Зураб сидел на коленях у могилы Нино. Во дворе собственного дома, от которого остались только руины. Сидел, сжимая в руке кинжал—подарок деда. Очень хотелось вонзить этот кинжал в сердце того танкиста, который дал залп по дому Зураба, но… Что это изменит теперь?
Они вошли без стука, посоветовали укрыться в подвале, заняли позиции у окон Их было девять человек под началом Мурата. Зураб помнил Мурата ещё мальчишкой---семья Тедеевых жила внизу, у подножия холма, в начале улицы… Дружная такая семья—четыре сына и три дочери… Главу семьи тоже убили… Вчера… Загнали в сарай вместе с супругой и старшей дочерью—и сожгли… За что?!
Дом Зураба стоял на самой вершине холма—идеальная позиция для обороны всей улицы от вражеских танков. А там, по другую сторону холма—база русских миротворцев. Танки враги рвались туда, к базе русских, а отряд Мурата защищал их улицу. Продержались десять минут… Одного из них ранили… Нино бросилась перевязывать—отважная женщина… И тут дом рухнул…
Зурабу тоже досталось, но он выжил. Один из десяти человек… Лучше бы выжила Нино!
Слёзы катились по щекам. Нет, вчера утром Зураб не укрылся в подвале. Завидев колонну танков и солдат у подножия холма, он взял ружьё и встал у окна, выжидая, когда противник подойдёт ближе. У него было плохое зрение и всего десять патронов. В свои шестьдесят лет Зураб мог защитить только свой дом. Но когда враги подошли, дом его уже был разрушен, а сам Зураб лежал без сознания.
Зураб беззвучно рыдал у могилы доброй и прекрасной Нино. Он вспоминал толстую косу до пояса, голубые глаза, ямочку на подбородке, хитрую усмешку тонких губ, изящные руки с длинными пальцами.
Он вспомнил, как на второй день после свадьбы усадил Нино на коня—и они долго мчались по бескрайнему полю. И ветер играл её распущенными волосами. А потом он подарил ей целую поляну лютиков—и Нино громко смеялась. Затем они нежно любили друг друга. Прямо в поле.
А через год Зураб построил просторный дом на горе. Вся улица гуляла на празднике в честь новоселья, и не было тогда в городе человека веселее, чем Нино. Её пронзительно звонкий смех и теперь звучал в ушах Зураба.
-Сочувствую. Нужно жить дальше.
Он не заметил, как старик Ашот вошёл во двор. Зураб поднял бесцветные, полные слёз глаза:
-Как жить, Ашот?! У меня больше никого не осталось!
-Мужайся, Зураб. Мы восстановим город.
-А Нино?! Кто вернёт мою Нино?!
-Они ответят! И за Нино тоже!
-Я не хочу, чтобы за Нино мстили, она бы этого не одобрила.
-Мужайся, Зураб! Каждому воздастся по заслугам его!
Похлопав Зураба по плечу, Ашот захромал в соседний двор. Утешать. Вчера ночью его сорокалетнего сына разорвало на мелкие кусочки… Так, что хоронить нечего—и сейчас мир Ашота держится на одном: на жажде мести. Он, старый дурак, надеется, что русские войска дойдут до самой столицы страны-агрессора, разорят города и сёла врага и повесят на осине главного зачинщика всей этой бойни. Но такого не будет. Такое не нужно ни Зурабу, ни Ашоту, ни маленькому народу из крошечной страны, ни русским генералам—никому. И даже если зачинщика всего этого безумия повесят—Зурабу будет всё равно: Нино не вернуть.
Его мирок был разрушен. Одним выстрелом танка из той самой страны, где родился его дед. От этого на душе было гадко: как может горстка солдат опозорить великую нацию с древней историей? Постарались… Опозорили…
Зураб сидел у деревянного креста, гневно сжимая рукоять старинного кинжала, и рыдал. Рыдал беззвучно, оплакивая безвозвратную потерю Нино. Нет, о его сломанной жизни никто не вспомнит там, на другом берегу Атлантического океана. Напротив, Зураб и тысячи таких же защитников своей маленькой страны—русские, осетины, грузины, армяне—для стратегов в Вашингтоне так, повстанцы… Расходный материал… А они всего лишь защищали свою родину… Только там, за океаном, почему-то считают, что у этого маленького народа нет законного права на эту землю, на этот клочок суши, за который пролито так много крови…
-Как вы себя чувствуете? У вас кровь просачивается сквозь повязку.
Зураб оторвал взгляд от креста и увидел перед собой сержанта российской армии. Плотного мужчину лет двадцати пяти. С шикарными усами. Дрожащими пальцами сержант выудил из пачки одну сигарету. Верно, вчера для него был первый бой—тяжело убивать… По-настоящему… Даже за идею—всё равно тяжело… Зураб по себе знал… Но иногда приходится, хоть это тяжело и неправильно: убивать… Чьих-то сыновей, отцов и мужей… Когда танки врага на родной улице—приходится защищать свой дом с оружием в руках… Либо ты их, либо они—тебя… Зураб знал…
-Тут недалеко полевой госпиталь. Хотите, я вас провожу?
-Нет. Спасибо.
-Сергей.
-Зураб.
Они пожали руки друг другу. Рука сержанта была холодной и влажной. В глазах его Зураб прочитал ужас. Страх быть убитым. Ужас от вида искалеченных тел мужчин, женщин, детей. Сергей оказался не готов к этому кошмару… Совсем не готов…
-Воин не должен думать о смерти, Сергей.
-Не получается.
-Вот. Дарю.
Зураб протянул сержанту кинжал.
-Нет, что вы! Это очень дорогая вещь, я не могу принять такой подарок!
-Этому кинжалу сто лет. Он защищает своего хозяина на поле брани. В нашей семье кинжал передаётся от деда к внуку, но… Внуков у меня не будет… Возьмите. Продолжите традицию нашей семьи.
Сержант бережно взял кинжал и прочитал на рукоятке:
-«На аспида и василиска наступиши».
-Девиз нашей семьи. В смысле—противостоять Мгле. Без страха. До последней возможности.
-Теперь это и мой девиз, Зураб!
Солнечный луч отразился в лезвие кинжала: добрый знак.
Зураб пошарил рукой в кармане брюк, достал оттуда с десяток кусочков гранита и лоскут ткани:
-Вот. Осталось от памятника сына: снаряд взорвался на кладбище. Мёртвых они тоже не пощадили. Сын погиб четыре года назад… Звали Давидом… А это лоскут от его рубашки… Заверни в него кинжал…
-Спасибо, Зураб. У вас кровь. Наверное, рана открылась.
-Она и не заживала. Вот тут.
Зураб постучал себя в грудь, хотя перевязана у него была голова. Сержант крепко сжал рукоять кинжала:
-А это?
-Жена. Нино. Хорошая была женщина.
Зураб спрятал лицо в ладонях. Он плакал. Сергей бережно завернул кинжал в кусок рубашки Давида:
-Они ответят, Зураб! По полной программе ответят!
-Нино не хотела бы, чтобы за неё мстили. Мой дед родился там, откуда пришли эти негодяи… В моих жилах течёт их кровь… Там моя вторая родина… Тяжело…
С юга послышалась автоматная очередь. Ещё и ещё. Сержант крепко пожал руку Зурабу, словно расставались близкие друзья:
-Держитесь, Зураб!
-Удачи тебе, Сергей!
Они обнялись, и сержант зашагал на юг. Туда, где стреляли. Зашагало уверенно, теперь точно зная, ЗАЧЕМ он здесь. Мирок Сергея пошатнулся, но устоял.
Слёзы катились по щекам сержанта. Он щёлкнул предохранителем и прошептал:
-На аспида и василиска наступиши!
Стрельба усилилась. Заговорили пушки: неприятель жаждал реванша.
Слёзы иссякли. Скорбь заполняла всё сердце, но Зураб не мог дольше сидеть здесь—больно… Слишком больно от вида могилы… Он потянулся за ружьём. Нет, не ради мести: чтобы защитить город. Но силы его оставили. Зураб поднялся на ноги, пошатнулся и упал. Прямо на могилу Нино. Изо рта тонкой струйкой потекла кровь…
А пушки всё продолжали свою громоподобную беседу, уничтожая всё новые и новые мирки, калеча судьбы… На то они и пушки… Чтобы уничтожать и калечить…