Продолжая смотреть на стоящих перед ним задержанных, Мучик гладил потемневшую от времени и бесчисленных прикосновений столешницу, будто сгребал к себе невидимые крошки. Дерево под ладонью было теплым, жирным и соленым. И еще чуть заметно отдавало красным жгучим перцем – излюбленной приправой местных жителей.
– Имена, звания? – в третий раз спросил он.
Задержанные молчали. Тот, что был повыше, в солдатских ботинках и обмотках по галифе под самое колено, стоял неподвижно, вздернув подбородок и глядя в стену поверх головы Мучика. Второй, грузный, с двойным подбородком, непрерывно шевелил пальцами опущенных по швам рук, словно разминал их перед тонкой работой. И еще у него тряслись губы – это было видно даже отсюда, из-за стола.
Мучик скосил глаза на Проводника, но тот сидел как истукан: огромный, синекожий, с гладкой лысой головой. Широко раскрытые глаза, вытатуированные черной тушью на его затылке, пялились прямо в лицо командиру, но тот знал, что это иллюзия.
– Криш, дай толстому в ухо – мне кажется, он меня не слышит! – приказал Мучик.
Сержант, стоящий позади задержанных, снял руки с «Клыча».
– А-а-а! – заорал толстяк, падая на колени и зажимая обеими руками надорванную ударом ладони сверху вниз ушную раковину. – Не надо меня бить! Я ни причем! Я не военный!
Конечно, он был не военный – обычный партизан. Из тех, что «все пошли – и я пошел, все стреляли – я стрелял, все бежали – я бежал». Именно с него и стоило начинать.
– Пусть заткнется!
Криш добавил толстому сапогом в крестец. Рев перешел в хлюпанье, человек бесформенной массой ворочался на земляном полу.
– Хозяина кликни, - попросил Мучик сержанта.
Пока тот выглядывал за дверь, передавал распоряжение стоящим снаружи, Мучик еще раз протер ладонью столешницу, понюхал пальцы – действительно, запахли перцем – посмотрел на уставившегося выше его головы рослого. Что он там узрел, за спиной? – подумалось командиру. Обернувшись, кинул взгляд на плотно затянутую паутиной стену. С десяток паучков-почтальонов ползали по ней, по очереди роняя искорки электросварки. Ничего интересного, лучше бы не поворачивался – только голова заболела.
Скрипнула дверь. Криш отступил, впуская хозяина.
– Проходите, проходите, любезнейший! – попытался улыбнуться Мучик, но губы его слушались плохо, а непривычные иностранные слова вязли в зубах, отчего приходилось их почти выплевывать. – Посмотрите внимательно, сделайте милость, на этих двоих – не они ли покрали у вас хлеб, да еще и кулу со двора прихватили?
– Ничего они не крали. Они пришли, голодные, грязные, попросились на ночлег. Я пустил. Накормил. Сегодня утром проводил, дав немного еды…
Хозяин говорил тихо, медленно, но вполне разборчиво. Глядя на его почти черное лицо с запавшими щеками и торчащим вперед горбатым тонким носом, трудно было отделаться от мысли, что никакой он не крестьянин – поганый подземельник, только вчера выбравшийся на поверхность и напяливший деревянные сандалии с холщовыми портами.
– Давай я спрошу, - сказал Проводник, повернув к Мучику огромное острое ухо.
– Спрашивай, - согласился командир. – Устал я от них. Отвести бы к болоту, шлепнуть, и всех троих – в грязь.
– Это хорошо. Это правильно, - согласился Проводник. – Но сначала про деревню пусть расскажут. Кто первый начнет говорить – тому шанс. Остальных можно и в грязь. Мне не жалко. Их таких много еще.
Он встал с пола, на котором сидел, скрестив ноги, и сразу заполнил всю комнату. Голый, мускулистый, с лошадиным по размеру членом, болтающимся между ног, и без единого волоска на теле.
– Вы уж простите меня, любезнейший, - заговорил он на иностранном легко и весело, будто всю жизнь тем и занимался, что плел звуковые кружева из многосоставных и бессмысленных, в большинстве своем, слов. – Я нисколько – и можете мне в том совершенно довериться – не хотел вмешиваться в вашу с командиром беседу. Тем более, как успел я заметить неискушенным своим разумом, ведете вы себя вполне адекватно, не пытаетесь замолчать неудобные моменты. Искренне, я бы даже отметил, рассказываете о неизвестных нам обстоятельствах дела…
В отличие от всегдашнего эффекта, на этот раз голос Проводника вызывал оцепенение. Мучик видел физическое распространение звука по комнате – в виде подрагивающих прожилок в сгустившемся, ставшем похожим на крахмальный клейстер, воздухе. «Что-то затих там толстяк, - медленно и через силу подумал командир, из последних сил сопротивляясь впадению в транс. – Надо бы шугнуть его из-под стола, нечего здесь разлеживаться!» Но если на размышления скудных резервов Мучика еще хватало, то открыть рот и отдать команду было уже невмоготу.
Проводник же продолжал свою речь, из которой до сознания доходили лишь обрывки почти непонятных фраз: «…Смею заметить, милостивый государь, что… Я готов с вами согласиться на данном этапе обсуждения проблемы… «Ночевать», как вы давеча выразились, не означает ли, кроме предоставления крова, еще и выделение постелей для сна?.. Так вы серьезно полагаете, что узы кровного родства превосходят крепостью своей чувство долга перед всем родом человеческим?» И с каждым таким обрывком от Проводника беззвучно отделялась громадная тень, медленно скользившая в угол направо и там застывающая, а с каждым своим ответом хозяин испускал изо рта розоватое дрожащее облачко, неохотно плывущее к полу и истаивающее по мере движения. У задержанного же, того, что в галифе, бесшумно открывались и закрывались отросшие за время допроса черные крылья.
– Э, друг, да ты совсем отключаешься! - внезапно обернувшийся к столу Проводник сделал шаг и грубо схватил уже уплывающего в бескрайнее море Мучика. – Проклятое излучение! Держи! – он протянул ему на ладони две белые круглые таблетки. – Да не торопись глотать, рассасывай медленно…
Мучик послушно взял антидот, положил таблетки в рот, и ощутил как безвкусную их шершавость сменяет бодрящая жидкая горечь. Почти сразу туман вокруг головы развеялся, и только забухавшее вдруг сердце, срывающее ритм, потребовало сделать несколько глубоких и медленных вдохов.
– Полегче? – Проводник смотрел так внимательно своими белыми глазами с крошечными точками зрачков, что выдержать его взгляд было почти не под силу. – Раньше не мог сказать? Хочешь совсем свихнуться?
– Уже нормально, - выдохнул Мучик. – Было плохо совсем, но сейчас – нормально…
– Иди на воздух, проветрись, - посоветовал Проводник, и все той же рукой, не снятой с плеча, легко поднял командира с табурета. – Иди-иди! – подтолкнул его к двери. – Я тут сам разберусь!
Мучик выбрался наружу, под белое солнце, застывшее в зените, на пыльный, затоптанный двор. Борясь с подступающей к горлу тошнотой, он добрел до плетня, широко раскрыл рот и исторг из себя белый пенистый фонтан. Охватившая его в ту же секунду слабость заставила Мучика опуститься на землю и склонить голову на колени.
– Что, хреновато, командир? – присел рядом Рябыл из второго отделения. – Трупятину едим – вот и мучаемся.
– В каком смысле? – вяло поинтересовался Мучик, понимая, что от захотевшего поболтать рядового так просто ему не отделаться.
– Ну, кулей этих наварили, нажрались, а они ведь дохлые были, кули!
– Живыми их есть предлагаешь, прямо с шерстью?
– Не-е… - протянул Рябыл. – Живыми не получится: пока от чешуи почистишь, пока прожуешь – все равно сдохнут!
Какая-то странная, своеобразная логика присутствовала в рассуждениях солдата. Что из того, что он плотную пеструю шерсть кулей называет чешуей? Пусть хоть кожей зовет, или как там еще бывает, пыр… пир… Голова совсем чумная от радиации – простейшие, с детства памятные слова из нее исчезают.
– Есть антидот с собой?
– Есть, как не быть! – Рябыл полез толстыми пальцами с обгрызенными ногтями в нагрудный карман гимнастерки, достал алюминиевый пенальчик с резьбовой крышкой. – Держите!
Пока Мучик рассасывал очередную таблетку, солдат поднял глаза к звенящему зеленому небу, пошептал что-то себе под нос. Потом облегченно вздохнул, тряхнул головой.
– А я так понимаю, что атмосферное давление здесь слишком высокое. Сердцу трудно кровь до головы прокачать, вот и чудит она, голова-то!
Мучик тоже взглянул на небо, будто и впрямь ожидая увидеть на нем написанную фразу, без запинки произнесенную рядовым на ломаном иностранном. Никаких букв, естественно, вверху не было.
– Ты откуда это… откуда, спрашиваю, знаешь про давление, да про сердце? – еле выдавил он из себя шепот.
– Так, а до войны я вроде ученым числился… - Рябыл с хитрой, самодовольной улыбкой крутанул перед лицом ладонью, показывая всю сложность выполняемых им в свое время функций. – До сих пор помню кое-что. Иногда сам поражаюсь: не нужно больше, а помню!
Отодвинувшись в узкую тень от плетня, солдат стащил сапог, начал перематывать портянку.
– Песок проклятый – никуда ты от него не денешься! – поделился он с командиром своей неприятностью. – И ведь вроде хорошая обувка – сапоги, и портянки добрые выдали, из вафельных полотенец, а все равно задувает… У вас как, не стирает ноги? – обратился он к Мучику, шевеля на освобожденной от тряпки стопе тонкими пальцами-ресничками и явно этим наслаждаясь.
– Нет, - рассеянно ответил Мучик.
Насколько он помнил, за весь переход от того места, где опустились на поверхность планеты три их малых десантных бота, до мазанки, возле которой они сейчас находились, пески им ни разу не попадались. Болота встречались на пути, лес тропический, равнину они пересекли с сухим оранжевым мхом по колено – Мучик тогда еще категорически запретил курить, потому что полыхнуть могло от малейшей искры – а вот песка не было.
– А у меня прямо беда. Подошва, что ль, прохудилась?
Пока Рябыл вертел в руках сапог, разглядывая подошву и придирчиво ковыряя швы ногтем, Мучик проводил взглядом бесстыжую официантку, выплывшую из-за мазанки в одном кружевном передничке и танцующей походкой, игриво привставая на цыпочки, пересекающую двор. Круглые, темно-коричневые от загара ягодицы ее блестели, будто смазанные маслом, пятки же казались гладкими и розовыми, почти младенческими.
– Тьфу, пакость! – сплюнул Мучик в сердцах.
Рябыл вздрогнул, поднял голову, покосился на командира – не в его ли адрес тот ругнулся – проследил направление взгляда Мучика.
– Морок это все, - буркнул солдат. – Нет ничего – один обман!
Прежде чем скрыться с другой стороны дома, официантка обернулась и призывно махнула Мучику рукой. Тот ухватился за ремень, сомневаясь: идти или не идти.
– Вы, командир, на глаз надавите… - посоветовал Рябыл, уловив колебание Мучика, - оно, если морок – то таким же и останется, а если реальная вещь – раздвоится и разъедется... – и он на собственной глазнице продемонстрировал, как именно и куда нужно давить.
Мучик надавил – девушка с круглыми коленками, сладко притягивающими глаз, продолжала его звать, не дрогнув. Осталось только вздохнуть и опустить голову.
– О, смотрите, Поводок наш выполз! – толкнул его в ту же секунду солдат. – Никак, вас кличет…
Увидев Проводника, Мучик торопливо поднялся, зашагал к нему, на ходу выбивая из штанов на заднице пыль.
– Ну как, удалось что-нибудь выяснить? – спросил на подходе.
– Да, вполне достаточно, - улыбнулся гигант. – Ты выходи, выходи, отец, – выпустил он старика-хозяина, выглядывавшего из-за его локтя, – к тебе нет претензий! Мы все понимаем, жить надо, есть надо… Кулей растить надо… - добавил ему уже в спину, с издевкой.
– Ты, я помню, - перевел Проводник взгляд на Мучика, - хотел их всех в болото уложить?
Сейчас у командира уже не было такого желания. Недавнее раздражение схлынуло, уступив место усталости.
– Было дело, - неохотно признал Мучик. – А что, они нам больше не понадобятся?
– Да на кой они теперь сдались! Соглашатели, с мозгами, варгами промытыми… Возьми пару солдатиков, да отведи их недалече. Шибко-то не уходите – заплутаете в лесу. Сотни на три-четыре шагов, и достаточно будет!
Мучик затосковал, обернулся нерешительно. Рябыл, намотав к тому времени портянку, вбивал ногу в сапог, Сухич только выполз из сортира, почесываясь в заднице, словно в ней застряла газета, Брюри, стоя возле плетня, пьяно раскачивался. Остальные, по всей видимости, заползли в тень: может, в сарайку, может, на ту сторону избы, где была возможность привалиться к потрескавшейся глиняной обмазке и неспешно поболтать обо всем на свете.
– Рябыл, Брюри – ко мне! – каркнул Мучик.
Брюри вздрогнул, пригнулся, будто его стукнули по спине.
– Не спи, солдат, замерзнешь! – подбодрил его командир. – Ко мне живо!
Рябыл подбежал первым, за три шага перешел на уставной шаг, вскинул руку к непокрытой голове, забыв пилотку под левым погоном. Мучик опустил веки, чуть не застонав от обиды: Боже мой, с кем приходится идти рейдом по варговским тылам!
– Рядовой Рябыл по вашему приказанию…
– Накройся, голову напечет! – буркнул командир, не дослушав и повернулся к Брюри. – Ты как? Держишься?
Парнишка облизал потрескавшиеся до крови губы, попытался улыбнуться.
– Все нормально, господин бригадир! Чуть не сморило меня от этого пения… И до чего ж тоскливо ветер в бамбуке воет – просто плакать хочется. И цепенеешь…
Мучик прислушался – нет, все тихо. Какой ветер, какой бамбук?
– Таблетку когда принимал?
Брюри испуганно вытаращил глаза, сглотнул.
– Не… Не помню, господин бригадир!
– Дай руку!
Взяв парнишку за запястье, Мучик посчитал пульс. Совсем редкий – ударов двадцать в минуту, максимум – шестьдесят. Без часов точнее не определить.
– Сейчас же прими!
Пока Брюри возился с аптечкой, командир задрал голову, чтобы спросить у Проводника:
– Сколько у нас есть времени?
– Вагон, - усмехнулся тот. – Излучатель варги пригоняют в деревню раз в сутки, утром. Местным этого хватает. Вот, с рассветом мы их там и возьмем, тепленьких…
Вывели пленных. Криш, подталкивающий их сзади, монотонно перемалывал челюстями никотиновую жвачку – на операцию он прихватил пачек тридцать и ни с кем из бойцов не делился.
– Может, этого возьмешь? – кивнул в его сторону Проводник.
– Не-е… - отказался Мучик. – Сами справимся. Да и молодого учить пора.
– Как знаешь!
Выдвинулись в следующем порядке: Брюри впереди, двое пленных с завязанными за спиной руками – сразу за ним, Мучик с Рябылом замыкающими.
Тропинка вела сквозь лес от мазанки к холму, тянулась по выползшим на воздух корням деревьев, огибала кусты проволочника, ныряла в овражки, по дну которых текли мелкие глинистые ручьи, заросшие по берегам веерной травой.
– Вот вы спрашивали намедни, откуда у меня эта цацка, - начал вдруг Рябыл, - так я могу рассказать! Было это еще в предпредыдущую войну, не в ту, что в Пустыне, и не в ту, что на Островах, а вовсе даже на побережье…
Начав говорить, Рябыл болтал уже без умолку, но Мучик не сразу понял, что речь идет о медали «За отвагу», невесть откуда появившаяся на груди солдата дня два назад. Награда была старинная, еще с неуклюжим многобашенным танком, но Рябыл ей очень гордился и чистил клочком фетра чуть не на каждом привале.
Почти не вслушиваясь в его речь, Мучик, однако, воспринимал отдельные фразы, выделенные эмоциональными «бац!», «ша-рах!» и «ё-моё!». Бессмысленно было пытаться сейчас понять, зачем солдат врет об участии в боях, отгремевших лет полста назад, да еще на голубом глазу уверяет, что «…тут – шар-рах! – снаряд в двух шагах! Вжик, и правой руки как не бывало! Кровища хлещет, почище, чем из шланга, а мне ж к миномету! Хватаю мину левой рукой и бегу. Только опустил, присел – второй разрыв, но уже слева. Ё-моё! А делать нечего – начинаю зубами мины из ящика доставать…»
Чем дальше они шли, чем старательней он пытался пропускать мимо ушей треп Рябыла, тем сильнее охватывало Мучика чувство нереальности происходящего с ним. Тропинка, будто специально рассчитанная на ходьбу двух человек в ряд; говор Рябыла – шумовой фон, вроде музыки за кадром; мешанина цветных пятен по сторонам – красных, желтых, коричневых, ярко-голубых – словно театральные декорации; двое усталых людей впереди в потрепанной одежде – актеры эпизода; то, что всем им предстоит пережить совсем скоро – поворот сюжета, вставленный в пьесу для придания ей динамики и остроты. Кстати, насчет остроты… Мучик снова поднес пальцы к носу, потер их друг о друга. Нет, он не ошибся – они продолжали пахнуть перцем.
– Стой! – скомандовал он. – Хватит.
Все остановились, и задержанные повернулись к командиру. Высокий смотрел на него даже с некоторой иронией, зато у второго, толстого, снова затряслись губы.
– А ты вот скажи, Рябыл, - будто не замечая их, подтолкнул Мучик плечом солдата, - и как же твоя рука?
– Какая рука? – отодвинулся от него рядовой.
– Ну, та рука, которую тебе снарядом оторвало! Снова отросла?
– Господи, помилуй! – Рябыл быстро перекрестился. – Что это на вас нашло, командир? Как скажете – просто хоть в гроб ложись! Обе руки у меня на месте, вот, посмотрите! – он протянул их вперед, пошевелил пальцами для убедительности. – Никакими снарядами мне ничего не отрывало, я и на войне-то вторую неделю!
Мучик хмыкнул, покосился на пленных, кивнул, обращаясь к ним, на солдата, призывая посмеяться над вралем, уже отказывающимся от своих слов. Вместо ожидаемой им реакции – а что, собственно, он хотел увидеть и услышать: презрительный смешок? ухмылку? и это в считанные мгновения оставшейся жизни? – высокий сплюнул под ноги, растер влажное пятнышко ботинком и попросил.
– Вы если кончать нас здесь будете, так руки хоть развяжите! Куда мы, к черту, денемся от ваших автоматов…
– Развяжи, - кивнул Мучик, поймав вопросительный взгляд Брюри.
Тот подошел со спины к толстому, завозился с ремнем на его запястьях. Мучику стало вдруг тошно, захотелось побыстрей все закончить, стряхнуть с себя неприятную обязанность и быстрей вернуться к остальным.
– Да что ты чикаешься – резани штыком, и всего делов!
Толстый освободился, стал суетливо потирать запястья, переступать с ноги на ногу. Тот, что в обмотках, спокойно ждал пока и его освободят от вязок.
Дальше все произошло мгновенно. Брюри едва успел разогнуться, как длинный, вроде бы опустивший голову, чтобы взглянуть на руки, резко откинулся назад, ударив солдата затылком в лицо. Раздался звонкий треск, будто от удара слегой по дереву, Брюри упал на спину, а пленный метнулся с тропинки направо, проламываясь сквозь кусты.
– Стой! Куда? – закричал Мучик, но было уже поздно. – Держи второго! - крикнул он Рябылу, потому что от Брюри толку сейчас не было никакого – тот выл и катался по земле, схватившись руками за окровавленное лицо.
Пистолет он достал уже на бегу, и на этом потерял еще пару драгоценных секунд. Длинный мелькал между кустами шагах в двадцати, стрелять было можно, но, в случае первых двух промахов, тот очевидно выходил из зоны поражения. Оставалась надежда лишь на собственные ноги, да на запас таблеточной энергии.
Мучик не выбирал дорогу – местности он не знал, и попытка срезать могла увести его далеко в сторону. Он просто бежал следом, повторяя все зигзаги, описываемые беглецом, и следил за собственным дыханием, сбитым в первые стартовые мгновения, да так и не выровнившимся. Несмотря на все усилия, расстояние между ними не сокращалось. Лишь на секунду Мучик выпустил беглеца из виду, перепрыгивая через трухлявое дерево, почти скрытое высокой травой, но этого оказалось достаточным, чтобы Длинный исчез.
Он по инерции пробежал еще несколько шагов, остановился, прислушался. Ничего. Даже птицы, испуганные их топотом, смолкли. Ориентируясь на точку, где он видел беглеца в последний раз, и держа руку с пистолетом на отлете, Мучик заторопился, уже предчувствуя неудачу. Огибая разлапистый куст с ветками, сплошь облепленными пузырчатой осенней слюнкой, он настороженно оглядывался по сторонам, и потому слишком поздно отшатнулся от взметнувшейся навстречу тени.
Ударом головой в живот и захватом под колени недавний беглец мгновенно сбил его на землю. Пистолет вылетел из руки – и Мучик успел еще заметить, что отлетает он далеко, не дотянуться будет до него, не достать, – а сам уже барахтался, пытаясь сбросить с себя Длинного, оказавшегося неожиданно тяжелым и сильным. Борьба эта продолжалась недолго: изловчившись, соперник придавил его своим телом и, не обращая внимания на вцепившиеся ему в волосы руки, сомкнул пальцы на горле бригадира. Совсем скоро Мучик перестал различать на фоне меркнущего неба белое лицо противника с провалом открытого рта – свет погас, и его не стало.
Ильма положила голову ему на плечо, пощекотала кожу ресницами. Пахло от нее выпитым за ужином вином: сладким фруктовым ароматом с оттенком ацетона на самой грани восприятия.
– Ну и скажи, - начала она голосом старой сварливой жены, - за каким дьяволом ты от меня улетал? Стоило оно того? Небось, накувыркался с тамошними доступными дамочками: как же, герой-освободитель! Шеврон на рукаве, аксельбанты! Ну, вот скажи по-честности, - она привстала на локте, попыталась заглянуть в глаза, но он прищурился, сохраняя улыбку, - ты обо мне хоть раз вспомнил?
– Разве только раз, – лениво ответил он. – Хотя и на это времени с трудом выкроил. Смотри, какие у меня руки! – Мучик продемонстрировал ей ладони, покрытые сплошной мозолистой коркой. – Думаешь, это легко – чуть не два парсека на веслах?
– Ну, Мучик! – она подскочила, сев на колени, пару раз ткнула его кулаком в подреберье. – Я с тобой серьезно разговариваю, а ты все шутками отделываешься!
– Ну, а если серьезно… - проговорив это нарочито медленно, он вдруг крутанулся, повалив Ильму на спину, сжал ее лицо руками и приблизил к нему свое – так, что они почти соприкасались носами. – Если серьезно, то я не забывал о тебе ни на минуту. Днем иду – помню, ночью иду – помню, ем – помню и когда стреляю – помню. Иначе, мне кажется, я бы там свихнулся…
– Тяжело было? – шепотом спросила она.
– Очень. У некоторых ребят сердце не выдерживало – на Уоррене высокое атмосферное давление. Сосуды в глазах лопались, кровь носом шла.
– А местные? Они ведь такие же как мы – люди?
– Местные? Они привыкли, адаптировались. Если бы не варги – жили бы припеваючи: солнце, леса, простор кругом…
– А ты варгов видел?
– Не только видел – стрелял. Всех перебили. Теперь Уоррен свободен, я дома, а ты со мной. Чего еще можно желать одинокому молодому мужчине?
– А при чем здесь мы – и Уоррен? Если бы они напали на нас – я понимаю. Но сражаться за Уоррен?
– Малыш, ты что, глупый, или только придуриваешься? – почувствовал обиду Мучик. – Освобождение Уоррена тоже борьба за Родину, только на самых дальних рубежах. Разбить варгов там, за пределами Системы – это здорово, это обеспечивает нашу собственную безопасность! Это же понятно?
– Нет, - ответила Ильма. – Ты вот говоришь – Родина, а что это такое? Я – Родина? Тетушка Ридги – Родина? Твой отец? Наши соседи? Мы не просили тебя лететь на Уоррен, чтобы там сражаться с варгами. Ты нужен нам здесь и живой. А не там – и мертвый.
– Типун тебе на язык! Я ведь вернулся. Все хорошо!
– Ну, ладно, - снова заговорила Ильма после краткой паузы. - А они очень страшные, варги?
Мучику не хотелось продолжать этот разговор, хотелось ему совсем другого, но Ильма допрашивала его со столь наивной серьезностью, что отмолчаться было невозможно.
– Варги ужасные! – вскричал он, отпуская девушку, привстав и задрав руки вверх. – Они огромные и жестокие! – Мучик рывком через голову содрал с себя рубашку. – Они обожают хватать молоденьких женщин и совершать над ними разнообразные насилия… - а сам уже стягивал с Ильмы узкие голубые джинсы и путался в замке, закусившем ткань.
– Мучик, разве так можно? – смеялась Ильма, уже позабыв об Уоррене и варгах и прошедшей войне. – Куда ты спешишь? Да очнись же, Мучик, ведь это я!…
– …Да очнись же, Мучик!
Его тормошили так сильно, что блаженное пребывание наедине с собой не могло не оборваться. С нарастающим звоном в ушах, переходящим в крик, Мучик очнулся, попытался открыть глаза.
– Вот, смотри, бл…, вроде очухивается! – визжал кто-то над ухом. – Я ж говорил, на х…, надо было его сразу колоть! А ты, бл…, «травма, травма!» Какая, в п…у, травма! Е…ли по башке – это не травма, это х…ня! Мучик, ё… твою мать! Открывай глаза, слышишь!
Он снова попытался открыть глаза, и со второй попытки это ему удалось. Над ним склонилось смутно знакомое лицо – смуглое, с глубокими, будто прорезанными на лбу бритвой морщинами, длинным носом, расширяющимся книзу и блекло-голубыми, почти белыми глазами с точками зрачков.
– Вы кто? – попытался он отстраниться, привстав.
– Х... в пальто! – тут же выпалил обладатель белых глаз. – Ты, б…, совсем с дуба рухнул, или тебе, в п…у, память на х… отшибло? Ты, б…, не выё…йся, очнулся – ништяк! Х… с ним, с пистолетом – уже то зае…сь, что сам живой!
Мучик никак не мог сообразить, где, в каком сумасшедшем доме он вдруг оказался после переноса из квартиры, где только что раздевал Ильму. Минутной паузы ему хватило, чтобы осмотреться.
Человек с белыми глазами был прямо перед ним, и внушал не просто антипатию своей бранью и внешним видом – отвращение. Шагах в двух позади стоял русоволосый парень в военной форме, но с румяным лицом детсадовца, дальше – стол, шкаф из тех, что называются «горка», кресло непонятное с деревянными подлокотниками и такой же окантовкой жестко выгнутой спинки. Все это он видел неестественно резко, с мельчайшими деталями, крупинками царапающими глаз.
– Вы кто? – повторил он. – Какого черта вы на меня орете?
Белоглазый обернулся к парню.
– Что за х…я? Память ему, на х…, отшибло, что ли?
– Такое бывает, - кивнул тот. – Я не врач, конечно, я только фельдшер. Но шишка у бригадира на затылке порядочная, и без сознания он долго пробыл – наверняка сотряс есть.
– И чего сейчас делать? Мне, на х…, бригадир нужен, а не баклан беспамятный. Может, его кольнуть чем? Первый укол подействовал, может, ему, б…, от второго еще лучше станет? Чего ты ему засандалил?
– Обычный кофеин с кордиамином.
– Кофеин-пох…ин… Насрать! Еще один укол набери.
– Никаких уколов! – сказал Мучик, увидев, что парень двинулся к столу, на котором стояла дерматиновая сумка с красным крестом. На хрен все ваши лекарства – я нормально себя чувствую!
– Во! – обрадовался белоглазый, резко обернувшись к нему. – Он уже и говорит почти нормально! Может, и меня вспомнишь?
Мучик посмотрел на него, сосредоточился на мгновенье и вздрогнул от выскользнувшего из глубины памяти образа.
– Проводник!
– Во, б…, допёр, наконец!
– А где Ильма?
Белоглазый, не отвечая, присел на корточки возле дивана, посмотрел на него снизу вверх. Нехорошо посмотрел, зло.
– Капуль, выйди! – скомандовал он.
Русоволосый попятился, нащупал задом дверь, развернулся и быстро за нее скользнул. Проводник улыбнулся одними тонкими губами.
– Ну, а теперь, б…, колись на месте: что это за Ильма, и почему она должна быть здесь?
– Ильма? – только теперь испугался Мучик.
Он вдруг осознал, что перед ним – не посторонний, от которого можно отделаться, просто послав его куда подальше. Перед ним Проводник, от которого зависит, жить ему или умереть.
– Мне просто показалось. Померещилось… - попытался соврать Мучик в последний момент.
Выкрутиться не удалось.
– В глаза мне смотри, сука! – рявкнул Проводник, оставаясь на корточках и продолжая имитировать улыбку сухим своим лицом. – Сдается мне, что неспроста ты меня забыл, Ильму какую-то приплел. Этот Капуль, балбес, жердина х…ва, в медицине, похоже, петрит еще меньше, чем я думал. Уж не спал ли ты, Мучик, пока мне баки заколачивали, что ты в полном отрубе? А, Мучик? Спал? Колись, сука! - взвился Проводник с корточек, кошачьим движением успев вытянуть из кобуры пистолет.
– Я? – попытался отпрянуть от него Мучик, но лишь вжался в спинку дивана.
– Головка от х…я! Ну! Спал, сука, и сны смотрел? Когда, б…, народ, не смыкая глаз, пашет у станков и в полях… Когда солдаты, б…, пачками жизни свои кладут! Присягу забыл, сука? Забыл в п...у, что враг не дремлет, что нельзя тратить попусту ни единой секунды времени, что наш единственный выбор – вперед и только вперед?!
– Да успокойтесь… успокой…ся, Проводник!
– По-интеллигентски, сука, забазарил! Я вот тебя шлепну сейчас, к х…ям собачьим, и спишу на боевые действия! – ярился белоглазый. – Одевайся быстро, б...!
Он ногой подшвырнул к дивану хромовые сапоги. Мучик торопливо принялся натягивать их на босые ноги.
– На улицу! – скомандовал Проводник, мотнув головой на дверь, и продолжая держать пистолет направленным в его сторону. – Быстро, ж… в горсть, и на выход! Я тебе щас контрольную проверку устрою!
На улице было так хорошо, что закружилась голова. Солнце еще не достигло зенита, темно-голубое небо выгибалось над головой мягким куполом, над астрами, росшими в круглой клумбе, огороженной вкопанными наискосок кирпичами, сновали работящие пчелы. Ответвление от центральной дорожки вело налево, в сад, где под тяжестью персиков и слив гнулись ветки деревьев.
– Шагай дальше! – рявкнул сзади Проводник, и Мучик послушно направился к приоткрытым воротам.
Это была далеко не та деревня, которую он себе представлял. Эта оказалась с крепкими высокими заборами, роскошными черепичными крышами, ухоженными садами. Даже улица была асфальтированная, гладкая и чистая, словно городская. Невдалеке, правда, торчал закопченный остов сожженной машины – судя по диаметру колесных дисков, вездеход-внедорожник. Рядом с ней лежали три тела в одинаковой синей форме с полицейскими знаками различия.
– Кто? – спросил Проводник, обходя Мучика сбоку и пиная крайнее тело.
– Враг… Варг! – тут же поправился Мучик.
– Что? – махнул рукой белоглазый в сторону обгорелого кузова внедорожника.
– Танк, - мгновенно сообразил Мучик и добавил, - самоходная установка-излучатель. Предназначена для промывания мозгов населению Уоррена.
– Зачет, - отозвался Проводник, но смотрел он на Мучика по-прежнему с подозрением. – Там что? – теперь он показывал на белую тарелку метрового диаметра, установленную на крыше ближайшего дома.
– Антенна связи с орбитальной базой варгов. Для нас служит опознавательным знаком жилищ местных жителей, сотрудничающих с варгами и являющихся предателями, - отрапортовал Мучик, вспоминая все больше и больше из прошлой жизни.
– Сойдет, - кивнул Проводник. – Можешь идти приводить себя в порядок. Но запомни, Мучик: я с тебя глаз больше не спущу! Еще раз заподозрю, что кемаришь – пулю в лоб, и все дела. Ясно?
– Так точно, Проводник!
– Свободен!
Проводник сунул свой "Стич" в кобуру, повернулся и зашагал к дому. И чем дальше отходил, тем явственней его кожа приобретала привычный синий цвет, и все сильнее и сильнее увеличивался его рост. Вскоре и на гладком его затылке распахнулись татуированные глаза, а правый, как показалось, даже задорно подмигнул.
Мучик поднял руку и надавил двумя пальцами себе на верхнее веко. Фигура Проводника дрогнула, раздвоилась, и вместе с ней раздвоились заборы, дома, дорога. Когда же он отнял пальцы, снова запахшие перцем, то успокоился окончательно – все встало на свои места и приобрело нормальный вид. Исчез асфальт из-под ног, превратившись в пыль, дома оказались круглыми глиняными мазанками, позади него раскорячился варговский танк на неуклюжих членистых ходульках, а рядом валялись сами дохлые варги – тонконогие и тонкорукие, со вздувшимися животами и острыми зубами, торчащими из пастей. Он снова был здесь, куда прислала его Родина: на Уоррене, в области высокого давления. Мучик с облегчением вздохнул, вытер запястьем пот со лба и поспешил за Проводником – нельзя было терять ни минуты, ведь освобождение этой отдаленной планеты еще только началось…