Несказка

 Несказка.

Случилось всё это давным-давно. В те далёкие времена, как известно, существовало одно царство – Тридесятое, что находилось как раз в Тридевятом государстве. Царством правил царь, его многие любили, а остальные уважали. И царь в долгу не оставался, народом правил мудро, но строго. И была у царя дочь, естественно, красавица такая, каких не сыскать нигде. Так уж повелось в сказках, что дети царские и красотой, и силой, и умом блистали. Один царевич, правда, явился исключением, за что и прозвался в народе «Дураком», но, одумавшись, исправился, обхитрив при этом всю нечисть в округе. Но то другая сказка… Царь дочурку свою любил, как положено, больше жизни своей, и жизни своих подданных всех вместе взятых. Не ведала любовь отцовская границ, и все это знали, и все этим умилялись. «Надо же, какой у нас царь отец хороший!» Все ставили его в пример своим мужьям-отцам-зятьям…
Звали царевну Елена Прекрасная, уж не мог народ обойти вниманием красоту её, да она и не возражала. Помимо красоты царевна обладала и другими достоинствами незамужней девушки: была она рукодельницей искусной, хозяйкой доброй, другом хорошим. В недостатки народ записал мудрость… «Из-за мудрости долго в девках проходит…» - частенько поговаривал народ. Царь, заслышав эти речи, хмурил брови, но молчал, соглашался с народом, да что поделать? Нельзя же человеку приказать поглупеть чуток! К тому же частенько выручала дочка, советы давала, судила, с послами беседы умные вела. Царь и сам то дураком не был, только шибко хорошо у царевны выходила вся эта политика.
Но править народом должен царь. В том государстве не принимали женщин на троне, чего гляди, соседи засмеют, мол, под бабой сидят. А так как больше детей у царя не имелось, трон после смерти царя доставался царевне. Или тому, кто на ней женится. А никто не женился до сих пор. Уже два года как с разных концов света съезжались во дворец женихи. Кто король, кто сын короля… Сулили много чего от гор золота до волшебных замков, клялись в вечной любви. Но царевна не слушала их, оставалась на минутку наедине. О чём-то говорила с женихом, а потом отказывала. И не было ни единого, которому она согласилась отдать руку и сердце, а в будущем подарить царство. Царь не раз пытался вызнать, что за разговор вела она с ними, но царевна молчала.
- Дело твоё, - вздыхал царь.
Царевна видела, что отец печалится, но всё равно молчала.
И однажды произошло то, что обычно происходит в подобных сказках, царевну украли. Поздней ночью, когда в небе вовсю разгулялась гроза, её утащил через окно тёмный дракон, и улетел меж грозовых облаков, озаряемый вспышками молний.
В общем-то, подобного ожидали – сказка всё же. Народ понимающе опускал взор перед царём-батюшкой. Да и царь за все эти счастливые годы позабыл про ужасную неизбежность. Оказывается, ещё в молодости одна ведьма нагадала, что дочь его, умницу и красавицу, похитит злой Колдун и заточит у себя в Башне, что в чаще леса. За все последующие годы царь как-то позабыл про ведьмино гадание – думал неправда… Вышло, что правда.
Но что мучаться и изводить себя? И решил царь-батюшка героя найти, что царевну то вызволит… Много желающих вызвалось – ведь в итоге победителю Колдуна доставалось Тридевятое Царство. Ради дочери царь готов был отказаться от трона, лишь бы жива осталась…
И вызвался наряду со всеми один молодец. Звался он Иваном, простым таким, неприметным именем. Вань на Руси пруд пруди, и поэтому никакого внимания не обратили на молодца. Ну вызвался – иди!
 И Иван пошёл…
Здесь, собственно, заканчивается сказка, и начинается несказка.

Давно это было…
Ведьма смотрела на парнишку и видела… Видела тёмного крылатого зверя, которого приютит у себя этот паренёк. Видела янтарное от вспышек небо, заляпанное чернотой. Видела ряды пыльных бутылей, запечатанных, пронумерованных на желтоватого цвета бумажках. Видела муки умирающих. Видела ум и стремление, желание обогатить людей.
Видела то, что сама хотела принести, но не по силам оказалось…
Поэтому она сказала мальчику:
- В ученики ко мне пойдёшь.
Паренёк вытаращил глаза и судорожно закивал, будто у него разрешения спрашивали.
Ничего у него не спрашивали – Ведьма всё уж определила и выбрала. За него…
Спустя годы царь-батюшка услышал от неё предсказание…

Всю следующую ночь, как ушёл Иван вслед за пропавшими героями, царя изводила головная боль. Незатейливо так влезла внутрь и давай потихоньку утяжелять думы всякие, окрашивать мир в цвета тёмные, нагонять тоску зелёную, а потом и вовсе бесцветную тоску. Царь не мог уснуть, ворочался в ложе, искал удобную позу… Но тело, как на зло, отзывалось назойливым ноем, одеяла и подушки мешали не то что спать, а жить! Темнота навевала скуку, свет тоже… Он пробовал читать то донесения, то сочинения, но глаза с отвращением смотрели на всякое слово, мысли наотрез отказывались складываться в чёткий строй, что бы быть понятыми и запомненными.
Прогуляться бы, решил государь, и в ночной рубашке вылез из ложа царского, мягкого словно… Словно… Словно суфле. Царь однажды лакомился этим блюдом и остался чрезвычайно довольным. Надо бы приказать найти рецепт, и отдать его повару, пусть готовит хотя бы раз в день.
Как и во всякой сказке, охрана у царя была той ещё. То есть, мы-то понимаем это, а царь считал, наоборот. Стражник с длиннющей пикой дремал на посту, обхватив оружие вроде подставки. Негромко сопел и шевелил усами. Царь завистливо посмотрел на счастливчика, и побрёл босиком по коридорам. Со стен на него с интересом взирали предки, заточённые в рамки картин. Царь же из-за сумрака не замечал сего факта, да он давно уже не смотрел на картины – понимал, что скоро сам попадёт в их строй. Но старался не думать об этом, и избегал взгляда в глаза предков.
Миновав ещё парочку охранников, спавших в креслах, вышел во двор.
И тут его так скрутило…
Дочь моя, доченька, единственная на свете, всё, что есть у меня, за что умереть готов и жизнь чью ценю больше жизни своей, пропала!
Так остро резануло вдруг по телу… Не по сердцу – мало оно, а по всему телу. Судорога свалила царя на ступеньки каменные, выдавила слёзы и крик сдавленный, тихий… Но крик. И застучало в голове с новой силой.… И мир приобрёл краски, такие яркие, что невыносимо стало. И боль его, не тупая тоска бесцветная, как раньше, а ясная, чёткая боль.
Он страдал и удивлялся одновременно, а от того удивлялся ещё больше. Что ж такое, рассуждала неведомая доселе часть его, с чего это так сильно то? Не положено тому! Кто же в сказках так страдает? Мне надо бы скупую отеческую слезу пустить, грустить, тосковать и надеяться, а я валяюсь, словно балбес какой. Я же царь сказочный, а в сказках не сказано о таком. И откуда чувство, что мир рушится, что всё не будет, как прежде?.. Ведь сказка это. Спасёт её кто-нибудь, дурочку мою незамужнюю… Дурочку мою…
И царь вновь запутался, мир ли гибнет или всего-лишь он, отдельно взятый царь, отдельно взятой сказки? И что за чудеса?..
Возможно, и спасёт.… Но то потом. Когда-нибудь. А сейчас…
Царь страдал от жуткой боли. И наслаждался яркостью её…

Колдун приходил в покои каждый день. Он одевался в домашние тапочки, менял грозную мантию на зелёный махровый халат с заплатами, на носу восседали аккуратные строгие очки, длинные чёрные волосы собирались в хвост, а иногда заплетались в красивую косу. Он приносил кофе – напитка заморского, - различных прикусок к нему, книги царевне или зверей каких-либо. Приходил он всегда ближе к ночи после завершения всех дел важных, исследований колдовских. Иногда уставший, но довольный, иногда сбитый с толку. В общем, по наблюдению Елены, вёл он себя, как человек, постоянно ищущий ответы на вопросы, кои числа не имели.
Они вместе пили кофе, разговаривали.
- Человек боится всего одной вещи, - говорит Колдун, вдавливаясь глубже в мягкое уютное кресло. – И эта вещь определяет всю его жизнь. И это правильно, природа мудро устраивает даже подобные ошибки. Это даже не ошибка, а ловушка.… Люди попадаются в неё, почти все. Да нет же, все, поскольку остальных так мало, что учитывать их не имеет смысла.
Царевна наслаждалась ароматом и вкусом кофе, забывая, что она пленница. И она ждала, скорее бы Колдун раскрыл, чего же боится так человек, что жизнь его портится, а иногда улучшается. У неё и самой были догадки, не зря же мудрой прозвали.
- И боится человек боли, - раскрывал тем временем карты Колдун. – Обычной боли, чаще душевной, нежели физической, хотя и её тоже. Обходит стороной, за тридевять земель, сторонится, как оборотни серебра. А так и надо.… Ежели человек душевную боль испытывает, то что-то не так идёт в его жизни. Что-то менять нужно, чаще всего в себе. Тут можно с болью физической сравнить. Вот если ты за горячий чан схватишься – обожжёшься, больно ведь. Это специально, что бы руки ты свои не портила, что бы знала – опасно это, за чан раскалённый браться. Нельзя так. Так же и в душевной.… Почти.
Там оно немного по-иному. Меняться надо, то - правда. Но если избегать боли, не изменишься. Чан то ты видишь, вот он перед тобой, дымится, пышет жаром, а нутро своё не видать – сокрыто оно от нас, при чём нами же, ну да это дело десятое.… Поэтому надо боль использовать, как путь-тропинку, не приближаясь в плотную, но и не убегая от неё так, что пятки сверкают. Чуешь, что больно – не ленись, посмотри, что болит, отчего, почему? А как надо, что бы потом не болело?
Лечиться надо от боли, но с её помощью…
Царевна головой качала, удивлялась разумности этого злодея.… Да ну, какой же это злодей?
А колдун всё говорил.
- И люди вот прячут свои душонки, зарываются с головой в песок.… Не чувствуют почти ничего, ни зла, ни добра.… И рады факту тому. Да только не всегда. Бывает, накатывает на них по вечерам, мол, что-то не то. И все разговоры пусты, люди вокруг пусты и сам ты становишься пуст, и долго в твоей пустоте метается эхо, после лёгкого щелчка по себе. И сидят у окон, уставившись в темноту, ищут в небе искорки, думая, что в них, в далёких звёздах дело… Или в луне, особенно полной. И вяло текут мысли в их жалких мозгах. На завтра же становится всё на свои места, они обращают внимания на «важные» дела, а свои слабые душевные движения не слишком их волнуют. Да и не могут люди волноваться то по-настоящему.
Царевна слушала внимательно, впитывала слова, удивлялась ходу мыслей, но спорить не собиралась. Что-то пробудил в ней Колдун. Что-то знакомое, близкое. И ловила она это неясное ощущение, гонялась за ним, будто игру в догонялки затеяли.
- Но как бы не прятался человечишка от страха, не выходит ничего толкового. Бояться он не перестаёт. Человечишка жалкий просто забывает, что боится, не сознаёт. И тут начинается власть страха над человечишкой. Под любым предлогом лезет он наружу, и человечишка совершает поступки странные даже для него самого, сам после удивляется, но остаётся дурак дураком. Человечишка сам себя перехитрил!

В лесу Иван обнаружил старенькую хибару. Дело было под вечер, лес наполнился сыростью, звуками всякими… Надо переночевать где-то! Вот и пошёл Ваня на далёкий огонёк, мелькавший среди деревьев. Положив руку на рукоять меча, он осторожно постучал в хлипкую дверцу. Испугался, что вот-вот не выдержит стука и упадёт, но обошлось. Дверца с положенным ей скрипом отворилась, выставляя напоказ хозяйку хибарки.
- Ээ.… Да я в гости к ведьме пожаловал, - заключил Иван, рассмотрев хозяйку получше. Сразу мог бы догадаться, чью хижину можно найти в лесу возле самого болота, куда люди обычные даже днём не ходят.
Ростом ведьма не удалась, всего по пояс Ивану. Так же обладала она сутулостью, худобой и остальным набором, присущим исключительно ведьмам вплоть до крючковатого носа, кончик которого постоянно цеплялся за губы.
- Чего уставился? – раздражённо спросила ведьма, вместо приветствия, и приглашения на ночлег доброго молодца. – Это мы по-молодости красивы и обворожительны… Старость прибирает своё к рукам.
Иван понял, что сам не поприветствовал хозяйку, кем бы она ни являлась, и решил исправить ошибку.
- Прости, бабка, устал я с дороги. Добра тебе в дом твой и счастья тебе до скончания жизни. Не позволишь ли переночевать?
- Позволю, проходи… - буркнула она, будто не рада гостю и зашаркала внутрь.
После скудного ужина (нехозяйственная попалась ведьма), хозяйка принялась расспрашивать гостя, кто таков, куда движется. Иван всё как было, так и рассказал. Влюбился в царевну, идёт спасать от злого Колдуна и тёмного дракона, которые заключили царевну в Башню, что в чаще леса. Ведьма слушала, казалось, в пол уха. Думала о своём, уставившись в пол, местами прогнивший.
- Влюбился, говоришь… - произнесла старуха.
- Ну да, - чуть смутившись, признал Иван. – Красавица, каких свет не видывал, а рукодельница, поверьте мне, не сыщешь лучше и искусней. Жена неплохая из неё станется. Правду говорю. А неужто я ради такого и жизнью не пожертвую?
- Жена неплохая, рукодельница, красавица… - повторяла зачем-то ведьма. – А влюбился то почему?
- Так я ж говорю, красавица, рукодельница, жена хорошая, - ответил сбитый с толку Иван.
Ведьма рассеяно кивала, мол, слышала уже.
- А чувствуешь то что? – продолжала ведьма.
Иван не понимал, зачем она задаёт такие странные вопросы. Вроде простенькие совсем, но отвечать сложно, а иногда глупо.… Да и сами вопросы глупые!
- Хорошо мне, когда о ней думаю, - немного подумав, расплылся в мечтательной улыбке. – Представляется мне терем наш. Она пироги готовит, по терему детишки наши бегают, мать она прекрасная. Я смотрю на нее, и налюбоваться не могу. Как готовит, за детьми следит… как на меня смотрит. Что же для счастья то ещё надо?
Ведьма, кажись, не слушает, перестала, как про терем заговорил. Но от последней фразы встрепенулась?
- Счастье… - голос её неровен, подобен скрипу дверцы входной. – Что же ты знаешь о счастье?
Иван умом особо не славился, но и дураком не был. Понял он, что-то не так пошло. По-другому должно сложится, а не складывается. Ведьма крепко призадумалась, видать, о счастье, и не собиралась ничем помочь в борьбе против Колдуна. А должна была.
Глупая она какая-то, решил про себя Иван. Разговоры у неё такие же!.. Всем же ясно, зачем и почему влюбляются, особливо в таких умниц, как царевна. Прожила на своём болоте сотню лет и поглупела – одна жила ведь, без мужика… Заметно сразу, вон как изба разваливается, половицы прогнили.… Был бы мужик, жила бы в крепкой хате и без ветра в голове.
- Счастье – это когда тебе хорошо. Тихо, мирно, спокойно.… И хорошо. Вот представил я терем, и мне хорошо, а стало быть, счастлив я, - назидательно объяснял Иван, словно пытался донести до ведьмы простые истины.
- Всё хорошо у тебя будет. И даже без моей помощи, - сказала вдруг ведьма.
- Что хорошо, - спросил Иван. – Как без помощи?
А ведьма, тем временем, обернулась вокруг себя, потом ещё и ещё. И вот завертелась, что у Ивана аж дух перехватило, и волосы на голове ветерком взъерошивались. И почудилось ему, что не ведьма там вертится, а чудище лесное, большое и чёрное. И как перестал вихрь, и вправду – чудище! Вроде медведя, и волка, и лисы, и кабана, и гада...
- И сейчас влюблён в свою кралю?! – заревело чудище.
Какая краля?.. Какая любовь?.. Бежать надо от людоедки! И убежал Иван, спаситель Елены, прямо в ночь и по болоту подальше от ветхого дома с жуткой старухой.
Тело чудовища осело, ссутулилось, мех втянулся, обнажая лохмотья. Морда страшного зверя превратилась обратно в морщинистое крючконосое лицо.
- С таким каши не сваришь, - сама себе прошамкала ведьма. – И счастья такому не будет... Так, довольство лишь...


Колдун поставил перед Еленой изящный бокал, наполненный то ли сверкающей жидкостью, то ли просто светом. Елена зажмурилась – слишком глаза режет. Берёт холодный бокал в руки и чувствует, как колышется неведомый напиток. От него исходит острый аромат чего-то знакомого, забытого. Елена начинает перебирать все вина, что пробовала она, и понимает, не вино это. Не вино, не ликёр…
 Это настроение…
- Людишки прячутся от боли, - говорит колдун. – Они делают себя бесчувственными, что наш валенок. Ну, конечно, не до такой степени. И мир для них становится похож на хлеб… Хлеб уже не свежий, но и не чёрствый, где-то между, когда мягкость и вкус теряются. Понимаешь?
Царевна кивает.
- Да, боль тогда не так явна. Может пройти незамеченной. Ослабляется раз в десять. И людишки довольны этим – жизнь то можно прожить безболезненно.… Во всяком случае, не так страшна эта жизнь. И вот тут ловушка захлопывается! Они не чувствуют боль, но так же теряется и счастье.… В те моменты, когда теряется рассудок от переизбытка сладости и свободы, что несёт с собой счастье, людишки лишь пожимают печами и думают: «Ну да, неплохо». Вместо того, что бы быть счастливыми, они довольны. Вместо боли – они слегка опечалены. И жизнь теряет свой изначальный интерес, а людишки – свою суть.
Здесь царевна вопросительно смотрит на Колдуна, мол, объясни подробнее, какую суть, что теряют?.. Колдун ловит просящий взгляд.
- Выпей… - говорит он. – Здесь не яд.… Хотя ничего более ядовитого в своей жизни я не делал. Это не отрава, но ты отравишься. Это не наркотик, но ты пристрастишься. Это не ответ, но ты поймёшь. Выпей.
Елене нравится, как говорит Колдун. Ей нравится эта загадка. Она любила отгадывать такие, но сейчас, понимает она, загадка не по силам – лучше выпить. И она не боится, что окажется там настоящий яд, Колдун не для того выкрал её из замка, что бы отравить. Колдун просто одинок нестерпимо. Ему надо с кем-то вести такие беседы. Поэтому она слушает его речи, к тому же они интересны. Придет время, и она сможет тоже рассказать ему что-нибудь, но пока она слушатель.
Жмурится от нестерпимого света, подносит бокал к губам, глубоко вдыхает изумительный аромат, непохожий на ароматы. И выпивает. Медленно, по глотку. Жидкость светится вкусом: то сладко-горьким, то кисловатым, то холодным и обжигающим, то лёгким, но пронзительным вкусом. И она растворяется прямо во рту, наполняя Елену чем-то странным.
Покои вспыхнули многоцветьем, и вроде ничто не изменилось по сути своей, но Елена с трудом узнавала место своего заточения. Она как во сне обвела взглядом покои. Краски обрели жизнь, принялись плясать, звучать… Они дышали, копошились, переплетались со звуками, превращая мир в тугой и невероятно сложный узел. Узор узла того менялся, будто нити переползали живыми змеями. Елена испугалась и в то же время обрадовалась. Испугалась и лёгкого ветерка, залетевшего, видимого через неплотно прикрытую дверь – казалось, она рассыплется от него будто статуя из песка. Обрадовалась его приятным и нежным прикосновениям к…
Странно, одежда на месте. Она такая удобная.
Елена провела рукой по платью, прикасаясь им к ногам.
Запах ворвался без предупреждения. Сначала лёгкий, запах её самой, волос, пота, одежды, цветочной воды, что приносили слуги колдуна каждое утро, масла… Потом он утяжелился запахом комнаты: пылью, сосны, постели, подгнивших потолочных балок, старых ковров и гобеленов. Потом добавился запах колдуна: те же масла и вода, иные вещества, с коими он работал в подземельях, но так же острый и наглый запах крови, затхлого воздуха и грязных луж, крыс… Пахло драконом, тем самым, что утащил её из замка. Пахло так сильно, что царевна вздрогнула, огляделась с опаской. Видно было, что заново она переживает страшные события грозовой ночи.
Счастливая улыбка тихонько сползала. Она замахала руками, отгоняя кого-то видимого только ей.
- Пошёл прочь! – закричала она.
Колдун встал и направился к двери, медленно, наслаждаясь каждым моментом. Осторожно открыл небольшую дверь, напоследок обернулся. Царевна уже угомонилась. Теперь она плакала, сжалась вся в комочек, спрятала красивое личико в ладонях и плакала.
- Ничего, ничего… - шёпотом сказал он. – Недаром тебя мудрой прозвали… Догадаешься.
Он запер дверь. В первый раз за время похищения он запер царевну. А так она могла уйти в любую минуту.
Царевна не видела ничего этого. Ей казалось, что весь мир навалился на неё, беззащитную. Острота ощущений мучила и доставляла несравнимое удовольствие. Эти прикосновения воздуха, эти запахи, цвета и звуки, они были чисты. Подобны глотку ледяной родниковой воды из горного ручья. Чисты, обжигающе чисты.
Виделось ей, как колдун убивает людей… Для чего ему нужна их кровь? Картины сами вспыхивали во внутреннем взоре, как только опять улавливала она запах крови.
Но помимо страха она ощущала себя обновлённой. Заново рождённой… Всё вокруг представлялось новым, интересным в стократ, чем прежде. И что по сравнению с этим мечты от прежней жизни? Что значат все те стремления, которым она себя посвятила тогда, по ту сторону бокала с ярким, как солнце ядом…

Иван обошёл болото стороной, предпочитая не сталкиваться с живущей в нём нечистью. Зла чересчур она стала, с тех пор как обвёл её вокруг пальца его знаменитый предок-тёзка. Мало ли, что они могут сотворить с любым другим Иваном, просто забредшим случайно в топь ягодок пособирать, или вот царевну спасать. Хватило ему сумасшедшей ведьмы, что помочь должна была, так нет – напугала до смерти. Миновал Иван и поле Смертного Боя, где испокон веков водились призраки бесчисленным роем. Во всяком случае, так говаривали старики и старухи, а старших должно слушать и почитать. Несколько раз встречал он следы иных странников, что вызвались спасти царевну. Интересно, что же с ними приключилось, если они до сих пор не вернулись? Неужто колдун так страшен, что не получилось его побороть стольким смельчакам?
Иван боялся… Но не очень сильно. Вроде бы, ведьма ему сказала, что всё будет у Ивана, и даже без её ведьмовской помощи. В сказках слову ведьм верили, и всё же Иван сомневался, а вдруг замыслила что-нибудь карга старая, что бы погубить его, Ивана, спасителя Елены Премудрой.
Вскоре заметил Иван, что среди верхушек маячит тёмный шпиль с потрёпанным флагом. То нашёл он Башню. К вечеру он уже заходил в широченные ворота. Они были распахнуты. Никто не встречал героя, никаких звуков не раздавалось изнутри, только ветер шумел в лесу. Искать царевну в Башне не представлялось Ване сложным – всем же известно, что пленниц держат на самом верху, чуть ниже чердака. Во всяком случае, в сказках и злые колдуны…
В одном из залов увидел Иван мёртвого дракона. Тот, изрубленный на куски, уже не внушал ужаса. Лишь печаль… На него успела осесть пыль, которая покрывала здесь всё толстенным слоем. Несколько рыцарей нашли упокоение рядом с драконом, потеряв своё величие в смерти.
Иван крепче сжал меч и двинулся дальше.
Он поднимался по лестнице то и дело, натыкаясь на труппы предшествующих ему героев. И не мог не заметить, что умерли они от обычного оружия: палицы, меча или стрелы пронзили тела. Возле выхода на очередной ярус нашёл он Колдуна. В разорванной мантии валялся тот в засохшей крови, а со ступней нелепо сползли домашние тапочки…
Кто-то успел до него.

Колдун смотрел на Елену и слегка улыбался. Царевна молчала, она не в состоянии терпеть улыбку её пленителя, но молчала – кричать глупо… Она заранее знала ответ. Но всё же потом задала вопрос, в предвкушении которого улыбался Колдун.
- Ты ради этого убиваешь людей?
- Да… - улыбка не сходила, но голос печален. Колдун давал понять, что он сам не рад этому. Что надоело ему лишать жизни людей-идиотов, да что поделать?
Царевна сидела без мыслей… Они были раньше. Толпились, оттоптали ноги друг дружке, мешали, шумели, как и полагается всякой распоясавшейся толпе. Помимо них были чувства… Нет, эмоции. Такие новые, такие странные.
Помимо всего прочего было хорошо… Только цена тому – жизнь чья-то, а то и не одна!
- Люди, знаешь ли, прячут всё это в себе, но оно в них есть, остаётся. Как пыль, оседает на душе. Пыль эту они смахивают и в ведёрко. Вот я то ведёрко и вычищаю. Жаль, что при этом их убивать надо, - Колдун даже вида виноватого не подал. Да, жаль, но то не моя, колдуна, вина!
Царевна всё понимала, а от того тяжело. Представляла, сколько таких бокалов… Да что бокалы? Наверняка, у Колдуна целый погреб вроде винного, где это настроение, выжатое из человечины, в бочонках, да в бутылках хранится! И надписи на них: «Старик Прокопий. Острое горе. Год такой-то», «Тётка Аграфа. Счастье любви. Год иной»… И Колдун вечерами пробует от скуки то одно настроение, то другое… Пригубит слегка, если не хочет напиваться, как она вчера… Или для того, что б забыться, полбутылки махом, и гори оно всё! А, может, продаёт? Денег дерёт с богачей – поди ж высокую цену товар такой имеет. А богачи, забыв про жизнь, потеряв ей цену, живут чужими страданиями и наслаждениями. Своих-то нет!
И ради этого губятся люди…
- Какова цена жизней тех бедолаг? – вопрошал тем временем Колдун. – Они проживут её в полусне. Не заметят жизни своей. Вообще ничего не заметят.
И видно царевне, что Колдун не перед ней оправдывался, и даже не перед собой. Он вообще не оправдывался – он верил в то, что говорит. И готов был драться за свою правду.
И сидела она – думала. О колдуне, о людях, об отце, о самой себе…
- Я давно уже к ним как к сырью отношусь, - продолжал Колдун. – И потому, знать, слыву страшным и злым. Но я не такой же? Сама видела, что не такой… просто одиноко. Я кстати за тебя отцу твоему, Царь-батюшке, одну порцию зелья того подмешал. Оплатить постарался… Иногда и одной порции хватает, что бы прозреть. Уж больно любит он тебя. И любовь та вперемешку с горем потери может помочь.
Царевне и самой после выпитого настроения казалось, что ничего уже не станет прежним. Видение цветов обострилось, обоняние тоже. Каждый звук звучал по-иному, даже тиканье часов с каждой последующей секундой незначительно отличалось. Сопереживание Колдуну будто живое ворочалось по телу, оседало в голове тяжестью неприятной, но чёткой, новой.
Она не могла простить колдуна за убийства, но и не могла осудить.
Она понимала, что есть вещи, выходящие за край добра и зла.
- Ты хочешь прожить свою жизнь, подобно жидкой манной каше? – спросил её Колдун.
- Не хочу… - ответила царевна.
- Я могу помочь тебе, - сказал Колдун. - Но будь готова к боли, - он действительно хочет помочь ей – она знает и верит ему.
Иногда сказки оканчиваются не так, как следует.

Иван вошёл в покои царевны. Она свернулась калачиком на большом мягком ложе. Спала. Странно. Перед входом в покои распростёрлось последние два тела избавителей царевны от жутких монстров и чудовищ, а она спит! Но Ваня не стал будить Елену. Сел рядом. Принялся ждать. Но, оказалось, не спала царевна – просто так лежала. Плакала – лицо покраснело, утратило безупречную красоту, блестело от размазанных слёз.
- Пришёл, избавитель, - грустно улыбнулась она.
- Опоздал я, видно… До меня Колдуна Злого убили, да только не выжил никто. Или куда-то ушёл тот герой? – однако Иван сам сомневался в своих словах: кто ж уйдёт от такой красавицы?
- Никто не ушёл… - еле слышно объясняла Елена. – Пришли те рубаки, Дракона убили, Колдуна тоже. Они ж смелые, сильные и много их было. А потом те, кто жив остался, принялись меж собой за меня драться и поубивали друг друга. Дураки… Меня даже не спросили.
- Так выходит, что на готовое я пришёл? – удивился Иван. – Вот те раз!.. Сказка, одним словом. Получается, что спас я тебя?
- Получается… - кивнула Елена. – Интересно, от чего?
Иван сидел сбитый с толку. Как-то всё не заладилось с самого начала. Ведьма не помогла, как следует. Всех чудовищ и злодеев до него изничтожили. Царевна не кидается ему на шею со слезами благодарности и предложениями о женитьбе. Сидит вот, плачет тихонько, но на Ивана даже не глядит – думает о чём-то своём. Может, не отошла ещё от страха, что бойня такая у неё на глазах произошла?
- Ты пошёл за мной, потому что любишь меня? – спросила Елена.
Иван смутился – подобной прямоты не ожидал. Но ответил то, что казалось ему правдой:
- Да, люблю…
- Докажи! – требует царевна.
Иван растерялся совсем. Он не понимал, что происходит. Потерял все чувства и уже не был уверен любит ли царевну. Что доказывать? Как? Чего хочет эта красивая женщина? Всего-лишь красивая… Любую другую Иван бы расцеловал и обнял, затем… в общем, доказал бы. А тут как-то это даже в голову не пришло.
А царевна сама молодец такие требования предъявлять, знает же, что не ровня простой бабе! Правду народ молвит, не доведёт мудрость царевну до добра – долго в девках проходит.
Размышляет Иван и не знает о том, как отшивала Елена женихов заморских. Вот так закрывалась с ними в отдельной комнате и доказать просила, а женихи за неимением любви вытворяли вещи, отнюдь не доказывающие их пыл и страсть. Им бы денег, да полцарства, да жену красивую. А любовь… Ну её, эту любовь!
- А говоришь, что любишь, - усмехается царевна.
Взгляд его растерянно шарится по углам и натыкается на бокал. Бокал искрится от яркого света, что наполняет его почти до краёв. Иван удивлённо разглядывает странное явление. Замечает, что царевна видит его удивление.
- Хочешь попробовать? – спрашивает вдруг она. Голос её обретает непонятную силу, и рождает желание подчиниться. Или бокал так преобразует его понимание голоса.
- Это не яд, но ты отравишься… - говорит царевна. – Это не ответ… Да ты и не поймёшь. Пей, только оставь половину мне. Разделим горе пополам.
И не ведает Иван смысла, сказанных царевной слов, просто наслаждается их звучанием. Какое-такое горе? При чём здесь горе? Она же свободна теперь!
Он берёт холодный бокал в руки и подносит его к губам.

Ушли они из замка каждый в свою сторону. Иван обратно вернулся в Тридевятое Царство. Женился вскоре на умнице-красавице, рукодельнице, не такой, как Елена, но всё ж… И было у него всё, о чём мечтал – права оказалась ведьма. И был доволен.
Елена Прекрасная с большой сумой выбрала тропку, уводящую на закат… В суме что-то позвякивало, словно набила её царевна бутылями. Ушла и не вернулась, может, тоже счастье своё нашла?

Ведьма возле Башни в чаще леса.
Вспоминала.
Жила.
Ветер играл с кронами, а наверху уже не шутил – собирал тучи. Подгонял с разных концов тверди небесной к Башне. Тянулись чёрные вихри к верхушке со стареньким флагом. А потом попадали тяжеленные, свинцом заполненные, крутились, вгрызались, сосали, выли. После соединились в один большой, что заглотал башню целиком. Он дрожал, пританцовывал, но не сдвигался с места. Ведьма стояла совсем рядом со стихией, руку протянуть. Невольными птицами трепыхались одежды её. Но она стояла, ей нипочём.
Когда вихрь исчез, исчезла башня, оставив после себя лишь голую каменную площадку с заваленными спусками в подвалы. Ведьма словно бы не заметила ни смерчей, ни пропажи Башни. Как стояла, так и осталась.
Вспоминала.
Жила.
Перед ней стояла пустая наполовину бутыль потемневшего, с оттенком зелёного, стекла.
Солнце успело сесть, а потом взойти. Где-то к полудню она очнулась, оглядела площадку, с улыбкой посмотрела на небо. Затем на бутыль.
- Эх… Дурак. Своими жить надо, а не чужими… Предупреждала же я. Людишки… людишки… а сам-то! – кому предназначались слова эти так и осталось загадкой для случайных прохожих, если те имелись, конечно.
Столько надежд…
Удивлённые глаза парнишки, и столько надежд на эти глаза…
Не оправдавшихся надежд. Но она вновь смотрела так же, как тогда на паренька, маленького колдунчика, смотрела куда-то вдаль и видела… Бредущая девушка со звякающей на ходу котомкой за спиной. И снова надежда...
А потом она говорила сама себе.
- Как приятно, закончить сказку по-другому. Не как принято…