Гадалка сказала, он будет счастлив. Дословно: «купаться в счастье», «счастья не миновать» и «долго жить в счастье и роскоши». Ворожба обошлась в рубль, а стоила того меньше.
К тридцати пяти он был обманут, и обманывал. Бывало, слышал: «нет», чаще говорил сам. В счастье верил не больше чем в сон. Жизнь удалась и не удалась. Школа, армия, институт… Выбил зарплату и квартиру, в собственном имени ничего лирического не видел, любви не встречал, а дети, если и были – неизвестно где. Жил, словно ехал в общем вагоне: кругом люди, ближних знаешь, всё слышно, все на виду, и – не стыдно. На вопрос о счастье улыбался, неизменно отвечая: «вполне» и мистификатором себя чувствовал не более обычного.
Случилось, что летом остался без отпуска.
– Кирилл… надо.
Начальник выдавил пару мятых фраз, пожаловался, посулил и отправил обливаться потом. Високосный год! За июль трижды мотался по стране, дёргаясь в каналах магистралей, маршрутах городов и прокуренных коридорах.
В этот раз вместо него должен был ехать Прощарук – бывший геофизик, человек многосторонний и всяческих увлечений. Местная электростанция его почти родина: знакомые просторы, масса друзей, былые увлечения. Прощелыга обрадовался, перед обедом решил «выпить сто грамм по поводу», ушел и – не вернулся. К вечеру позвонили из участка: взял на себя повышенные обязательства, с несомненным умением осилил встречный план, затем пошёл на рекорд и блестяще с ним справился… Ввиду его невозвращения проверять зольность углей поехал он. С работы ушёл раньше, ночью сел на поезд, дальше – автобусом…
Приехал утром, устроился в гостиницу, сразу сходил на место, и всё сделал. Пробы, паковка образцов, документы, маршрутный лист. Никаких впечатлений. А солнце жгло, и лето парило на лень. Он помнил расписание и выкроил остаток дня на отдых… Переоделся, извел остатки дезодоранта, сложился на завтрашнюю автобусную рань и спустился перекусить. Перекусывать оказалось нечем: меню не соответствовало, из персонала наблюдалась уборщица, а выставленное в витрине не впечатлило. Вопрос о естественных потребностях натолкнулся на хамство. Провинция…
Поел в кафе напротив. Закурил, выпил капучино, улыбнулся симпатичной официантке. Не лучшие ноги во Вселенной, и кругозор – не шире танковой щели, так и он не обнаруживал глубокие познания в институте. Девушка – из тех, кто видел больше, чем знал, – порядилась на бутылку коньяка и сложенную вдвое зелёную купюру из подкладки, после восьми вечера. Как просто! Сколько этих ежедневных улыбок, за которыми и жизнь её течет? За женщин вдвойне обидно.
После обеда вышел погулять. Время было… С четвертаком наизготовку прошёл город насквозь – дрянь городишко: не за что платить.
В следующие час-полтора он погулял бульваром, съел мороженого, побродил берегом пруда-охладителя уже вычеркнутой из памяти электростанции, выкупался в рукотворном море и двинулся обратно, глазея на заезжий луна-парк. Фигурку впереди обгонять не стал. Пристроился в трёх шагах сзади и принял её темп. Девушка не торопилась. Восточные украинки всегда хороши, легки в общении и покорны. Отсюда многие охотно уезжают в пыльный, задыхающийся от жары Луганск, где в поисках счастья быстро хватаются за первое попавшееся… Вскрытый бумажник посулил неплохие шансы, и оставшиеся финансы мысленно были поделены надвое. Со спины он дал ей девятнадцать лет, и вряд ли ошибся. Худенькая, с каштановыми волосами до пояса, со вскинутой головой – таких обычно зовут Оксанами…
– Вы что-то хотели?
– Нет… просто так…
«Просто так» они прошли аллею, посидели на лавочке у входа в парк, вернулись на карусели, вдоволь повертелись и просто так зашли в ресторан. Она носила мягкую самошитую юбку, что было очень необычно; овладевала премудростями искусственного интеллекта; симпатичная и неглупая; с год заневестилась. Официантка отпадала…
Вдвоём они проводили закат, шутливо спорили и толкались. В тишине окраины он брызнул ей пригоршню воды из уличной колонки. Каштановая фея ребячливо вспорхнула, и блёстки растаяли в тонкой багряной линии дневной звезды. До полных звёзд они бродили мощёными плиткой тротуарами частного сектора, вытоптанными спортивными площадками, дворами заросших городской зеленью пятиэтажек и пятнадцатилетние барышни с любопытной завистью свешивались с балконов. Мало слов не бывает, – есть короткие языки; они говорили обо всём.
– Взять чайную ложку: что в ней особенного? А присмотрелся и, пожалуйста – сказка об оловянном солдатике…
– В этом доме жила бабушка. И я, до двенадцати лет. Сейчас – дача…
– Мир безжалостен – такова природа…
– Меткая фраза – короткая…
– «Я» зачеркни…
– Животных мало содержать. Нужно находить в этом удовольствие…
– После чего отдыхать? Я не устала…
Она совсем не видела в темноте, а он – не умел ходить по бордюру. Но ему нравилась замешанная в ней парой скульпторов спокойная уверенность, приятная лучистость и польская осанка, а ей в нём – всё недостающее.
– Без полива и дуб усохнет…
– Высочайшая гора солнечной системы – на Марсе. Олимп, двадцать семь километров…
– Больше отдаёшь зеркалу, – меньше тратишь для души…
Сколько раз нечто занозило его сердце, но так и не вдохновило… Женитьба, дети – не для него. Исполненный уверенности, циничный, он знал о жизни многое, а думал – что и всё. Ночь снизила температуру и сблизила тела. Она прильнула к плечу, а когда он предложил свой номер, – повела подбородком, сделала большие глаза, и стала ещё более милой.
– Даже чудовище имеет право на поцелуй…
– Иначе не будет сказок…
Номер встретил духотой. В стекло билась муха, шторы дышали безысходностью и отсутствовали запахи. Вода в душе оказалась холодной, полотенца старыми, белье – рваным. Но было лето, хорошенькая девушка и волшебные глаза…
Шумела вода, по-прежнему билась муха, он ждал. Часы показали полвторого, картина на стене утратила мотив, муха всё билась, и её стало жаль. Утро ли вечер за окном, последняя ночь или целый мир, – не всё ли равно, если напрасно? Зажигалка, сигарета, терпкий полуночный дым… Достижимы ли его стремления? Он выкурил одну из трёх оставшихся сигарет и выключил свет…
* * *
Она не ластилась. Смотрела в потолок, пальцем водила по стене невидимый узор, тёрла глаза.
Его ничто не удивляло, но женские слёзы – трогали…
– Ты уедешь?
– Послезавтра.
Соврал…
– Навсегда?
– Буду в августе.
И снова…
Скажи она, чья дочь – не поверил бы…
Первый рейс уходил без пятнадцати семь. Луганский автобус вырулил на серую ленту к областному центру. Справа проплыл узкий прямоугольник дорожного знака «конец населённого пункта». Заглавными чёрными буквами – на свежей белизне: «СЧАСТЬЕ». И жирная красная непоправимая черта – сверху вниз по диагонали. Вот и всё. Был городок, была работа, была встреча. Двадцать два часа жизни, словно молния. Скука, солнце, брызги, радость, несинхронное дыхание и глаза в окошке кассы. Сколько так было? И будет… Он попытался дремать. Не спалось. Вместо усталости – необъяснимый подъем и возбуждение. Да полно! Какие чувства? В теперешнее время, в тридцать пять, и с ним? Ну встретились, прошлись, шептали; ну переспали… Всё… Тоже – город! Пыльное захолустье с претенциозным названием. Нужно ему это провинциальное счастье! И что с Инной? – «Срочно перевлюбился в другую»?.. Уже вечером будет дом, завтра работа, а там, глядишь, и – новые глаза.
Кончился пригород. За окраиной одиноко паслась корова. Небольшой исхоженный луг, разрезанный тропинкой, с однотонной выщипанной травкой. Корова, замыслом хозяев долженствующая пастись на правой половине луга, по какой-то необъяснимой причине, изо всех сил, до удушья натянув цепь, тянулась влево. Он снова сомкнул веки, и понял… Ложь большими буквами. Ничего не будет. Ни «завтра», ни «после», никогда. Ни пышных маминых дочурок, ни разбитных молодок, ни перезревших леди со счетами, авто и без запросов. Мечты о небесных пирогах! Не тот он человек, за которым рыдают принцессы. Мысленно обещая себе бросить курить, обуздать похоть, не пить спиртного менее благородного за коньяк и даже победить привычку нервно постукивать ногтями по зубам, он громко выругался, остановил «Икарус», с лёгкостью выпрыгнул, от души показал водителю кукиш и радостно зашагакал обратно.
ISBN 966-508-361-9 © Горобец В.В., 2006