, что силы покидают меня, я кое-как привязала плоскодонку к прибрежному кусту и повалилась на траву.
Разбудил меня щебет птиц. Я лежала на спине, глядя в высокое синее небо, вокруг шелестела высокая трава, первые утренние лучи нежно гладили мою кожу, и казалось, что ничего не произошло, что я просто заигралась с Лебкой и случайно уснула…
Ох, Лебония… гратекурус… родители!!!
А где Изетта?! Ее не было ни на берегу, ни дальше, под плакучими кустами. Нигде! Что случилось? Побегав вдоль ручья, я спустилась к лодке и обнаружила сестру там. Она спала на дне, свернувшись калачиком.
Уф!!! Некогда… некогда нам отсыпаться, так и погоня поспеет!
Высокие берега мелькали по сторонам, Изетка дремала - ну и здорова она храпеть! А я все думала. Из высокородных дам мы враз превратились в нищенок. Погибли все старшие. И что же это значит?
А это значит, что я - Я! Я теперь глава рода! Уф, уф, уф, раньше о таком и не мечталось! Но ведь бывает, что и самые невероятные грезы сбываются?! Тем более, когда прикладываешь определен-ные усилия в этом направлении…
Мне представилось, как я восседаю на наследном троне и вершу дела. При этой мысли на лицо навернулась невольная горделивая улыбка. Я почувствовала, как губы сами собой раздвинулись и слегка искривились, складываясь в горделиво-презрительной, надменной улыбке Эргеронов. А под ней, где-то внутри, в центре груди и живота, в самой глубине натуры, трепетала паника. Она родилась сегодня из дыма, что скрыл надвратную башню, из железного скрежета, из воплей смертного ужаса сотен людей, из последнего крика Лебонии, а еще из дикого ора упивающегося своей победой врага…
Дура!! – одернула я свое разыгравшееся воображение. Где твой наследный трон? Где твой замок? И кто ты есть сейчас? Что толку в глупых мечтаниях?! Надо спуститься с небес на землю. Главное сейчас - выжить!! Остальное – потом. К тому же не все старшие погибли – мать или старшая сестра живы, это я знала точно. По-любому я не глава рода…
Итак, что мы имеем? На дне лодки валялась сумка с завернутыми в тряпицу галетами, связкой серных палочек, небольшим кинжалом в ножнах и старой, зачитанной книжкой сказок. Вот уж ее-то кто придумал сюда засунуть? Галеты были тверже камня, но ничего, воды-то кругом полным-полно, еще один нож тоже не лишний! Не было же у нас самого нужного – денег и одежды. Конечно, на пальцах красовались дорогие кольца, каждое, пожалуй, потянет на тугой кошель. Но станут ли за них платить, когда можно обойтись без этого? В косы вплетены золотые бубенцы, тоже стоят немало. Оу! Эти украшения нас и выдадут! По каким приметам нас станут искать? По этим в первую очередь!
Я сорвала с головы Изетки косынку, схватила сестру за косичку и протянулась к ней с ножом. Как же она отдернулась! Чуть лодку не перевернула! Да, взаимное доверие у нас поистине родственное…
— Успокойся! Я косу отрежу, ты же звенишь на каждом шагу! И кольца снимай.
— А я подумала… за борт меня хочешь отправить…
— Еще время не пришло!
— Да?.. — задумчиво протянула сестра.
— Да! — отрезала я.
— А кольца куда?
— Спрячу. В тряпицу завяжу и на пояс повешу, под платье.
— Где у тебя платье?
— Будет еще!
— Нет, кольца не дам! Я у себя под платьем их носить буду!
Я посмотрела на худое тельце сестры, обтянутое куском кружевной почти прозрачной ткани, перепачканной золой и не скрывающей ничего: ни острых ключиц, ни маленьких сосков на неразвитых грудях, ни тонких ножек, закрытых (если можно так сказать) рубашкой только до колен и сказала:
— Как хочешь.
А сама подумала: ну, и хороша же я должна быть в этом наряде! Глянула вниз – да, и соски торчат сквозь полосы, оставленные сажей, и налитые груди, не сравнить с сестринскими, и темный треугольник лобка как на ладони. Но еще хуже то, что такие рубахи выдадут наше происхождение быстрее любых перстней и косичек, ведь каждая стоит целое состояние. У вилланок, да что там, у всякой мелкой и средней знати нижнее белье серое, ну, в лучшем случае, белое, и грубое, как мешковина, не чета нашему – еле заметному глазом и баснословно дорогому.
Ладно, нечего переживать, надо искать выход из положения. Да, поток несет нас, а куда? Грерд, последний оплот Эргеронов, совсем в другой стороне.
— Куда мы плывем? — спросила Изетта.
— Дальше…
— Как… дальше?
— Подальше от замка. Или ты думаешь, пешком лучше?
— Ой, смотри, там дома!
Впереди наш ручей, который превратился уже в небольшую речку, расширялся, на берегу стояли крестьянские хатки. Через брод шло стадо коров. Проплыть мимо незамеченными не удастся.
— Причаливаем, — сказала я.
Мы полагали, что высадились скрытно. И ошибались. Это стало ясно довольно скоро: не успели мы отойти от берега, как впереди затрещали кусты, и на нас вылупились два паренька года на три-четыре постарше меня.
— А… а куда это вы? — глупо спросил тот, что был повыше.
Я тоже растерялась и потому ответила ему:
— Искупаться решили! — и перешла в атаку. — Ну, чего уставились? Сейчас же отвернулись!
— А няньки ваши где? — раздался откуда-то сбоку глумливый голос. — Чай, в замке остались? Ай, ай, ай, нехорошо! Да как же это вас одних отпустили, госпожи великородные?
По наглому, развязному тону виллана, а это был бородатый совсем не старый мужик, я все поняла. Он стоял с полуулыбкой на толстых губах, и не думал опускать глаза, уже не говоря о том, чтобы пасть перед нами ниц, как того требовал Закон. А ведь землепашец, нарушивший герцогское уложение и в упор взглянувший на любого из членов семьи Эргеронов, полежал немедленной казни! Значит, они прекрасно знают, что случилось, а сообщить им это могли только наши враги. Мало того, им дано право задержать нас! А, может быть, и убить. В любом случае – конец один, поскольку в деревне люди Гладкошеего. Нас здесь ждали!
— Не твоего ума дело!
— Это так. А вот крылышки связывать несушкам – моего ума! А чем вы лучше курей, а?
— И ты посмеешь, смерд? — задрав подбородок, спросила я.
Он смешался. Правда, ненадолго.
— Так грамотка у меня от самого герцога.
— Предъяви!
— А не положено мне! Его ясная светлость, герцог Оздрел, не дозволяют.
— Твой владетель – Ти Эргерон!
— Э, нет! Это раньше было так. А теперь наш хозяин Его ясная светлость герцог Оздрел! Так вот. Но я дам, дам вам возможность, госпожи. Хотите?
— Какую возможность?
— Уйти. Так уйти, будто мы вас и не видали. Хорошую возможность! Спробуете?
— Ты о чем?
— А спробуйте, вот и узнаете… ну?
— Хорошо… мы согласны…
— Вот и ладненько… вот лужок перед вами, видите, госпожи великородные?
— Да.
— Так вот. А рощу за ним?
— Видим… и что?
— Бегите туда, и если сумеете той рощи достичь, слышите?
— Да, слышим, не оглохли еще!
— Вот! Отпущу! Клянусь, отпущу! Вот чем скажете, поклянусь! Глазами своими, языком своим!
— До той рощи добежать? И это все?
— Все. Спробуйте.
— Что ж, попробуем…
— Да, да… ну, а если мой кнут вас раньше достанет, не взыщите уж, госпожи великородные.
Трава на лугу стояла высокая, сестре не меньше чем по пояс, а указанная нашим поимщиком группа деревьев казалась отсюда игрушечной.
Он явно издевался, и получал от этого удовольствие. Упоминание герцогской грамоты, указывало на то, что перед нами, скорее всего, не простой пахарь, а ловец. В каждой большой деревне были такие, в обязанность им вменялась поимка собратьев, задумавших удрать от хозяина.
Он принялся разматывать повязанную вокруг пояса длинную сыромятную полосу. Такими кнутами, я это видела на осенних праздниках урожая, валили с ног огромных быков. Оружие крестьянам носить запрещалось, и они научались, при необходимости, виртуозно обращаться с разными доступными вещами, будь то вилы, коса или вот такие плети. Если рогатые великаны не способны устоять под ударом кнута, то наши ноги или спины переломятся, как былинки.
Ладошка Изетки в моей руке вспотела, и начала мелко дрожать, она понимала, что уж у нее точно нет ни единого шанса. Та паника, что зародил во мне дым от надвратной башни, проснулась и с новой силой скрутила внутренности: я чуть не села от перехватывающей боли, но не хватало еще Эргеронам повергаться к ногам какого-то смерда! В голове звенело и ничего на ум не шло– ни одной спасительной мысли! И тут я представила наших жалких предшественников – униженно вымаливающих еще минуту, еще глоток этой проклятой жизни или бессмысленной свободы, извивающихся в грязи под занесенной плетью! Да, этот самодовольный мужик не впервые предоставляет своим жертвам призрачную возможность улизнуть - ему нравится такая игра. Интересная игра, нечего не скажешь. Но, возможно, его еще что-то способно заинтересовать?
Колкие до того глазки ловца, бегающие от меня к сестре и обратно, затянула маслянистая поволока. Он глубоко вдохнул трепещущими ноздрями, словно животное, почуявшее нечто неодолимо влекущее, и шагнул ко мне. Сейчас я казалась ему самой желанной женщиной на свете, а Изетка представлялась пучком ненужной сухой травы. Кнут упал из протянутых ко мне рук. Его помощники впервые, наверное, почувствовавшие настоящее вожделение, ту слепую и неодолимую страсть, которая не знает преград, потянулись за своим учителем. Он оттолкнул их резким движением, разорвал рубашку от шеи до самого низа и, урча, словно огромный кот, повалил меня.
Пока он наслаждался запретной близостью со знатной особой, а юнцы пожирали глазами разворачивающееся перед ними действо, мы с Изетой сидели на холмике неподалеку и отходили от пережитого.
— Противно, — одними губами произнесла сестра.
— А чего же ты за нами с Лебкой подсматривала?
— Но мне же тоже предстоит заниматься… этим, — с брезгливой ноткой в голосе ответила она.
— Тебе еще почти два года до начала обучения… этому.
— Ну и что?
Наконец, и молодежь дорвалась! Сначала один, потом второй. Ловец тем временем отдыхал, устроившись на стволе поваленного дерева. По его лицу плавала блаженная и одновременно похотливая улыбка, чем-то напоминавшая только что упавший в лужу самовлюбленный молодой лист, который еще не понимает, что песенка его уже спета.
— Давай, Юрл, давай, заканчивай! — хрипло произнес он. — Я еще хочу!
— Ах, погоди! Ах, погоди! Ах, погоди! — ритмично отвечал ему ученик.
И тут я подошла к ним и спросила:
— Ну что, повеселились?
Все трое уставились на меня с открытыми ртами.
— Отвечать!
— Да-а, по- по- повеселились, госпожа! А как…
— Так!
— А что…
— То! Молчать! На землю, смерды!
Они покорно растянулись передо мной.
— Сначала натяните штаны, — буднично сказала я, немного подождала и продолжила, обращаясь к старшему. — Тебя как звать?
— Гонт, госпожа!
— Вот и познакомились. А этих?
— Юрл и Зор, госпожа.
— Тебя, Гонт, назначаю моим стременным, а этих двоих - твоими помощниками. А теперь выслушайте мои распоряжения.
Тракт уходил на запад, к горам. Туда, где в туманной выси стоит неприступный Грерд, прародина Эргеронов.
Шел пятый день нашего бегства. Конечно, лошадки были не из отцовского табуна, обычные клячи, но и они бойко тянули телегу. Да и что было тащить? Несколько мешков, набитых прошлогодней соломой, брошенных для того, чтобы создать видимость груза, котомку с едой и пять человек. Толстогубый ловец Гонт правил упряжкой, мы с Изеткой, наряженные в крестьянские платья и повязанные грязновато-серенькими платочками, полулежали на мешках, а сзади сидели двое наших пажей – деревенские простачки, что нас выследили.
Дочерей самого Эргерона они вздумали поймать всего лишь втроем! Да целого кавалерийского отряда против нас мало, а тут три жалких виллана!
Десятке конников, поджидавшей нас у ручья, действительно, пришлось рассеяться. Да и куда им было деваться, когда подожженная с трех сторон деревенька внезапно запылала ярким пламенем?
Это постарались наши верные пострелы. А как же иначе? За все полагается расплачиваться, а за удовольствия в особенности. Вот и пришлось им дотла сжечь деревню. Кому-то эта плата может показаться непомерной, но только не нам с сестрой: честь герцогини куда важней благополучия целой страны, а тут прямое покушение, и не только на честь…
Платья с платками и плетеные из каких-то ветвей и жил башмаки накануне поджога принес нам Гонт. Он же сам облачил наши ноги в непривычную обувь, и теперь, опустив голову, трясся на облучке, управляя парой лошадок. Впрочем, ссутуленная спина ничуть не отражала настроения, владеющего возницей, просто так ему, по всей вероятности, было удобней. Что же касается расположения духа наших слуг, то оно, без всякого сомнения, было приподнятым. Да иначе и быть не могло – ведь обожаемая госпожа находилась рядом!
Женщины нашего рода во многом отличны от простых людей, как, впрочем, и мужчины. Но сейчас речь о прекрасной половине. Герцогини Эргерон никогда не отдают своих чад кормилицам - иначе из ребенка не выйдет ничего путного. Вскармливают они детей лично, и только одной грудью – левой. Из правой молоко не выделяется, потому что она служит обиталищем некоего особого существа. Больше всего это эфемерное создание напоминает… пожалуй, змею. Ее нельзя увидеть, но только почувствовать в себе.
Когда в определенном возрасте в правой стороне груди появляются новые ощущения (описанию не поддаются), девице становится доступна четвертая ступень посвящения. А всего по мере взросления девочки одолевают пять ступеней, и, лишь пройдя их, становятся настоящими герцогинями.
На четвертом этапе будущая владетельная особа обучается приемам очарования, устоять против которых нельзя. Ее посвящают в секрет девяти улыбок, семи ужимок, она постигает двенадцать телодвижений и в совершенстве осваивает игру глазами. Но, самое главное, в ней развивается волнующая способность обаяния, идущая из глубин естества, точнее из правой груди, и без промаха поражающая представителей сильного пола, кем бы те не являлись. Потом она некоторое время оттачивает мастерство на практике.
Любовники обладают ее телом, сохраняя полную уверенность в том, что это происходит на самом деле; ну, и справедливо, на мой взгляд, – должна же быть у них какая-то радость? А потом, пораженные той самой «змеей», мужчины становятся беззаветными рабами своей избранницы до конца жизни.
Пока я вспоминала ощущения, охватившие мое существо, когда я впервые обрела раба, дорога, по которой мы следовали, заметно оживилась. Все больше становилось у нас попутчиков, да и встречное движение нарастало.
— Эй, что там, впереди, Шинег, похоже? — спросила я кучера.
Тот с широкой улыбкой обернулся и ответил:
— Так и есть, Шинег, госпожа. Большой город, госпожа.
— Нам туда нельзя! — встряла в разговор Изетта. — Нам спрятаться надо!
Я тоже чувствовала, как где-то пониже горла собирается тугой ком, готовый вырваться наружу. Интересно, а если вырвется, что это будет: визг, шипение или, может быть, рык? Но проверять мне на самом деле не хотелось. И потому я сказала:
— Нам в Шинег не надо. Уже вечереет, сверни в сторону, вон к тому леску.
— Да, госпожа!
— Заночуем в чащобе, а завтра будет видно…
Уже когда мы отъехали от тракта на приличное расстояние, Юрл, самый юный из моих «любовников», посмотрев на меня глазами преданной собаки, заявил:
— Не беспокойтесь, госпожа, мы жизни свои за вас положим!
— Кто б сомневался! Да хватит ли этого? — пробормотала я, и поймала взгляд сестры, направленный в ту сторону, откуда мы двигались.
Эх, и вовремя же мы свернули! Над трактом низко летело что-то бесформенное, похожее на какую-то нелепую тень. Скользя над очередной повозкой, это нечто спускало вниз полупрозрачное щупальце и быстро отдергивало его. И паника снова всколыхнулась во мне, она будто почувствовала себя отдельным существом и стала выбираться наружу, желая вырваться и раствориться в сероватом воздухе, стать единым целым с облаком, скользящим над дорогой. Несколько секунд мы боролись, и мне удалось сжать, скомкать ее и упрятать куда-то в самый низ живота. Все эти длинные секунды тень висела на одном месте, еле заметно покачиваясь, а потом медленно тронулась и поплыла дальше.
— Уф-ф! — вырвалось у меня.
Сопровождающие, заметив нашу тревогу, тоже повернулись назад, но, похоже, ничего особенного не обнаружили.
— Что-то случилось, госпожа? — осведомился ловец.
— Пока нет, — ответила я, провожая тень, растворяющуюся в воздухе в направлении города. — Но скоро… да, все может случиться…
Утром нас разбудил галдеж, устроенный слугами. Они чем-то возбужденно делились между собой, широко улыбаясь и цокая языками.
Изетка схватила меня за руку:
— Они нас продали! — вырвалось у нее.
— Проснись! — посоветовала я ей. — Пора бы уже привыкнуть.
— К чему?
— А, ты ж обычно встаешь позже! Мальчики обсуждают сны. Надеюсь, ты сумеешь догадаться, что им привиделось в ночи?
— Ты…
— Без всякого сомнения! Эй, любезные!
— Мы у ваших ног, госпожа! — низко склонился ловец.
— Без фамильярностей, попрошу!
Все трое упали на землю.
— Вот так. А теперь встаньте! Вам надлежит отправиться в город и осмотреться там.
— Разрешите отправиться немедленно, госпожа?
— Нет. То, что Шинег переполнен наемниками Оздрела, и так ясно, но мне надо знать, появлялся ли там некий Фризи, он высокий и сутулый, обращаться к нему должны с особым почтением.
— Военачальник?
— Нет - преподобный Фризи… скорее, колдун. Очень, очень опасный тип. И еще, приобретете три меча и прочую амуницию для ратников.
— А это для кого еще?
— Для вас.
— Госпожа не ведает что виллану, взявшему в руку оружие, грозит неминуемая смерть, — потупился Юрл.
— Ведаю. Я произведу вас в рыцари.
— Нас-то? И в рыцари?! — усмехнулся Гонт, похоже, он впервые после нашего более тесного знакомства засомневался во мне.
— Да, как старшая в роду Эргеронов.
И я обратила к нему внутреннюю сторону левого запястья. Там тонкой линией проступало крючконосое изображение с выступающим подбородком – гербовая Химера нашего рода. Оно появилось этой ночью во второй ее половине, и заявило о себе почти нестерпимым жжением: мне пришлось прикусить губу, чтобы не вскрикнуть. И еще это означало то, что мать или сестра до этого времени еще были живы. А теперь их нет…
— Но у нас нет денег, госпожа, — севшим голосом напомнил крестьянин.
— Вот, возьми. — Я вытащила из пояса одно из колец и протянула его ловцу. — Смотри, не продешеви.
На протяжении всего разговора мои уста не покидала самодовольная горделивая – герцогская улыбка. Как же! Стать старшим в роду – мечта любого Эргерона, ради которой он способен на многие жертвы - да на любые! На всё! А мне это досталось без труда, можно сказать загребла жар чужими руками. С другой стороны, я понимала – Химера досталась непомерной ценой – ценой гибели почти всего рода и утраты наследных владений. И неизвестно – надолго ли? Скорее - нет, чем да! И ценой еще одного приобретения: поселившейся внутри паники, мерзкого зверька, способного парализовать волю и предать меня в любой момент. Но ничего поделать с собой я не могла...
— Предложить на рынке такое украшение все равно, что заявить: вот они мы, берите! — подпортил мину на моем лице Гонт. — Если после этого получится сделать пять шагов на свободе, можно считать, что родился под счастливой звездой, госпожа,
— Ты хочешь сказать…
— …что в Шинеге нам делать нечего, госпожа, — закончил он фразу.
— А где… куда же нам двинуться?
— Я не знаю…
— Да? А как вы считаете, легко ли меня узнать в этом наряде? — обратилась я ко всем.
— Если перестанешь по-дурацки во весь рот ухмыляться, сразу не узнать, — буркнула Изетта.
— И не только, — добавил Гонт, — для того, чтобы сойти за крестьянку, госпожа, вам придется молчать и смотреть только себе под ноги.
В Шинег мы отправились вдвоем с Гонтом. Пешком. Он объяснил, что так добираются самые бедные, а значит, и наименее подозрительные.
Люди тонкими ручейками тянулись по обочинам тракта. И мы влились в этот поток, состоящий из обитателей ближних деревень, рассчитывающих сбыть пару десятков яиц или иную нехитрую снедь, и дальних ходоков, питающих надежды на то, что уж здесь-то, в большом городе, они непременно поймают удачу за хвост. Следуя совету ловца, я не поднимала головы и хранила молчание, за нас двоих отвечал он, да, собственно, и ему только дважды пришлось вступить в разговор. Первый раз, когда стражник у ворот спросил, куда это мы направляемся.
— На работы мы к смотрителю Верхних бань, ваша честь. Нанятые мы, я и сестра моя, с побывки идем, — смиренно произнес мой спутник.
— Всю деньгу домой-то снесли?
— Да, ваша честь.
— А в котомках что?
— Там одежка старая, застиранная…
— Голь перекатная! И взять нечего. Ладно, валите!
Когда мы немного отошли, я оглянулась: на спинах стражников висели оскаленные медвежьи морды - символы Оздрела. Быстро они…
Смена власти не могла пройти незаметно, и не прошла: многие богатые дома стояли с распахну-тыми окнами и воротами, оттуда доносились плаксивые крики и выволакивали добро, в другие, наоборот, его затаскивали, кое-где валялись убитые, в одном месте стояла большая телега с накиданными горкой трупами, по улицам то и дело пробегали толпы возбужденных граждан и сновали конные.
Мы миновали центр города и за очередным поворотом лицом к лицу столкнулись с жутким сюрпризом: прямо на нас вышел худой высокий человек в нависающем на лицо капюшоне. За ним следовал небольшой отряд головорезов. Мои колени дрогнули и подогнулись, а паника, неразлучная спутница, возликовала, полоснув раскаленным кинжалом от горла до самых ног, так, что дыхание прервалось.
«Все, конец! — поняла я, — Фризи оказался куда умнее новоявленной герцогини Эргерон!»
На Гонта нечего рассчитывать: не справиться ему с целой бандой, бежать тоже не имело смысла. Рука нащупала черенок ножа, спрятанного под поясом платья, хотя, что может какое-то жалкое лезвие против могущества преподобного?
И тут я, действительно, чуть не совершила ошибку: когда Фризи почти поравнялся с нами, рука моя дернулась, и если бы ловец не удержал ее, не сдавил меня в железных объятиях, мы наверняка были бы тут же растерзаны. Но тот, которого я приняла за главного врага, прошел мимо, даже не глянув в мою сторону, а следующий за ним спросил:
— Что, не дается девка? Помочь? — и загоготал.
— Больная сестренка у меня, злая падучая у нее неотвязная. Вот к ворожее веду, — объяснил ситуацию Гонт.
— Так прочь с дороги! Заразы нам только здесь не хватает! Еще раз увижу, зарублю!
И отряд прошествовал мимо, видно, спешили.
— Что с вами, Ваше Сиятельство? — прошептал Гонт (переварив факт появления на моем запястье Химеры Эргеронов, он стал обращаться ко мне, как и надлежало теперь).
— Я приняла его за… за Фризи… оказалось, ошиблась…
— Гм… за энту ошибку нас ведь могли того… или этого… а это ведь без разницы… Ваше Сиятельство.
— Хорошо, впредь буду сдержанней, — пообещала я.
Еще несколько вооруженных групп попалось нам на пути, у большинства вожаков на плечах были плащи с капюшонами, очевидно, все хотели походить на страшного Фризи. А спины солдат украшали красно-синие звериные морды с разверстыми пастями - знаки Оздрела Гладкошеего.
Но вот мы и достигли цели. Настала моя очередь говорить, но что толку?
— Мне нужно видеть госпожу Илиссию, — ответила я на вопрос стоящего у ворот дородного молодца.
На наше приближение он особого внимания не обратил, поскольку был поставлен здесь скорее для наблюдения, нежели для охраны, а мы опасности не представляли, и спросил что нам надо больше для порядка.
— Кого, кого?
— Госпожу Илиссию! — повторила я.
— Тебе?! Госпожу?! — удивился он, продолжая озираться, — Да ты возомнила, девка! Ужель новая власть так на вас действует?
— Немедленно отведи меня к госпоже!
— Так и к госпоже? А тебя не сам ли герцог Оздрел, часом, прислал? — развеселился он и посмотрел на меня в упор.
— Немедленно! — повторила я.
— Да пошла ты! Знаешь сколько тут таких? Ну, чего уставилась? Что, собак спустить?
Пока я гневалась и решала, что предпринять, вмешался Гонт.
— Ваше великородие, дозвольте слово молвить, — поклонился он.
— А? — несколько опешил парень. — Ну, лепи, чего уж там…
— Мы с посланием от герцогини Эргерон!
— От кого? От герцогини… Эргерон?! — перешел он на шепот.
— Да, он нее.
— Она что - уцелела?
— Да.
— Врешь!
— А кто бы тогда нас послал?
— С посланием, знать, говоришь? Ну, давай сюда послание!
— На словах. У сестры моей слова те, а вот и она. Велено передать самой госпоже Илиссии без чужих ушей, так-то! Сами понимаете, бумаге не все доверишь…
— Ага, понимаю… не все, знать, доверишь. Постойте здесь, я сейчас.
И он скрылся за воротами.
Илиссия была единственным, пожалуй, человеком в герцогстве, за исключением некоторых членов нашей семьи, который пользовался искренним уважением Ти Эргерона, моего отца. И было за что. Она была прорицательницей. Не все и не всегда удавалось ей предсказать, но у нее имелся еще более ценный дар – иногда она была способна повлиять на грядущее.
Трудно было что либо скрыть от этой невзрачной на вид немолодой дамы, а с другой стороны при общении с ней не возникало необходимости в пространных объяснениях. И на сей раз ее не смутил крестьянский наряд:
— А вот и вы, Ваше Сиятельство, госпожа Анези, герцогиня Эргерон! В нелегкую минуту вы удостоили меня честью своего появления!
— Да, Илиссия, ты, как всегда, не нуждаешься в излишних объяснениях. Но неужели и для тебя столь тяжко это время?
— Мне редко бывает легко. Но сейчас да, мне не так плохо, как вам, Ваше Сиятельство.
— Мой отец, герцог Ти Эргерон, всегда высоко ценил тебя.
— Благодарю вас, Ваше Сиятельство.
— И сейчас я хотела бы воспользоваться нашими добрыми отношениями, — перешла я к делу. С Илиссией лишние экивоки ни к чему.
— Я вся внимание, Ваше Сиятельство.
— Мне нужны деньги и оружие. В залог я могу оставить фамильные драгоценности. Немного, конечно. Все, что было при мне во время побега.
— Вы надеетесь достичь Грерда, Ваше Сиятельство?
— Это единственный выход…
— И нелегкий путь. Возможно…
— Что, Илиисия?
— Возможно, я смогу помочь вам…
— Возможно?!
— Это не простое решение, Ваше Сиятельство.
— Даже так?
— Скоро здесь, в моем доме, ожидается сам преподобный.
— Фризи?! Он в Шинеге?
— Да. Его конвою осталось два квартала пути.
— Вот как! Он следует за мной по пятам!
— На сей раз ему просто везет. Пока он не ведает, что вы здесь.
— Значит, ему еще и везет?
— Да, удача часто благоволит сильным.
— И что же будет с этим «пока»? Ты поступишь со мной, как заблагорассудится и сильному «повезет» еще раз?
— Моя воля свободна, Ваше Сиятельство.
— В том числе и от обязательств перед нашей короной, которая много лет покровительствовала твоему роду?
— Я всегда платила по счетам.
— И, наконец, расплатилась? — от ощущения того, что последняя надежда рушится, я едва могла сдержать слезы. Но герцогиня Эргерон не имеет права на нюни.
— Нам не надо ссориться, молодая герцогиня, — медленно произнесла ясновидица. — Полог, скрывающий будущее, еще не поднялся… и… и это очень затрудняет выбор.
— Но не отменяет его…
— Да. Вот что мы сделаем: я спрячу вас в Уртруме.
— Но оттуда нет возврата! Я не хочу!
— Спрячу в самых верхних его слоях. Оттуда, возможно, вы выберетесь. Это риск, но так вы не достанетесь Фризи.
— Иного выхода нет?
— Назовите сами, Ваше Сиятельство.
— Хороший выбор. Что так, что этак, а быть Светлостью и вообще – быть - мне осталось несколько минут… — тоскливо произнесла я.
Кажется, до меня начало доходить, насколько тяжела герцогская корона - да что там – насколько велика она мне!
— Везде, кроме Уртрума, Фризи мгновенно почувствует вас. А он сильнее меня.
— Сильнее. Сильнее нас обеих? Ладно, сделаем так… ты можешь показать мне путь в Уртрум?
— Как показать?
— Ты отводишь меня, нет, нас с Гонтом, в какую-нибудь незаметную комнатенку и оставляешь, а при приближении Фризи я сама нырну в Уртрум, если буду знать как…
— Большой риск, Ваше Сиятельство! Вы не успеете.
— И поставлю тебя в неловкое положение перед гостем?
— Разумеется! В крайне неловкое положение.
— Ну… в таком случае, это просьба, Илиссия!
История сохранила лишь несколько случаев, когда герцоги Эргерон были вынуждены унизиться до просьб, и провидица не могла не знать этого. Ее лицо омрачилось озабоченностью, она прикрыла глаза и замерла на несколько секунд, затем кивнула и жестом позвала за собой. Мы прошли анфиладой комнат и спустились вниз, в подвал.
Отворив одну из дверей в длинном гулком коридоре, она бросила на меня напряженный взгляд и сказала:
— У меня тоже будет просьба к вам. Но – потом. А что до Уртрума, то вот, — она прислонила ладонь к стене, и там возник еле заметный отпечаток, словно коснулись мокрой рукой, — это просто, как деревенская магия, при необходимости дотроньтесь до этого места, и все.
— Настолько просто, что кажется доступным каждому.
— Уж вам-то наверняка, Ваше Сиятельство.
— Благодарю, Илиссия! Ты свободна.
— Деревенская магия… деревенская магия… — пробормотала я, когда Илиссия оставила нас.
— Вы что-то сказали, Ваше Сиятельство? — спросил Гонт.
— Да. Мы тоже воспользуемся деревенской магией! А вдруг? Иногда несложные вещи оказываются полезными.
Я вспомнила, как однажды в замок привезли балаганщиков, и целую неделю они развлекали двор. В одной из крытых телег, почти не покидая ее, жила полуслепая отставная актерка, не выброшенная на помойку из какой-то странной жалости. Мы с Лебкой однажды разговорились с ней, а в другой раз принесли старухе какие-то объедки с кухни, запланировав в виде продолжения какую-то каверзу. А она, почувствовав ненужную никому благодарность, сказала:
— Я вижу, в вас скрыты большие таланты, детки… вы это сможете, да сможете.
— Что еще мы сможем? — недовольно спросила сестра.
— Я хочу отплатить вам за доброту.
— А-а… нам – и за доброту? – посмеялись мы.
— Да.
И она показала маленькое колдовство, позволявшее делать так, словно тебя нет в том месте, где ты сейчас находишься.
— Может это спасет вас когда-нибудь, детки, — грустно добавила она. — А больше я ничего не помню.
Странно, но мы легко усвоили этот нехитрый способ прятаться, хотя и не придали тогда никакого значения откровениям старой шутихи.
— Возьми меня за руку и сиди тихо! — приказала я.
А затем произнесла две лишенные всякого смысла фразы и обвела пространство комнаты свободной рукой. Ничего не изменилось, и нам осталось только надеяться.
Долго ничего не происходило, а потом мимо нашего убежища кто-то прошел, гулко стуча каблуками, затем вернулся и прошагал еще раз. Судя по всему, это была Илиссия, и была она одна. Через какое-то время ее шаги прозвучали снова, но уже в сопровождении мужских сапог. Потом предсказательница или кто-то схожий с ней габаритами еще несколько раз прогулялся мимо, так, словно, в коридоре выставили патруль. Бессмысленное хождение заняло немалое время, и нам уже стало надоедать, когда, наконец, донесся неуверенный голос хозяйки:
— Ваше Сиятельство! Ваше Сиятельство! Где вы? Отзовитесь!
Вот так номер! Что это значит? Она меня на самом деле потеряла либо делает перед кем-то вид, что не может отыскать? Но какой смысл обманывать всемогущего Фризи, победителя самого Ти Эргерона?
Я произнесла абракадабру в обратном порядке и слабо пошевелила рукой. Тут же дверь распахнулась и на пороге возникла встревоженная Илиссия.
— Ух! Вы здесь?! А я подумала, что-то стряслось: на месте двери только что была стена, а теперь опять дверь… наваждение…
— A Фризи?
— Давно уехал... Да, вас нельзя недооценивать, Ваше Сиятельство!
— Это верно. А что там с пологом, скрывающим будущее? Он приподнялся?
— Еще нет, но…
— Но?
— Я обеспечу вас всем необходимым и даже больше, но у и меня к вам есть просьба, Ваше Сиятельство, вы не забыли?
— Слушаю.
— Может быть, мы поднимемся в покои, Ваше Сиятельство?
Я аккуратно положила свиток на резной стол. Надо сказать, Гладкошеий или, вернее, Его сиятельство герцог Оздрел, был более чем щедр. Только что руками своего посланника преподобного Фризи он одарил Илиссию целым городом с окрестностями. Отписал ей Шинег! Никогда ни один из Эргеронов даже в самых безумных помыслах не способен был бы отдать кому-либо часть герцогства. Это все равно, что добровольно лишиться руки или половины головы в чью-то пользу! Это невозможно!
Я долго смотрела на Иллисию, все более осознавая, что такова цена моего спасения, даже не спасения, а только возможности, только пути к нему. Я, девчонка, не успевшая даже стать полноценной герцогиней начну с разбазаривания, с разрушения того, что собирали предки?!
А почему нет? Что я имею? И что я теряю? Где оно, герцогство? Чье оно? И что – у меня есть выход?!
— Зачем тебе это? Ты и так наместница нашей короны в Шинеге… была наместницей… у тебя даже собственная маленькая армия… и собственный двор…
— Это разные вещи.
— Хочешь полностью отделиться и стать просто союзницей?
— Столь далеко мои мечты не заходят.
— Правильно. И Оздрел, если ему удастся закрепиться, не будет считать тебя равноправной…
— В этом никто не сомневается. И все же так будет лучше.
— Ну, если ты так считаешь… Полагаю, у тебя заготовлен второй экземпляр? — стараясь не дрогнуть голосом, — спросила я.
— Да, Ваше Сиятельство! — скромно потупилась провидица. — Вот он.
Я поставила на листе размашистую роспись и приложила к нему левое запястье. Крючконосая Химера легла поверх темно-синих завитушек, удостоверивая законность аннексии Шинега.
— Удачное время ты нашла для своей просьбы. Теперь, чья бы ни взяла, город твой, — констатировала я. — Неплохо придумано.
— Но я ведь сильно рискую…
— Все мы рискуем, Илиссия, пора такая пришла.
Плачут ли герцоги из династии Эргеронов? Нет, никогда! Но у меня почему-то навернулись на глаза слезы, я резко повернулась и направилась к выходу.
— Мы еще свидимся, Ваше Сиятельство. И довольно скоро, — сказала она мне в спину.
Легкие белые облака парили в синеве, ветра не было совсем и могло показаться, что Стихии вполне устраивает несправедливость, творящееся на землях Эргеронов. А еле заметная дымка, висящая на западе все эти дни? Нет, она не имела никакого значения.
В свое лесное убежище мы возвращались следующим утром уже не пешими крестьянами, но верхом и в сопровождении эскорта. Двенадцать хорошо вооруженных конных, еще три лошади, а так же кое-что из амуниции в легкой карете – неплохая компенсация за город средних размеров?! Был и еще один бонус: спины наших сопровождающих украшали оскаленные медвежьи морды - свидетельства причастности к новой власти!
На границе леса я велела остановиться и отослала Гонта вперед, затем приказала всем спешиться.
Все-таки непростое это дело – обольщение! Тем более, сразу двенадцати человек! Признаться, с таким количеством мне «общаться» еще не приходилось, ведь пришлось держать под полным контролем страсти дюжины здоровых мужчин в течение двух часов! Да и само по себе зрелище, как недавно заметила младшая сестренка, было не из приятных. Недаром люди занимаются этим обычно во тьме и в укромных местах, а не на показ. Здесь же я, точнее не именно я, но что-то до мельчайшей черточки походящее на мой образ, лежало на траве, широко раздвинув ноги и имея на себе из одежды лишь тоненький платочек, каким-то непонятным образом оставшийся на шее, а на этот - мираж ли? двойника ли? - поочередно забирались суетящиеся полураздетые дядьки с разбухающими на глазах и напряженно торчащими мужскими органами, стонали, сопели и даже издавали нечто похожее на рычание. Двойник мой при этом тоже не бездействовал, но двигал тазом в разные стороны, делился с любовниками своими звуками, высокими и протяжными, больше похожими на животные, а не человеческие, и вообще вел себя настолько активно, насколько возможно было в столь стесненном между землей и здоровым мужем положении. Истинную меня они не видели: не может же один человек одновременно представать в двух существах? от такого зрелища и свихнуться недолго! Было в этом и определенное утешение: обольщение каждого неофита происходило всего однажды, далее он каждую ночь самостоятельно наслаждался общением со своей госпожой, используя силу личного воображения, и настолько хорошо ему удавалось представлять, что на других женщин с тех пор не обращал ни малейшего внимания, а оставался верным оставшуюся жизнь.
На самом же деле герцогини Эргерон, несмотря на кажущуюся бурную любвеобильность, теряли голову лишь раз, отдавались по-настоящему только единственному избраннику, и никогда не изменяли ему. Так что жизнь наша была не столь весела, как могло показаться на первый взгляд.
Наконец и двенадцатый, самый юный, безусый еще воин, отвалился в сторону, и я поспешила прервать пиршество, поскольку некоторые наиболее активные ребятишки проявляли откровенное желание повторить.
Странно, но хотя на протяжении всей вакханалии я сидела чуть поодаль и наблюдала за происходящим со стороны, все эти страстные конвульсии каким-то непонятным образом утомили мое тело. А как же леди Гринеда, вспомнила я, слегка покачиваясь на удобном диване в карете, та, что приходилась мне прабабкой в восьмом колене? Согласно легенде, ей пришлось столкнуться с целой вражеской армией – она не спала неделю, но - спасла герцогство! Да, теперь я по-настоящему понимала: Гринеда совершила великое геройство. Хотя это, конечно, всего лишь предание…
Мой скромный подвиг в анналы истории не войдет, но польза от него несомненная – теперь в моем окружении предатель не заведется! Что тут же и подтвердилось – двое из свиты, по завершении процедуры, пали передо мной ниц и принялись виниться в поручении, данном им Илиссией – им предписывалось оставлять по пути таблички, выдающие наши дальнейшие планы! Что – предсказательница сильно засомневалась в своих способностях заглядывать в будущее? или близкое общение с Фризи так дурно повлияло на них? Недаром ведь она призналась, что преподобный намного сильнее ее? Что ж, чем слабее будет новая владетельница Шинега в дальнейшем, тем лучше. Возможно, и Фризи так же считает, и не только считает? Хотя, что об этом думать? Надо не загадывать, а жить текущим моментом, иначе никакого будущего не видать.
На поляне в сени крон могучих деревьев нас уже ждал Гонт. Он весь напружиненный стоял со своим длиннющим кнутом в правой руке, а по бокам – подмастерья. Те держали в руках по увесистой дубине. Выражение у всех троих было одинаковое: мрачно-кислое, а глаза светились каким-то, ну прямо предсмертным отчаянием. Сестренка робко и неуверенно выглядывала из-за спин наших слуг, словно впереди ей грозила опасность, а в глазах стояла хорошо знакомая паника. Такая же, что жила теперь и во мне.
«Меня испугались или что-то стряслось?» Я обернулась: воины, подаренные Иллисией, явно готовились к драке!
И тут до меня дошло: так это же сцена ревности! Чем «ветреная» госпожа занималась битых два часа с новобранцами? Нетрудно догадаться! Да и эти, пришлые, тоже были совсем не рады конкурентам! На симпатичной поляне запахло побоищем.
Еще секунда – и…
Изетта помертвела – очевидно, поняла, что ее сейчас просто втопчут в землю или всяческие противоборства окончательно ее утомили? Она покачнулась – и вдруг пропала! Только что растерянная мордашка выглядывала из подмышки Юрла – и вот - растворилась в воздухе! Еще не хватало, чтобы что-то случилось с ней, это уж совсем некстати. Неужели, Фризи дотянулся-таки до нас?! Но вот зашелестела листва, и Изетка появилась уже на безопасном расстоянии - она восседала на нижней ветви огромного дуба, вцепившись в ствол, а черты лица стянула маска ужаса, казалось, даже волосы шевелятся – да, видок на заглядение!
Сестрицын маневр не остался незамеченным - солдаты даже попятились – настолько поразило их увиденное. Впрочем, как и меня. Гонт же со другами, не видевшие удивительного маневра, приняли отступление противника за слабость и как по команде шагнули вперед.
Мгновение – и потоки крови зальют невинную зеленую травку, а ряды моих сподвижников значительно поредеют!
— Сто-о-о-ять! — рявкнула я так, что затряслись верхушки деревьев!
Этот трубный вопль больше всех поразил меня саму – сколько еще открытий принесет эта находящаяся в развитии герцогская натура? - но и на слушателей произвел должное впечатление, а Изетта чуть не кувырнулась с ветки.
— Оставить оружие! Отныне вы все братья! Слышали? Все слышали?!
Моим крикам удалось рассеять воинственные настроения, черной тучей сгустившиеся над поляной, да и разве можно ослушаться любимую госпожу? Нестройные голоса нехотя подтвердили свое согласие.
— Громче! — потребовала я.
Хор прозвучал монолитней.
— Всем спешиться и немедленно обняться! — приказала я.
Солдаты вложили мечи в ножны, слезли с коней, но в объятия крестьян бросаться не спешили. Ох уж эти межсословные тонкости!
— А вот это вы зря, — заметила я. — Эти трое – мои рыцари!
Ответом было недоверчивое молчание. Да что я так – с места в карьер? Новички еще не вполне пережили потрясение на поляне, потом едва не устроили резню, а я объявляю им, что вот эти трое несуразных молодцов с дубьем да кнутом какие-то рыцари! Балаганные что ли? Госпожа изволит шутить и развлекаться? А почему - нет? Да, представьте себе, изволит!
— Гонт, достань большой саквояж из кареты и прихвати три свертка, что рядом с ним.
Когда требуемое было уложено к моим ногам, я продолжила:
— Юрл, Зор! Распакуйте, это вам.
Мечи были весьма хороши, да и остальной доспех казался достойным: не пожадничала Иллисия. Уж в чем, а в вооружении Эргероны всегда знали толк, независимо от пола. Надо сказать: нас, всех детей без разбора, сызмальства обучали искусству фехтования, езды верхом, преподавали основы тактики и фортификации. И ритуал посвящения в рыцари был мне знаком.
Первым по коридору, составленному выстроившимися в два ряда воинами, двинулся Гонт. Он был обнажен по пояс и высоко поднимал босые ноги, стараясь не коснуться клинков, что преграждали ему путь на уровне колен и символизировали трудности рыцарского служения. Представ передо мной, Гонт опустился на одно колено, и я невольно залюбовалась мощным торсом своего стременного. Хороший воин будет. Держа меч двумя руками, я коснулась им правого плеча бывшего ловца, а затем переложила на левое и оставила оружие в таком положении. По стальной полосе, что была мостиком между нами, пробежало легкое сияние, и я четко произнесла Слово присяги на верность. Гонт повторял за мной немого севшим голосом. В заключение я протянула к нему левую руку и приложила запястье к шее, возле плеча. Он на секунду зажмурился, переживая острую боль, подобную ожогу, и тут же на коже выступил точный оттиск моей Химеры. Я протянула ему клинок.
— Я принимаю тебя на службу, рыцарь! Будь достоин Вечной Химеры!
— Отныне сердце мое – ваше сердце, и меч мой – ваш меч, Ваше Сиятельство! – совершенно правильно и без подсказки ответил Гонт. Ай, да ловчий!
— Ты нарекаешься рыцарем Надежды! С твоей помощью я надеюсь вернуть себе законный трон!
Юрл и Зор тоже прошли посвящение без всяких сюрпризов. Первый был назван рыцарем Синего пера, второй – рыцарем Врат. Оба эти имени пришли на ум в самый последний момент, что было хорошим знаком.
Еще пару недель назад к ритуалу посвящения в рыцарское достоинство я, разумеется, и близко не могла бы быть допущена, а сейчас сумела это сделать! И все сделала правильно, что лишний раз свидетельствовало о действительности моего герцогства!
Ведь сеньор, проводящий церемонию, впадает в транс – между ним и прозелитом возникает связь, опосредованная не только железным телом оружия, но и слиянием сознаний. И я увидела, насколько искренни и чисты в своих устремлениях были вступающие на путь, какова глубина их преданности. Точнее, последнее осталось для меня загадкой – я не смогла выяснить, есть ли у этой преданности мера!
Синее перо – таков был знак на щите старшего брата, погибшего вместе с отцом, он словно крикнул мне из какой-то безмерной дали, когда я приложила руку к шее Юрла: «Синее перо!», и мне ничего не оставалось, как повторить. Образ горящих ворот нашего замка, как сосредоточение боли того рокового дня, всплыл передо мной в самом конце действа, и Зор стал рыцарем Врат.
А вообще, хорошо же смотрелась со стороны наша компания: присяга на верность Эргеронам давалась на захваченной территории и в окружении солдат, носящих знаки их злейшего врага – Оздрела Гладкошеего! Это могло позабавить кого угодно, но, слава Стихиям, свидетелей не оказалось.
Медлить было нельзя, и на следующее утро мы двинулись в путь. Поскольку вилланы не имеют права владеть настоящим оружием, в первую очередь следовало познакомить моих рыцарей с азами фехтования. Вечером следующего дня на привале, несмотря на усталость, состоялся первый урок. Дал его командир приданных мне солдат, опытный воин. Вместо настоящего оружия использовались сучковатые палки, и рыцари удивили всех. Гонту вообще не нашлось равных в забаве, да и его ученики, как оказалось, не зря ели свой хлеб.
— Ну, мы же не простые землепашцы, — скромно прокомментировал успехи Гонт, — мы – ловцы, как-никак.
— А с настоящим мечом или копьем управишься? — спросила я.
— Почему нет, Ваше Сиятельство? И с мечом не хуже и с дальнобойным луком…
— А как же закон?
— Дак мы упражнялись подальше от него. Не только он за нами, но и мы за ним приглядываем, улучаем, когда он от нас отвертывается. А как иначе? Нам, чай, во всяких переделках бывать приходилось, Ваше Сиятельство.
— Ясно. Теперь я за своих рыцарей спокойна. Ты только словечки эти забывай: «дак», «чай» и прочие. Не тот у тебя ныне ранг. Иди.
Ранг Гонта и его юных подручных вырос почти до небес, особенно после демонстрации ратных умений. Хотя и до того, скакнувши из смердов прямо в рыцари, они стали вызывать у солдат неподдельное уважение, пусть и не без оттенка легкой зависти.
И что-то еще в нем изменилось. Что?
— Гонт! — окликнула я стременного, ну-ка посмотри на меня!
Да, я не ошиблась – лицо моего свежеиспеченно рыцаря действительно изменилось – кожа посветлела и стала отливать серым.
— Позови Юрла и Зора!
— Ого! — не удержалась я от восклицания, — да вы же все - Серые!
— Мы? — переглянулись юноши.
Вот это да! Даже у отца, посвящавшего юных кавалеров в рыцарское достоинство дважды в год, считалось огромной удачей, когда из десятка выходил один Серый, а тут сразу трое! И у кого – у меня, у неопытной девчонки, волей злого случая ставшей герцогиней! Ведь Серые рыцари значительно превосходят любого бойца, один такой способен погубить целый отряд, в них скрыта непонятной природы магия, рождающаяся при инициации, и только Стихиям ведомо, кто станет Серым! Какая неожиданная новость, но знак хороший!
Отряд двигался к границам земли Руноон, это был самый короткий путь в Грерд. Наместником там был известный своей откровенной прямотой и тупым упрямством Кленон, за глаза называемый - Каменный башмак, а отец называл его так и при личном общении.
Мы с сестрой ехали в карете, ход у нее был мягким, укачивающим.
— Что там с тобой приключилось? — спросила я.
— Когда?
— Когда на дереве оказалась.
— Я?
— Не я же.
— Да сама не пойму! Испугалась сильно – вдруг в глазах потемнело, зашумело вокруг, понесло меня куда-то, словно к погибели, а потом смотрю – на дереве уже. Вот и все.
— Кажется, это что-то наследственное, — заметила я.
— У тебя тоже, — ответила она.
— Что у меня?
— А как ты заорала? Показалось, что лес валиться начнет! Солдаты твои чуть не попадали!
— Да, тоже наследственность какая-то, похоже, вылезает, — согласилась я.
— А-ах… спать хочется, — чуть позже сонно пробормотала сестра.
За окнами проплывали могучие стволы лесных исполинов, кроны успокаивающе шелестели в вышине, почти скрывая небо, свистели птицы в зарослях, равномерно цокали копыта, и казалось, что не было последних страшных дней, а мы всего лишь выехали на прогулку, и нет никакого Гладкошеего, а вместе с ним и Фризи. Я посмотрела на Изетку, та, откинувшись на подушки, тихонько посапывала. Прямо какое-то безмятежное путешествие, а не бегство от смертельной опасности! Да… все идет на удивление гладко…
Итак, Шинег, Руноон, а затем… прямо к цели? Без всяких препятствий? Как-то легко выходит… или не нужны мы уже новоявленному герцогу? Да, нет: «Упускать их нельзя! Ты это понимаешь?» — зловещие слова, услышанные на крыше Летнего павильона, из головы не шли. Значит… что же это значит? По лесам гоняться не хотят? Ждут, пока сами явимся? Явимся – куда? В Рунооне стеречь будут? Тем паче, что сообщения о продвижении где положено оставляются, я уж позаботилась, чтобы задание Илиссии выполнялось – пусть знают пока общее направление.
Деревни в этом краю стояли часто, дороги между ними были приличные – хоженые и езженые, они пронизывали леса в разных направлениях, но в основном стремились от одного города к другому. Выходило, что Шинег и Руноон связывает не только тракт, но и паутина окольных нитей. Поставить на каждой из них сторожевой отряд никому не под силу. Да и ни к чему - ведь сходятся все пути в одном месте – в Рунооне опять-таки, стоящем в самом узком месте ложбины между большой рекой и Руноонским Кряжем – отвесной возвышенностью, совсем не предназначенной для передвижения.
Я взяла карту, доставшуюся от провидицы, и убедилась в правильности своих мыслей: мы идем прямо в ловушку! В узкой горловине и заяц незамеченным не проскочит! Так… и что же делать? Переправиться на тот берег и обойти город? Это первое, что придет в голову любому… и – единственное. Потому что лезть через Кряж, насколько я знаю, - затея немыслимая. А попытаться обойти его – значит практически вернуться в Шинег, только там высота гор позволит это сделать. Когда я рассматривала каждый из этих трех путей: через Шинег, через Руноон и через реку, сердце, как и не столь давно в летнем павильоне, подкатывало к горлу – дурное предчувствие?
— Гонт! — подозвала я рыцаря Надежды. — Ты эти места знаешь?
— Дак… — начал он, и смутился. — Ну, это… кое-где бывать приходилось, Ваше Сиятельство.
Я посвятила его в свои сомнения.
— Да, обойти Руноон неплохо было бы, — согласился он, — а вот - через реку-то и пойдем.
— Так всякий бы поступил.
— Ну и правильно!
— Течением снесет далеко назад.
— Снесет, а мы… да скалы-то там вдоль берегов высокие…
— Именно - а подъемов от реки мало! Вдоль нее понизу по дну каньона пройти невозможно вообще, или не так?
Я показала Гонту карту
— Так, почему не так? Там и перекаты, и пороги: пройти нельзя.
— Несколько наблюдателей на кручах посади – и все видно: где кто пристал. А вдоль берега, вот видишь, над рекой полоса неширокая, на ней тонкая тропа: двоим конным не разойтись. Выше – горы поднимаются, камень на камне.
— Как не видать?
— Так что, если там уже ждут, то поймать нас просто будет, верно?
— Про наблюдателей так, Ваше Сиятельство. И если силы на том берегу какие есть, то нам нелегко придется, все одно: достанут. Или побьют, или сами потонем. Вот как ведь выходит: всю жизнь беглых ловил, а теперь сам скрываюсь. И вижу: ух и непростое это дело – бегать!
— Непростое. Значит, река не подходит.
— А как по-другому?
— Вот я тебя и спрашиваю.
— Надо командира солдатского на совет пригласить, — предложил Гонт.