Веру хотели видеть. Родственники, знакомые, соседи – все. В день рождения Дениса Вера обещала быть. Веру ждали; Вера – звезда, Вера – образец.
К Ачиным тянулись. «Тетю Веру» ставили примером отличницы, «Веру Ивановну» уважали за дисциплину, «Верочкой» восхищались как женщиной и умницей, «Верке» завидовали: всё может. Вера жила в большом столичном городе, занимала в торгпредстве солидный кабинет, выезжала за границу и малую родину посещала раз в два года, неизменно останавливаясь у сестры. Всегда стройна, надушена, сверх меры пунктуальна, остра на глаз и слово, подкована в культурном отношении и с каждым разом – тоньше и моложе. В городе Ачиных уважали, и знаться с Ачиными считалось признаком хорошего тона.
Декабрь прибавил Дениске солидности: первый юбилей. Квартиру тридцать три почтили ожидаемые лица, заглянувшие соседи, заскочившие приятели, все, кто «счёл» и «обещал», «решил проведать», «давно не виделся», «случайно вспомнил», «зашёл спросить», «что-то слышал» и просто «проходил мимо»… С самого утра виновник торжества солидно жал руки, принимал подарки и стойко берёг уши. К полудню именинника порадовали автомобили «РАФ» и «Волга», солдатская пилотка, подписка на журнал советских комиксов «Мурзилка», рогатка, волейбольный мяч, фломастеры, взвод пиратов и щенок. Родителям достались пять пар носков козьей шерсти, рубашка, свитер, школьный костюм «на вырост» и ботинки «в самый раз». Не долго охая над сокровищами, сына заставили всё примерить и спрятали в шкаф.
Последовавшее застолье назвали «раздельным питанием». Младший состав «некнул» горячему и основательно распробовал разницу в тортах «Пражский» и «Карпаты», запил результат «Крем-содой», запасся конфетами и был выслан в детскую. Взрослые взогрели стол горячительным и атмосфера зала сгустилась до вполне раскованной гостиной. Мужчины блистали Прустом и прононсом, женщины сплетничали, писали рецептуру, выуживали секреты. Все соглашались (да-да-да), делились наблюдениями (рубчик – скрадывает) и пытались сводничать (взаимчивый, не вредный, не был, бросил, очень ничего). Мало-помалу наливались лица, шахматы сыпались, мнения расходились, пепел рос. И вот уже мужчины тискают наперебой гитару, женщины тянут лирику, Вера трогает горло и рассеянно кивает; курят уже в форточку, а циферблат плывёт. В положенное время посуда меняет дислокацию и концентрируется в раковине кухни, туда перемещается бабушка, присутствующие окружают Веру, пробуют десерт и теребят столичную гостью Апеннинами, скандалами в кулуарах и просят – о Толедо. И замечательно летят минуты, и восхитительно порозовевшая Верочка бутоном раскрывается в рассказах с комментариями, от которых горит Ахматова, бледнеет Дали и меркнет Маркес… Конечно, скромная и обаятельная… не склочница, но может постоять… естественно – за многое уплачено сполна… ах, будущее!.. Но если у неё родится дочь… Уж да! Она бы воспитала… Ну, просто – дочки-матери… Все вежливо, проникновенно слушают, едят её глазами и не сговариваясь – пьют чего налито, удерживая тонкого стекла бокалы большим и указательным пальцами. И тут, коль речь зашла о детях, а тишины скопилась несколько секунд, все обостряют слух, и некоторые даже вспоминают – по какому поводу собрались.
И тут, во время журчащей паузы, апофеоза Верочкиной сонаты, пика ее одухотворенности («никак нет сил закончить рассказ про то, как он любил розы, а она кошек, но он её бросил, и вот розы выполоты, а кошка отравлена…»), подчеркнутой шевелением кадыков, к слушателям прорываются звуки, не совсем соответствующие примерному поведению школьников-хорошистов. Детская вдруг предстает музыкальной шкатулкой, где джаз скрестили с гимном ССР, добавили немного рок-н-ролла и напоили этим симфонический оркестр. Визг, лай, грохот, скрежет и скрип на верхней ноте, словно они там гарнитур догрызают. К тому же всем решительно понятно, что происходит тарарам давно, кульминация в разгаре, а развязки – не видно. Вера косорото натянула струну: хм? и не сдержала раздражительной гримаски. Изучающие взгляды собеседников выжидательно засверлили гиперболоидами: ну-ка! и отчего-то она посчитала себя оскорбленной. Небо нахмурилось, насытилось озоном и зримо почернело, как лист бумаги, к которому неосторожно поднесли огонь. Каблучки чиркнули и понесли…
Разгром Денискиной комнаты не уступал эпицентру попадания крылатой ракеты. Будто не трое ребятишек порезвились, а революционно настроенные матросы – дико вопящие и орущие. Или, по крайней мере, три богатыря; и попали они в сказку, где двенадцать месяцев взбесились: борьба, азарт, безумие… А что? Молодость, углеводы, энергия. Шесть рук, шесть ног, четыре лапы и восемь глаз: догонялки, пряталки, боевые действия. Свежесть растворённого окна, развороченная тахта, белый пух, и четвероногое чудовище, визгливо победившее подушку…
Мышцы Верочкиного лица заиндевели, как у плохого робота, потерявшего нужную шестеренку. Зрачки взорвались звёздами и распухли атомным пламенем, воздух со свистом проник в горло и где-то там циркулировал, набирая мощь урагана «Виктория»:
– … … … …!!!
Дрогнули язычки газового пламени, поперхнулась кукушка, хозяин подавился сухофруктом, супругу сотрясла икота, бабушка упала в обморок, кому-то из гостей понадобился валидол, кому-то – уборная.
– Цыц, я сказала!
За окном оборвалась штанга троллейбуса, заполошно сорвались вороны и разорвались, разошлись швы панельного дома, так что люстра беспомощно оборвалась с потолка.
– Тихо, печально играем! Тихо!! Печально!!!
Дети онемели, щенок скулил, боязливо укатилась ранняя луна. Вера небрежно смахнула с джемпера воображаемую пушинку и на будущее твёрдо решила в свой дом столь лохматую псину не пускать…
ISBN 966-508-361-9 © Горобец В.В., 2006